На воле и в гестапо

На воле и в гестапо

Передавая матери портфель с документами, Юра рассказал все без утайки.

— Как ты думаешь, ма, это была ловушка или просто случайность?

Нина Елистратовна сидела бледная, сложив на коленях руки. Ей было не по себе. Сердце сжимало какое-то предчувствие.

— Случайность? — переспросила она. — Это можно проверить: немедленно отнести портфель Никитиной, и пускай Федор разберется, насколько важны документы. А вам затаиться, ничего не предпринимать. Кстати, как ребята?

— Как и приказано. Отсиживаются по домам.

— А этот ваш новенький… Карпов, кажется?

— Он молодцом. Сердится на нас, что не поручаем ему ничего серьезного. Вроде не доверяем.

— Не спешите. Вы все знаете друг друга с детства, а он человек почти незнакомый.

— Но проверить его можно только в деле! — горячо возразил Юра и умолк: в дверь постучали.

Вошел Витька Дурнев и, не здороваясь, спросил:

— Долго мы еще будем бездельничать? Забились по своим норам, как кроты. Сидим, штаны просиживаем…

— Кроты, между прочим, штанов не носят, — попробовал отшутиться Юра, но Шагораш уже закусил удила:

— Тебе все хахоньки. А нас Карпуня трусами обозвал. Это как?

— Он что, был у тебя? — насторожилась Нина Елистратовна.

— Был недавно. Звал на "охоту".

— А приказ?

— Приказ, приказ… — проворчал Витька, но ток заметно сбавил. — Обидно же сидеть сложа руки. А Карпуня обещал принести мину, у него есть.

— Откуда?

— А откуда они у нас взялись, когда мы душегубки взорвали? Ясное дело, у немцев спер.

— Что-то раньше он про мину не говорил, — недоверчиво заметил Юра.

— Не было мины, и не говорил, а теперь есть.

Нина Елистратовна решила прекратить бесполезный спор.

— Вот что, ребята, я еще раз повторяю, никакой отсебятины. А если ваш Карпуня будет разводить самодеятельность, то организации он больше не нужен. Так ему и передайте. Без дисциплины мы провалимся с треском. Я сейчас ухожу. До моего возвращения ни шагу из дома.

Нина Елистратовна вынула из портфеля бумаги, сунула их в хозяйственную сумку и ушла.

Юра и Шагораш, чтобы, убить время, сели играть в шашки.

— Когда же наши-то вернутся? — заговорил Вптька. — Терпение лопается. Веришь, каждую ночь снится, будто выхожу на улицу, а там ни одного фашиста. И все по-старому. Дураки мы были, ох и дураки…

— Ты о чем?

— Да хотя бы о себе. Это надо же, на уроки из-под палки ходил… Ну теперь дудки. Землю носом рыть буду, а выучусь. И в Одессу, в мореходку, махну.

Юра хмыкнул:

— Раньше ты вроде в киномеханики собирался.

— Киномеханикам тоже лафа. Только чтоб на передвижке работать. Ну какой, скажи, интерес торчать на одном месте? Жизнь пройдет, и ничего не увидишь. А я дальше Пятигорска нигде еще и не был.

— А я бы учителем стал. Как мама…

ИЗ БЕСЕДЫ С СЕСТРОЙ ВАЛЕНТИНА КОТЕЛЬНИКОВА ВЕРОЙ ФИЛИППОВНОЙ ПОНОМАРЕВОЙ

"…7 сентября 1942 года меня, маму мою Феодосию Федоровну и бабушку — ей было 75 лет — арестовали.

На рассвете во двор нашего дома пришел немец в военной форме, с ним два полицая и парень по имени Юрий Карпов, друг моего брата Валентина. Спросили, где Валентин. Получив ответ, что он дома не ночевал, они арестовали нас и отвезли в подвал под армянской церковью.

Где был в эту ночь Валентин, я не знаю, но на следующий день его бросили в подвал, избитого, окровавленного. Он рассказал, что его взяли на улице, возили домой, делали обыск, искали оружие…

Как только привели Валентина, меня, маму и бабушку вызвали наверх и отправили в комендатуру. Поместили в одну из комнат, где уже находилась мать Карпова.

Мою маму вызывали на допрос и истязали. Требовали сказать, с кем из подпольщиков связан Валентин. Говорили, что у нас нашли оружие. Мама отвечала: "Не может быть". Два дня спустя нам отдали ключи и под конвоем полицая отвели домой.

Мама носила Валентину передачу до 14 сентября, а потом его не стало, и по сей день о его судьбе ничего не известно… Когда мы сидели в подвале, Карпова Юрия там не было".

Его действительно там не было. Потому что он все еще находился в гестапо. Очную ставку его с Валентином проводил Колесников.

Когда Вальку ввели в камеру Карпуня его не узнал. Изуродованное, отекшее от побоев лицо казалось маской, одна рука висела как плеть.

— Твой товарищ все нам рассказал! — сказал Колесников. — Может, и ты теперь соизволишь открыть рот?

Валька заплывшими глазами посмотрел на Кар-пуню и помотал головой. Он не верил, что его предали.

— Оставьте нас одних, — отводя взгляд в сторону, попросил Карпуня.

— Будь по-твоему. — Колесников вышел и звякнул засовом. Валентин сел на пол, прислонившись спиной к стене.

— Про какой фотоаппарат допытываются? — тихо спросил Валентин. — Это ты его взял?

— Нет. — Карпуня оглянулся на дверь и быстро зашептал: — Взяли Бондаревский и Дурнев. А я сказал, что ты.

— Зачем?

— Понимаешь, они грозились меня расстрелять, если не скажу, с кем был у машины. И я назвал тебя. Ты маленький, поплачь хорошенько — и сойдет. Ну, чего ты молчишь?

Карпуня подошел к Валентину и сел перед ним на корточки.

— Скажи им, что мы оставили "лейку" и портфель с бумагами в кустах. Мы должны спасти ребят. Слышишь?

— Слышу… Жалко… — чуть внятно отозвался Валя.

— Что жалко?

— Жалко, что не могу дать тебе по морде: рука сломана. Ты сволочь. И ребят ты уже продал. Или еще не успел? — Опершись на здоровую руку, Валя подался вперед и плюнул Карпуне в лицо. — Отойди от меня, шкура продажная, и успокойся: я все приму на себя… А ты поживи… До прихода наших…