17 СУД

17 СУД

К осени 1984 года Медельинский картель отчасти вернул себе былую власть и могущество. Пабло Эскобар и Гонсало Родригес Гача спокойно занимались восстановлением сети производителей и сбытчиков. Карлос Ледер, который прежде имел дурацкую привычку болтать лишнее и пытался тягаться с картелем в качестве поставщика, сослал себя в льянос и сидел там тише воды ниже травы. Но Эскобар и Родригес Гача все же приставили его к делу: надзирать за растущим производством кокаина в джунглях. Ледер был также посредником между картелем и «Движением 19 апреля» («М-19») — левацкой партизанской группой, которую наркодельцы нанимали порой для выполнения отдельных заданий. Партизаны служили любому, кто щедро оплачивал наемных убийц. Что же до Хорхе Очоа, то с мая месяца о нем не было ни слуху ни духу. Очоа словно испарился, как только никарагуанское дело получило широкую огласку.

На самом деле приблизительно в июле или в начале августа Очоа эмигрировал в Испанию. И объявился в Мадриде под именем Мойсес Морено Миранда. Путешествовал он с женой и производил исключительно респектабельное впечатление.

Вскоре после приезда супруга Очоа начала вносить в местные банки крупные долларовые вклады. В одном из самых фешенебельных предместий Мадрида Очоа купил дом площадью в 750 квадратных метров с бассейном, теннисными кортами, складом и дискотекой. В гараже стояли четыре «мерседеса». Своего пятилетнего сына Очоа записал в американскую школу с обучением на двух языках.

В конце августа к Особому прокурору Испании по предотвращению и искоренению наркобизнеса по тайным каналам поступили сведения, что Морено Миранда не тот, за кого себя выдает. Провели расследование и вскоре поняли, что Морено Миранда — контрабандист, который хочет обосноваться в Испании. К 25 сентября полиция выяснила его настоящее имя и подслушала пять телефонных разговоров: Очоа звонил в Колумбию, Лондон, Панаму и Бельгию.

Полиция сообщила об этом резиденту УБН в Мадриде, а он телеграфировал в Вашингтон. Министерство юстиции подготовило запрос о выдаче Очоа в связи с никарагуанским делом. Запрос отослали в посольство США в Мадриде, и 17 октября посол передал экземпляр документа в министерство иностранных дел Испании. США требовали ареста Очоа.

Испанские полицейские следили за Очоа несколько месяцев. Размах его деятельности был пугающе велик. В ноябре стало известно, что Очоа собирается купить более четырех тысяч гектаров угодий на юге Испании. Полиция опасалась, что он использует это ранчо для превращения Испании в международный центр по распространению кокаина.

15 ноября 1984 года испанская полиция арестовала Очоа с женой и заморозила все их банковские счета. Агенты УБН проследили, чтобы сына Очоа забрали из американской школы.

Для администрации Рейгана арест Хорхе Очоа казался подарком судьбы. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как правительство США назвало Очоа и других членов Медельинского картеля преступными партнерами сандинистского правительства Никарагуа. Теперь представлялась отличная возможность заполучить Очоа в Соединенные Штаты для суда.

Испанцы с готовностью пошли им навстречу. Пускай они никогда не сталкивались с международным наркобизнесом, но они устали от всякого рода терроризма и идеологического экстремизма, и связи Очоа с марксистским правительством Никарагуа имели в их глазах понятную политическую окраску. Соединенные Штаты обрисовали испанцам и связь Очоа с Транкиландией, которая охранялась партизанами «М-19». Все это — кокаин, терроризм, марксизм — связывалось для испанцев воедино, в тройной кошмар свободного мира.

В Испании объявили, что Очоа задержан согласно специальным законам по борьбе с террористами; это влекло за собой пересмотр предъявленных обвинений.

Вскоре после ареста и заключения Очоа в тюрьму в Мадриде Соединенные Штаты официально запросили о его выдаче по обвинению в никарагуанском деле. А несколько дней спустя Колумбия попросила выдать Очоа ей — по обвинению в подлоге документа, а именно лицензии на ввоз 128 испанских быков в Картахену в 1981 году. То есть Очоа опять обвиняли в контрабанде. Борьба продолжалась.

Поначалу больше шансов получить Очоа было у США. Контрабанда наркотиков посерьезнее, чем контрабанда быков. Да и требование о выдаче Очоа США представили раньше Колумбии. Испанское правительство отдавало явное предпочтение США.

Защитникам Очоа предстояло либо свести эти преимущества на нет, либо обойти противника как–то иначе. Не прошло и полгода, как Колумбия вторично потребовала выдачи Очоа. На этот раз запрос пришел из Медельина: «земляки» пожелали осудить его все за ту же никарагуанскую операцию, на основании которой на Очоа уже завели уголовное дело в Майами. На самом деле произошло следующее: закадычный дружок Хорхе Очоа нашел в Майами доступ к судебным протоколам, снял фотокопию с никарагуанского обвинения и отправил в медельинский окружной суд. В результате на одной чаше весов оказался один американский, а на другой — два колумбийских запроса. Очоа обвиняла родина, причем одно из обвинений полностью совпадало с майамским! Кроме того, государственные обвинители серьезно просчитались, свалив в одну кучу терроризм, коммунизм и наркотики. И защита не преминула этим воспользоваться. Многие испанцы считали свою, испанскую, полицию и уж тем более рейгановское УБН ярыми антикоммунистами, которые припишут сандинистам что угодно, даже в наркобизнесе уличат — лишь бы дискредитировать. И адвокаты Очоа быстро поняли, что политическими симпатиями присяжных можно воспользоваться. Они осудили Рейгана за развязывание грязной войны против Никарагуа и изобразили своего подзащитного пешкой в бесчестной политической игре.

Впрочем, обвинители тоже пускались на различные мелкие хитрости. Однажды страну молнией облетела весть, что друзья Очоа предприняли дерзкую попытку выкрасть его из тюрьмы, втянув на борт вертолета. Еще через пару дней некие «полицейские источники» сообщили Испанскому информационному агентству, что Очоа пытался подкупить полицейских, ведущих расследование. В этой истории Очоа изображался «вице–королем мирового кокаинового бизнеса», вторым человеком после Эскобара.

Дело Очоа слушалось в уголовной палате Национального суда Испании (Audiencia Nacional). Суд изучал представленные материалы почти девять месяцев. Очоа признал себя виновным в незаконном ввозе быков в Колумбию, но категорически отрицал свое участие в контрабанде наркотиков и заявил, что по обвинению в наркобизнесе не сядет на скамью подсудимых ни в Колумбии, ни в США. Защитники Очоа упорно подчеркивали политическую подоплеку обвинений и всячески старались дискредитировать иск США. Они утверждали, что обвинение смехотворно, так как оно основано на свидетельствах Берри Сила, отъявленного преступника и лжеца. По сути Сил был главным и единственным свидетелем обвинения. Защите, однако, пришлось признать показания еще двух агентов УБН, связанных с Берри Силом. Они всего лишь пересказали показания Сила, но по испанским законам свидетельства из вторых рук имеют юридическую силу. Таким образом, обвинение теперь располагало показаниями трех свидетелей, один из которых был преступником.

Слушание дела о выдаче Очоа в Национальном суде Испании было назначено на 17 сентября 1985 года. Во время судебного заседания испанцы обращались с Очоа как с арестованными баскскими сепаратистами: он считался особо опасным преступником с особо опасными друзьями. На то, вероятно, имелись веские причины. В зале суда публика была отделена от судей, защитников и прокурора метровой деревянной панелью и стеклянной пуленепробиваемой перегородкой — от пола до потолка. Обычно это отбивало у политических активистов охоту пострелять или побросать гранаты со время судебных заседаний. Трое судей обозревали зал заседаний с деревянного возвышения. Обвиняемый сидел перед ними на низкой скамье, спиной к стеклу, разделявшему зал.

В день суда на галерке толпились колумбийцы, в том числе и члены семейства Очоа. Поначалу стоял шум и в воздухе витало смутное недовольство, но едва вышли судьи, публика тотчас притихла. Очоа, одетый в темный костюм, спокойно сидел между двумя полицейскими в беретах. Он сильно похудел и неплохо выглядел. Холеный, аккуратно подстриженный — ну чем не молодой преуспевающий колумбийский бизнесмен?

Слушание дела длилось дольше обычного — около трех часов. Открыв заседание, судьи пригласили обвинителей изложить суть дела. После них выступил защитник; затем, для опровержения его доводов, снова поднялся обвинитель; и, наконец, защитник выступил «с вторичным возражением». Судьи задали несколько вопросов, но это уже было чистой формальностью. Все ответы содержались в толстых томах судебных архивов, ознакомиться с которыми судьям предстояло позже.

Закрыв заседание, судьи совещались целую неделю. И 24 сентября вынесли решение. Иск США был единогласно (3–0) отклонен из–за его «политической подоплеки». Очоа надлежало отправиться в Колумбию и предстать перед судом за ввоз быков.

В решении говорилось: «При удовлетворении ходатайства США на оценку степени виновности подсудимого могут повлиять политические мотивы». Суд также нашел неубедительными доводы США «о причастности к делу правительства Никарагуа», поскольку «вражда между правительством США и правительством этой центральноамериканской республики общеизвестна».

Адвокаты Очоа выиграли, выставив «антиимпериалистический» козырь, дискредитировав Сила и проявив стремление отдать своего подзащитного Колумбии. Но обвинители подали апелляцию, и — невероятно, но факт! — 21 января 1986 года суд пересмотрел свое решение и согласился выдать Очоа Соединенным Штатам. На этот раз напряженные отношения между США и Никарагуа уже «не являлись юридически обоснованным препятствием для выдачи преступника». Очоа обвинялся в контрабанде наркотиков, а это «не политическое преступление». Защита тут же обжаловала решение суда.