ФЛАГИ НАД ЭЛЬБРУСОМ
ФЛАГИ НАД ЭЛЬБРУСОМ
В рассветной голубизне неба клубились тучи, и даже легкий ветер обдавал несвойственным для августовских дней холодом.
По ночам крепко подмораживало. Осенние лужи покрывались льдом. Все чаще падал снег. Внизу в ущельях он не задерживался, быстро таял, а наверху, за Куриной грудкой, где не стихали частые ветры, весь горизонт подчас застилало сплошной пеленой.
Девятнадцатого августа в третий раз Малеинов и Двалишвили поднимали к перевалу женщин, стариков и детей. Перед самым перевалом небо затянуло тучами. С ледника Квиш подул сильный ветер, и по гребню пробежала волна холодного воздуха. Пошла ледяная крупа, а вскоре началась гроза.
— Что это, Алексей Александрович? — испуганно спросила инструктора женщина с перевязанной щекой. Притягивая к себе детей, Варвара Петровна Кирсенко вдруг заметила, как у них загудели пряжки и латунные пуговицы на пальто.
— Не волнуйтесь, Варвара Петровна, — успокаивал ее инструктор, — гроза, и от электризации воздуха «поют» металлические предметы, уходите под скалы.
За семьей Кирсенко шли две подруги из управления комбината: счетовод Мария Каптелова и нормировщица Катя Шаповалова. У высокой, стройной Марии ребенок на руках. Она часто останавливается и с тревогой поглядывает на завернутого в одеяльце маленького сына, что-то шепчет ему и идет дальше, погруженная в свои невеселые думы.
— Что с тобой, Маша? — послышался за шумом ветра голос подруги. — У тебя волосы шевелятся, сыплются искры, вроде бенгальских огней?
Катя Шаповалова страшно испугалась за подругу. Она не чувствовала, что и с ее головой творится что-то неладное, шевелятся волосы и светятся странными огоньками…
— Ничего страшного, просто немедленно все под скалы! Сколько можно повторять одно и то же! — кричал Малеинов.
Гроза не стихала. Внезапно откуда-то послышалось странное жужжание.
— Дядя инструктор, неужели и тут шмели водятся? — спросил кто-то из мальчишек.
— Какие там шмели?..
Вблизи все увидели маленький, немногим меньше теннисного, огненный шарик. Он катился по длинному гребню. Женщины, прикрывая собой перепуганных детей, невольно прижались к скалам.
Шарик, словно колобок, неуклюже переваливаясь по гребню, катился к острому выступу, вдруг ярко вспыхнул и со страшным треском разорвался. Это была шаровая молния, даже для гор редкое явление.
Немало усилий приложили Малеинов и Двалишвили, пока успокоили людей, а затем спустили их с перевала.
Проходили дни. Все трудней и трудней стало вести группы через перевал Бечо. Зачастили снегопады. По утрам на подходах к моренному гребню по плащ-накидкам, капюшонам штормовок барабанила ледяная крупа, а чуть выше, на самом леднике, валил снег и быстро заметал дорожки, с таким трудом проложенные альпинистами. Местами снегу наметало столько, что и взрослым было по самый пояс. Особенно много его скапливалось возле Куриной грудки. И тогда на этом месте шли лавины… Раздавалось зловещее шипение, протяжный и какой-то приглушенный свист. Происходило это в какую-то долю секунды. Люди падали, кричали, но их крики тонули в грохоте.
К счастью, лавины в большинстве своем проходили стороной и лишь обдавали людей холодным дыханием и снежной пылью. Однажды лавина захватила небольшую группу школьников и, протащив их метров тридцать, остановилась. Когда снежная пыль немного осела, все увидели детей. К счастью, пятеро мальчиков были здоровы и невредимы.
Стрелка барометра резко падала. Что ни день — снег или град. Иногда, пережидая непогоду, приходилось подолгу отсиживаться в пещерах под камнями.
Однажды к вечеру уже привычный скрип снега под сотнями ног стал глуше — мороз спадал. Но вскоре в помутневшем воздухе послышался гул надвигающейся снежной бури. Тогда начальник перехода решил не рисковать и устроил ночевку под перевалом. Возле каждой группы людей он выставил дежурных, которые следили за тем, чтобы участники перехода не обморозились, а главное, не уснули бы.
Трудный день выдался и 25 августа. Когда одна из групп вышла из Северного Приюта, было тихо и безоблачно. Часа через два погода резко изменилась: небо с запада затянулось слоистыми облаками, которые стали быстро сгущаться. Подул сильный ветер. К полудню он достиг наибольшей силы. Его внезапные порывы поднимали массу снежной пыли, и на некоторое время все исчезало перед глазами. Стало темно.
— Кажется, снова метель начинается, — едва переводя дыхание, сказал Кухтин начальнику перехода.
— Похоже, что да. Чертова погода!
Люди шли, скорее ползли, в глубоком снегу, задыхаясь, ни на шаг не отпуская от себя детей.
— Только бы не сбиться с пути!..
Спокойный, с обожженным на ветру лицом, начальник перехода скорее угадал эти слова, чем услышал их в завывании ветра. «Не собьемся, Виктор!» — хотел он прокричать на ухо Кухтину, но вдруг увидел, что в действительности они уклонились вправо.
— Передай по цепочке всем, чтобы не растягивались и не отставали.
Впереди послышался чей-то голос:
— Следы, товарищ начальник!
По глубокому снегу тянулись еще свежие следы.
«Видно, прошла группа Сидоренко и Моренца, надо держаться этих следов», — подумал про себя Одноблюдов и не ошибся. Действительно, головная часть этой группы уже подтягивалась к седловине гребня.
Шедший в голове колонны Моренец волновался. Он понимал, что в такую метель людскому голосу не пробиться сквозь воющий ветер, и люди легко могут потерять связь друг с другом.
— А что, если просигналить фэдовской пленкой? — тронул Моренец за плечо подошедшего Сидоренко.
— Что ж, неплохая идея, Коля. — И, привалившись к ледорубу, Сидоренко достал из рюкзака дюралевый котелок с пакетиками черно-белой пленки.
К небу взметнулось яркое пламя. Вскоре на него стали выходить и остальные группы…
И так изо дня в день пятнадцать-двадцать километров с Северного Приюта на Южный и столько же обратно, с новыми и новыми группами женщин и детей — по пятьдесят-шестьдесят человек на инструктора, в том числе по десять-пятнадцать детей до трех лет.
Весь август шла эвакуация гражданского населения Тырныауза. 2 сентября через перевал Бечо прошла последняя партия. Это был, наверное, самый трудный и самый тревожный день для альпинистов и для тех, кого они сопровождали через перевал.
Тревожным потому, что в этот день крупный отряд егерей из горноальпийской дивизии «Эдельвейс» снова завязал бои у Терскола, в пятнадцати километрах от Северного Приюта (Бечо). Трудным был день по метеорологическим условиям. Накануне всю ночь шел не переставая дождь, а на леднике снег. Утром, как только небо прояснилось и выглянуло из-за туч солнце, люди принялись сушить промокшую одежду.
Только развесили белье, как появились «фокке-вульфы». На этот раз летели они не со стороны Учкулана, а откуда-то правее. Фашистские летчики, видимо, чтобы сбить с толку посты противовоздушной обороны, пролетели Баксанское ущелье с выключенным зажиганием.
— Неспроста крадутся, — подумал Сидоренко и распорядился всех увести под скалы.
Началась бомбежка. Одна из бомб пробила деревянный навес, под которым стояла полевая кухня, другая упала рядом с палаточным городком, но не взорвалась.
Бомбежка усиливалась. Все ближе к скалам рвались бомбы. Осколки, куски земли, щебень ударялись о скалы и отлетали в сторону. Свистели пули. Немцы пустили в ход и пулеметы. Обстреляв раз, сделали еще один заход над Приютом и исчезли так же внезапно, как и появились.
К счастью, во время налета «фокке-вульфов» никто не пострадал, так как альпинисты вовремя увели в укрытие женщин и детей. Но трудности и опасности только начинались. Ледник был сплошь завален снегом, свежим, рыхлым и глубоким. Шедшим впереди альпинистам ничего не оставалось, как заново пробивать тропу. Колонна двигалась медленно. Люди задыхались от нехватки воздуха и часто проваливались в глубокий снег. А когда кто-нибудь не мог самостоятельно подняться, колонна останавливалась, и тогда несколько человек вместе с альпинистами молча вытягивали обессилевшего и снова заставляли его идти.
Свыше двух часов двигалась колонна по леднику. Вдруг Сидоренко, шедший в голове колонны, остановился. Его ледоруб по головку ушел в снег, не достав льда. Он вытащил его, отошел в сторону и снова прозондировал ледорубом. «Так и есть, — подумал Саша про себя, — трещина». Ледниковую трещину замело, перекрыло снежным настом. А насколько она широкая, глубокая — никто не мог знать.
— Будем обходить.
Сидоренко сбросил с плеч рюкзак и отправился осматривать ледник. Вскоре он заметил плоский и гладкий камень и вспомнил, что именно он служил ему в прошлый раз ориентиром. Вернувшись назад, он взял рюкзак и теперь уже уверенно повел женщин и детей.
По пути Сидоренко часто отходил в сторону и наблюдал за продвижением колонны. В два часа дня участники перехода прошли ледник и вышли на Куриную грудку. Пройдя немного вверх по склону, Сидоренко остановился и подозвал к себе Моренца.
— Не нравятся мне эти камни, — заметил он. — Чует мое сердце — ненадежно они лежат. Могут съехать со склона, вызвать лавину.
И вдруг… лежавшие на склоне камни вместе со снегом пришли в движение. Страшный грохот заставил людей вздрогнуть. Голову колонны обдало снежной пылью и волной холодного воздуха. Сидоренко сразу понял: лавина.
— Стоять, не двигаться! — крикнул он, но его голос потонул в нарастающем гуле.
К счастью, лавина оказалась небольшой. Когда снежная пыль улеглась, Сидоренко и Моренец пересчитали людей: все оказались на месте. Можно идти дальше.
Прошли Куриную грудку, и снова начала портиться погода. Поднялся ветер, холодный и резкий. Он обжигал лицо и забирался под ветхую одежду. Мерзли все: и взрослые, и дети.
Не доходя скальной гряды, Сидоренко увидел солдат. Они быстро спускались навстречу. Солдаты брали детей на руки, прятали их в свои полушубки, согревали дыханием и несли к блиндажам.
Дав людям немного передохнуть, отогреться, альпинисты спустили их на Южный Приют и через день с проводниками-сванами отправили дальше, в долину реки Ингур.
— Кажется, все, — с облегчением вздохнул Моренец.
— Все, да не совсем, — поправил Николая Юрий. — Где-то внизу, в Тегенекли, Чирков, Чепарин и другие руководители комбината.
— Придется и за ними идти через перевал?
— Ничего не поделаешь, надо, — продолжал Одноблюдов. — Остается только решить — кому из нас троих идти. Двалишвили ушел с людьми вниз. Держать его больше нельзя. И так мальчишке в его шестнадцать лет изрядно досталось. Малеинова и Кухтина перед вашим приходом срочно пришлось направить в штаб к генералу Леселидзе. Намечается передислокация частей. Говорят, немцы из Домбая нажимают.
Обстановка в горах действительно усложнилась. Имея большой перевес в живой силе и технике, перешли в наступление части первой и четвертой горнострелковых дивизий генералов Ланца и Эгельзеера, укомплектованные тирольцами, для которых горы были родной стихией. Они потеснили наши войска в Баксанском ущелье, захватили Клухорский, Марухский и Санчарский перевалы. Передовые отряды альпийских стрелков проникли в район селений Гвандра и Клыджа и стали продвигаться к морю по реке Бзыби. Немецких егерей уже видели у озера Рица — в сорока километрах от Сухуми…
Командование Закавказского фронта начало формировать из альпинистов специальные горнострелковые отряды. В один из таких отрядов были направлены Малеинов и Кухтин, а позже и другие альпинисты.
— Ну что ж, мы с Сашей и пойдем через перевал, — вызвался Моренец, — нам не привыкать. Когда надо выходить?
— Лучше не медлить.
— Мы готовы, — за себя и за Моренца ответил Сидоренко.
Собирались быстро. Захватив с собой по банке сгущенного молока, сухарей, отправились в путь.
Над ущельем низко плыли облака. Гремело. Пережидать непогоду времени не было. Через несколько минут торчащие за спиной тяжелые рюкзаки альпинистов исчезли за поворотом скальной гряды.
Одноблюдов ждал своих друзей 3 сентября. Прошло третье, четвертое, а от Сидоренко и Моренца никаких вестей.
«Что с ними? Где они?» — все больше беспокоился Одноблюдов. Ночью он часто просыпался, тревожно прислушивался, но, кроме завывания ветра, ничего не слышал. Неужели с дороги сбились или натолкнулись на заставу гитлеровцев? Что-то не похоже на них. Ребята смелые, осторожные, не первый день в горах…
Вечером четвертого сентября Одноблюдов сел на коня и в сопровождении двух сванов-охотников уехал в Местию. Через несколько дней в штабе горнострелковой дивизии Юрий получил боевое задание: с отрядом восьмого полка войск НКВД подойти к перевалу Чипер-Карачаю, занятому немцами еще 15 августа, выставить вооруженные заставы на основных высотах, перекрыть фашистским егерям путь к ущелью реки Ненскрыры и дальше на юг, к Черноморскому побережью.
Отряд Одноблюдова укрылся в удобной лощине на отдых. Оставив здесь палатки и часть продуктов, отряд разбился на мелкие группы и стал подниматься вверх. С травянистых склонов вышли на моренный гребень, а затем на скальную гряду безымянного перевала восточнее Чипер-Карачая. Видимость была отличная, и вскоре разведка сообщила о появлении неприятеля.
Большой отряд гитлеровцев, ничего не подозревая, спокойно поднимался по леднику. Заняв удобную позицию, наши солдаты внезапно открыли сильный огонь. Одноблюдов же с группой бойцов зашел с фланга и смелым броском сбил гитлеровцев с тропы. Оставляя убитых, бросая оружие и вьючных мулов, немцы в панике побежали…
Тогда же под перевалом Чипер-Карачай до Одноблюдова дошли слухи об автомобильной катастрофе в Баксанском ущелье, в которой погибли Сидоренко и Моренец. С тяжелым сердцем возвращался Юрий с боевого задания.
Наступили ноябрьские дни.
В штабе 242-й горнострелковой дивизии на стене висела большая карта. Полковник Курашвили прошелся карандашом по Главному Кавказскому хребту и, повернувшись к лейтенанту Одноблюдову, инспектору горнолыжной подготовки дивизии, сказал:
— Будем выходить к перевалу Донгуз-Орун, на смену шестьдесят третьей кавдивизии и других частей тридцать седьмой армии, уходящих из Баксанского ущелья.
…Начавшийся с вечера снегопад к утру замел дорогу, проложенную саперами. К полудню, а это уже было 6 ноября, ветер немного утих, но с неба еще сыпала мелкая снежная пыль.
Находившийся на перевале Одноблюдов заметил, как вдали из тумана медленно выплывали, словно призраки, люди. То были кавалеристы генерала Белошниченко.
Под вечер Одноблюдов заметил еще одну группу солдат. В отличие, от других — все в кожушках, обожженные солнцем и ветрами. Впереди отряда, прихрамывая, шел широкоплечий мужчина.
— Товарищ лейтенант! Не узнаете?
Одноблюдов замер от неожиданности. Перед ним стоял Сидоренко в знакомой вязаной шапке, из-под которой смотрели усталые, запавшие глаза.
— Ты что, с того света?
Сидоренко подошел к скальному гребню, присел, закурил и, глубоко затянувшись папиросой, стал рассказывать историю своего загадочного исчезновения.
…На Северном Приюте Моренец и Сидоренко никого не застали. Чиркова, Чепарина и других руководителей комбината они встретили лишь вечером в Верхнем Баксане.
— На ловца и зверь бежит, — обрадовался парторг ЦК. — Знаете, как вы сейчас нужны!
В верховьях Баксана находились части 37-й армии, у которых уже не было ни боеприпасов, ни техники, и военный госпиталь с сотнями раненых бойцов. Частично действовал и комбинат в Тырныаузе. В горах бродили большие стада коров, табуны лошадей, отары овец. Все это нельзя было оставлять врагу. Требовались специалисты для эвакуации через перевал раненых, отступающих войск, оставшейся техники и для перегона скота.
— Вам нужно ехать в штаб дивизии, — предупредил начальник комбината Чирков, — дорога каждая минута. Учтите, фашисты вблизи Тырныауза. Об этом час тому назад мы узнали от генерала Купарадзе.
— От полковника Купарадзе.
— Генерала, товарищ Сидоренко, — поправил его начальник комбината. — Это звание ему присвоили всего несколько дней назад…
Альпинистам дали грузовую машину, и той же ночью они двинулись по ущелью. Ехали быстро, с выключенными фарами. На крутом повороте, где небольшая горная речушка Кызылкез впадает в Баксан, полуторку занесло, и она на полном ходу врезалась в противотанковые надолбы. Шофера ранило, а прикорнувших в кузове альпинистов выбросило на камни горной дороги.
На рассвете солдаты с бронетранспортера, проходившего той же дорогой, сбросили разбитую машину в Баксан, а раненых альпинистов и шофера доставили в тырныаузский госпиталь.
Однажды во время утреннего обхода дежурный врач недосчитался двоих больных, койки которых стояли у окна. Не появились беглецы и на другой день. Пошли различные слухи. Одни говорили, что двоих офицеров убило при бомбежке, другие утверждали, что видели альпинистов у комдива Купарадзе.
Альпинисты действительно побывали у комдива. Поговорив по душам с «беглецами», генерал распорядился: Сидоренко направить с капитаном государственной безопасности через перевал Актапрак в Нальчик, а Моренца — на Донгуз-Орун к инженер-майору Кулешову.
В ночь на 6 ноября начался отход наших войск с Баксанского ущелья. В горах уже стояла зима, на склонах лежал глубокий снег, а на перевалах бушевали метели.
В тяжелых условиях наступившей зимы нашим войскам предстояло перейти через Главный Кавказский хребет. В дивизии генерала Купарадзе насчитывалось пять тысяч бойцов, в том числе свыше трехсот тяжелораненых. Для этого необходимо было во что бы то ни стало проложить широкую тропу на перевал Донгуз-Орун. В те самые дни, когда Моренец пробивал дорогу через Донгуз, Сидоренко был назначен главным проводником «Группы 80», которая должна была подняться на Эльбрус и снять с вершин немецкие штандарты. Группа была сформирована из восьмидесяти бойцов различных подразделений 37-й армии. В состав группы вошли нальчикская альпинистка Любовь Кропф и австрийский коммунист, участник известного шуцбундовского восстания 1934 года в Вене Руди Шпицер.
Но подняться выше отметки «4200» группа не смогла: порывы ветра, буран валили с ног, в двух метрах ни зги не видно. Бойцы без специального обмундирования обморозились, некоторые теряли ориентировку, другие задыхались на высоте. Двигаться дальше — значило идти на верную гибель, но и отсиживаться на леднике без теплых вещей тоже было безумием. И отряд повернул вниз. Но когда «Группа 80» спустилась в Баксанское ущелье, там было подозрительно тихо. Оказалось, что в районе селений Эльбрус и Тегенекли уже нет наших войск. Посоветовавшись, командир группы и Сидоренко решили выходить к перевалу.
Продираясь густыми кустарниками, выбрались к домику бывшего ветеринарного поста, где и пробыли несколько дней. Только в первых числах ноября поднялись вверх по реке Донгуз-Орун. Сидоренко вывел отряд на заснеженный ледник. Два часа ходу по извилистой тропе — и перевал. Там, у скальной гряды, и встретились Сидоренко и Одноблюдов. От Одноблюдова Сидоренко узнал, что в горах Кавказа спешно формируются из альпинистов специальные горнострелковые отряды. Но тогда не мог он еще знать, что все альпинисты попадут в 242-ю горнострелковую дивизию. Не мог Сидоренко предполагать, что вскоре свидится с Малеиновым, Кухтиным и Моренцом, теперь, как и он, лейтенантами Советской Армии.
После неудачной попытки подняться на Эльбрус Сидоренко получил приказ спуститься в Местию — административный центр Сванетии. Шел не спеша, стуча триконями ботинок по единственной вымощенной улице, и думал о предстоящей службе в горнострелковых частях. Вдруг слышит, кто-то его окликает:
— Сидоренко! Саша! Откуда, черт тебя побери?!
Оглянулся — за спиной никого. Глянул в сторону — средневековая сторожевая башня, каких немало в Верхней Сванетии. Возле башни машина без колес, с открытым капотом и рядом — костер. На жаровне дымится баранина. Подошел ближе и не поверил своим глазам: у костра сидят Малеинов, Кухтин и Моренец.
— Ребята!..
Что там было! Подхватились «шашлычники» — и к Саше. Его неуклюже, по-мужски тискали в объятиях, хлопали по плечу, забрасывали вопросами. Быстро пролетела ночь, а когда солнце поднялось из-за гор, альпинисты распрощались. У каждого было задание. Сидоренко временно оставался в Местии в распоряжении штаба 900-го горнострелкового полка, а Малеинова, Моренца, Кухтина командование направляло в долину реки Мульхры. Разведгруппе лейтенанта Малеинова предстояло обследовать ледники Дзинал, Ласхедар, пройти Твибер и другие перевалы, выяснить все о противнике, его численность вооружение, средства связи.
Война в горах особая по своим трудностям, метеорологическим условиям. Да еще в таких высоких горах, как Кавказские. Центральная часть этих гор была самым протяженным и труднодоступным участком Закавказского фронта. Она тянется от Казбека и до самого Эльбруса на четыреста с лишним километров. В этой части Главного Кавказского хребта от подошвы до перевальной точки — 3500—4000 метров. На каждом шагу отвесные скалы, бездонные пропасти, неприступные ледники с массой глубоких трещин. Куда ни глянешь — снег, снег. Частые ветры, лютая стужа. Так много дней подряд.
В такое время года горы не балуют человека. Поэтому группа Малеинова выполняла задание в невероятно тяжелых условиях. К тому же на Местийском перевале заболел командир группы, а сам Малеинов сильно обморозил ноги. Вернувшись с задания, сам уже не мог снять ботинок. Не помнил Алексей, как его доставили в госпиталь и как потом бинтовали ноги.
Не засиживались на месте и остальные альпинисты. Задание следовало одно за другим. Летучие отряды Николая Моренца, Виктора Кухтина, Александра Сидоренко, Юрия Одноблюдова можно было встретить всюду: на горных тропах, на снежном плато, на крутых перевалах, куда даже туры не заходили. Они выслеживали врага, нарушали его коммуникации, устраивали завалы на дорогах, совершали дерзкие налеты.
Это было единоборство молодых, только сформированных, советских горнострелковых отрядов с отборными альпийскими частями «третьего рейха».
Еще задолго до войны гитлеровское командование сформировало из лучших альпинистов и лыжников, жителей горных селений Тироля, специальные части. Альпийских стрелков в сиреневых куртках и с черным пером на кепи до небес возносили гитлеровцы. К лету сорок второго года, имея большой опыт боевых действий в горах Норвегии, Югославии, Греции, они шли на Кавказ, нахальные, уверенные в своем превосходстве. Специальное горное снаряжение, вооружение, теплое обмундирование, вьючный транспорт, мулы позволяли им легко передвигаться в горах, подниматься на ледники и снежные перевалы.
Генерал от инфантерии Рудольф Конрад и его альпийские стрелки из 49-го горнострелкового корпуса были уверены в своей легкой победе. Но прошел месяц-другой, и наши советские альпинисты, горнострелковые отряды сбили спесь с надменных тирольских стрелков. Особенно отличились в горах 105-й и 106-й летучие горнострелковые отряды, в которых служили инструкторами лейтенанты Виктор Кухтин, Николай Моренец и другие альпинисты.
Сколько у них за плечами дерзких набегов на вражеские гарнизоны, сколько мин, оставленных на горных тропинках, камнепадов, сброшенных на головы фашистов! Гитлеровцы не раз стремились перехватить летучие отряды лейтенантов Моренца и Кухтина — и все напрасно.
Тихо. Ярко светит солнце. По вьючной тропе медленно ткнется караван эдельвейсовцев. И вдруг взрыв один, другой. Вниз летят огромные ледяные глыбы, камни. Валится настоящий камнепад на головы фашистов. Фашисты кто куда, но от метких пуль не спрячешься.
К январю бравые альпийские стрелки и вовсе упали духом. Перешедшие в наступление, наши горнострелковые части уже на всех участках гнали с гор незадачливого генерала Рудольфа Конрада и части его альпийского корпуса.
Наступление наших войск продолжалось, и командующий Закавказским фронтом генерал армии Тюленев приказал выбить гитлеровцев с Эльбруса и снять с высот «5633» и «5621» фашистские знамена.
В начале февраля 1943 года штурмовые группы советских альпинистов стали стягиваться к подножию Эльбруса. С перевала Бечо подошли Н. Гусак, Ю. Одноблюдов, А. Сидоренко, Б. Грачев, Г. Хергиани, Б. Хергиани, В. Кухтин; с Донгуз-Оруна — Н. Моренец, А. Грязнов, А. Багров, Н. Персианинов, Л. Каратаева, Г. Сулаквелидзе, А. Немчинов; по Военно-Грузинской дороге через перевал Крестовый прибыли из штаба Закавказского фронта военный инженер 3-го ранга Александр Гусев, заслуженный альпинист, совершивший более ста восхождений, брат известного поэта Виктора Гусева. С ним Е. Белецкий, В. Лубенец, Е. Смирнов, Л. Кельс, фронтовой кинооператор Н. Петросов. Их было двадцать, молодых офицеров Советской Армии, альпинистов во главе с Гусевым. А против горстки смельчаков стоял Эльбрус — двуглавый великан в толстом ледовом панцире. Гитлеровцы поднимались на Эльбрус летом, в самое лучшее время года. Тогда они и водрузили на вершинах свои имперские флаги. Однако в зимнюю стужу на Эльбрус редко кто ходил. А что такое зимний Эльбрус? Хочешь выпрямиться, а ветер валит тебя на склон. Снял на минуту рукавицу, чтобы поправить сползшие с глаз дымчатые очки, а вечером вместе с ремешками от часов отдираешь собственную кожу. Альпийские стрелки гауптмана Грота поднимались на вершину на лыжах, а нашим альпинистам они были ни к чему: склоны до самой вершины — сплошной лед…
Впереди шла разведка. Все может быть по пути — и засады, и минные поля. Шаг за шагом преодолевают альпинисты крутые и опасные склоны, глубокие, занесенные снегом ледниковые трещины. Видимости никакой. Острыми иглами мелкий снег сечет лицо, слепит глаза. Вот и долгожданные 4200 метров над уровнем моря. Здесь «Приют одиннадцати». До войны это был хороший отель, теперь он без окон, изрешеченный пулями, осколками бомб и снарядов.
Автоматы наизготовку. Но тут пустынно. Только свищет ветер в оконных проемах да гудят сорванные с крыши ржавые листы железа.
— Испугались эдельвейсовцы, драпанули, — хитровато улыбнулся Одноблюдов, и в прищуренных глазах его мелькнула радость. Но вот его внимание привлек блеснувший на снегу какой-то предмет. Юрий нагнулся и поднял поясную пряжку с фашистским гербом и готической надписью «Гот мит унс» — «С нами бог».
— Видишь, и бог фрицам не помог, — засмеялся Одноблюдов и протянул бляху Сидоренко.
Саша взял ее, с неприязнью повертел в руках, а потом бросил на землю и со злостью ударил носком ботинка. Гитлеровская бляха прогромыхала по склону и завалилась в трещину.
Поднимались все выше и выше… А когда смельчаки были уже у самой вершины, разразилась снежная буря. В одно мгновение все смешалось в белой мгле: и небо, и земля. Десять дней и столько же ночей, прижавшись друг к другу, альпинисты пережидали непогоду.
Именно тогда в боевом подразделении альпинистов и родилась «Баксанская». Тогда не такая длинная песня, как сейчас, а короткая в пять куплетов с припевом, она понравилась всем:
Где снега тропинки заметают,
Где лавины грозные гремят,
Эту песнь сложил и распевает
Альпинистов боевой отряд…
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как кричали нам в лицо враги,
Помнишь, как ответил с воем автомат,
Помнишь, как вернулись мы домой в отряд?
…12 февраля немного приутих буран, непрерывно бушевавший много дней на склонах Эльбруса. К полудню даже выглянуло солнце. У альпинистов полным ходом шли последние приготовления к штурму Эльбруса, к снятию фашистских штандартов и водружению победных флагов нашей страны.
О том, как происходил поединок 20 альпинистов с двуглавым великаном Эльбрусом, лаконично рассказывают фронтовые записки Александра Сидоренко:
«13.II.43 г. Проснулся в 1.15. Погода испортилась, западный ветер, облачность, снегопады… Решили идти маленькой группой на Западную вершину (разведка).
В 2.30 вышли Гусак, Белецкий, Бекну и Габриэль Хергиани, Е. Смирнов и я. Ориентировка затруднена. Взяли левее. Габриэль и я проваливались в трещину несколько раз. Идем дальше У моей левой кошки раздвигаются звенья. Трудно чинить на таком ветру. Нудный длинный траверс! Ветер в лицо. На щеках и на носу то и дело образовываются ледышки. Светает…
У триангуляционной вышки на Западной вершине увидели обрывки фашистских штандартов, сорвали. Установили советские флаги!
…Спуск. Туман очень искажает и затрудняет ориентировку. Куда идти? Внизу услышали выстрелы из автоматов, карабинов и ручного пулемета. Начинает темнеть.
В 17.40 поздравляют товарищи у Приюта. Погода совсем портится…»
Этим не закончилась Эльбрусская эпопея. Оставалась еще Восточная вершина — высота «5621». И только через четыре дня, когда немного утихла разбушевавшаяся метель, альпинисты снова вышли на Эльбрус. Тогда, 17 февраля 1943 года, в дневнике Александра Сидоренко и появилась еще одна историческая запись:
«…В 11 часов установили советский флаг. В этот день узнали по радио, что освободили Харьков. Вечером отметили сразу два эти события».
Так день 17 февраля 1943 года вошел в историю Великой Отечественной войны, не только как день крушения фашистской символики, но и как день немеркнущего подвига, который совершили герои Бечойского перевала Юрий Одноблюдов, Александр Сидоренко, Николай Моренец, Виктор Кухтин и шестнадцать его товарищей-альпинистов, в условиях зимней непогоды водрузив на Эльбрусе победное знамя нашей Родины.