М. Смирнов ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННЫЙ

М. Смирнов

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННЫЙ

1

Близилась осень 1919 года. Вячеслава Менжинского неожиданно вызвали в Москву. О причине вызова он мог только догадываться. Еще на апрельском Пленуме ЦК при обсуждении вопроса об организации обороны Советской России было признано необходимым укрепить политорганы фронтов и Реввоенсовета. Пленум тогда принял решение направить Менжинского в политотдел Реввоенсовета Республики. Но начавшееся наступление Деникина задержало Менжинского на Украине.

На четвертые сутки поезд, до отказа набитый беженцами и мешочниками — пассажиры сидели не только на подножках, но и на крышах вагонов, — медленно подходил к Москве. Натужно пыхтя, старенький паровозик подтащил состав из трех классных вагонов и нескольких теплушек к платформе Брянского вокзала. Скупые лучи сентябрьского солнца почти не пробивались через закопченную крышу дебаркадера. Скрипнули тормоза, и тотчас из вагонов и теплушек высыпали пассажиры с корзинами и мешками и устремились к выходу.

— Приготовить документы! — Зычный окрик матроса с колодкой маузера на ремне через плечо осадил толпу, устремившуюся к выходу в город.

Из вагона второго класса в это время сошли на перрон два пассажира в гражданском платье. Медленно обойдя столпившихся у выхода пассажиров, они прошли к служебному входу в вокзал. Один из них шел неуверенной походкой, тяжело опираясь на палку. В левой руке он держал дорожный саквояж. На его бледном, осунувшемся лице резко выделялись черные усы. Патрульный с винтовкой потребовал предъявить документы.

В. Р. Менжинский.

— Покорнейше прошу, — проговорил пассажир с палкой в руке и, передав спутнику саквояж, достал из внутреннего кармана документ.

— Мандат, — прочел вслух патрульный. — Дан сей тов. Менжинскому в том, что он командируется Советом Обороны в качестве особоуполномоченного… Извиняйте, товарищ Менжинский. Иначе нельзя. Приказано проверять документы у всех приезжающих. Как там на фронте-то? Прет Деникин?

— Пока прет, товарищ…

— Казанин моя фамилия. Товарищ Менжинский, а вы в Петрограде в ЧК служили?

— Это что — любопытство или тоже входит в ваши обязанности, товарищ Казанин? — улыбнувшись, спросил Менжинский. — Деникин пострашней саботажников, которых вы приводили в январе на Гороховую. Не забыли?

— Вы уж извините, товарищ Менжинский, что я вас сразу не признал. Изменились вы очень, похудели, побледнели, — смутившись, сказал патрульный, возвращая мандат.

— Болезнь не красит. Но вам незачем извиняться. Проверка документов — ваша обязанность. До свидания, товарищ Казанин.

— Светлов! — позвал Казанин другого патрульного. — Организуй, пожалуйста, извозчика для товарища… — И затем тихо добавил: — Народного комиссара!

Москва за те месяцы, что Менжинский пробыл в Белоруссии и на Украине, заметно обезлюдела. По улицам, несмотря на полуденное время, шли редкие прохожие, главным образом женщины. Почти не было видно красноармейцев, которых так много было осенью прошлого года, молодых рабочих. Они ушли на фронт: на Колчака и Деникина, на Миллера и Петлюру.

Каурая лошадка с впалыми боками, запряженная в извозчичью пролетку, медленно тащилась по улицам Москвы. Изредка встречались вооруженные патрули рабочих. На Смоленской площади маршировал отряд Всевобуча. На Арбате встретилась группа мужчин и женщин с лопатами и ломами. Москвичи отправлялись на строительство оборонительных сооружений. На афишных тумбах и заборах белели листки с обращением Московского Совета к трудящимся столицы:

«Попытка генерала Мамонтова — агента Деникина — внести расстройство в тылу Красной Армии еще не ликвидирована… Тыл, и в первую очередь пролетариат Москвы, должен показать образец пролетарской дисциплины и революционного порядка…»

Партия большевиков готовила трудящихся столицы к отпору врагу.

2

Примерно в тот же день, когда Менжинский приехал в Москву, в квартире директора одной из московских школ, любителя выпить и сыграть в карты, собралось несколько человек, в основном военных людей. Всем им было сказано:

— Дмитрий Яковлевич с супругой приглашают на чашку чаю по случаю тезоименитства.

Гости, приходившие по одному, прежде чем войти в ворота дома № 4 по Малой Дмитровке, боязливо озирались по сторонам и, лишь убедившись, что поблизости никого нет, быстро проходили на черную лестницу. Поднявшись на второй этаж, каждый, несмотря на торчавшую черную кнопку звонка, стучался в квартиру № 44. Три частых, два с паузами удара. Дверь открывал сам хозяин — Дмитрий Яковлевич. Сначала только на длину цепочки и лишь после обмена словами «Дон — Волга» полностью, быстро пропуская гостя в квартиру.

Первым пришел тучный человек в черной кожаной тужурке. Обменявшись рукопожатием с хозяином, он, не снимая тужурки, прошел в столовую, выходившую окнами во двор. Окна были занавешены тяжелыми темно-коричневого цвета шторами. Это был начальник окружных курсов артиллерии Миллер. Обменявшись с ним несколькими фразами, хозяин вышел в соседнюю комнату и возвратился с большим тяжелым свертком, который отдал Миллеру со словами:

— Здесь миллион. Надеюсь, хватит.

— Оружие очень дорого…

Их разговор прервал очередной стук в дверь. Вместе с хозяином квартиры в столовую вошел человек в желтой кожаной тужурке. Здороваясь с ним, Миллер назвал его Василием Васильевичем. Через несколько минут пришли еще двое. Это были Тихомиров и Талыпин.

Хозяин квартиры, сухонький старичок, собирал на стол: поставил несколько бутылок с вином, хлеб, закуски. Приняв очередного посетителя, а им был помощник командира 35-го Тверского полка Лейе, он принес кипящий самовар. Поставив на конфорку заварной чайник, старичок побежал на очередной стук в дверь и возвратился в зал с родственником Миллера, служащим Высшей школы военной маскировки Николаем Сучковым. Последним явился бывший полковник Генштаба царской армии Ступин.

Разлив вино по стаканам, хозяин квартиры Алферов информировал собравшихся:

— У Николая Николаевича Щепкина был обыск. Но компрометирующие организацию документы удалось спасти. Находившийся в это время в квартире Щепкиных наш человек, Василий Васильевич, — продолжал хозяин, — успел убежать через забор в соседний двор. Ему удалось скрыться, несмотря на стрельбу. Чрезвычайка захватила семьсот тысяч из миллиона, доставленного Василием Васильевичем от Колчака.

— Проворонили денежки, — зло бросил Тихомиров, занимавший в организации положение кассира. — Ведь говорил я вам, Василий Васильевич, отдайте мне деньги.

— Деньги предназначались Щепкину, — парировал оскорбленный курьер Колчака.

— А на что будем закупать оружие? — процедил сквозь зубы Миллер.

— Не горячитесь, Василий Александрович. Деньги будут, — ответил ему Тихомиров. — Получим от англичан через Петербург.

— В Петербурге тоже провалы, — вновь заговорил Алферов — секретарь-информатор организации. Под видом рабочих фиктивной артели «Маяк» он рассылал агентов по всей России с целью сбора шпионских сведений. К его информации члены штаба относились с доверием, и сообщение о провалах в Петербурге их не на шутку встревожило.

— Сейчас, — вступил в разговор Ступин, — надо печалиться не о деньгах. Чрезвычайка напала на след организации, и важно форсировать подготовку выступления.

— Да, да, господа, мы отвлеклись от цели нашего собрания. Нам надо обсудить план подготовки и проведения выступления в Москве, — вновь заговорил Алферов. — Начальник штаба полковник Ступин доложит нам план и сроки восстания.

— Выступление намечается ориентировочно через две недели, — начал Ступин. — Его окончательный срок определится в связи с положением на фронте. Но не позднее конца сентября. Боевой приказ каждый получит накануне восстания. Выступление должно начаться около шести вечера в нескольких пунктах одновременно, в городе и за городом. Город делится на два боевых сектора: восточный и западный. Центр первого — Лефортово, его тыл — Вешняки. Второй сектор: центр — Ходынка, тыл — прилегающие местности. Первым сектором, первой дивизией командует полковник Миллер. Вот вам, Василий Александрович, карта Москвы, — обращаясь к Миллеру и протягивая ему развернутую карту, говорил Ступин. — На ней обозначен ваш район и план действий. Вторым сектором командует полковник Генштаба Талыпин. Карта и план действий у вас, Сергей Иванович, — сказал он Талыпину. — Командиров полков предупредить не ранее чем за день до выступления. Ваш полк, господин Лейе, — ударная сила восточного сектора. Главная задача — захватить и удержать вокзалы Курский и на Каланчевской площади. Первоначальная задача дивизий — овладеть кольцом трамвая «Б». Здесь полки обоих секторов соединяются и ведут наступление на центр с целью овладеть Кремлем.

— Надо захватить Ленина, увезти его из города и держать в загородном имении как заложника на случай неудачи восстания, — добавил Алферов.

— Кремль так хорошо укреплен, что взять его никак нельзя, — сказал Тихомиров. — Одних пулеметов в Кремле двадцать семь…

— У страха глаза велики, — пробурчал Ступин. — Важно вызвать в городе и на фронте панику. Вам, Сергей Иванович, надо будет прежде всего овладеть радиостанцией на Ходынке и оповестить весь мир о падении Советской власти в Москве.

— Как обстоит с резервами? — спросил его Алферов. — Удалось ли вам, Всеволод Васильевич, связаться с зелеными?

— Связь с Волоколамском и Троице-Сергиевом установлена, — ответил Ступин. — Они выступят одновременно. Из Сергиева должен подойти отряд в 400—500 человек. Вам, полковник Миллер, поручается закупить оружие. Господин Алферов, вы передали Миллеру миллион на закупку оружия?

— Так точно-с!

— Кроме того, Миллер должен до начала выступления организовать взрыв мостов в районе Пенза — Рузаевка — Саратов и Сызрань.

— Хорошо бы иметь своих людей в ЧК, — мечтательно сказал Алферов. — Надо постараться провести за это время своих людей на командные должности отрядов особого назначения.

— Вряд ли это возможно, — усомнился Сучков.

— Кстати, Сучков, как обстоит дело с типографией? — спросил Ступин. — К моменту выступления надо отпечатать «Приказ № 1» и «Воззвание», которые мы отредактировали с Щепкиным.

— Типографию брать на себя отказываюсь, — упрямо заявил Сучков. — Устройство типографии в квартире может вызвать подозрение.

— Нехорошо так колебаться, — упрекнул его Миллер. — Игра стоит свеч.

— Может, Сучковы снова решили переметнуться к товарищам? — криво усмехнулся Ступин. — В таком случае… — он сделал жест, ни у кого не вызывающий сомнения в его значении.

— Как вы могли подумать такое? — воскликнул Сучков. — Хорошо, я согласен взяться за типографию.

— Если вздумаете нас предать, — жестко процедил Алферов, — смерть вас настигнет быстрее, чем вы успеете это сделать.

В дверь раздался условный стук. Алферов пошел открывать, а Ступин тем временем сказал:

— Таков, господа, общий план. А теперь можно расходиться.

В дверях показался Алферов.

— Спасибо, Дмитрий Яковлевич, за чай, — сказал Миллер и, захватив тяжелый сверток, первым покинул квартиру. За ним поодиночке разошлись и остальные. Задержался только Ступин. Обменявшись с ним взглядом, Алферов через боковую дверь ввел в столовую Роменского — помощника управляющего делами Военно-законодательного совета.

Роменский сообщил последние сведения о положении частей Красной Армии на фронтах. Ступин, выслушав сообщение Роменского, приказал ему готовиться к переходу линии фронта.

— Задание и дополнительный пароль получите лично от меня или по моему поручению. Связь через Дмитрия Яковлевича. А теперь идите, — и, взяв молодого человека под руку, проводил его до двери.

После ухода Роменского Ступин осведомился у Алферова: случаен ли провал Щепкина или ЧК напала на след организации?

Алферов заверил, что арест Щепкина случайность, что он, Щепкин, мужик крепкий и организацию не выдаст.

— Но вам, как начальнику штаба, нельзя ночевать в городе. Что касается меня, — продолжал Алферов, — то я уже принял кое-какие меры предосторожности.

На этом они расстались.

3

Сентябрьский день угасал. Густая сетка дождя за окном еще больше сгущала сумерки. Секретарь президиума ВЧК, сорокалетний мужчина в косоворотке, с лохматыми бровями и большими черными усами, сложил в папку бумаги для доклада Дзержинскому, поднялся из-за стола и повернул выключатель. Красноватый свет горевшей в полнакала лампочки скупо осветил просторную комнату, стоявший в простенке между двумя большими окнами письменный стол, вешалку в углу, на которой висели габардиновое пальто заграничного покроя и светлая фетровая шляпа.

В открытую дверь приемной заглянул сотрудник Особого отдела, одетый в гимнастерку и шаровары защитного цвета, заправленные в яловые, пахнущие дегтем сапоги.

— Кто у Феликса Эдмундовича? Все еще этот, — показал он на пальто и шляпу, — недорезанный буржуй?

— Какой же это буржуй? — с удивлением отозвался секретарь. — Это старый большевик Менжинский. ЦК партии прислал его на работу к вам, в Особый отдел, с особыми полномочиями, — подчеркнул он.

— Интеллигент, значит? — переспросил сотрудник. — Наши все больше ходят в кожанках да шинелях. А тут шик-модерн.

— В народе говорят: человека по одежде встречают, да по уму провожают. Вячеслав Рудольфович — старый чекист. Он еще в Петрограде, в начале восемнадцатого входил в состав ВЧК.

— Да слышал я о Менжинском от Казанина. Он рассказывал о какой-то операции против саботажников и все твердил: мы пришли к Менжинскому, мы пошли с Менжинским. Так это тот, значит, первый Наркомфин?

— Тот, тот. А ты говоришь: недорезанный буржуй.

— Да я пошутил, — рассмеявшись, сказал сотрудник, одергивая гимнастерку. — Разговор, вероятно, надолго. Не буду вам мешать, пойду.

Когда особист вышел, секретарь взглянул на часы и, как бы продолжая начатый с ним разговор, вслух сказал:

— Затянулась беседа…

Дзержинский и Менжинский встретились как давние хорошие друзья-единомышленники и вели неторопливый разговор.

Осведомившись о состоянии здоровья Менжинского и выслушав его краткий рассказ о положении на Украине, о разгуле анархо-кулацкой контрреволюции, Дзержинский спросил, не удивлен ли Вячеслав Рудольфович его предложением, точнее, просьбой в ЦК: направить Менжинского на работу в Особый отдел.

— А чему удивляться? — сняв пенсне, ответил Менжинский. — Ни один настоящий коммунист не может отказаться от работы в ЧК.

— Это вы хорошо сказали, Вячеслав Рудольфович. Нам нужны в ЧК только настоящие коммунисты. Владимир Ильич мне как-то говорил, что хорошим чекистом может быть только хороший коммунист. Да не все коммунисты соглашаются к нам идти. Кое-кто считает нашу работу грязной и боится испачкаться.

— Революцию нельзя делать в белых перчатках.

— Вот именно. Наша работа сейчас самая необходимая, — продолжал Дзержинский. — И не всякий, конечно, за эту работу возьмется. Но и не всякому эту работу можно поручить. Она по плечу только самым стойким, самым убежденным, кристально чистым, иначе грязь, с которой приходится возиться, может прилипнуть.

— Что касается меня, Феликс Эдмундович, то я для себя считаю большой честью поручение Центрального Комитета работать в ЧК.

— Вот и договорились. Прошу вас приступить к работе в Особом отделе немедленно.

— Готов хоть сегодня.

— Вот именно сегодня, не откладывая ни на один день. Постараюсь коротко ввести вас в существо дела. В гражданской войне тыл и фронт иногда неразличимы, — продолжал Дзержинский. — Неприятель не только по ту сторону фронта, но и в тылу, даже здесь, в Москве, в Питере. Победа на фронте, а она неизбежна, требует, чтобы мы немедленно пресекли подрывную работу врага. — Сказав последние слова, Дзержинский встал со стула, прошелся по кабинету. Менжинский увидел, как еще больше похудел за этот год Дзержинский, на лице его появились новые морщины. — Вам, Вячеслав Рудольфович, даются особые полномочия. Так что прошу обращаться непосредственно ко мне по любому поводу и в любое время.

В кабинет Дзержинского принесли морковный чай, хлеб. За чаем возобновилась беседа. Феликс Эдмундович рассказывал о раскрытии заговора так называемого «Национального центра» в Москве и до конца еще не ликвидированного заговора в Петрограде, связанного с английской разведкой. Из краткого рассказа Дзержинского Менжинский узнал многое.

— Наш караул на лужском направлении убил офицера Никитенко. У него было обнаружено письмо генералу Родзянко за подписью «Вик». Главной фигурой петроградского заговора оказался кадет Вильгельм Штейнингер, которому было поручено формирование нового правительства. Еще более крупный заговор — в Москве. Это подтверждается шифрованным письмом некоего Борового-Федотова, агента Юденича. Письмо он выбросил во время ареста на границе с Финляндией, но его нашли пограничники. Другая нить, ведущая к московским заговорщикам, получена из Вятки. В селе Вахрушеве, Вятской губернии, милицией был задержан Карасенко, он же Крашенинников, который на допросе в ВЧК показал, что найденный у него миллион рублей он вез московским заговорщикам. Доставленный в Москву Крашенинников из тюрьмы пытался передать на волю две записки. Первая была передана 20 августа. В ней арестованный сообщал: «Я спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь…» Во второй, отправленной из тюрьмы 28 августа, он просил заготовить для него документы, видимо, на случай побега и сообщить, арестован ли некий ННЩ, которого Крашенинников знает.

На допросе, проведенном лично Ф. Э. Дзержинским, Крашенинников показал, что в Москву от Колчака будет отправлено 25 миллионов рублей в распоряжение «Национального центра» — так называлась эта заговорщическая организация в Москве. ННЩ — это Николай Николаевич Щепкин. У него есть связь с Петроградом, с группой «Вика». В ночь на 29 августа Щепкин был арестован.

— При обыске, — говорил Ф. Э. Дзержинский, — нашли документы, изобличающие его в связи с Деникиным и подтверждающие существование «Национального центра». Заговорщики готовят вооруженное выступление. Вот письмо, написанное Щепкиным. — Дзержинский открыл лежавшую на столе папку и подал Менжинскому исписанный лист бумаги.

Сразу же бросились в глаза дата и заголовок письма — «22.8.НС от объединения «Национального центра», «Союза освобождения» и «Совета общественных деятелей».

Перевернув страницу, Менжинский прочел:

«Передайте Колчаку через Стокгольм, Москвин прибыл в Москву с первой партией груза, остальных нет. Без денег работать трудно. Оружие и патроны дороги. Политические группы, кроме части меньшевиков и почти всех эсеров, работают в полном соглашении. Часть эсеров с нами. Живем в страшной тревоге, начались бои у Деникина, опасаемся его слабости и повторения истории с Колчаком… Настроение населения в Москве вполне благоприятное… Ваши лозунги должны быть: «Долой гражданскую войну», «Долой коммунистов», «Свободная торговля и частная собственность». О Советах умалчивайте… В Петрограде наши гнезда разорены, связь потеряна».

— Выходит, что «Национальный центр» — это блок всех партий от монархистов до меньшевиков и эсеров, — сказал Менжинский, возвращая письмо.

— Да, именно так. Заговорщики надеются «возродить» Россию политически и экономически на основе восстановления частной собственности. Такова программа. А средство — вооруженное восстание силами военно-технической организации.

— Мятеж, значит?

— Вот именно. «Штаб добровольческой армии Московского района» готовит вооруженное выступление в тылу, занимается шпионажем и переправляет шпионские сводки к Деникину и Юденичу.

— Значит, главная ставка на подход Деникина к Москве и помощь ему отсюда?

— Деникин до Москвы не дойдет. А что касается этого штаба, то пролетарский кулак, — сжав пальцы, сказал Дзержинский, — раздавит его прежде, чем он успеет что-либо сделать. Крашенинников свои письма адресовал не только Щепкину, но и некоему Алферову, который, оказывается, входит в состав штаба мятежников. Мы пока его не берем. Надо установить связи и брать всех сразу.

— А что о штабе показывает Щепкин?

— Еще на что-то надеется. Это и заставляет нас торопиться. Этот кадетский домовладелец, продажный слуга английского банка, всячески открещивается от участия в военном заговоре и отрицает его существование. Три дня назад, 12 сентября, Щепкин показал, — Дзержинский взял из той же панки новый документ и прочитал: — «Из найденных у меня депеш я намерен был исключить все, что касается вопроса о возможности устройства вооруженного восстания».

— Это похоже на то, что на воре шапка горит, — сказал Менжинский.

— В том-то и опасность. Щепкин очень скуп в показаниях на имена и факты. Описывал лишь историю руководимой им политической организации. А все то, что касается военной организации, категорически отрицал. Но в депешах, о которых он говорил и которые были переписаны его рукой, находятся прямые указания на военно-подготовительную работу, скупку оружия, подготовку захвата радиостанции, даже намечался срок восстания — 21—22 сентября. Есть и другие указания на подготовку мятежа: подозрительные сборища у Алферова и Миллера, кстати сказать обласканного Троцким.

Дзержинский извлек из папки и подал Менжинскому еще две бумаги:

— Это заявление одной учительницы и военного врача, вовлеченного в организацию. У меня к вам, Вячеслав Рудольфович, просьба: вместе с начальником оперативного отдела Артузовым заняться делом штаба добровольческой армии и разработать план операции. Вначале нужно снять головку, а затем и всю организацию. Времени у нас мало. Если восстание намечается на двадцать первое, то операцию надо провести до двадцатого числа.

— Ну что же, будем работать. Как говорят, назвался груздем — полезай в кузов, — отозвался Менжинский.

Висевшие на стене часы пробили девять.

— Артузов уже должен вернуться, — глянув на часы, сказал Дзержинский, — сейчас его пригласим и узнаем, что нового.

Вызвав секретаря, Дзержинский спросил об Артузове.

— Приехал, Феликс Эдмундович. Ждет.

— Зовите.

В кабинет вошел начальник оперативного отдела Артур Христианович Артузов, энергичный молодой человек. Ему тогда не было и 29 лет. Он имел высшее образование по специальности инженера-металлурга. Дзержинский представил ему Вячеслава Рудольфовича.

Познакомившись, сразу же приступили к делу.

Дзержинский попросил доложить, что нового в показаниях арестованных о штабе добровольческой армии.

Артузов доложил:

— Показания Щепкина вам, Феликс Эдмундович, известны. Мартынов на допросах излагает лишь историю своего первого ареста и освобождения из тюрьмы. Не отрицает связи с Щепкиным. Подтверждает, что имел поручение от Щепкина отвезти письмо в разведывательное отделение штаба Деникина. Из членов штаба, кроме Соколова, арестованного летом, и Стогова, бежавшего из тюрьмы, никого не называет. Самое интересное в его показаниях то, что накануне ареста Щепкина он встретился у него с каким-то человеком среднего роста, на вид лет тридцати пяти, приехавшим из Сибири. Блондин с небольшой рыжеватой бородкой, одет в кожаную куртку.

— Вероятно, это и есть тот Василий Васильевич, курьер от Колчака, который привез миллион Щепкину, — сказал Дзержинский. — А что вам, товарищ Артузов, удалось узнать о Миллере?

— Миллер — начальник окружной школы артиллерии, — докладывал Артур Христианович, — на хорошем счету в Реввоенсовете, ему даже поручают чтение лекций у кремлевских курсантов. Живет на даче в Кунцеве. Обращался к Троцкому с просьбой выделить ему мотоцикл.

— А в главном управлении военно-учебных заведений, — вставил Дзержинский, — просил дать ему скорострельные пушки.

— Что известно о Сучковых? — спросил Менжинский.

— Сучковы? Братья Сучковы служат в школе маскировки, — сообщил Артузов. — Николай Сучков женат на сестре Миллера, Марии Александровне. Но связь тут не только родственная. Сучковы в последние дни усиленно ищут, где бы купить типографию.

— А в школе маскировки есть типография? — спросил Дзержинский.

— Как будто есть.

Уточнив еще некоторые детали, Дзержинский поручил Менжинскому и Артузову разработать подробный план изучения военно-заговорщической организации. В частности, было решено договориться со Склянским от его имени направить мотоциклиста к Миллеру и установить негласное наблюдение за особняком Сучковых в имении Солдатенкова.

Разошлись от Дзержинского уже ночью.

Прощаясь с Артузовым, к которому Менжинский с первого дня проникся симпатией и уважением, он попросил:

— У меня к вам, Артур Христианович, покорнейшая просьба: вызвать утром в Особый отдел этого доктора, что знает Миллера, и учительницу, которая оставила вот это заявление. Кстати, положите эти бумаги у себя. У меня еще нет ни стола, ни кабинета.

4

На следующее утро Менжинский направился на Лубянку, в Особый отдел ВЧК. Дождь, который шел вечером и ночью, прекратился. Над столицей висел туман. Звенели трамваи, по омытым дождем тротуарам спешили пешеходы.

Артузов был уже на работе.

Договорившись об основных контурах плана предстоящей операции, Менжинский занялся заявлениями учительницы и доктора.

Доктор ничего нового не сказал.

— Да, меня вовлекли в эту организацию, но я понимаю, что поступил неправильно и считаю своим гражданским долгом предупредить вас об опасности, угрожающей Советской власти. Главная роль в этом заговоре принадлежит Миллеру, который вербует в организацию бывших офицеров. Сам Миллер бывший гвардейский полковник.

Более интересным был разговор с учительницей 76-й московской школы. Директором этой школы был Алферов.

В кабинет несмело вошла, поздоровалась и села на краешек стула молодая, с правильными чертами лица женщина. Ее туго заплетенная коса спускалась через левое плечо на бюст.

— Мне, Юлия Павловна, — начал Менжинский, — известно, что вы были у Феликса Эдмундовича. Моя покорнейшая просьба к вам повторить то, что вы ему рассказывали.

— Может быть, — смущаясь начала учительница, — я излишне недоверчиво отношусь к нашему директору. Но мне кажутся подозрительными постоянные посещения его какими-то людьми в военной форме. Может, мои подозрения и не имеют основания. Известно, что Дмитрий Яковлевич любит выпить, поиграть в карты. Особенно часты эти посещения стали с начала августа.

— Скажите, пожалуйста, — спросил Менжинский, — не встречали ли вы кого-либо из людей, посещающих Алферова, в другом месте.

— Несколько дней назад вечером я встретила молодого человека в военной форме, и мне показалось… Но я просто даже не задумалась над тем, где я его видела, — еще больше смущаясь, сказала учительница.

— Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, для нас это очень важно. Очень, очень важно, — повторил Вячеслав Рудольфович.

Глядя своими ясно-голубыми глазами на Менжинского, Юлия Павловна прониклась еще неосознанным доверием к этому располагающему к откровенности человеку, прятавшему теплую человеческую улыбку в большие черные усы. Поблескивавшие за стеклами очков в золотой оправе лучистые глаза как бы вновь повторяли: постарайтесь вспомнить, для нас это очень важно. И она вспомнила.

Теплый августовский вечер. Сад «Эрмитаж». Концерт. В перерыве между первым и вторым отделением она, задумавшись, идет по дорожке сада, и навстречу — высокий, стройный, подтянутый военный. Ему очень идет военная форма. Заглядевшись, она встретилась сначала с безразличным, а затем нагловатым взглядом его мутно-серых глаз.

— Этот человек был один? — спросил Менжинский.

— Нет, он разговаривал, видимо, с хорошо знакомыми ему людьми — интеллигентной дамой лет пятидесяти и пожилым мужчиной.

— Почему вы думаете, что с хорошо знакомыми людьми?

— Они так непринужденно разговаривали между собой.

— О чем?

— Я не прислушивалась. Была под впечатлением концерта, а кроме того, какой мне интерес до чужих разговоров.

— Может быть, они как-либо называли друг друга?

— Вспоминаю, что при встрече дама сказала: «А, Серж, здравствуй. Где ты пропадаешь?»

Стремясь помочь молодой женщине быстрее преодолеть смущение, Менжинский спросил, не называли ли мужчины свою даму по имени. И как выглядел спутник этой дамы.

— Как он выглядит, не могу сказать. Я слышала, как кто-то из мужчин произнес имя Натали.

Но говорили ли это спутники этой дамы и относится ли это имя к ней, Юлия Павловна утверждать определенно не могла.

Поблагодарив за беседу и извинившись, Вячеслав Рудольфович попросил собеседницу не отказать в любезности вновь прийти в ВЧК, если в этом будет необходимость.

После ухода учительницы на чистом листе бумаги, который Менжинский достал из стола, появились написанные его характерным, прямым, почти без округлостей, почерком слова:

«Алферов. Сад «Эрмитаж». 2-я половина августа. Серж. Натали».

Была ли это случайная встреча, не имеющая отношения к делу, или встреча, дающая ниточку к новым именам заговорщиков, Менжинский тогда не знал.

Перед тем как пойти пообедать, Вячеслав Рудольфович познакомился с показаниями Мартынова, протокол допроса которого принес Артузов. Из них становилось ясно, что военную организацию «Национальный центр» получил в наследство от правого центра, разгромленною ВЧК летом 1918 года. В связи с наступлением Колчака ее деятельность вновь оживилась, и она развернулась в глубоко законспирированную организацию с центральным руководством, получившим название «Штаб добровольческой армии Московского района». Возглавил организацию генерал Стогов, после ареста которого его место занял полковник Ступин.

Итак, главную роль играют Миллер, Алферов, Ступин.

Вывод: искать к ним подходы с целью вскрыть всю организацию.

В тот же день, когда Менжинский беседовал с врачом и учительницей, Дзержинский, по договоренности с ответственными руководителями Реввоенсовета и от их имени, направил в распоряжение Миллера мотоцикл и мотоциклиста, чекиста Горячего, который во всех последующих оперативных и следственных документах фигурировал под именем Кудеяра.

Товарищ Горячий, он же Кудеяр, явившись к Миллеру, доложил, что прибыл по распоряжению Реввоенсовета. Миллер расплылся в самодовольной улыбке.

Миллер сразу же отправился на мотоцикле навестить своих знакомых, в том числе и своего родственника — Сучкова. Горячий слышал, как Миллер в разговоре требовал от Сучкова доставить к нему оружие.

Поездки Миллера продолжались и в последующие дни. Горячий ухитрялся во время поездок записывать номера домов и даже квартир, которые посещал Миллер. Под предлогом заправки мотоцикла в гараже Реввоенсовета Горячий уезжал в город и добытые сведения о квартирах передавал в ВЧК. Так стали известны точные адреса некоторых заговорщиков, в том числе членов штаба Тихомирова и Ступина. На квартире Ступина был произведен обыск, во время которого были найдены важные документы, уличающие заговорщиков, в том числе «Приказ № 1» и «Воззвание».

На совещании у Дзержинского был рассмотрен и утвержден план операции, составленный Менжинским и Артузовым. Операцию было решено провести в ночь на 20 сентября.

5

Вечером 19 сентября в кабинете Дзержинского собрались члены президиума и комиссары ВЧК (так тогда называли оперативных работников) — руководители оперативных групп. Во дворе дома ВЧК сосредоточились подразделения войск ВЧК, в условленных местах на сборных пунктах собрались подразделения ЧОНа — отряды вооруженных московских коммунистов.

— Товарищи! — обратился Дзержинский к собравшимся. — В то время как Советская Республика бьется на всех фронтах, окруженная с суши и с моря ратью бесчисленных врагов, предатели народа, наемники английского капитала точат в тылу нож людоеда, чтобы зарезать пролетариат, погубить его вождей. Они хотят напасть на нас сзади, захватить нас врасплох. Сейчас, когда орды Деникина рвутся к центру России, агенты Антанты, шпионы казацкого генерала готовят восстание в Москве, чтобы открыть врагу ворота на Москву. Они очень торопятся, эти негодяи. Они уже подготовили «Приказ № 1» и «Воззвание к населению Москвы». Послушайте, что они пишут, что они готовят: «Все борющиеся с оружием в руках или каким-либо другим способом против отрядов, застав или дозоров добровольческой армии подлежат немедленному расстрелу; не сдавшихся в начале столкновения или после соответствующего предупреждения — в плен не брать». Так начинается приказ, — говорил в полной тишине Дзержинский. — А в «Воззвании № 1» они угрожают рабочим и красноармейцам, что всякое сопротивление добровольческой армии будет беспощадно наказано. По данным, которыми мы располагаем, выступление мятежников намечается на 22 сентября.

Среди присутствующих в кабинете произошло легкое движение.

— Мы обязаны упредить врага, — продолжал Дзержинский, — обезглавить его организацию, выявить и арестовать всех участников заговора, деникинских шпионов, предателей, продажных слуг английского банка. Товарищи! От вас, от бойцов отрядов ВЧК, рабочих-чоновцев, которые пойдут с вами, требуется смелость, выдержка и бдительность. Помните: враг хитер и коварен, он способен на все. С планом операции и заданием каждой группы вас познакомит товарищ Менжинский.

— Товарищ Линде, — обратился Менжинский к уже немолодому, но по-военному подтянутому комиссару. — С вами идут товарищи Казанин и Светлов. Задача — арестовать полковника Ступина, начальника штаба добровольческой армии. Адрес — Поварская, двадцать шесть, квартира десять. Может случиться, что Ступина дома не будет. В этом случае Казанину и Светлову остаться в засаде, а вам искать Ступина.

Менжинский говорил тихим, спокойным голосом. Кратко и убедительно формулировал задачу. Предупреждал об опасности. Спрашивал, все ли понятно, обращался к некоторым из товарищей: моя покорнейшая просьба, повторите, в чем состоит ваша задача.

Убедившись, что задача понята правильно, что товарищи получили ордера на право обыска и ареста, что в ордерах без ошибок указаны адреса, Менжинский отпускал одних и инструктировал других чекистов, входивших в кабинет.

— Вам, — говорил Менжинский чекистам Вейсу и Красникову, — поручается произвести арест Алферова, Дмитрия Яковлевича. Адрес — Малая Дмитровка, дом четыре, квартира сорок четыре…

— Вашу группу, товарищ Вейс, возглавит товарищ Аванесов, — вступил в разговор Дзержинский. — Алферов — один из главарей организации. У него должны храниться важные документы. Вас, товарищ Аванесов, я прошу проследить, чтобы обыск был произведен особенно тщательно. По окончании обыска товарищи Вейс и Красников останутся в засаде. Нужна сугубая осторожность и внимательность.

— На связь к Алферову, — продолжил мысль Дзержинского Вячеслав Рудольфович, — могут прийти и агенты организации, и агенты Деникина.

— Засаду не снимать, — обращаясь к Вейсу, сказал Дзержинский, — до особого распоряжения.

Чекистов, отправлявшихся за Миллером, Менжинский предупреждал:

— Вместе с Миллером обязательно арестовать его мотоциклиста бывшего офицера Кудеяра. Смотрите, чтобы с Кудеяром не произошло какой-либо случайности. Ни один волос, как говорят, не должен упасть с его головы.

Одна за другой уходили в ненастную темную ночь оперативно-чекистские группы. В кабинете остались лишь Дзержинский, его заместитель но Особому отделу И. П. Павлуновский и Менжинский. В эту ночь никто не спал ни в ВЧК, ни в МЧК, ни в Особом отделе. Нечего говорить, что не отдыхали в эту ночь и руководители ВЧК.

6

Оперативная группа Аванесова на стареньком, потрепанном автомобиле приехала на Малую Дмитровку, когда москвичи уже укладывались спать. Автомобиль поставили в переулке. Двое чекистов остались на улице, остальные вместе с понятыми вошли во двор уже знакомого нам серого дома под номером четыре. Осторожно поднялись по черной лестнице на второй этаж. В ночной тишине гулко раздался настойчивый, требовательный стук в дверь, не похожий на тот стук, к которому привыкли в этой квартире. Может быть, поэтому к двери подошел не сам хозяин, а прислуга. Она испуганно спросила:

— Кто там?

— Милиция, — ответил Аванесов.

— Милисия, милисия, — подтвердил дворник, казанский татарин Хабир.

— Что вам нужно?

— Ищем дезертиров.

— Дезертиров у нас нет.

— Мы должны в этом убедиться, откройте, — властно потребовал Аванесов.

Дверь чуть приоткрылась, один из стоявших за дверью резким рывком распахнул ее, пропуская чекистов в кухню. Горевшая в полнакала маленькая лампочка, свисавшая на шнуре с потолка, тускло осветила старую женщину, стоявшую в накинутом на плечи пальто.

— Где хозяин квартиры?

— Они спят.

В спальне на кровати, укрывшись одеялом, лежал пожилой мужчина с набрякшими веками. Его морщинистое лицо выражало крайний испуг. Удостоверившись, что это и есть Дмитрий Яковлевич Алферов, чекисты предъявили ему ордер на право ареста и обыска, предложили одеться и пройти в другую комнату.

Обыск у Алферова продолжался всю ночь. В старых брюках хозяина квартиры нашли записную книжку, в которой на первый взгляд ничего не было подозрительного, если не считать записей то ли должников, то ли кредиторов любившего выпить и сгонять пульку хозяина: «Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович — 435 руб. 23 коп.» и т. д. Забрав с собой записную книжку, чекисты уже собрались уходить.

— Одну минутку, — задержал товарищей руководитель оперативной группы Аванесов, держа в руках массивное пресс-папье с зеленоватой мраморной крышкой.

И эта крышка, и неторопливые движения пальцев аванесовской руки, отвинчивавших металлическую головку пресс-папье, как магнит, притянули к себе взгляды чекистов.

— Есть, — радостно сказал Аванесов, снимая крышку и извлекая из-под нее сложенный вдвое листок тонкой бумаги. Поперек листа мелким, бисерным почерком были написаны фамилии и инициалы. Инициалы, проставленные против некоторых фамилий, совпадали с начальными буквами имени и отчества алферовских кредиторов. Когда, отбросив рубли и копейки в строчке Виктора Ивановича, набрали номер телефона 4-52-73, на другом конце провода откликнулся мужской голос.

— Виктор Иванович? — спросили в трубку.

— Я у телефона, — сказал тот же голос.

— Дмитрий Яковлевич просит вас очень срочно приехать к нему.

Пришлось ждать, когда приедет таинственный Виктор Иванович. На Лубянку возвратились уже почти на рассвете. Доложили Дзержинскому об аресте Алферова и найденных у него списках. Ознакомившись с их содержанием, Феликс Эдмундович сказал: «Теперь все они в наших руках».

Еще до их приезда Дзержинский допросил доставленного одним из первых Миллера.

На допросе Миллер, высказав удивление тем, что он арестован, начал рассказывать о своих заслугах в формировании школы, своей преданности Советской власти.

— Я полагаю, — говорил Миллер, — что на вверенных мне курсах учебное дело, несмотря на его печальное положение, поставлено лучше, чем в других местах… Меня пригласили читать в Кремль. У меня два утра в неделю…

Свою причастность к организации Миллер, конечно, отрицал. О штабе он слышит впервые, и никаких алферовых, ступиных пли талыпиных он, конечно, не знает…

В то время как шел допрос Миллера, в кабинет Артузова, в котором работал Менжинский, принесли донесение от Казанина.

На четвертушке бумаги Казанин писал:

«После обыска т. Линде отправился в отдел, а я остался в засаде… В засаде находится со мной тов. Светлов, сотрудник ОО и стрелок т. Грачев. Ступина дома не застали.

P. S. Тов. Линде отправился в отдел в 3 часа утра.

19/20/IX

Казанин».

Полученное донесение Менжинский показал вошедшему в комнату Артузову.

— Пронюхал, видимо, гад и где-то скрывается. Линде у меня был. С группой стрелков выехал в Кусково…

След Ступина был взят правильно.

В Кусково он приехал 15 сентября. Две ночи ночевал у начальника полигона, две в Москве, где — не говорит. Последнюю ночь ночевал в комнате для приезжих, где и был задержан. Там же показал: «Частных знакомых у меня нет. С сослуживцами поддерживаю чисто служебные отношения. В политических организациях не состоял».

Доставленный на Лубянку Ступин показал Дзержинскому на допросе:

«До Февральской революции был штаб-офицером для поручений при главнокомандующем армиями Северного фронта, до декабря семнадцатого года — помощник генерал-квартирмейстера. С июля 1918 года — делопроизводитель, а затем — начальник 6-го уставного отделения организационного управления Всероглавштаба. В июне 1919 года поступил преподавателем в Московскую школу штабной службы.

С Василием Александровичем Миллером я не знаком.

С Иваном Николаевичем Тихомировым знаком с зимы 1918 года. Знакомство частного характера.

20/IX

Ступин».

Тихомирова, казначея организации, в ту ночь арестовать не удалось. Возвращаясь поздно ночью домой, он услышал во дворе разговоры, понял, что кого-то ищут, и поспешил скрыться.

…Увидев на столе пресс-папье с крышкой цвета малахита из своего домашнего кабинета, полоски тонкой бумаги в руках Дзержинского, на которой были записаны фамилии членов организации — командиров полков, батальонов, — Алферов без запирательств начал давать показания:

— К организации добровольческой армии непосредственного отношения я не имею. Знаю, что членами организации состояли Миллер, Тихомиров, Зверев, Василий Васильевич — низенького роста, одетый в желтую кожаную тужурку, с маленькой рыжеватой бородкой. Начальником штаба был Ступин, казначеем Иван Николаевич (Тихомиров)…

И так далее и в том же духе.

Остальные арестованные упорствовали и не давали показаний.

В протоколе допроса Талыпина лишь одна строчка:

«Талыпин, Сергей Иванович, от показаний отказывается.

23/XI.19 г.

Павлуновский».

Враги еще на что-то надеялись.

На что? Менжинский и Артузов приехали в Бутырскую тюрьму. В следственной комнате состоялась очная ставка Миллера и Кудеяра. Припертый показаниями Кудеяра, Миллер заговорил, а затем попросил разрешения написать показания собственноручно. Миллера увели. За ним Кудеяра.

После их ухода на столе следователя была обнаружена записка, написанная на четвертушке бумаги синим химическим карандашом:

«Талыпин в камере: старый дурак попался как мальчишка. Если бы наш заговор не был еще несколько дней раскрыт, то вся власть была бы в наших руках. Но это ничего не значит, что они нас арестовали. Помимо нас, еще много людей осталось. С божьей помощью быть может, в скором времени произойдет что-нибудь…»

— Так вот на что они надеются, — сказал Менжинский, подавая записку Артузову.

— Бог им теперь уже не поможет, — прочитав записку, откликнулся Артур Христианович.

— Но он прав, что на свободе еще остались их люди, — заметил Менжинский.

— В камерах сидят в основном боевики, те, что готовили мятеж в Москве.

— Вот именно. Но кто снабжал их шпионскими сведениями? Для нас сейчас главное вскрыть шпионскую сеть, — высказал свои мысли вслух Менжинский.

— А что касается этих, — сказал Артузов, — то они заговорят. Помните, что сказал Миллер: «Разрешите бумагу и карандаш, я сам напишу».

И они действительно заговорили.

В тот же день Дзержинский снова допрашивал Миллера.

В протоколе допроса сохранилась следующая запись, сделанная рукой Дзержинского:

«Сегодня, 23.IX, Миллер мне рассказал, что в разговорах они строили планы, как захватить Ленина в качестве заложника против красного террора и для этой цели держать его в каком-нибудь имении вне города Москвы.

Ф. Дзержинский».

Заговорил Миллер. Заговорил Талыпин. Собственноручно писали показания Лейе, Алферов и другие. В показаниях называли лиц, «с которыми имели дело по организации».

Характеризуя поведение арестованных, Ф. Э. Дзержинский в обращении ко всем гражданам России, опубликованном 23 сентября в «Правде», писал:

«Зажатые в пролетарский кулак, они стали выдавать друг друга как жалкие трусы. Так Чрезвычайная комиссия открыла все важнейшие подземные норы заговорщиков».

7

Военно-заговорщическая организация «Национального центра» была разгромлена; все члены штаба, кроме Тихомирова, начальники секторов (дивизий), командиры полков, батальонов и рот арестованы. Между тем для Особого отдела оставалось неясным, каким путем и через кого поступали к Щепкину шпионские материалы, как они переправлялись к Деникину, и было важно вскрыть шпионскую сеть «Национального центра» или шпионскую организацию, возможно существовавшую параллельно с боевой организацией.

В конце сентября ответственные работники Особого отдела вновь собрались у Дзержинского. Обменялись мнениями о заключении Реввоенсовета Республики по поводу шпионских документов, захваченных у Щепкина при его аресте. Член Реввоенсовета С. И. Гусев в своих выводах писал, что человек, подписавшийся под шпионской сводкой именем ротмистра Данина, стоит во главе разведки и является военспецом. Он не состоит на службе во Всероглавштабе, а получает информацию «через необученных шпионов». В Полевом штабе имеются один-два кулуарных шпиона, а «шпион в Туле, видимо, из топографов».

— Заключение товарища Гусева, — говорил Артузов, — не дает нам достаточно прочной зацепки. Арестованные, в том числе и члены штаба, или не хотят говорить о шпионской сети, или, что вернее, о ней не знают. Можно предполагать, что шпионская организация была обособлена от боевой.

— Возможно, что и так, — сказал Менжинский, — но связь между ними была, и нам важно нащупать эту связь.

После обмена мнениями пришли к выводу, который сформулировал Дзержинский: сейчас особенно важно быстрее осуществить изучение петербургского филиала «Тактического центра», чем займутся Павлуновский и петроградские особисты, и второе — найти нити, ведущие к шпионской организации в Москве, и обезвредить эту организацию. Этим должны заняться Менжинский и Артузов.

Поздно вечером 9 октября засадой на квартире Алферова был задержан неизвестный, назвавшийся помощником управляющего делами Военно-законодательного совета Сергеем Васильевичем Роменским.

Имя Роменского называлось в показаниях Флейшера, которому Роменский советовал бежать из Москвы, и Губского. Некая Елена Ивановна говорила Губскому, что организация имеет связь с людьми из Военно-законодательного совета. Поэтому Менжинский и Артузов решили произвести обыск на квартире Роменского, осмотр его служебного кабинета, а затем допросить и самого Роменского.