ТАИСИЯ ПОРЕЦКАЯ

ТАИСИЯ ПОРЕЦКАЯ

Рабочий день Порфирьева обычно был утомительным. Однажды вечером, когда он с трудом выслушивал показания Отто Рейнца, бывшего студента Венского университета, ныне торговца наркотиками, посыльный, просунув голову в слегка приоткрытую дверь, сообщил:

— Вас, Иван Спиридонович, начальник к себе требует.

Наказав постовому, чтобы тот отвел Рейнца в камеру, Порфирьев пошел к Дьяконову. Виктор Иванович кивком пригласил присесть и продолжал читать какие-то бумаги. Через несколько минут он предложил Порфирьеву ознакомиться с рукописью. Два листа, вырванных из старой, пожелтевшей от времени ученической тетради, были исписаны мелким убористым почерком, третий лист — карандашом, большими неровными буквами.

Закончив внешний осмотр, Порфирьев прочитал письмо. Некая Тася П. сообщала своему возлюбленному Владимиру Ананьевичу Бороздину в Красноярск о мытарствах, которые ей пришлось пережить за полгода разлуки. Писала она и о том, что по вине бывших друзей Бороздина попала в очень неприглядную историю, после чего оказалась в тюрьме. Однако, подчеркивала Тася, с ее делом разобрались и после седьмого ноября она была освобождена.

«На меня, — писала Тася, — эта история произвела отрезвляющее действие. И до этого меня интересовали коммунисты, а теперь я окончательно решила познакомиться с их учением и начать работать с ними. Ты знаешь, даже в чека я встретила идейных коммунистов, прекрасных людей с душой чуткой и честной».

Заканчивалось письмо жалобой на одиночество и тоску, которые вынуждена переносить из-за разлуки. Судя по имевшемуся на конверте штемпелю, письмо было отправлено из Петропавловска 11 ноября 1920 года.

Написанный карандашом текст заставил Порфирьева призадуматься. Это был незаконченный протокол какой-то боевой группы. В нем шла речь о том, что предательница Таисия Порецкая приговаривается к смерти за измену «делу освобождения России и переход в лагерь антихристов коммунистов». Приговор надлежало привести к исполнению немедленно. Но слово «немедленно» лицу, составлявшему текст, дописать не удалось. Его рука остановилась на четвертой букве, и Порфирьев, читая бумагу, просто домыслил конец фразы.

— Виктор Иванович, как к тебе попали эти бумаги? — спросил Порфирьев.

— Два часа назад принесли пакет, который нам направили красноярские чекисты. В нем все это и оказалось. Они пишут в сопроводительной, что на днях производили арест членов одной террористической группы. Пытались это сделать внезапно, но террористы подняли пальбу. В живых остался лишь один человек — Владимир Ананьевич Бороздин. Он рассказал, что письмо Таси Порецкой у наго выкрал член группы Алексеев и, обманом затащив на заседание, под дулом пистолета заставил писать протокол. Когда в комнату ворвались чекисты, Алексеев с криком «Изменник!» дважды выстрелил в Бороздина, потом стал отстреливаться от чекистов. Но в перестрелке был убит. Бороздин же через несколько часов умер. В его записной книжке нашли адрес Порецкой. Там же есть и адрес братьев Федоровых, которые работают у нас в военкомате.

— Ну и дела! — изумился Порфирьев. — Не знаешь, за что и браться.

— Вот что, — сказал Виктор Иванович. — Прежде всего нам нужно проверить жива ли Порецкая. Это я возьму на себя. На всякий случай надо незаметно прикрепить к ней кого-нибудь из ребят, которые по делу Шантурова работают. Займись этим. И, в-третьих, подумай, с какой стороны подойти к Федоровым. Чую, эти братья нам хлопот доставят. И немало!

Выяснив, что Таисия Порецкая работает в городской больнице, Дьяконов отправился в уездный отдел здравоохранения. Валентина Ивановна Чернышова, недавно назначенная заведующей, поздоровавшись с гостем, не без тревоги спросила:

— Виктор Иванович, неужели мои медики что-то натворили?

— Да нет, Валентина Ивановна, — улыбнулся Дьяконов. — К слугам Гиппократа у нас претензий пока нет. Дело у меня к вам, товарищ Чернышова, можно сказать, щепетильное. Надо бы с одной работницей больницы побеседовать и, если можно, в вашем кабинете. Через часик у вас рабочий день кончится, и я никому не помешаю. Убедительно прошу, о моей встрече с этой работницей никому ни слова. Над ней нависла беда, и кроме пас спасти человека некому.

— Ясно, Виктор Иванович. Говорите, кого позвать.

— Порецкую Таисию.

— Порецкую? — переспросила Чернышова. — По-моему, она у нас всего месяц работает. Кажется, приехала из Омска.

Направив за Порецкой рассыльную, Валентина Ивановна стала вспоминать, как в 1907 году в Уфе оказывала первую медицинскую помощь Дьяконову.

— Вы тогда из тюрьмы бежали. Все тело в ссадинах и порезах. Часа три я провозилась, наверное, флакон йоду вылила, а вы и не шелохнулись. Кажется, от нас прямиком в Златоуст направились.

— Туда, — подтвердил Дьяконов. — Захожу на старую квартиру, а там уже голубые мундиры поселились. Пришлось опять три года в тюремном университете политические науки изучать.

Воспоминания прервал осторожный стук в дверь. Переступив порог, в кабинет вошла молодая женщина лет двадцати пяти. Правильные черты лица, пышные светлые волосы, стройная фигура делали ее привлекательной.

— Товарищ Порецкая? — спросила Чернышова.

— Да! Таисия Николаевна.

— С вами хочет побеседовать товарищ Дьяконов. О чем, он скажет сам. Вы уже сдали смену?

— Ага…

— Ну что ж, Виктор Иванович, не буду вам мешать.

Чернышова попрощалась и ушла, наказав Дьяконову не забыть запереть дверь, а ключ отнести караульному милиционеру в уездный исполком.

Беседа с Таисией Порецкой не клеилась. Дьяконов пытался вызвать собеседницу на откровенность, просил назвать причину, из-за которой она попала в омскую тюрьму. Но Порецкая либо молчала, либо сводила разговор на другую тему. Наконец Дьяконов решился на крайнюю, как он считал, меру и сказал, что вынужден вести эту беседу вместо Владимира Ананьевича Бороздина.

— Ради бога, что с Володей? Он арестован? — встрепенулась Порецкая.

Ее лицо залила мертвенная бледность, а сама она как бы сжалась в комочек.

— Нет, произошло другое.

И Дьяконов, осторожно подбирая слова, рассказал ей о трагедии, разыгравшейся в Красноярске. Порецкая все больше бледнела. Она молча, потупив глаза, выслушала Виктора Ивановича и после того, как он закончил свой рассказ, тихо спросила:

— Мое письмо и этот, как его… протокол у вас?

— Да.

— Можно мне взглянуть?

— Посмотрите.

Дьяконов достал из внутреннего кармана пиджака сложенные вдвое листы, подал их Порецкой. Таисия мельком взглянула на свое письмо и, отложив его в сторону, стала читать протокол. По щекам ее скатывались крупные слезы. Через минуту Порецкая разрыдалась, то и дело повторяя: «Они заставили его писать. Он не хотел этого».

Дьяконов, как мог, успокоил Порецкую, сказав:

— Знаю, что вам трудно. Но если пожелаете продолжить нашу беседу, то действуйте через Валентину Ивановну Чернышову. Она позвонит мне.

После разговора с Порецкой Дьяконов решил немного пройтись пешком. Ветер, еще в полдень швырявший в лицо пешеходам заряды сухого колючего снега, утих. Подмораживало. Чистый холодный воздух обжигающе щекотал ноздри. Холод быстро проникал сквозь прохудившиеся валенки, и Дьяконов вспомнил о предложении коменданта Вагаева. Несколько дней назад тот, увидев, как Дьяконов пытается заткнуть дыры соломой, сказал:

— Товарищ начальник! Давайте я снесу их сапожнику, к вечеру будут отремонтированы. На прошлой неделе ребята из уголовного розыска сапожника задержали — воров прятал. Теперь вся милиция обувь в порядок привела.

Дьяконов уже хотел было согласиться на столь заманчивое предложение, но вспомнил, что надо идти на очередное заседание. «Эх, если бы нога была на пару размеров поменьше, — подумал он. — Взял бы валенки у Григорьевского. Зачем секретарю ЧК в рабочее время добротная обувь? Подождал бы!».

Для многих в те годы казалось странным, что чекисты испытывали те же трудности, что и рабочий класс страны. Они часто недоедали, нуждались в одежде, обуви. Но стойко переносили эти невзгоды. Не щадя здоровья, а подчас и самой жизни, сотрудники ЧК вели напряженную борьбу с врагами Советской власти. У некоторых из них на почве систематического недоедания и постоянного переутомлении возникали тяжелые заболевания. Эльпединский, например, потерял здоровье за годы подполья и чекистской работы в Олонецкой губернии, на Украине и Восточном фронте. К ноябрю 1920 года он тяжело страдал от малокровия, туберкулеза, неврастении. Лука Дульский ходил на службу с острой язвой желудка. Туберкулез легких непрерывно подтачивал силы Дьяконова. И так было не только в Петропавловской ЧК.

Решив про себя, что в интересах дела следует все-таки согласиться с предложением Вагаева, Виктор Иванович мысленно вернулся к разговору с Таисией Порецкой. Ему хотелось, чтобы она как можно скорее приняла наиболее верное и зрелое решение.

Но Порецкая дала о себе знать только в середине января нового 1921 года. Едва она заговорила, как Виктор Иванович понял: беседа не прошла бесследно, и он не зря потащился в столь поздний час в больницу.

В приемном покое было тепло, уютно. Отправив сестру в обход по палатам, Порецкая спросила:

— Скажите, Виктор Иванович, у вас хоть что-нибудь болит? Надо же мне как-то объяснить этот неожиданный визит.

— Можно, пожалуй, осмотреть прошлогоднюю рану, — нерешительно согласился Дьяконов.

— Отлично! Показывайте.

Дьяконову пришлось снять правый валенок, показать уже хорошо зарубцевавшуюся рану. Обильно смазав ее йодом, Порецкая сказала: «Вот так и сидите. Потом забинтую».

Подготовив все необходимое для перевязки, она заговорила:

— На днях меня разыскал один из сослуживцев Володи по Закавказскому фронту — Алексей Горячев. Я спросила, нет ли чего-нибудь от Владимира Ананьевича Бороздина. Он ответил: «Не время заниматься сейчас перепиской. Время тревожное, Россия в опасности!» Потом Горячев пригласил меня в одну компанию. Не знаю почему, но я согласилась.

Собрались в доме Севастьянова, инженера дистанции строительства дороги Петропавловск — Кокчетав, будто бы на именины его жены Шурочки. Пришли братья Федоровы, сослуживцы Алексея по военкомату, какой-то Шантуров, служащий рабкрина Петр Петрович Рогальский, еще несколько человек. Алексей познакомил меня с мужем Шурочки и тот, узнав, что я медик, страшно обрадовался, заявив: «Ну вот и предпоследняя задача решена». Потом сказал, обращаясь ко мне: «Вам, милочка, надо заранее подготовить необходимое количество медикаментов». Алексей стал делать Севастьянову какие-то знаки и тот умолк. Затем недовольно спросил: «Вы разве не посвятили свою спутницу в наше общее дело?» Алексей ответил, что собирался это сделать сегодня. Севастьянов с укором посмотрел на него и, сославшись на занятость по хозяйству, отошел.

В приемный покой впорхнула дежурная сестра и заговорила о том, что не знает, как быть с больным из пятой палаты, который капризничает и просит, чтобы пришел врач. Извинившись, Порецкая вышла вместе с сестрой. Вернулась она через полчаса. Снова смазав йодом рану, Таисия продолжила прерванный рассказ:

— Угощение Севастьяновы приготовили на славу. Можно сказать, довоенное. Даже икра паюсная была. Подвыпив, мужчины разбились на компании и вперемежку с анекдотами стали поругивать Советскую власть. У Севастьянова с Шантуровым разгорелся спор. Хозяин стал кричать, что проклинает тот день и час, когда связался с болтунами-эсерами, что Шантуров и его начальство недооценивают его работу, а ведь он вместе с братом сделал много для организации. Шантуров заметил, что Севастьянову не следует обижаться на руководство. Вся слава, мол, впереди. Хозяин сослался на рискованную службу брата в 253-м полку, где под разными предлогами удалось убрать с командных постов коммунистов, а на их места назначить верных организации людей. В разговор вмешался старший Федоров, потребовавший прекратить спор. Шурочка затеяла танцы, а через некоторое время все разошлись.

— Таисия Николаевна, речь об организации вели только Шантуров и Севастьянов? — уточнил Дьяконов.

— Один из присутствующих, беседуя с Рогальским, называл какие-то пятерки в селах, сравнивая их с теми, что были у генерала Волкова. Но о чем конкретно шла речь, не расслышала — ко мне вскоре подошла «именинница».

— Спасибо, Таисия Николаевна, — поднимаясь со стула, сказал Дьяконов. — Не скрою, мы кое-что об этих людях уже знали, но приблизиться к ним так, как удалось вам, мои сотрудники не смогли. Но и вам небезопасно долго оставаться в обществе Горячева.

— Почему? — спросила Порецкая.

— Нет у меня, Таисия Николаевна, полной уверенности в том, что Алексеев не познакомил с вашим письмом еще кого-нибудь. Видимо, он раньше работал в контрразведке и затащил Бороздина на «заседание» для психологической проверки. Заодно рассчитывал удовольствие получить. Наверняка — садист. Не случайно заставил Владимира протокол писать.

Порецкая, не сказав ни слова, подошла к столу, подкрутила фитиль лампы. В помещении стало немного светлее, тени от предметов укоротились.

— Виктор Иванович, — после небольшой паузы сказала Порецкая. — Я все же не подчинюсь вам. Думаю, что за такую «фронду» на меня не обидитесь. Минуту назад сами обмолвились, что никто из чекистов приблизиться к компании Севастьянова не сумел. А я вот к ним запросто: своей считаюсь. Это — первое. Второе: у них что-то назревает серьезное. Не случайно же Севастьянов говорил о медике, как о предпоследней задаче. И, в-третьих, я теперь многим обязана вам, чекистам.

— Хорошо, Таисия Николаевна, — подавая на прощание руку, сказал Дьяконов. — Только очень прошу — будьте осторожнее. И еще. Если вам понадобится встреча со мной, а Чернышовой на месте не окажется, загляните на Ново-Мечетную 25. Это рядом со штабом 255-го полка. В доме живет наш сотрудник Порфирьев Иван Спиридонович. Его в городе почти никто не знает. К тому же в эту квартиру поселился всего неделю назад. Если встретит хозяйка, скажите, что вы врач, и пришли к больному. Иван Спиридонович будет предупрежден. До свидания.

На следующий день Дьяконов пригласил к себе в кабинет Дульского и Порфирьева. Коротко пересказав беседу с Порецкой, он предложил все дела отложить в сторону и заняться Шантуровым.

— Не могу, Виктор Иванович, — сказал Дульский. — Вечером выезжаю во Всесвятское. Там опять неспокойно.

— Может, обратимся в отделение районной транспортной ЧК, попросим Соленика, чтобы помог нам, — предложил Порфирьев.

— На него рассчитывать не приходится, — возразил Дьяконов. — По заданию укома партии едет на неделю в Булаево. Остались мы, Иван Спиридонович, вдвоем. Ну что ж, и это сила. Начнем!

С арестом шантуровцев все же решили повременить. Дульский сказал:

— Поспешный арест ничего не даст. Надеясь на нашу неосведомленность, арестованные замкнутся, начнут тянуть время. Ниточка оборвется. Нам важно весь клубок размотать.

— Верно, — поддержал Порфирьев. — К тому же шантуровцы не единственная угроза для нас. Могут быть и другие, чисто офицерские организации. Не спугнуть бы!

— Ладно, подождем! — согласился Виктор Иванович.