48

48

2 июля <19>61

Дорогой Владимир Федорович!

Письмо Ваше получил. Сердечное спасибо за доброе намерение помочь в распространении будущей моей книги! Если не подведет Никита, выйдет она, вероятно, сразу же после Рождества. Спасибо и за намерение побудить Гринберга прислать мне № 2 «Возд<ушных> путей». Его, конечно, никто к этому не обязывает, тем более что он заплатил мне (кажется, единственному изо всех авторов) за стихи в № 1.

Статья обо мне из «Звонов Китежа» (и я терпеть не могу китежных названий) придет к Вам вскорости (я уже распорядился на этот счет) оттуда, где она сейчас находится, совершая небольшое турне по Америке. Куда ее направить в дальнейшем — дам Вам знать. Журнал этот сугубо теософский, а потому мне с ним не очень по пути, мне ближе антропософское миропонимание (разница весьма существенная). Уточню, что убежденным антропософия не являюсь, но ряд основных положений этого учения представляется мне наиболее правдоподобным и осмысленным ответом на многие загадки бытия.

Я слишком скромен, чтобы открыть моим портретом полное собрание моих сочинений. Он предназначен для 14 тома, куда войдет переписка с друзьями и отрывки из записных книжек.

Ваше непостоянство в литературных вкусах меня радует. Льщу себя надеждой, что годам к семидесяти Вы откроете… Кленовского. А вот я в литературных вкусах неимоверно постоянен. И я радуюсь каждому поэту, у которого нахожу хоть несколько радующих меня стихотворений. Говоря об отсутствии ритма в верлибрах, я не обобщал, а имел в виду попавшиеся мне на глаза стихи немецких современных поэтов. Кстати, Celan перевел на немецкий (и издал) кое-что из Есенина[265]. Выбор как будто мало удачный (в числе другого поэма о бакинских комиссарах). Немецкие критики попрекают С<еlап’а> в том, что он Есенина сеlап’изировал, усложнив его фактуру стиха.

Получил все-таки (говорю «все-таки», ибо в другие поэтические адреса книга разослана давным-давно) сборник Одоевцевой[266]. Слышал о нем много хорошего, а потому прочел бережно и без ressentiments[267]. Однако своего «прохладного» отношения к О<доевцевой> не изменил. Стихи ее меня не радуют, не волнуют, мне как-то нечего с ними делать. Я ценю, конечно, их пеструю вязь, в них много разнообразия, занятности, немало разного рода удач и находок, но все они словно как-то ни к чему. Совсем неприятны мне ее вопли к читателям, заверения, что она пишет только для них. Психолог объяснит это тем, что О<доевцева>, в прошлом имевшая как интересная женщина успех у мужчин, ныне, постарев, ищет компенсации по другой линии, вымаливая себе успех у читателей. Отсюда и вся рекламная вокруг нее шумиха, ею же подогреваемая. Замечу еще, что с легкой руки «стихов во время болезни»[268] (написанных, я уверен, после таковой) О<доевцева> страдает в своих стихах перманентным гриппом, что превратилось уже в приедающуюся манерность. Ну, совсем, конечно, Вас всем этим рассердил! Sans rancunes![269]

Д. Кленовский