14. Конец стачки

Стачка закончилась полностью около 17 июля, и то ненадолго. Как только рабочие немного подработали, они снова начали волноваться и предъявлять требования. Это продолжалось до октября, когда было организовано полицией и союзом монархистов (черная сотня) избиение рабочих депутатов.Вся сознательная пролетарская Россия следила за героической стачкой иваново-вознесенских рабочих. Стачка бурлила шумным революционным потоком, окрыляла надежды и звала к борьбе и победе рабочих других городов. Ив.-Вознесенский Комитет заканчивал эту историческую стачку следующим воззванием: Уроки стачки. Товарищи, стачка кончилась. Мы опять принимаемся за свой тяжелый труд. Фабриканты ликуют,— они думают, что сломили нашу солидарность; они думают, что они победили, что мы сдались, считая себя побежденными. Но так ли, товарищи? Побежденными ли мы возвращаемся на наши фабрики и заводы, могут ли наши враги торжествовать свою победу? Нет, товарищи, ошибаются наши враги, рано торжествуют свою победу. Товарищи, пусть малого мы добились. Пусть не все наши требования удовлетворены. Но зато пусть всякий себя спросит, что было до забастовки, и что теперь. Не раскрыла ли глаза забастовка? Не сплотила ли она нас, показав, какую силу мы представляем, если мы действуем дружно? Научила она нас также тому, что вступать в борьбу нужно подготовившись, нужно сорганизоваться, нужны средства, чтобы выдержать эту борьбу. Товарищи, ведь, мы начали борьбу без копейки денег, несплоченные и необъединенные, и то выдержали более двух месяцев, и только один голод нас заставил сдаться. Товарищи, принимаясь за работу, теперь мы начнем готовиться к решительной новой борьбе, но для этого нам нужно сорганизовать кассу борьбы. Товарищи, многому другому научила нас стачка. До нее многие из нас были настолько темны, что не хотели ни понимать, ни сознавать, ни думать о своем положении. Товарищи, разве малому мы научились на наших собраниях на Талке? Разве не прозрели мы там, разве не пробудились, разве не увидели мы ясно, кто наши враги, кто держал нас до тех пор в темноте, и кому выгодна была наша темнота? Разве не увидели мы, кто помогает нашим врагам — хозяевам, разве не увидели мы, для чего нужны царю войска и полиция, и чьи интересы они защищают, и против кого он посылает наших мужей, братьев, сыновей? А ведь, солдаты — это наши мужья, братья, сыновья. Это такие же рабочие, и все они оторваны от семьи, от сохи и от станка. Беря их, якобы для защиты русской земли от неприятеля, царь посылает их против нас, беззащитных, заставляя их стрелять в нас за то, что мы хотели улучшить наше положение, за то, что наши более сознательные товарищи хотели открыть нам глаза, хотели разъяснить наше положение, хотели пробудить в нас человеческое достоинство. Товарищи, этого боялись наши враги, им невыгодно, чтобы мы пробудились; они знают, что мы не захотим так жить, как доселе. Они знают, что и мы захотим жить тогда по-человечески. И вот за это посылают стрелять в нас, и те бессознательно, запуганные дисциплиной, идут. Многому научила нас эта забастовка. Поняли мы, что при теперешних порядках мы никогда не сможем улучшить свое положение, никогда не сможем бороться с капиталистами. Мы поняли, товарищи, что пока власть находится у царя, который только и думает о капиталистах: он даже разрешил караул поставить около фабрик и домов хозяев, часовые охраняют фабрикантов, как царей. Вот, товарищи, для чего нужна армия правительству. Товарищи, до тех пор мы не сможем улучшить наше положение, пока не будет политической свободы, пока политическая власть не перейдет ко всему народу. Поэтому научила эта забастовка кричать: «долой самодержавие!», «да здравствует демократическая республика!». Забастовка показала нам также, что добиваться политической свободы нужно с оружием в руках. Научила она нас, что только тогда, когда мы будем организованы и вооружены, мы силой сможем добиться наших прав. Потому мы и кричали: «да здравствует вооруженное восстание!». Только добившись силой свободы, только тогда, когда у нас будет свобода слова, печати, союзов, когда наши представители в Учредительном Собрании будут отстаивать наши интересы, интересы всего рабочего класса, только тогда, когда не будет постоянных армий — войска, которое посылают расстреливать безоружных рабочих, только тогда мы сможем улучшить наше положение, только тогда мы сможем добиться 8-часового рабочего дня и отстаивать наши интересы, борясь с нашими врагами — капиталистами. Боритесь до тех пор, пока не добьемся такого порядка и строя, когда не будет ни богатых, ни бедных, когда фабрики, заводы и земля не будут принадлежать кучке паразитов и богачей. Тогда все фабрики, земля и заводы будут принадлежать всем, все одинаково будут трудиться и одинаково делиться плодами своего труда. Такой порядок, такой строй называется социалистическим. Товарищи, чтобы добиться этого, нам нужна политическая свобода. Вот чему научила нас забастовка. Пусть же ликуют враги и думают, что мы побежденные. Товарищи, мы уже принялись за свой тяжелый труд на фабриках и заводах. Принялись готовиться к другой борьбе, более серьезной, на жизнь и на смерть — за свободу. Товарищи, ободряйте же малодушных товарищей, учитесь, организуйтесь, и когда наступит час, тогда весь русский народ восстанет с оружием в руках под красным знаменем Рос. Соц.-Дем. Раб. Партии. Товарищи, примкнем же ко всему русскому рабочему движению под знаменем РСДРП, которая поведет нас на твердыни царизма, на последний штурм. Долой самодержавие, да здравствует вооруженное восстание! Долой милитаризм, постоянные войска! Да здравствует 8-часовой рабочий день, да здравствует РСДРП! Да здравствует социализм! Иваново-Вознесенский Комитет РСДРП. Июнь 1905 года. Копия письма без подписи из Иваново-Вознесенска, от 19 сентября 1905 года, к Ивану Вертфнеру, в Нюренберг. К 1-му выяснилось, что забастовка продолжаться не может: стачечная касса истощилась, притока новых средств не предвиделось, а фабриканты не только не шли на уступки, но не вступали и в переговоры. Решено было забастовку прикончитъ. 1 июля на Талке состоялось обычное собрание рабочих всех фабрик. Ораторы призывали массу начать работу с тем, чтобы готовиться к новой, еще более упорной борьбе. Они указывали на необходимость организации стачечной кассы, и масса единодушно решила привести это в исполнение. Было выяснено, далее, значение забастовки, ясно показавшей всем, что только борьбой можно сократить хозяйские аппетиты, что борьбу приходится вести «на два фронта», борьбу не только экономическую, но и политическую, что самое выступление рабочего класса на борьбу есть акт политический... Наконец, ораторы предложили ввести «революционным путем» 10-часовой рабочий день, уволить нежелательных представителей фабричной администрации и всеми силами добиваться отмены обысков, уплаты денег за время забастовки и введения комиссии из представителей от рабочих и администрации в равном числе. Разделившись по фабрикам, с пением революционных песен масса двинулась в город, чтобы стать на работы. Напуганная администрация фабрик встретила рабочих небывало любезно: «Ну, что бы нам с вами, братцы, поделать? Разве вот машины почистить». Машины были вычищены, и рабочие разошлись до следующего дня, когда должны регулярно начаться работы. Революционное сокращение рабочего времени и увольнение нескольких мастеров не входило в эксплуататорские расчеты капиталистов, и последние 4 июля, ко времени прихода рабочих, заперли фабричные ворота и приставили к ним казаков. Забастовка должна была продолжаться, и она продолжалась на всех фабриках, кроме «Покровской мануфактуры» Грязнова, администрация которой согласилась ввести комиссию, 10-часовой рабочий день и примирилась с удалением нескольких мастеров. Работы начались еще на мелких фабриках Щапова, Кашинцева и Дарьинского. Благодаря этой неудаче настроение стало падать, а фабриканты затягивали забастовку, чтобы сбыть «залежь» (Дербенев нажил на этом 150—200 тысяч, также администрация фабрики Новикова). Голод сильно давал себя знать. Все были уверены, что работы скоро начнутся, поэтому в город стали съезжаться «серяки», «кафтаны» и своим присутствием еще более понизили сплоченность, стойкость массы. Приходилось думать уже не о завоеваниях, а о том, чтобы начать работы на каких бы то ни было условиях, — тем более, что по адресу руководителей стачки послышались характерные, по глубоко несправедливые по своему существу, возгласы: «Долго ли вы нас проморите? Скоро ли начнете работы?», и на этой же почве стали происходитъ единичные столкновения между передовыми рабочими и представителями «кафтанов». К 26 июля конфликт между трудом и капиталом закончился, «порядок» эксплуатации рабочего, его угнетения и бесправия восстановился. Подавленный голодом, измученный продолжительной борьбой, рабочий вынужден был начать работы на тех условиях, какие предложил фабрикант, так как последний оказался победителем. Фабрикант победил, но не разбил «великой армии труда», наоборот, в борьбу за лучшую долю рабочий класс в нашем городе, прежде разбитый, теперь соединился, отмежевался от буржуазии. Продолжительная борьба очистила его психологию от пережитков старины и развила его классовое самосознание. Забитый раб превратился в революционера. Поэтому, хотя рабочий и был значительно подавлен последней неудачей и внешне как будто смирился, но, став на работу, он неизбежно должен был вскоре же стряхнуть с себя подавленное состояние духа, сущность борца должна сказаться, лишь только перестанут действовать ненормальные условия, породившие подавленность. Так, действительно, и случилось. Через несколько дней после начала работы везде начали предъявлять требования уплаты за время забастовки, сопровождая эти требования прекращением работ. Нужно отметить еще, что необходимость комиссии из представителей от рабочих и администрации и отмены обысков настолько въелась в сознание рабочих, что на всякое замечание фабриканта о каких-либо непорядках слышится один ответ: «Введите комиссию, все будет хорошо». Фабрикант замечает, что слишком за последнее время развилось пьянство внутри фабрики; ему отвечают, что при комиссии это прекратится. За последнее время на фабриках развилось страшное воровство, воруют часто совершенно бескорыстно, только для того, чтобы тут же на фабрике и сжечь. Воруют, так сказать, из принципа. И ответ одни: «Отмените обыски, дайте комиссию, — и все прекратится». Борьба, возникшая внутри фабрики, показала капиталистам, что рабочие не разбиты, что они сознательно стали относиться к своим интересам. Капиталисты поняли это, поняли и повели дезорганизаторскую политику, — стали натравлять темные элементы фабрик на передовых рабочих, значительно тормозивших хищничество и эксплуатацию, стали, таким образом, раскалывать рабочих на два враждебных лагеря; чтобы одурманить сознание рабочих, начали их спаивать. На фабриках выступает черная сотня. Дебют черной сотни у Куваева увенчался успехом: 53 передовые рабочие отсидели в тюрьме для удовольствия г. фабриканта. А Гарелин, либерал и «благодетель», устроивший школу, ясли, родильный приют, задумал такое же «славное» дело, но, как либерал, он не сразу пустил в ход черную сотню, а сначала «увещевал рабочих» исправиться, «так как ежедневная выработка сократилась, что для него убыточно», а чтобы не было убытка, он предложил рабочим, с позволения сказать, некоторые улучшения (например, не останавливать машины во время чая). Скромный либерал милостиво разрешил рабочим подумать о сих либеральных «улучшениях» и на следующий день дать ответ. Немедленно собравшийся фабричный комитет решил: ни с какими ответами в контору не ходить, в виду возможного выступления черной сотни. Это постановление было проведено в массе. Раклисты, одурманенные хозяйской водкой, под предводительством мастера, вышли к конторе и призывали всех рабочих присоединиться к ним, но те отказались, и черная сотня возвратилась к работам. В это время было арестовано несколько рабочих. Все машины были тотчас же остановлены, и рабочие вышли из корпусов, только раклисты продолжали работать. К ним отправили нескольких товарищей, чтобы остановить работу, но те были встречены кулаками, а раклисты, вооружившись, пошли на другие отделения, с целью заставить отказаться от требования освободить арестованных и принудить к работе. Произошло побоище. Черная сотня не выдержала «квадратов», «пил» и проч. и обратилась в бегство, ее преследовали. В панике черносотенцы прыгали из окон 2-го этажа (Это произошло 18 августа). Тут же после этого устроили на фабричном дворе сходку, было произнесено несколько речей, и масса решила добиваться освобождения арестованных товарищей. К полицеймейстеру отправилось 5 депутатов, которые и получили ответ, что арест произведен по приказанию губернатора, поэтому-де и освободить нельзя. Услыхав этот ответ, масса решила не начинать работ и разошлась по домам. Все время до 1 сентября происходили на фабричном дворе сходки, где произносились речи: о необходимости борьбы, о черной сотне, о самодержавии, о современном положении России. 19 августа был объявлен всем расчет, а 2 сентября 400 человек были выброшены на улицу без куска хлеба. Фабриканту нужно было избавиться от наиболее передовых рабочих, и он пустил для этого все средства, ибо на невежестве и рабстве он наживает капиталы, из которых и «благодетельствует». На ткацкой фабрике П. Кашинцева, по требованию черносотенцев, были рассчитаны 3 женщины, особенно стойко защищавшие интересы всех рабочих. «Нас рассчитали 9 сентября утром, — рассказывала одна из них, — а в 6 час. вечера любезно пригласили в кабинет к хозяину, где предложили по чашке чаю; сюда скоро изволили прибыть г. полицеймейстер, пристав и казацкий вахмистр и присутствовали, при нашей беседе. Хозяин говорил, что, если бы не требования рабочих, он их не уволили бы, расспрашивал о настроении рабочих, о том, где находится Д. (местный рабочий, выделившийся во время летней забастовки), откуда приехали ораторы (на ту же стачку) и куда уехали, вообще, оказался господином чрезвычайно «любознательным». 5 сентября бросили работу у Куваева и предъявили требование обратного приема освобожденных из тюрьмы товарищей, в количестве 53 человек, которые были выхвачены 3 августа черной сотнею и преданы в руки властей. Это требование предъявила та темная, серая масса, которая безучастно смотрела 3 августа, как их товарищей хватали и избивали казаки. Вчерашние рабы превратились в сознательных борцов за общее дело. Требование не было удовлетворено, но тут важен не результат, а самый факт забастовки. Из событий рабочей жизни Иванова-Вознесенска последнего времени отметим забастовку на «Покровской мануфактуре», начавшуюся 12 сентября. Здесь рабочие находятся в исключительных условиях: обыски отменены, существует комиссия из представителей от рабочих и администрации (7 и 7 человек), она устанавливает внутренний распорядок фабрики и проч., здесь легально существует с.-д. партия, представители которой ведут агитацию, раздают прокламации, и рабочие называют эту фабрику демократической республикой. Рабочие этой демократической республики получили (в виде «наградных») за время забастовки в общей сложности на 30 тысяч, осталось получить 6 ? тысяч. Рабочие, основываясь на обещании администрации уплатить эти 6 ? тысяч и считая себя в праве требовать уплаты их, настаивали, в лице комиссии, на выдаче этих денег в первой половине сентября. Администрация отмалчивалась или отделывалась неопределенными ответами. 12 сентября представители рабочих в комиссии послали в Москву правлению фабрики телеграмму, в которой было, между прочим, сказано: «Требуем выдачи денег за забастовку 13 сентября, в противном случае бастуем сегодня же. При удовлетворении требования дальнейшую работу гарантируем». Правление в ответной телеграмме известило, что «деньги за забастовку оно ни в коем случае выдать не может». Тотчас на фабричном дворе собрались рабочие всей фабрики, здесь были обе телеграммы прочтены, и оратор-рабочий призывал всех подтвердить свое требование «делом». В ответ на это послышалось дружное «бастуем!». В этот же день перед ужином один рабочий стал на стол и произнес горячую речь, закончив ее лозунгом: «долой самодержавие!», и все присутствующие, как один человек, отозвались: «долой самодержавие!» 13-го все пришли в контору за получением дачки, на дворе состоялась сходка, опять произносились речи на политические темы, и опять все дружно подхватывали лозунги ораторов. 12 сентября «выходили» с требованием денег рабочие «Т-во Ив.- Возн. ткацкой мануфактуры» Фокина, Гандурина, Гарелина. Таково общее настроение рабочих в Иванове.

Площадь Революции в гор. Иванове Вооруженного восстания в Александрове 1905 г. Владимирская губерния.