2. Действия Забайкальской казачьей конной бригады на Ляодунском полуострове, в Северной Корее и отход на Ялу

2. Действия Забайкальской казачьей конной бригады на Ляодунском полуострове, в Северной Корее и отход на Ялу

Перед войной Забайкальская казачья бригада под командованием генерала П.И; Мищенко находилась в Южной Маньчжурии, на Ляодунском полуострове. Ее полки были размешены следующим образом: штаб, четыре сотни и учебная команда 1-го Верхнеудинского полка стояли в Талиенване, 6-я сотня находилась в Бицзыво, а 4-я — в Порт-Артуре; четыре сотни и штаб 1-го Читинского полка располагались в Фынхуанчене, одна сотня в Мукдене, а другая в Шанхайгуане. Сотни насчитывали в своем составе по 80— 100 казаков и по 4–5 офицеров.

С началом войны на бригаду была возложена задача наблюдать за восточным побережьем Ляодунского полуострова от Бицзыво до устья Ялу. За западным побережьем наблюдала Уссурийская казачья бригада, расположенная у Чайчжоу и Сеньючена.

В ночь на 26 января 1904 г. японцы начали высадку авангардных частей 1-й армии генерала Куроки в корейском порту Чемульпо, а 27 января в 11,45 на рейде этого порта произошел неравный героический бой русского крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с японской эскадрой контр-адмирала Уриу.

За час сражения, выпустив по кораблям противника 1105 снарядов, комендоры «Варяга» и «Корейца» нанесли серьезные повреждения флагману японской эскадры — крейсеру «Асама» и крейсеру «Чиода», потопили один миноносец, но и сам крейсер «Варяг» получил такие пробоины, при которых прорыв к Порт-Артуру оказался уже невозможным. Взорвав «Кореец» и потопив «Варяг», команды перешли на нейтральные военные корабли, стоявшие в Чемульпо в качестве стационеров (сторожевых судов. — Примеч. ред.). Только командир американского корабля отказался принять русских раненых матросов и офицеров.

Высадившиеся с японских транспортов в Чемульпо солдаты Куроки через день захватили столицу Кореи — Сеул.

Ожидалась высадка японских десантов и на Ляодунский полуостров в пунктах Дагушань, Бицзыво и в районе Инкоу-Чайчжоу.

Ночью 26 января восемь японских миноносцев подходили к Талиенванской бухте.

Утром 27 января в 1 — м Верхнеудинском полку уже знали о нападении японской эскадры на русские корабли в Порт-Артуре, поэтому были приняты меры по охране Талиенванской бухты от возможного десанта.

На ночь в районе бухты Кер выслали разъезд сотника Лескова, а по берегу Талиенванской бухты поставили посты наблюдения от 5-й сотни. Назначено было дежурное подразделение — полусотня 2-й сотни под командованием хорунжего графа Комаровского (будущего командира 1-го Читинского казачьего полка в 1917 году).

От нее выделены дозоры для поддержания связи с 5-м Восточно-Сибирским стрелковым полком, расположенным на Киньджоуской позиции.

На другой день, 28 января, несмотря на начавшийся тайфун, на городской площади в Талиенване был проведен молебен, на который вывели войска гарнизона. Все были уверены в победе над врагом. «Если на море моряки проспали японца, то на суше мы ему покажем», — говорили в казачьих сотнях.

Казаки горели желанием сразиться с вероломным врагом. И неправда, что они не знали, за что будут воевать. Знали. Внешний враг, Япония, первая напала на Россию, вот и надо сражаться с японцами, чтобы защитить русские интересы на Ляодунском полуострове и в Маньчжурии. Все само собой разумеется, и не требуется других разъяснений. Для того чтобы казак храбро воевал, этого было достаточно.

Опасаясь повторного подхода японских кораблей к Талиенванской бухте, русское морское командование начало установку противокорабельных мин. 29 января казачьи посты верхнеудинцев наблюдали, как взорвался и пошел ко дну минный транспорт «Енисей», ставивший минные заграждения и погибший от своей мины.

30 января полку было приказано выступить на Дагушань и занять весь берег Корейского залива, от Бицзыво до Дагушаня, линией постов.

В поход не выступила 4-я сотня полка, которая осталась в Порт-Артуре, и ее постигла участь всех войск, предательски сданных в плен Стесселем.

Через три дня 1-й Верхнеудинский полк сосредоточился в Бицзыво, где уже находилась его 6-я сотня.

Одновременно с 1-м Верхнеудинским казачьим полком к корейской границе выступил и 1-й Читинский казачий полк. Его первая сотня убыла к корейской границе 28 января, а четыре сотни вместе с 1-й Забайкальской батареей — 30 января. Забегая вперед, необходимо отметить, что 1-й Читинский полк составлял ядро отряда генерала П.И. Мищенко. Другие забайкальские казачьи полки — верхнеудинцы, аргунцы — периодически входили и выходили из состава Забайкальской казачьей бригады, а читинцы находились в ее составе от начала и до конца войны.

Вскоре в Шахедзы собрался весь 1-й Читинский полк, где он получил задачу: находясь в Шахедзы, вместе с 1-й Забайкальской казачьей батареей и охотничьей командой 15-го Восточно-Сибирского стрелкового полка «наблюдать двумя сотнями реку Ялу и побережье от Кулуцзы до деревни Татунгоу (120 верст), захватить на реке все перевозочные средства и произвести разведку в Корею, по возможности, до Пеньяна (Пхеньяна)».

Уже 1 февраля три офицерских разъезда 1-го Читинского полка — поручика Святополк-Мирского, хорунжего Лоншакова и подхорунжего Назарова — были высланы в Корею.

Согласно плану начальника бригады генерала П.И. Мищенко, весь берег от Бицзыво до Дагушаня делился на два участка и поручался для наблюдения 1-му Верхнеудинскому казачьему полку. По решению полковника Мациевского, командира верхнеудинцев, первый участок от Бицзыво до реки Биляохэ был поручен для наблюдения 1-й сотне, второй — от реки Биляохэ до полуострова Вандятыня — 2-й сотне.

2 февраля полк сделал переход в 30 верст, потом еще два перехода в 30 и 35 верст за два дня, выставляя по ходу следования посты наблюдения от 1-й и 2-й сотен.

5 февраля полк в составе трех сотен прибыл в Дагушан. На следующий день 6-я сотня полка убыла вместе с генералом Мищенко в Шахедзы.

4 февраля была получена телеграмма о сформировании передового конного отряда под командованием генерал-майора П.И. Мищенко в составе 1-го Читинского, Уссурийского и 1-го Аргунского казачьих полков, охотничьей команды 15-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, 1-й Забайкальской казачьей батареи.

1-й Верхнеудинский полк оставлялся в Дагушане для охраны побережья от Бицзыво до Дагушаня, на протяжении 200 с лишком верст.

3 февраля на укомплектование 1-го Читинского полка в Шахедзы прибыло 204 молодых и призванных со льготы казаков, почти столько же прибыло в Дагушан на пополнение 1-го Верхнеудинского полка. Все казаки имели дело с винтовками системы «бердан» и не умели обращаться с трехлинейной винтовкой Мосина. К обучению пополнения приступили немедленно.

Командованием 1-го Верхнеудинского полка были приняты меры предосторожности от нападения хунхузов, которыми кишела Южная Маньчжурия, на полк и посты наблюдения на побережье. Был взят под наблюдение берег от Дагушаня до Татунгоу, куда выставили уряднические посты, общей численностью до полусотни от 5-й сотни под командой сотника Петрова. Посты были выставлены в деревнях Хондухан, Людатынь; городе Потинза и деревне Самусадза. Эти же посты держали связь с 1-м Читинским полком.

Стали поступать сведения о бомбардировке японской эскадрой Порт-Артура, о посадке на суда 2-й японской армии Оку и скорой высадке ее где-то на берегу Корейского залива.

Вероятнее всего это могло быть у Дагушаня. На самое удобное место для высадки десанта, полуостров Вандатынь, был выставлен наблюдательный пост. Для поддержания постоянной связи ночью между постами назначались два офицерских разъезда: один действовал до 24.00, другой — до утра.

Таким образом, принятыми мерами восточная часть Ляодунского полуострова была надежно взята казаками под наблюдение. Однако при отсутствии телефонной связи между постами оповестить своевременно командование полка о высадке японского десанта было чрезвычайно трудно. Система оповещения не отличалась по своей организации от системы столетней давности. Вся надежда возлагалась на посыльного казака и его коня.

Оставив один полк для наблюдения за побережьем, генерал Мищенко приступил к выполнению поставленной задачи: «вторгнуться в Корею и вести разведку армии Куроки».

Через 4 дня после убытия в Корею трех офицерских разъездов, 5 февраля, выступили 3-я и 4-я сотни 1 — го Читинского полка под командованием войскового старшины Куклина, которые должны были соединиться с 1-й сотней читинцев, убывшей к корейской границе еще ранее, и составить авангард отряда.

6 февраля разъезды 3-й и 4-й сотен захватили в Ыйчжу шесть японцев и трех японок. Это были майор Того-Тацузиро с женой, двумя служанками и пятью солдатами. В их задачу входило наблюдение за передвижением русских частей через реку Ялу. Пленных отправили в Иркутск.

8 февраля в Ыйчжу вошла 5-я сотня, а 10 февраля главные силы отряда прошли через Ыйчжу в Корею. На другой день к отряду присоединился 1-й Аргунский полк.

Таким образом, только через 10 дней после передовых своих сотен главные силы конного отряда генерала Мищенко двинулись к Пеньяну (Пхеньяну) вглубь Корейского полуострова. Такое растянутое в глубину движение отряда не могло охватить местность на широком фронте, исключало взаимную поддержку одних частей другими.

12 февраля передовые сотни отряда перешли через реку Чончонган и остановились в Аньчжу, выслав разведывательные разъезды к древней столице Кореи Пеньяну (Пхеньяну) и к городу Нимбену.

Первая сотня Читинского полка под командованием есаула Перфильева подошла 14 февраля к Пхеньяну на 15 верст. На рассвете следующего дня сотня вплотную продвинулась к городу, который, по словам местных жителей из окрестных деревень, был занят сильным, до 8 тысяч, отрядом японцев. Проверить эти данные казакам не удалось, так как разъезд подъесаула Н.С. Сарычева встретился с японским разъездом из шести драгун и офицера, который опешил, не ожидая встречи с русскими в такой близи от города. Подошедший с фланга разъезд хорунжего Лоншакова, состоявший из урядников Антона Беломестнова, Фомы Измайлова и Никиты Беломестнова, выхватив шашки, бросился в атаку на японцев, но те, не приняв боя, карьером помчались к Пхеньяну.

Офицер отстреливался из револьвера. Догнать, захватить или уничтожить японский разъезд не удалось, помешали выстрелы с городских стен.

Пришлось казакам отходить. В городе началась паника, так как наступления русских в Корее не ждали.

Передовые сотни отряда генерала Мищенко углубились на расстояние до 150 верст вглубь территории Кореи, но достоверных сведений о противнике так и не получили. Уточнить непосредственным наблюдением силы противника казаки не смогли, пришлось довольствоваться тем, что сообщили местные жители и что удалось понять из их слов.

К сожалению, отправляя в Корею отряд, русское командование не побеспокоилось о том, чтобы укомплектовать его переводчиками, снабдить картами, компасами, биноклями, денежными средствами для организации тайной разведки, а потом еще упрекало в своих депешах в том, что казаки до сих пор «не разведали о силах противника».

Мало того, не верили донесениям генерала Мищенко о сосредоточении у Пеньяна (Пхеньяна) армии Куроки. Генерал Мищенко с горечью сообщал: «Японцы на меня сердятся, да и в Ляояне мною недовольны».

Действия конного отряда осложнялись еще и местными условиями: левый фланг японцев прикрывался морем, а правый терялся в горной местности. Кроме того, отряду при постановке задачи генералом Линевичем предписывалось (депеша № 121) «строго беречь нашу конницу; решительно не допускать, чтобы наша немногочисленная конница была расстроена в первый же период кампании». Опасение русского командования лишиться конницы еще в начале войны сыграло свою отрицательную роль.

12 февраля генерал-адъютант Куропаткин, опасаясь за далеко выдвинутый отряд, прямо предписал ему «отойти назад в Ыйчжу, высылая вперед только разъезды».

В последующих событиях эта осторожность стала навязчивой идеей при принятии решения на использование конницы. Возможность помешать действиям японских войск в Корее была упущена.

Командир 1 — го Читинского казачьего полка полковник Георгий Андреевич Павлов, крепкий мужчина с седеющей широкой бородой, с крупными чертами лица, в разговоре с военным корреспондентом П. Красновым (будущий атаман Всевеликого Войска Донского и один из лидеров Белого движения. — Примеч. ред.) о действиях казаков в Корее так оценил результаты их работы: «Не дали работать… только, имей мы в тылу хоть немного пехоты, мы могли бы сильно их тревожить, а так сделали гораздо меньше, чем могли бы сделать».

Отряд Мищенко сосредоточился в Ыйчжу, высылая разъезды для ведения разведки, которые из-за своей маломощности не могли с боем проникнуть через японские сторожевые заставы и ограничивались сбором информации от местных жителей, которая порой была просто «фантастической».

В Ыйчжу для укомплектования 1-го Читинского полка прибыло еще 213 льготных и молодых казаков. Из них 160 были пешие и предназначались в обоз. Поэтому из-за отсутствия в отряде колесного обоза они были посажены на обозных лошадей, а также на купленных и пригнанных лошадей из Забайкалья. Количество людей во взводах и сотнях увеличивалось, но половина из прибывших была или не обучена вовсе, или хорошо забыла на льготе все, чему учили когда-то в строевых частях и на сборах. Военную науку им пришлось постичь в ходе ведения боевых действий, и они успешно справились с этой задачей. За первый месяц боевой службы показали себя молодцами. «Всюду и везде они стремились вперед, следовали на всякую опасность за своими офицерами. Под непредставительной внешностью, за грязными тулупами и полушубками скрывалось неизменное золотое Русское сердце», — писал участник тех событий военный корреспондент П. Краснов в своей книге «Год войны».

Стычки с японскими разъездами проходили постоянно. Не в пример старшим начальникам, казаки действовали смело и решительно. Так, разъезд подхорунжего Назарова, возвращаясь из Нимбена, атаковал японских кавалеристов, теснивших разъезд 1-го Аргунского полка. Японцы бросились врассыпную, но один упал во рву с лошади, запутавшись в стремени и поводе. Казак 2-й сотни Дорофей Першин, опередив товарищей, бросился к японцу, но тот, освободившись от пут, с саблей наголо ждал его приближения. Казак мог бы сразу застрелить его, но ради честного боя Першин тоже спешился и с шашкой кинулся на японца. Между ними возникла дуэль. Изловчившись, казак нанес удар по японцу и ранил его. Тот бросился бежать и был подстрелен.

24 февраля у Пакчена была устроена засада японскому разъезду. Потеряв одного человека убитым, драгуны скрылись. При преследовании казаки захватили брошенные патроны, пироксилиновые (взрывчатое вещество. — Примеч. ред.) шашки и одеяла. По всей видимости, японский разъезд направлялся в русский тыл для диверсионных действий.

Поддерживая передовые сотни, главные силы отряда Мищенко 26 февраля, оставив в Ыйчжу 1 — ю Забайкальскую казачью батарею и охотничью команду, выступили по дороге на Аньчжу. У Сакчжу были оставлены 3-я и 4-я сотни 1 — го Читинского полка для наблюдения за дорогами, ведущими из Кореи на север, в направлении на Пискдон (Пектон) и Канге, выслав разъезды на Унсан и Тайчуван (Тайчен).

Сотням предстояло сделать пробег в 130 верст. 25 февраля сотни выступили, а 28 февраля разъезд 4-й сотни 1 — го Читинского полка под командованием поручика Святополк-Мирского и хорунжего Токмакова прошел на Нимбен и Тайчен. У города Нимбена разъезд был обстрелян японским караулом, а 40 японских кавалеристов попытались преследовать казачий разъезд, но Святополк-Мирский, разрушив своими казаками мост через непроходимую вброд реку Охутгуй, ушел к своей сотне.

Наступая к северу, японцы отгородили свои главные силы линией пехотных застав по рекам Тайдончана, Чинганчана, Пакченчана на удобных для движения направлениях, лишив тем самым казаков возможности проникнуть за эту завесу к главным силам с флангов или с фронта.

1-я сотня читинцев осталась обеспечивать переправу отряда через Ялу на обратном пути, а 4-я сотня аргунцев на русском участке в Ламбыгоу под командованием есаула Якова Пешкова осталась наблюдать за морем.

В течение 3,4 и 5 марта разъезды вели усиленную разведку в районах Аньчжу, Чончанчана, Тайчувана и в сторону моря. В ходе разведки удалось выяснить, что небольшие передовые отряды японцев из пехоты и кавалерии находятся уже на правом берегу Пакченчана, а разъезды их доходят до Касана; что в Аньчжу — около 3 тысяч японских солдат; что в Цикампо постоянно прибывают японские суда и транспорты и что войска, высадившиеся здесь, идут к Пеньяну (Пхеньяну) и далее на Унсан и Канге.

В сложившихся условиях отряд уже не мог скрыто вести разведку. Поддерживая передовые сотни, главные силы Мищенко в начале марта вновь выдвинулись вперед к Сенчхену (Сенчену) и дальше к Пакчену, но, сблизившись с противником, продолжали бездействовать, а затем снова отошли назад, опасаясь за свой тыл.

Таким образом, соприкосновение с противником было утеряно, и довольствоваться пришлось сведениями от корейцев-лазутчиков, которые больше работали на японцев, чем на русских, поставляя неправдоподобные, а иногда просто фантастические сведения. Один лазутчик говорил, что вся дорога от Сеула до Аньчжу кишит японцами, идущими по ней, другой уверяет, что по этой дороге движется только кавалерия; третий рассказывает о пушках, а четвертый утверждает, что их нет. Все эти данные нужно было перепроверить, чтобы выяснить истинное положение дел, а для этого — идти вперед.

В Сенчхене (Сенчене) генералу Мищенко было доставлено письмо от генерал-лейтенанта Линевича, в котором тот сообщал, что в депеше № 927 от 9 марта, отправленной ему генерал-лейтенантом Жилинским, говорилось, что Главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке наместник царя адмирал Е.И. Алексеев потребовал от отряда Мищенко более решительных действий и выразил сожаление, что «Мищенко не потрепал японцев».

Выполняя это пожелание — «потрепать японцев», генерал Мищенко решил дать бой в окрестностях юрода Чончжу (Чинчжоу). С этой целью он вновь двинулся 15 марта к городу, находившемуся на вероятном пути наступления японцев, и где, по сведениям казачьих разведдозоров и местных жителей, располагался их передовой отряд силою в четыре эскадрона драгун.

Отряд разделился на три колонны: среднюю, три сотни читинцев, вел генерал Мищенко; левую, две сотни аргунцев, вел их командир — полковник Трухин; а правой, одной сотней, руководил командир читинцев полковник Г.А. Павлов. Еще одна сотня читинцев обошла город, чтобы отрезать выход из него с юга.

Город притих и казался вымершим, но едва дозор левой колонны вступил за его ограду, как раздались выстрелы. Сотни левой колонны наметом (предельный конский аллюр — казачий термин. — Примеч. ред.) бросились ему на выручку, ворвались в городские ворота, спешились и в пешем строю бросились на штурм сопки внутри городской стены. Вместо японских драгун казаки увидели перед собой стойкую японскую пехоту, которая открыла по ним огонь пачками. Казаки залегли и отвечали им залповым огнем, дружным и метким.

К аргунцам подошли казаки правой и средней колонн, быстро спешились и заняли позицию: на горе возле города — правая, а средняя — за горою, за городом. Пешими сотнями правой колонны командовал есаул Красноставов, который после каждого удачного залпа говорил людям: «Спасибо, братцы», а из цепи весело отвечали: «Рады стараться, ваше благородие».

На помощь пехотной роте и кавалерийскому эскадрону, оборонявшим город, поспешили еще три японских эскадрона. Два прорвались в город, а третий попал под залпы казачьих сотен и в беспорядке повернул назад, оставляя упавшими десятки всадников и лошадей. На узкой улице города в панике метались японские солдаты и кавалеристы. Штабс-капитан Степанов решил ударить по ним в шашки в пешем строю. Скомандовав: «Шашки — вон», он поднялся в атаку, но был смертельно ранен. Командование принял корнет Базилевич, но и он упал, раненный в живот. За ним были ранены еще девять казаков и два были убиты. Атака не удалась, а в это время четыре японские роты бегом выдвигались на выручку своего гарнизона.

Генерал Мищенко приказал коноводам подать лошадей спешенным казакам и трубить «отход».

Под прикрытием одной сотни Читинского полка, руководимой полковником Павловым, отряд организованно отошел от Чончжу. В этом бою были убиты один офицер и три казака, ранены три офицера и двенадцать казаков. Сотник 1-го Читинского полка И.Ф. Шильников, серьезно раненный в руку и под лопатку, остался в строю. Штабс-капитан Степанов — первый сухопутный офицер, погибший в бою с японцами на этой войне.

Раненым под огнем противника оказывали помощь старший врач Читинского полка надворный советник Вейнбаум и младший врач Аргунского полка.

В бою особенно отличилась 3-я сотня 1-го Аргунского полка под командой подъесаула Красноставова. Потери японцев, по их официальным сообщениям, составили 3 офицера и 14 солдат. Однако позже корейцы сообщили нашим разъездам, что японское командование наняло пятьсот человек для переноски 120 раненых.

Патриотическая пресса ликовала, описывая этот бой. «Первое столкновение русских и японских войск на суше в Северной Корее ознаменовалось блестящей победой Русского оружия», — писал собственный корреспондент газеты «Байкал» 21 марта 1904 года из Ляояна. И далее продолжал: «Потери японцев в десять раз больше русских; по сведениям от корейцев, японцы похоронили 50 убитых; нанято 500 корейцев перенести 120 раненых японцев. Смятение японцев было так велико, что выкинули два флага Красного Креста в знак пощады».

«… 17-го числа казачьи полки праздновали войсковой праздник Алексея человека Божия — покровителя забайкальских и приамурских казаков».

В столице России и других городах проходили манифестации патриотов.

«Появление на улице мохнатой сибирской папахи возбуждало всеобщий восторг», — отмечает военный корреспондент, писатель П. Краснов в своих очерках о Русско-японской войне.

Война представлялась легкой, интересной, и все были уверены, что она закончится в Токио. От желающих ехать на войну отбоя не было.

В газетах стали приводить примеры, во что обошлась России Крымская война 1853–1856 гг.(в месяц 50 миллионов рублей, а всего 1400 миллионов рублей; погибло более 100 000 русских и 156 000 солдат противника). Другие газеты указывали, что в Крымскую войну погибло всего 447 тысяч человек. Писали, что Русско-турецкая война продолжалась 9 месяцев и 9 дней, погибло 172 000 русских солдат, стоила она России 1,5 миллиарда рублей. Приводились данные по франко-прусской, англо-бурской, австро-прусской и японо-китайской войнам. Особенно подчеркивали, что в борьбе с китайской армией, которая в боевом отношении была «ниже всякой критики», Япония истратила 200 миллионов рублей и выставила армию в 80 тысяч человек.

На основании всего этого делался вывод, что «золотой наличности (120 миллионов рублей), хранящейся в Токийском центральном банке, не хватит для покрытия расходов на первые 9 месяцев Русско-японской войны».

Ставился вопрос: «Сколько времени понадобится Японии при счастливейших для нее условиях, чтобы вытеснить русских из Маньчжурии?» И как вывод: «Эта задача не под силу Японии, у нее для этого нет ни людей, ни средств».

В городе-крепости Порт-Артуре никакой тревоги не ощущалось. Работы на Киньчжоуской позиции, стратегическом ключе в системе обороны города, не велись.

На вопрос военного корреспондента Е.К. Ножина, насколько сильна эта позиция, и в состоянии ли мы будем на ней долго держаться, генерал Фок, один из будущих предателей, сдавших крепость, ответил: «Что? Что вы говорите? Да я на этой позиции буду волчком ходить, и японцу не видать Артура, как своих ушей».

От первых боев в Северной Корее до блокады Порт-Артура с суши осталось два месяца. Из крепости, отдаленной от России несколькими тысячами верст, блокируемой уже с моря и вот-вот — с суши, вывозились целыми вагонами сахар, мука, соль, консервированное молоко, зелень, рыбные и мясные консервы.

Беспечность и шапкозакидательство царило везде и во всем.

А между тем 1-я армия Куроки, пользуясь пассивностью русских, грозно надвигалась к Ялу, где вскоре произойдет сражение, которое затмит все предыдущие действия русских войск в Корее, произведет тяжелое впечатление на русские войска и существенно повлияет на ход дальнейших событий.

Оставаться и действовать в районе Аньчжу, Чончжу и Пеньяна (Пхеньяна), где сосредоточивалась 1 — я японская армия Куроки, и имея позади себя реку без бродов, было опасно.

В общем, разведка противника, предпринятая отдельной Забайкальской бригадой в Корее, мало что дала для выяснения группировки и намерений противника. Можно было бы выяснить значительно больше о противнике, если бы над генералом Мищенко не довлел приказ «строго беречь нашу конницу» и если бы главные силы отряда не отвели к Ыйчжу — и именно тогда, когда дальнейшее пребывание его в Корее было просто необходимо для пользы разведки.

Почти достигнув передовыми частями Пхеньяна, отряд выяснил лишь общее направление движения армии Куроки к нижнему течению Ялу, а затем под давлением авангардов японцев стал отходить.

18 марта Забайкальская казачья бригада начала тяжелую переправу через реку Ялу. По своему значению она равна была выигранному сражению, так как конница, прижатая к реке, была легкой добычей для японских авангардов, которые форсированным маршем шли к переправе.

Место переправы определил генерал Н.А. Кашталинский, которому было приказано обеспечить ее, и чьи войска обороняли противоположный берег. Вопреки просьбе генерала Мищенко о подготовке переправы у Тюренчена, место для переправы было определено им в направлении Шахедзы — Ыйчжу.

К этому времени лед на реке прошел, но отдельные льдины еще плыли. Вода поднялась высоко, и броды, на которые рассчитывали забайкальцы, стали непроходимыми. Кроме того, река Ялу в окрестностях Ыйчжу разделяется на несколько рукавов, образуя дельту шириной до 30 верст. Каждый рукав имеет глубокое русло шириной в самом узком месте до 80 саженей, а во многих местах ширина рукавов достигает 1/4–1/2 версты. Скорость течения реки 2–3 фута в секунду. Китайский берег — господствующий.

Для переправы использовались заранее приготовленные лодки-боты, выдолбленные из целого дерева, шаланды. Переправа началась в 15 часов 18 минут 18 марта. Оружие, седла, люди переправлялись в лодках, лошадей погнали вплавь, привязывая по шесть-восемь к боту или шаланде. Один бот с тремя урядниками 6-й сотни Читинского полка перевернулся. Казаки оказались в ледяной воде, но благополучно добрались до берега, держась за хвосты лошадей. На переправу одной сотни затрачивалось 3 часа. В течение первого дня через первый рукав переправились две сотни и весь вьючный обоз, раненые и больные. Переправа продолжалась и ночью. К утру 19 марта переправилась 4-я сотня 1-го Аргунского полка, пришедшая из Ламбагоу, к 15 часам дня перешли через первый рукав еще две сотни читинцев, две сотни уссурийцев и одна сотня аргунцев, а всего за сутки — восемь сотен.

С 15 часов начался сильный ледоход, и через полчаса вся поверхность реки сплошь покрылась льдинами. Переправа стала невозможной. Для доставки важных донесений около восьми часов вечера от 1-го Аргунского полка были вызваны охотники-казаки (добровольцы). Пакет нужно было доставить на телеграфную станцию в деревню Матуцео. На глазах у всего отряда два смельчака-казака, прыгая с льдины на льдину, помогая друг другу, преодолели опасные места и доставили пакет по назначению.

К 10 часам вечера вода спала, лед прошел, и переправа опять заработала под руководством командира читинцев полковника А.Г. Павлова. Генерал Мищенко с несколькими сотнями казаков занимал позицию на перевале в семи верстах и прикрывал переправу от нападения противника. Казачьи разъезды все время ходили вверх и вниз на Ялу, а также по дороге на Кусен.

К рассвету 20 марта переправили только амуницию 2-й и 5-й сотен Читинского полка, а утром — и лошадей этих сотен.

Трудная и опасная переправа к 15 часам подошла к концу. Последняя шаланда перевезла у Тюренчена начальника отряда, его штаб и конвой.

После преодоления первого рукава оставалось впереди еще два. Только 21 марта к 14.00 отряд оказался на маньчжурском берегу Ялу. Продолжавшийся 49 дней поход в Корею закончился.

Казаки выдержали испытания и холодом, и голодом; несли тяжелую службу в разъездах и охранении; обеспечивали летучую почту от Аньчжоу до Ыйчжу (130 верст), до Сакчена и Кусена (90—100 верст), до Пектона и на Ламбогоу; мужественно и храбро вели себя в бою.

Несмотря на все эти трудности и лишения, «моральное состояние отряда было превосходным», — напишет потом В.А. Апушкин, изучавший опыт действия отряда Мищенко и сам являвшийся участником Русско-японской войны.

На удивление всем, мало было больных, меньше, чем в мирное время. По свидетельству полкового адъютанта 1-го Читинского полка сотника И.Ф. Шильникова, в полку за время похода заболело и было госпитализировано не более 10 человек.

21 марта утром Ыйчжу был занят японцами, которые стремились к переправе, чтобы ликвидировать наиболее боеспособные полки русской конницы, прижатые к реке Ялу.

Ограничившись посылкой отряда генерала П. И. Мищенко на Ляодунский полуостров и Корею с целью разведки и наблюдения за противником, русское командование позволило японцам беспрепятственно высаживаться в Корее. Пассивно-выжидательная позиция командующего Маньчжурской армией позволила японцам успешно переправить войско в Корею, накопить силы и повести решительное наступление на русские войска, нанести им ряд сокрушительных поражений.

Горстка казаков, какие бы они храбрые ни были, не могла помешать этому. Надо было двинуть на Корейское побережье армию, перехватить инициативу у японцев и не дать им возможность осуществить свой план вторжения в Корею.