А. Минаичев ОДИН В ДВУХ ЛИЦАХ

А. Минаичев

ОДИН В ДВУХ ЛИЦАХ

Васильев уже собирался домой, когда позвонил заместитель министра Сакенов.

— Зайдите, Петр Викторович, — сказал полковник. — Есть дело.

Невысокого роста, подтянутый и обычно спокойный, Байзулда Сакенов на этот раз был чем-то встревожен. Он сидел за большим письменным столом и его слегка прищуренные, отливающие желтизной, темные глаза выражали озабоченность.

Подполковник Васильев поздоровался, сел на стул. Сакенов сказал:

— Вчера в полночь службой ВНОС[12] было зафиксировано нарушение воздушного пространства Молдавии. Пройдя по курсу на Тирасполь, самолет возвратился обратно и западнее города Измаила ушел в сторону Румынии. Вскоре на железнодорожной станции Бендеры был задержан, а после выяснения личности арестован Умяр Деникаевич Юсипов. Он оказал сопротивление и пытался покончить жизнь самоубийством.

Юсипов, он же Измаил Ахметович Османов, оказался агентом иностранной разведки. Самолет, с которого был выброшен на парашюте Юсипов-Османов, стартовал из Афин. Вместе с агентом летел еще один человек. Его обнаружить пока не удалось. Он объявлен во всесоюзный розыск. Возьмите криптограмму, наметьте необходимые мероприятия на территории Казахстана.

Сакенов встал, подошел к карте, стал разглядывать надписи в районе, где предполагалась выброска второго агента-парашютиста.

— Сдается, что это заранее спланированная антисоветская акция из уже известной нам кампании, направленной на то, чтобы выведать государственные секреты в области промышленности.

Со слов Юсипова-Османова стало известно, что второй агент, после приземления, должен выехать в Казахстан. По данным органов госбезопасности Молдавии, собранным через поисковые группы, им, возможно, является некий Сергей Федоров. Ему около 25 лет. По паспорту проживает в Москве. При проверке документов работниками милиции С. Федоров кроме паспорта и военного билета предъявил справку о том, что работает на табачной фабрике «Ява», сейчас находится в отпуске.

…Было около полудня, когда уже немолодой мужчина в сером костюме несмело переступил порог кабинета майора Кудрявцева.

— Я Горохов, — представился он. — Утром звонил, просил принять по неотложному делу. Но в конце месяца, как обычно, на заводе аврал. Вот начальник цеха и задержал малость. Извините…

— Конечно, план надо выполнять, — улыбнулся Кудрявцев, вставая из-за стола. — Проходите, Савелий Иванович, садитесь. Мне уже говорили о вас.

Кудрявцев позвал еще кого-то. Вошел капитан Иванов с красными от бессонницы глазами.

— Я вам нужен, Александр Никитич?

— Да, очень! Давайте, Василий Романович, послушаем, что скажет Савелий Иванович Горохов, который еще ночью приходил к сержанту милиции Каргину. Записывайте все, что считаете полезным. Итак, слушаем вас, Савелий Иванович.

— Вечером в воскресенье, — сказал Горохов, — я был на футбольном матче и домой вернулся уже в сумерках. Жена предупредила: «Тебя ожидает фронтовой друг Сережа». Признаться, я никого не ожидал в столь поздний час. Прошел в комнату. За столом сидел мужчина и читал свежую газету. Я не сразу сообразил, кто этот человек. А он, улыбаясь, подает мне руку, здоровается. «Своих, — говорит, — не узнаешь, Савелий. Нехорошо!» Ба! Кузьма Сараев. Да ты ли это? — невольно вырвалось у меня. — Какими судьбами? Домой едешь или как? «Тише, Савелий, — предупредил Кузьма, поглядывая на дверь. — Отныне называй меня Сергеем. Так надо. Да я к тебе ненадолго. Сегодня же уеду». Лицо гостя как-то сразу изменилось, помрачнело. Его предупреждение насчет имени меня насторожило, но я не подал вида. Какой-то внутренний голос подсказывал: неспроста ты, брат, стал Сергеем. Я подумал, что гость сам скажет об этом. Кузьма вскоре прервал мои размышления. Спросил: «Как у тебя сложились дела после возвращения в Союз в 1946 году? Отсидел положенное или же сумел выпутаться?» Я ответил: Дело мое оказалось не столь сложным. Разобрались что к чему и через три месяца отпустили с миром. С тех пор живу вот в этом городе. Женился. Имею сына, Витей звать. Два года назад получил диплом об окончании техникума. На судьбу жаловаться не могу. Работаю на заводе сменным мастером. Отношение со стороны начальства и товарищей хорошее.

Сараев поднял на меня удивленно глаза, со вздохом заметил:

— Тебе повезло.

— А у тебя что, неприятность какая?

Кузьма снова вздохнул.

— Да понимаешь, в историю одну попал. Связано с женщиной. Ты ни о чем не говори жене, другим тоже. Мы с тобой фронтовые друзья и наши личные секреты знать никто не должен.

— Ты о чем, Кузьма, речь-то ведешь?

— Сергей я, — прошипел сквозь зубы Сараев. — Запомни! Если узнают, нас с тобой отведут куда следует.

Наступила неловкая пауза. Мы оба молчали. Сараев наконец сказал:

— Не обижайся. Мое предупреждение не лишнее. Ведь мы с тобой бывшие репатрианты, побывали в лагере перемещенных лиц. А то, что я Сергей, не удивляйся. По глупости своей пооткровенничал с одной девчонкой, но не женился. Так она наплела на меня, чего и во сне не приснится. Пришлось сматывать удочки, менять паспорт…

Открылась дверь, в комнату вошла Надежда, моя жена. Сказала, что ужин готов, но надо сбегать в дежурный магазин.

— Не ходите, — вмешался Кузьма. — Я знал, что будут излишние хлопоты и заранее прихватил с собой русскую да пару бутылок пива.

Подав на стол, Надежда извинилась перед гостем, ушла укладывать сына. Мы остались вдвоем. За ужином Сергей, я буду называть его этим именем, рассказал:

— Выбрался из Германии только осенью сорок девятого. Надоело скитаться на чужбине. Подался к своим. Сколько пришлось перенести лишений и мытарств, пока не приобрел документы. Об этом долго рассказывать, да и ворошить прошлое не стоит. Сделал это с одной целью: хотел спокойно жить и работать. Так я стал Сергеем. Но Светлана, о которой, говорил вначале, спутала все карты. Как-то проговорился, что знаю немецкий язык. Девка за эти слова зацепилась, стала выпытывать: откуда, мол, знаю. Ну и началась между нами перепалка. Потом письмо от друга нашла: его забыл уничтожить вовремя. Узнала, что не Сергей я, пригрозила милицией. Не раздумывая, снялся с якоря, чтобы быть подальше от греха. У меня есть друзья. Отсижусь у них, пока не успокоится эта взбалмошная бабенка…

Сергей задумался, собираясь с мыслями. Из рассказа я понял, что он умалчивает о главном. Но я не мог об этом сказать Сараеву прямо. Очевидно, уловив мои мысли, Сергей спросил:

— Ты что молчишь, Савелий? Или в чем сомневаешься?

— Замечтался просто. На ум пришли события тех лет: плен, немецкие лагеря, издевательства.

Сергей оживился.

— Да, не сладко мы с тобой жили. Хлебнули горя, что и говорить. Об одном хочу предупредить: весь разговор должен остаться между нами. Ты слышал тогда, что говорили о выступлении Черчилля в Фултоне? Теперь бывшие союзники по коалиции перешли на другой курс и в скором времени надо ожидать больших перемен. Не исключены и военные действия. Нам об этом забывать нельзя.

Вероятно, Сараев проверял меня. И я ответил:

— Не искушен я, Сергей, в тонкостях международной политики и поэтому не могу обсуждать такие вопросы. Но, думаю, сейчас войны быть не должно.

— Сараев сказал, где он жил до ссоры со Светланой? — спросил Кудрявцев, внимательно слушавший Горохова.

— Кажется, на Украине. У моря, — ответил Савелий Иванович. — Да, да вспомнил! В Николаеве жил. Работал на судостроительном заводе «Океан», большие деньги получал. Еще он выпытывал, какую продукцию выпускает завод, на котором работаю, нет ли конфликтов между рабочими и администрацией. Не придавая этому значения, я ответил:

— Наше предприятие выпускает станки для народного хозяйства… Коллектив у нас хороший, администрация заботится о рабочих. Иначе и быть не может!

— Выходит, там обманывали нас, репатриантов, когда говорили о конфликтах в СССР между рабочими и руководителями? — заметил Сараев.

Беседа затянулась. Мы несколько раз выходили на свежий воздух. Было темно. По небу плыли редкие облака. Свежий ветерок перебирал на деревьях листья.

— Так ты мастером работаешь? Это неплохо, — сказал Сараев, когда я осторожно намекнул, что пора спать. — Послушай, Савелий. Не смог бы ты съездить в поселок, где живут мои родители? Матери деньги передать надо.

— А ты разве не едешь к своим? — спросил я.

— Не могу сейчас. Столько лет дома не был — и вдруг заявлюсь. Ты уж не откажи в любезности. Расходы, связанные с поездкой, оплачу.

Сергей достал из внутреннего кармана пиджака сверток, перевязанный черным шнурком.

— Вот здесь пятьсот рублей. Вручи матери без посторонних. От Кузьмы, мол. Привет передашь… Скажешь, жив, здоров. Предупреди, чтобы молчала.

Не желая, видимо, продолжать разговор на эту тему, Сергей заметил:

— Дом у тебя неплохой. Сам строил или купил готовый?

— Дарственный. От родителей жены. Надя у них единственная дочь в семье, так они после нашей свадьбы сделали подарок. А дом моих родителей на той стороне улицы, немного дальше.

— Знаю, — буркнул Сергей.

Сараев ушел. Ночевать у меня отказался, сославшись на то, что собирается уехать. Я проводил его квартала два к мы расстались. Сергей обещал написать о том, как устроился на новом месте. Когда вернулся домой, жена упрекнула, что не уговорил фронтового друга остаться ночевать. Было около одиннадцати часов вечера. Меня тревожило поведение Сергея. Хотелось узнать, куда же он поедет на ночь глядя. Я оделся, пошел на вокзал, он недалеко от нас. Среди пассажиров, у касс Сараева не было. Я понял, что он ловко провел меня. Тотчас разыскал сержанта милиции, дежурившего на вокзале, коротко рассказал ему обо всем. Вместе обошли залы ожидания, привокзальную площадь, заглянули в ресторан, в комнату отдыха железнодорожников. Сараев как в воду канул. Из дежурки сержант милиции Каргин по телефону доложил по инстанции о моем заявлении и, повесив трубку, сказал, что будут приняты необходимые меры.

Оставив свой домашний адрес, назвав место работы, я ушел. Но до утра не сомкнул глаз. Перед мысленным взором стоял Сергей — Кузьма Алексеевич Сараев. Один в двух лицах. Теряясь в догадках, я невольно возвращался к прошлому…

Кузьма Сараев и я родились в одном районе, так что земляками доводимся. Сараевы жили богато. В коллективизацию их раскулачили и выслали на восток. В село вернулись в тридцать девятом. Об этом Кузьма рассказывал мне, когда вместе учились в механическом техникуме.

Учеба Сараеву давалась легко, он с пренебрежением относился к сокурсникам, преподавателям. В январе 1943 года нас, третьекурсников, призвали в армию. Оба попали в пулеметное училище, которое находилось в одном из городов Средней Азии. Весной всех направили на фронт, под Воронеж. Служили в одной из рот 184-го стрелкового полка. В его составе участвовали во многих боях. В одной из жарких атак возле деревни Долиновки, что под Кременчугом, рядовой Сараев пропал без вести. А вскоре и меня ранило осколком снаряда в бедро. Ночью подобрали санитары, но не наши, а немецкие. Почти месяц лежал в лазарете на окраине Кривого Рога. После выздоровления меня перевели в общий лагерь. Здесь я вновь встретился с Кузьмой Сараевым. Он дружески похлопал меня по плечу, спросил:

— Что, Савелий, на фюрера будем работать?

Я удивился вопросу Кузьмы, был возмущен его поведением. Но, пересилив себя, сказал:

— Мы с тобой один хлеб ели, из одной кружки пили чай. Да как ты можешь?.. Бежать надо к своим или к партизанам, бороться против фашистов!

Кузьма усмехнулся, с упреком заметил:

— Знаешь, Савелий. Выбрось ты эту дурь из головы. Отсюда не убежишь, а под расстрел попадешь.

— Так что ж, по-твоему, мы должны делать?

— А ничего. Будем ждать лучших времен. С немцами надо жить в дружбе. Наше время впереди.

Позже военнопленные мне говорили, чтобы я не связывался с Кузьмой. Продажная, мол, он шкура.

Почти всех военнопленных выгоняли на рытье окопов, ремонт дорог и мостов. Сараев же, я заметил, отсиживался в лагере. Ему доверяли вывозить со станции грузы, отправлять ценности, награбленные захватчиками. Вначале я опасался, что Сараев донесет на меня. Но этого не произошло. Когда же обо всем сказал старшине Феоктисту Захарову, которого знал как советского патриота, он предупредил: «Прихвостень он немецкий, твой Кузьма. Будь с ним поосторожнее. Гитлеровцы ставят его в пример, говорят, Сараев добровольно перешел на их сторону».

В начале лета сорок четвертого большую группу военнопленных, среди которых был и я, погрузили в вагоны и под усиленной охраной отправили в Южную Германию. Так я потерял Сараева из виду.

— Остановимся пока на этом, — сказал Кудрявцев. — Вы, Савелий Иванович, можете пойти пообедать. Мы также сделаем перерыв, затем продолжим беседу. В вашем распоряжении полтора часа. Встретимся здесь же, в кабинете…

Горохов ушел. Чекисты, посмотрев друг на друга, улыбнулись. Кудрявцев позвонил дежурному, спросил 9 новостях. Их не было. Положив на рычаг трубку, Александр Никитич спросил:

— Василий Романович, что, по-вашему, скрывается под личностью Сергея? А?

— Кузьма Сараев и Сергей Федоров, — ответил Иванов, — пожалуй, это одно и то же лицо. Об этом говорят сообщения чекистов Молдавии. Только Савелию он не назвался Федоровым, побоялся. Версию о возвращении в СССР в 1949 году и Светлану придумал, чтобы морочить голову.

— С вашими доводами согласен, Василий Романович. Я доложу обо всем в Алма-Ату товарищу Васильеву, а вы срочно проверьте в военкомате. Надо узнать, когда Сараев был призван в Красную Армию. Да и милицию побеспокойте. Подготовьте письмо нашим соседям — омичам и кокчетавцам. Повторно ориентируйте нашу оперативную группу, посты милиции о тщательной проверке подозрительных лиц. Если Федоров не уехал поездом, то крутится где-то поблизости. Ну, а сейчас следует перекусить.

…К начальнику отдела Иванов пришел без пяти три. Горохов уже сидел на стуле у двери кабинета и читал книгу. Александр Никитич пригласил его к себе.

— Ну что же, Савелий Иванович. Продолжим нашу беседу.

Горохов сказал:

— Семь месяцев пробыл в Людвигсбурском лагере V-A Штутгартского промышленного района. На одежде носил номер 99912, работал в подземных рудниках и на соляных шахтах Хейльбронна, а также на химическом заводе в Халле. После болезни с группой советских военнопленных, насчитывающей более ста человек, был отправлен в шталаг VII-A Верхней Баварии. Числился в рабочей команде 2699, что находилась в районе Моосбурга. Примыкал к подпольной антифашистской организации БСВ[13], существовавшей в лагере.

Перед самым концом войны, во время налета авиации, мне и еще девяти узникам удалось бежать. К побегу готовились заранее. БСВ снабдило нас гражданской одеждой. Разделившись на две группы, стали пробиваться на восток. Шли ночью, днем прятались на болотах, в скирдах прошлогодней соломы. У крестьян, работавших на полях, выпрашивали корки хлеба. Весна была холодная, дождливая, и мы с трудом проходили за ночь 7—10 километров.

На четвертый день обессиленные, голодные наткнулись в лесу на власовцев, которые сказали, что пробиться к Красной Армии нам не удастся: впереди немецкие войска. Кто-то заметил: «Попадете в руки СС или гестапо, вас расстреляют. Надо сдаваться союзникам». У нас не было выбора и мы остались у власовцев.

Первого мая советские войска взяли Берлин, а четвертого мы сдались на милость передовым частям американской армии. Около месяца жили в палатках, затем перебрались в лагерь Фольцгофен. Здесь я встретился с Сараевым. Он был в гражданской одежде, а я в форме, выданной власовцами.

— Каким ветром тебя сюда занесло? — спросил Кузьма. — Ты что, воевал против своих?

— Нет, — говорю, — не воевал.

И рассказал все, как было. Он ухмыльнулся в ответ.

— Судить нас будут, если попадем к нашим.

Я понял: не поверил он мне.

Был Кузьма со мной вежлив. Подарил костюм, давал на мелкие расходы немецкие марки. А однажды предложил поехать на заработки в Мюнхен. Я отказался. Вскоре Кузьма и его друг Кузнецов из лагеря уехали. Вернулся Сараев в лагерь Пассау в начале осени. Один.

Шло время. Западные пропагандисты были щедры на посулы, стремились отговорить нас от встреч с представителями командования советских войск. В своих лекциях они называли нас не иначе, как «перемещенные лица», клеветали на Советский Союз, с предубеждением отзывались о послевоенном переустройстве Европы и, в частности, немецкого государства.

С Кузьмой Сараевым мы виделись ежедневно, ибо жили в одном большом трехэтажном корпусе. Он уговаривал меня не возвращаться в Советский Союз. На родине нас якобы ожидают тюрьма, пытки в НКВД.

— Ты отказываешься, — как то сказал мне Сараев. — Смотри, чтобы потом не пожалел. А я уже заполнил анкету и фотокарточки сдал. Уеду на запад.

Я дал Кузьме адрес моих родителей.

Почти год жили мы в лагере для перемещенных лиц, а в мае сорок шестого я уехал домой. Здесь меня ждала печальная весть: отец мой, гвардии сержант Иван Анисимович Горохов, водитель танка, погиб под Кенигсбергом незадолго до окончания Великой Отечественной войны.

Вы спросите, почему Сараев остановился в нашем городе, зашел ко мне? Во-первых, Кузьма знал меня много лет. Считал, что я, как и он, побывал в плену, совершил преступление перед Советской властью. Кроме того, Сараев, очевидно, полагал, что я скомпрометировал себя связью с власовцами. Во-вторых, у него здесь живут старушка-мать, сестры. Приехав в наши края, он в последний момент раздумал навестить родственников. Желание же дать матери знать о себе привело Кузьму ко мне. Это, конечно, мое личное мнение. Может, в чем ошибаюсь…

Савелий Иванович умолк. Было видно, он глубоко переживает неудачи в своей жизни. Спохватившись, Горохов спросил:

— Товарищ майор, что я должен делать с деньгами Сараева?

— Вы не беспокойтесь об этом, — сказал Кудрявцев. — Как с ними поступить, мы подумаем. Для начала сдайте деньги нашему кассиру и получите от него приходную квитанцию.

— Хорошо.

Едва Горохов вышел из кабинета, как Иванов сказал:

— Кажется, вернулись оперработники, которым я давал задание о проверке Сараева. Разрешите на некоторое время отлучиться?

— Выясните, что им удалось узнать. Это для нас важно.

Через десять минут капитан Иванов докладывал Кудрявцеву:

— Призыв в армию Сараева городским военкоматом подтверждается. В учетной карточке имеется запись: «Пулеметчик второй роты первого батальона 184 стрелкового полка Сараев Кузьма Алексеевич в бою за село Долиновка 21 декабря 1943 года пропал без вести». Случайно или преднамеренно он оказался в плену, мы этого не знаем. На войне все могло случиться…

— Это так, — согласился Кудрявцев. — Но Горохов говорил, что гитлеровцы ставили Сараева в пример, как добровольно перешедшего на их сторону. Не верить ему у нас нет оснований. Ясно, что Сараев изменник, сотрудничал с фашистами. Кстати, вы получили сведения из милиции?

— В паспортном столе городского отдела милиции нашелся бланк на Сараева Кузьму Алексеевича, заполненный при получении им паспорта. Вот посмотрите.

Иванов положил на стол пожелтевший от времени небольшой листок с наклеенной в верхнем правом углу фотокарточкой. Внизу стояла дата: 27 декабря 1941 года.

— Так вот он какой, этот Сергей, он же Кузьма Алексеевич Сараев, — задумчиво произнес Кудрявцев, разглядывая фотокарточку.

На него смотрел юнец с оттопыренными ушами, большим ртом и невыразительными глазами.

— Придется еще раз пригласить Горохова, показать ему то, что мы подготовили.

Савелий Иванович, вызванный на другой день, долго рассматривал фотокарточки, наклеенные на белом листе бумаги. Их было три, разные мужчины, примерно одного возраста. Горохов без особого труда опознал Сараева.

— Кузьма Сараев, — сказал он, — внешне изменился, раздался в плечах. На фотографии он выглядит худым, теперь лицо у него полное, лоснящееся, бычья шея. На голове густые русые волосы. На верхней губе шрам от пореза или ранения…

— Савелий Иванович, вы свободны. Спасибо за проявленную бдительность. Если понадобитесь, мы не преминем обратиться к вам за помощью. До свидания!

— Удрал, Василий Романович, от нас этот прохвост. Как вы думаете? — спросил Кудрявцев.

Иванов развел руками.

— Выходит, удрал. Но обязательно появится через несколько дней.

— Конечно, появится. Но где? Вот вопрос.

— Разберемся!

* * *

В годы войны капитан Власик служил в 510-м артиллерийском полку. Летом сорок второго на Калининском фронте Власик получил ранение, но остался в строю. Этот случай, а, возможно, что-то другое, свел солдата-топографа с начальником отдела контрразведки 29-й армии. Вскоре Алексей Власик стал армейским чекистом. Помогал разоблачать вражеских лазутчиков, вел агитационную работу в войсках, был на хорошем счету в коллективе.

После войны чекиста Власика перевели в Алма-Ату. И здесь он не сидел без дела.

Всего час назад Васильев напомнил Алексею, что Федоров может появиться неожиданно и надо быть готовым ко всему. Капитан решил сходить к Раисе Антоновне Носковой, которую хорошо знал. Девушкой в девятнадцатом году Раиса стала бойцом Красной Армии и сражалась на Туркестанском фронте. По заданию штаба 1-й Революционной армии она дважды ходила в Актюбинск и Гурьев, в самое логово белых банд Дутова и Толстова. Задача, поставленная командованием, была выполнена успешно. Смелости девушки завидовали кадровые военные разведчики. Сейчас Раиса Антоновна работает дежурным администратором гостиницы Дома колхозника. Щуплая, невысокого роста, с живыми глазами, излучавшими тепло, она добросовестно относилась к своим служебным обязанностям.

— Что же я должна делать? — настороженно спросила Носкова, когда Власик в разговоре намекнул о необходимости оказания помощи в розыске опасного преступника.

— От вас, Раиса Антоновна, требуется совсем немного: своевременно сообщить об этом человеке. Если, конечно, он появится в гостинице.

— Вы знаете кто он?

— Не очень. Узнаем больше, когда задержим. Сейчас же я вам нарисую, так сказать, словесный портрет этого субъекта. Кстати, его фамилия по документам Федоров.

Власик рассказывал, а Раиса Антоновна старалась запомнить приметы Федорова, его одежду, с какими документами он может появиться в гостинице.

— Этот человек, — говорил Власик, — имеет деньги и может пойти на подкуп. Будьте осторожны.

— Это очень заманчиво, Алексей Афанасьевич. Вы так говорите, будто вместе жили с этим человеком. Он обязательно приедет в Алма-Ату?

— Этого я сказать не могу, Раиса Антоновна. Мы визитной карточки от него не получали. Но известно, что Федоров под видом москвича разъезжает по стране. Его видели в Молдавии и других местах. Не исключено его появление и на территории Казахстана.

Любознательная Раиса Антоновна готова была еще расспрашивать Власика, но он сказал, что задерживаться больше не может. И ушел.

Прошла неделя. Власик несколько раз заходил в гостиницу к Носковой. Как-то она сказала, что вечером из Актюбинска приехал Сергей Емельянович Федоров, сорокапятилетний агроном.

— Вашего Федорова, — заметила Раиса Антоновна, — нет и в помине. Да едва ли он прельстится нашей гостиницей. Скорее всего найдет частную квартиру.

* * *

Стоял сентябрь. В одно из воскресений Раиса Антоновна, как всегда, приняла дежурство, просмотрела записи о тех, кто поселился в гостинице, но ничего нового не обнаружила. Утром оформила документы на вновь прибывших. К обеду осталось два свободных места в общем номере. Во второй половине дня к администратору подошла девушка приятной наружности. Спросила: не найдется ли одно место в гостинице для мужчины. И очень обрадовалась, когда получила утвердительный ответ. Через некоторое время она появилась с молодым человеком. Увидев его, Раиса Антоновна невольно вздрогнула, но, поборов волнение, стала оформлять документы…

Определив Федорова в номер, Носкова на минуту задумалась. Нет, ошибки быть не могло. Все приметы, названные Алексеем Афанасьевичем Власиком, сходились. Раиса Антоновна стала звонить Власику. Но трубку никто не поднимал. Наконец, послышался голос:

— Вас слушают.

— Это вы, Алексей Афанасьевич?

— Да! А что случилось, Раиса Антоновна?

— Новость! В гостинице остановился Сергей Федоров. Вам надо немедленно приехать. Мне думается…

Но Власик перебил ее вопросом:

— Когда он пришел к вам?

— В пятнадцать часов ноль пять минут. Место в гостинице ему предоставила, а документы оставила у себя.

— Где он сейчас?

— Находится в номере. Кажется, готовит вещи, чтобы сдать в кладовую, на хранение…

Власик доложил Васильеву о разговоре с Носковой и тотчас направился в Дом колхозника.

— Ну, Раиса Антоновна, показывай гостя, — не то шутя, не то всерьез попросил Власик, едва переступив порог администраторской.

— А его уже нет! Пошел гулять с барышней по городу.

— С какой еще барышней?! — удивился Алексей.

— А с той, что привела его в гостиницу. Я сразу решила, что это тот Федоров, которого вы ищите. Серые колючие глаза, маленький рубец на верхней губе, хромовые сапоги. Смахивает на заправского купца, только без усов и бороды. Приметы, о которых вы говорили, сходятся. На лице ни тени волнения. Спокойный такой. Раскрыла паспорт — точно Федоров! Сергей Павлович. Чуть не вскрикнула. Спрашиваю: «Вы в командировке или как?» «В отпуске, — говорит, — нахожусь. Приехал к родственнице». «У вас отпускное удостоверение имеется, другой какой документ?» Гражданин порылся в бумажнике, подал справку табачной фабрики «Ява» о том, что находится в отпуске. Вижу, слово «Ява» отпечатано красной краской… Поселила его в номере на четыре человека. Вы, Алексей Афанасьевич, подождите Федорова. Он, как я поняла, скоро вернется. А пока посмотрите его документы.

— Знакомая его тоже поселилась в гостинице? — спросил Власик.

— Что вы! Даже не знаю, откуда она.

— Интересно! Не успел приехать, а уже знакомую нашел…

Через каких-нибудь полчаса Федоров появился со свертком в руках. Власик увидел широкоплечего, несколько развязного молодца и подумал: «Это он!» Федоров вошел в номер, переоделся. Теперь на нем были шерстяные серые брюки навыпуск, коричневые туфли. Одежда несколько изменила внешность: Федоров стал более строен и, кажется, выше ростом. Он вышел на улицу, взял под руку девушку, ждавшую его у подъезда, что-то сказал ей. Та кокетливо улыбнулась и они зашагали по улице Горького. Потом были в ресторане «Алатау», пили вино, закусывали.

Вечером Федоров и его знакомая долго бродили по аллеям парка имени 28 гвардейцев-панфиловцев, затем вышли на улицу Карла Маркса и любовались снежными вершинами Заилийского Алатау, четко проступавшими на темпом, усыпанном яркими звездами небе.

Было половина десятого утра, когда Власик рассказал Петру Викторовичу о встрече с Носковой, о том, как наблюдал за Федоровым. Васильев, внимательно выслушав капитана, сказал:

— Вот это фрукт. Смотри, как мотается по городу. Признаться, мы ожидали его в другом месте. Но это даже к лучшему. Возможно, ему кто-то помешал и пришлось изменить маршрут, остановиться на время в Алма-Ате. Кстати, два дня назад мне чекисты Транспортного управления МГБ на Туркестано-Сибирской железной дороге говорили о том, что на одной из станций их старшина видел Федорова, который следовал в поезде Новосибирск — Ташкент. Перед отправкой сел в третий вагон, но при проверке его там не оказалось. Возможно, после этого он и заехал в Алма-Ату. Они еще говорили, что Федорова видели в темных очках. По-моему, он это делал для маскировки…

— Да, это возможно так, — согласился Власик.

— Пригласите ко мне лейтенанта Фаддеева, — попросил Васильев.

В кабинет вошел Вадим Андреевич.

— У нас, Петр Викторович, — сказал он, — достаточно данных для задержания и ареста Федорова.

— Торопиться с арестом не будем, — заметил Васильев. — Следует проверить, зачем Федоров приехал в Алма-Ату. Может быть, шел на связь к сообщнику? Сейчас Федоров в пригороде Алма-Аты у девушки. Кто она? Только ли знакомая? Федоров не подозревает, что мы напали на его след, иначе не стал бы прохлаждаться, разыгрывать влюбленного.

Зазвонил телефон. Васильев поднял трубку. Через минуту сказал:

— Звонил лейтенант Сидорчук. Личность девушки — знакомой Федорова — установлена. Это — Екатерина Яковлевна Колесниченко. Работает технологом на трикотажной фабрике. Живет с матерью, братом и бабушкой. Познакомилась с Федоровым в поезде. Вы, Вадим Андреевич, займитесь подготовкой плана к операции. Подберите надежных оперативных работников. Я с товарищем Власиком иду на доклад к руководству… Передайте майору Ступальскому, чтобы и он зашел к полковнику Сакенову.

Заместитель министра Байзулда Сакенов, выслушав доклад Васильева, с жаром сказал:

— С вашими мерами по задержанию Федорова в принципе можно согласиться. Главное, чтобы он не смог улизнуть. Нужно следить за каждым его шагом.

Вошли майоры Петр Ступальский и Михаил Гранкин.

— Готовьтесь к операции, — сказал Сакенов. — Нашелся Сергей Федоров. Товарищи Васильев, Власик, другие чекисты этого подразделения хорошо поработали, и мне приятно выразить им глубокую признательность от имени руководства.

— По документам и приметам, которыми мы располагаем, — продолжал Сакенов, — Сергей Павлович Федоров, он же Кузьма Алексеевич Сараев, напарник Умяра Юсипова-Османова, арестованного чекистами Молдавии, является агентом той же разведки.

Последовала пауза. Настенные часы мерно отбивали секунды. В наступившей тишине каждый думал о предстоящей операции…

* * *

Седьмого сентября в Алма-Ате был солнечный, безветренный день. По разогретым улицам сновали автомашины, куда-то спешили пешеходы. Около двух часов Федоров появился у гостиницы, но в номер не зашел. Дежурному администратору сказал, что вечером уезжает и попросил вернуть документы. Раиса Антоновна попросила зайти чуть попозднее. Федоров вышел на улицу, где его ждала Катя Колесниченко. Перекинувшись несколькими словами, они пошли по улице Максима Горького.

Федоров спокоен. Вот он подошел к витрине, оставив Екатерину Яковлевну одну. Этим незамедлили воспользоваться чекисты. Приблизились к агенту с двух сторон. Александр Фролов и Николай Непомнящих взяли его за руки и повели к «Победе», что остановилась на обочине, у бордюра. Сзади их подстраховывал Михаил Гранкин. Майор Ступальский открыл дверцу. Уже в машине чекисты обыскали Федорова. В потайном кармане брюк у пояса нашли восьмизарядный пистолет. Проверили уголки ворота рубашки, но там ничего не было.

— Сработали хорошо, что и говорить, — сквозь зубы процедил Федоров. — Счастье ваше, что взяли внезапно. А то померялись бы силами…

Хлопнула дверца «Победы». Рядом с шофером сел Ступальский. Машина, набирая скорость, тронулась с места. Подавленный случившимся, Федоров-Сараев до крови кусал побелевшие губы.

А Колесниченко? Она не заметила, куда исчез ее ухажер. Подошли Власик и майор Джиенбаев, предложили девушке пройти к машине. Увидев перед собой двух незнакомых, Екатерина Яковлевна прижала свою сумочку к груди.

— Не трогайте! Я никуда не пойду. Я буду кричать! Где Сергей?..

— Спокойно, гражданка, — сказал Васильев. — Мы сотрудники госбезопасности. Просим поехать с нами…

— Простите. Но у меня Сережины деньги. Все произошло так неожиданно… Я ни в чем не виновата…

— Вас пока мы и не виним, — заметил Петр Викторович. — А там разберемся.

* * *

— Как вы, Кузьма Сараев, стали Сергеем Федоровым и после продолжительного пребывания за границей появились в Советском Союзе? — спросили агента на следствии.

И вот что выяснилось.

После победы Советского Союза над фашистской Германией Сараев оказался среди власовцев, которые не хотели возвращаться на Родину. Летом 1946 года в лагере Пассау он заполнил анкету отборочной комиссии на выезд в Канаду. Но получил удостоверение со штампом «USSR» и в мае 1947 года выехал в Бельгию. Отсюда попал в Западную Германию.

Однажды, а это случилось в мае 1951 года, когда Сараев сидел в буфете, к столику подошли двое. Назвались русскими. Сказали, что оба работают в Мюнхене шоферами. Не успел Сараев толком разглядеть своих новых знакомых, как официантка подала закуску, спиртное. Разговор оживился. Олег и Иван — так звали водителей — болтали без умолку.

— Где ты живешь и чем занимаешься? — спросил захмелевший Олег и, узнав, что Сараев нигде не работает, предложил: — Давай к нам, в гараж.

— Не возьмут меня. Я же перемещенное лицо.

— А мы все устроим, — заметил Иван. — Сделаем, что в наших силах.

Сараева увезли в Мюнхен, поселили в частную гостиницу некоего Гауха. Олег передал ему 250 марок.

— Можешь развлечься. Здесь и кабаре хорошее, и танцовщицы.

— Это взаймы? — спросил Сараев. — Заработаю, отдам! Кстати, когда зайти в гараж?

— Не торопись, парень. Все в свое время.

Через несколько дней Олег и Иван признались, что они вовсе не русские, а разведчики.

— Пусть это не пугает, — заметил Олег. — Мы хотим видеть русский народ свободным. Вы ненавидите большевиков и поможете нам в борьбе против них.

— А если я откажусь? — спросил Сараев.

— Вы не сделаете этого. У нас имеется учетная, карточка, составленная на вас гитлеровцами. В ней сказано, что вы, Сараев, дезертировали из рядов Красной Армии, были агентом гестапо в лагерях военнопленных, служили у Власова.

— Да ты что, трусишь? — поинтересовался Иван.

— Нет, трусов я презираю! — почти выкрикнул Сараев.

— Тогда по рукам.

— Идет!

Этот разговор состоялся вечером, а утром за Сараевым заехал Иван. В «виллисе», что стоял на улице, за углом, сидел знакомый Сараеву по лагерю «Валка» — Андрей Нестерук. Поздоровались. Вскоре машина выбралась из города и понеслась по прямой, как стрела, автостраде на юг.

Через полчаса показалась деревня. «Виллис» свернул с бетонки, остановился у двухэтажного особняка с черепичной крышей. В глубине двора, под кронами двух дубов, высился гранитный крест.

— Какую тайну хранит это изваяние? — спросил Сараев у Олега.

Тот ответил:

— Семейная реликвия, не больше.

Развернул машину и уехал в деревню. Иван, оставшийся в особняке, сказал:

— Берите свои чемоданы и следуйте за мной.

Для Сараева и Нестерука были приготовлены отдельные комнаты на втором этаже. В них было чисто, уютно.

Вскоре вернулся Олег и познакомил новичков с немцем средних лет, который выполнял обязанности повара. Предупредил, что с поваром о службе говорить нельзя.

Всего в особняке было восемь комнат, по четыре на каждом этаже. Олег и Иван разместились внизу. Заходить к ним Сараеву и Нестеруку запретили.

Едва обжились, как начались занятия. Сараев и Нестерук отрабатывали приемы джиу-джитсу, самбо, преодолевали полосу препятствий, стреляли из пистолета и автомата, ходили по азимуту, изучали топографическую карту и парашют.

Подготовку по общим вопросам проходили вместе, а по шпионажу — отдельно. Олег готовил Сараева, Иван — Нестерука.

Как-то после занятий Олег сказал Сараеву:

— Скоро, Кузьма Алексеевич, вы получите документы на имя советского гражданина Сергея Павловича Федорова, погибшего на фронте в первые дни войны. Вы усвоили задание и понимаете всю ответственность за его успешное выполнение. Вылет через три дня. Будьте хладнокровны и осторожны.

— Нестерук тоже со мной летит? — спросил после небольшой паузы Сараев.

— Нет, он остается. Но это не должно вас интересовать. Обратно в Германию возвратитесь через Турцию. Где и как перейти границу вы уже знаете. В министерстве внутренних дел, куда вас доставят турецкие власти, будет находиться фотокарточка с надписью «Боб». Человеку, который ее предъявит, вы откроетесь. Это будет представитель нашей службы.

Двенадцатого августа, в полдень, Олег и Сараев, ставший теперь Сергеем Федоровым, выехали в город. Остановились на глухой безлюдной улице. Из калитки соседнего дома вышел высокий, одетый в гражданский костюм мужчина. Назвался Петром. Он вручил Сараеву необходимые документы: паспорт, военный билет, справку со штампом табачной фабрики «Ява».

В тринадцать часов самолет без опознавательных знаков поднялся в воздух. Его салон был завален мешками с замками «молния». Летели на большой высоте, у Федорова от нехватки кислорода закружилась голова. Ему дали кислородную маску.

Приземлились около девяти часов вечера в Афинах. Здесь Федоров и его спутники провели два дня. Под вечер 14 августа выехали на аэродром. Перед вылетом Федоров сменил одежду. Теперь на нем были простая белая в полоску рубашка, брюки из грубого сукна, хромовые сапоги, черная на вате телогрейка.

Девять тысяч советских рублей пришлось зашить в подкладку. Олег, неотступно следовавший за агентом, помог Федорову надеть и закрепить парашют, специальный шлем. Положил в потайной карман у пояса брюк восьмизарядный пистолет.

— А это автомат и патроны. На всякий случай. Мы уверены в благополучном исходе, но, как говорят русские, чем черт не шутит.

Федоров попытался улыбнуться, но его лицо скривилось в болезненной гримасе. Тяжело ступая, он поднялся по трапу в самолет. Олег внес велосипед, завернутый в брезентовый чехол, пожелал попутного ветра. Зашли Петр, еще какой-то грузный мужчина в комбинезоне и шлеме. В дверях Федоров заметил другого человека с парашютом за спиной. Он юркнул за брезентовые занавески.

— Инструктор. Этот гость с нами летит? — спросил Федоров.

— Успокойтесь, парашютист. Молчание — золото!

Вышел пилот, плотно закрыл входную дверь. Федоров понял, сейчас они полетят. Часы показывали начало восьмого вечера.

В полете Федоров пытался заговорить с парашютистом, что был за ширмой, но сотрудник разведки, сидевший рядом, остановил его. Около двенадцати ночи парашютист по сигналу покинул самолет.

Вскоре была подана команда и Федорову.

Он приземлился на склоне небольшого холма. Несколько строп зацепилось за ветви деревьев. Но Федорову удалось освободиться от ремней, С автоматом в руках он метнулся в чащу. Это были его первые шаги по земле, которую пришлось покинуть восемь лет назад.

Сердце глухо стучало. По всему телу пробегала мелкая дрожь. Федоров знал, если его схватят, конец. Убедившись, что за ним не следят, снял комбинезон, вышел из укрытия и стал сворачивать парашют. Где-то рядом захлопала, крыльями ночная птица. Федоров вздрогнул. Затем прислонил к дереву автомат, достал из мешка разобранный велосипед, саперную лопату с коротким черенком. Выкопал яму, бросил в нее парашют, комбинезон, все, что считал ненужным, засыпал землей. Сверху набросал сухой валежник, расправил вокруг смятую траву. Невдалеке в промоине, образовавшейся от дождей, закопал автомат, боеприпасы, упаковочные ремни, шлем. И лишь тогда почувствовал сильную усталость. Появился страх перед неизвестностью. Федоров долго прислушивался к ночной тишине. Когда волнение несколько улеглось, ощупал карманы пиджака, брюк. Все было на месте — пистолет, деньги, документы. Встал с влажной земли, подхватил оставшиеся вещи и зашагал по лесной тропинке на юго-восток.

В неглубокой балке, освещенной тусклым светом луны, Федоров собрал велосипед, прилег на брезент. Некоторое время безучастно смотрел в темное небо, стараясь припомнить подробности полета. Незаметно задремал.

Очнулся от пронизывающего холода. Вскочил на ноги, вышел на косогор. Осмотрелся. Кругом, как и прежде, стояла безмолвная тишина. Гонимые легким южным ветром, по небу плыли редкие облака.

«Ну, что ж, — подумал про себя Федоров. — Для начала неплохо».

Спустился с косогора вниз. Хотелось пить. Вскоре наткнулся на ручеек, вытекавший из-под крутого обрыва. Припал к воде. Затем умылся и, захватив телогрейку и велосипед, пошел по травянистому полю.

Едва заметная тропа, пробитая скотом, вывела Федорова на грунтовую в рытвинах дорогу, что вилась змейкой меж небольших холмов, покрытых редким кустарником. Велосипед не слушался. Федоров то и дело наезжал на кочки, срывался в разбитую колею. Падал, вставал и снова ехал. Перед самым рассветом выбрался на большак и погнал велосипед к далеким огням.

Минут через тридцать оборвалась цепь передачи. Потеряв равновесие, Федоров полетел в кювет. «Сволочи! Не могли как следует проверить!» — выругался он. Возможность быстро и незаметно проскочить опасную зону была потеряна. Агент еще раз чертыхнулся, бросил в кусты велосипед и зашагал по грейдеру.

Рано утром Федоров подошел к небольшой молдавской деревушке. На ее окраине, у двора, обнесенного забором из крупного шлакового кирпича, стояли ночные сторожа и о чем-то тихо беседовали. У их ног лежал лохматый черный пес. Почувствовав чужого человека, он зарычал, бросился на дорогу. Худой и длинный, как жердь, мужчина крикнул: «Трезор, назад!»

Собака завиляла хвостом, вернулась на свое место.

С трудом сдерживая волнение, Федоров свернул с дороги, подошел к сторожам.

— Здравствуйте! Что сторожите?

— Здоровеньки булы! — почти одновременно ответили те.

Длинный добавил:

— Гутарим вот от скуки. А ты прямо яке неба звалился. В такую-то рань…

«Пропади вы пропадом, — подумал Федоров и невольно сунул руку за пояс. — Уже знают!» Но сторожа вернулись к своей беседе. Их беззаботность успокоила агента. Он вынул из кармана пачку папирос, предложил закурить. Теперь Федоров мог лучше разглядеть сторожей. Их было двое. С ружьями. Полный мужчина с гвардейскими усами звонко смеялся. Худой то и дело потирал руки.

— Тихая деревня ваша, — заметил Федоров. — Всегда так?

— У нас не опасно, — сказал полный. — Можно ходить в любое время. Бандиты давно перевелись. Чекисты нашли им место. А вы далече путь держите?

— Иду в Тирасполь. Гостил у родственников. Машины попутной не встретил, вот и приходится топать пешком.

— Живете-то где?

— Москвич я.

Федоров расспросил, как пройти на Тирасполь, попрощался. Его крупная фигура еще долго маячила на деревенской улице.

— Кирилл! — сказал полный худому. — А не позвонить ли нам в милицию? Подозрительный какой-то тип. Москвич, а пешком топает.

* * *

…Гасли звезды. Федоров размашисто шагал по проселочной дороге и вскоре догнал мужика, который вез картофель.

— Папаша. Не подвезете до Бендер? Ведь вы туда едете?

— Сидай! Довезу до совхоза.

— Вот спасибо!

Федоров легко вскочил на бричку.

— Давайте вожжи. Я — потомственный хлебороб. Знаю это дело.

Лошадь перешла на бег. Через полтора часа Федоров пересел на попутную полуторку. В кузове машины находились три женщины и парень. Вскоре показался утопающий в зелени, знакомый еще с войны город Бендеры.

С пареньком, что ехал в полуторке и назвался Георгием. Федоров завтракал в небольшой закусочной. Он рассказывал всякие небылицы о своих похождениях во время войны, доставал фотокарточки. Потом пригласил Георгия поехать с ним в Тирасполь, но тот отказался. Федоров дождался автобуса и уехал один.

Не доезжая до Тирасполя, он сошел с автобуса, купил в сельмаге зефировую сорочку, галстук, туалетные принадлежности, черный кожаный портфель и куртку. В город пробирался окольными путями. Оттуда с попутным грузовиком, уже в пятом часу вечера, доехал до станции Раздельная. Здесь, у пивного ларька, познакомился с пенсионером, бывшим стрелочником Юзефом Кирилловичем Кислицким, который пригласил Федорова к себе домой.

— Так ты, Сергей, едешь в Москву? — спросил подвыпивший Кислицкий.

— Туда! Но вначале заеду в Харьков. Побуду два-три дня и в Николаев. У меня там братишка живет. На судостроительном работает. Надо его навестить, давно не виделся…

— Не беспокойся. Билет достану куда надо: хоть в Харьков, хоть в Николаев. Все будет сделано… До отъезда можешь отдохнуть на диване, в горнице.

— Я многим обязан вам, Юзеф Кириллович. За услуги и постой могу заплатить.

— За какие это услуги-постой?! — удивился Кислицкий. — И не смей говорить об этом. Ты — рабочий и я не дворянин. Москвичам мы всегда рады.

Откровенность старика пришлась по душе Федорову и он подумал: «Нашел то, что нужно. Не буду слоняться по вокзалу».

Из Раздельной поезд ушел в два часа ночи. Федоров долго лежал на полке с открытыми глазами. А когда уснул, то увидел лагерь, вооруженных людей, собак. Его преследовали. А он бежал куда-то в степь, стреляя на ходу. Но попасть не мог. Потом был поезд. Он выпрыгнул из вагона и… проснулся. На нижней полке сидела молодая чернявая женщина.

— Проснулись? — спросила она. — Сон у вас был неспокойным. Кричали: «Не выйдет, убегу! Олег — собака!» Кого это вы так ругали?

— Чепуха какая-то снилась, — усмехнулся Федоров. — Олег — это мой хороший друг. Но повздорили недавно, вот он и явился во сне.

Женщина кокетливо улыбнулась.

Покачивался вагон. На стыках рельсов стучали колеса. Мимо бежали телеграфные столбы, проплывали перелески. Федоров, прильнув к окну, жадно смотрел на желтые поля, залитые солнцем, на машины, груженные зерном, на трактора, что вслед за комбайнами поднимали зябь.

Незнакомка, не отрываясь, читала книгу. Федорову надоело быть одному, и он подсел к ней.

— Зовут-то вас как, девушка?

— Галина Ивановна или просто Галя.

— А я — Сергей. Так и называйте меня Сергеем. Что же, Галя, вы сидите, а молодой человек должен скучать. Это жестоко с вашей стороны.

— Займитесь чем-нибудь полезным и вам не будет скучно.

Помолчали. Федоров сказал:

— Как можно сидеть за книгой, когда за окном яркое солнце, голубое небо. Красота!

— Я все это много раз уже видела. Мне неинтересно.

Весь день они провели вместе. Федоров решил поближе познакомиться с Галиной. Вечером пригласил ее в вагон-ресторан, угощал сладостями. После ужина допоздна стояли в тамбуре. Федоров несколько раз доставал карманные часы с цепочкой, открывал крышку, на внутренней стороне которой были выгравированы слова: «Сергею от Кости. Помни штурм Берлина. 1945 год». Заметив надпись, Галина воскликнула:

— О, да вы герой! Очень приятно, что познакомилась. Надеюсь услышать о ваших подвигах.

Федоров смутился. О чем мог он рассказать этой наивной женщине? О своем страшном падении? Но быстро взял себя в руки, стал рассказывать легенду. Воевал, как все. Был на фронте, брал Кременчуг, получил ранение в ногу. Много раз смотрел смерти в глаза, видел, как погибали за Родину товарищи… Прошел с боями Украину, участвовал в освобождении Молдавии. В Берлине тоже довелось побывать. Расписался на рейхстаге. Вот и все подвиги. После войны служил в Германии на военном аэродроме. В сорок девятом демобилизовался. Приехал в Москву, устроился на работу.

— Много повидали вы, Сергей, — заметила Галина Ивановна. — Ну, а теперь пора спать.

— До свидания.