5. Оратор и член Комитета общественного спасения

Однако тот молодой человек, который 21 сентября вступил в зал Конвента как один из семисот его членов — уже далеко не прежний провинциальный светский лев, и даже не внимательный наблюдатель, описавший нам падение Бастилии. Как и где произошла метаморфоза — сказать трудно, но почему она произошла — мы знаем.

Это был дух Революции. Этот дух, вернее, могучий ураган, преображает людей, и они становятся героями и в то же время злодеями.

Уже через два месяца Сен-Жюст становится известен всему Конвенту. Это сделала его речь на процессе короля.

Судить ли короля? И если да, то какой суд должен вести дело? Обычный или какой-нибудь чрезвычайный, который был организован в августе, чтобы судить немногих уцелевших при штурме Тюильри швейцарцев, или, наконец, сам Конвент?

На первый вопрос «судить ли?» многие в Конвенте отвечали: нет. Закон этого не предусматривает. Согласно конституции, высшее наказание для монарха в случае государственной измены и т. п. — его низложение, а оно уже состоялось. Вопрос исчерпан.

Противоположную точку зрения очень четко и последовательно выразил впервые появившийся на трибуне, но сразу оставивший о себе грозное впечатление Сен-Жюст. Речь его направлена, собственно говоря, не столько против короля Людовика XVI («гражданина Капета», как стали говорить в те дни), сколько против монархии как таковой.

«Короля надо судить как врага, нам предстоит не столько судить его, сколько поразить… Это была бы поистине претензия тирана — требовать, чтобы его судили на основании тех законов, которые попраны им же самим!.. Судить короля как гражданина! Эта мысль изумит беспристрастное потомство. Судить — значит применять закон. Какое же юридическое отношение возможно между человечеством и королями?.. Встанет когда-нибудь сильный духом и скажет, что короля надо судить не за особые проступки, а за то преступление, что он был королем! (Через полтора года, 9 термидора II года Республики, в критический момент депутат Луше сформулирует обвинение так же: „Достаточно того, что Робеспьер был властителем: на этом основании я требую его ареста“)… Народ! Если король будет оправдан, помни, что мы недостойны более твоего доверия; ты можешь тогда обвинить нас в измене!»

«Невозможно царствовать и не быть виновным». Суд должен быть скорым, и приговор может быть только один, ибо «этот человек должен либо царствовать, либо умереть».

Конечно, возразить Сен-Жюсту было бы нетрудно. Согласно выдвинутому им принципу, не следует судить никого: всякий вор или убийца попирает законы, и потому надо не судить, а применять, как было сформулировано позже, «меру общественной защиты».

В нормальном обществе такой контраргумент «от абсурда», вероятно, был бы достаточным. Но во Франции 1792 года подобная идея вовсе не казалась абсурдной. Конвент принял решение, что судить короля будет именно он[29]. Речь Сен-Жюста произвела сильнейшее впечатление, сразу выдвинув 25-летнего мальчишку в число тех депутатов, с которыми необходимо считаться.

Сен-Жюст приходит в Конвент со словом «смерть», и оно, это слово, отныне будет постоянно его сопровождать. В его речи нет ссылок ни на какой закон; отныне главным и почти единственным законом для Сен-Жюста является Благо Республики, а если законы не позволяют обеспечить единственно верное решение — тем хуже для законов.

Не меньшее впечатление произвела и вторая речь Сен-Жюста — по вопросу о мере наказания. Тут важное значение имел вопрос об обращении к народу, на этом настаивали стремившиеся спасти короля жирондисты.

Сен-Жюст возражает им, противопоставляя короля народу. Он доказывает (или, говоря точнее, пытается доказать), что любое действие монарха направлено против народа. Следовательно, «быть милостивым по отношению к королям значит быть жестоким по отношению к народу»; если б депутаты допустили обращение к народу — тем самым они бы, по логике Сен-Жюста, сказали народу: «Сомнительно, чтобы твой убийца был виновен».

Конечно, это демагогия. Но демагогия сильная и по тем временам — очень убедительная.

Впрочем, не надо думать, что все речи Сен-Жюста относились к казням. Нет, конечно. К примеру, одной из лучших речей Сен-Жюста (произнесенной примерно тогда же) считают речь о продовольствии.

Тема вроде бы скучная, но более чем актуальная: Франция в состоянии разрухи, ей грозит голод. «Уверяю вас, — говорит Сен-Жюст коллегам, — что свобода не установится, если окажется возможным поднять обездоленных против нового порядка вещей… История не видела сытых бунтовщиков, голод — вот причина мятежей и беспорядков». Несколько позже Конвент, по предложению Сен-Жюста, принимает декрет, запрещающий под страхом смертной казни вывоз зерна за границу, но в то же время гарантирующий полную свободу торговли зерном в пределах страны[30].

В декабре 1792 года Сен-Жюст избирается на месяц председателем якобинского клуба. Месяцем раньше, в ноябре якобинцы избирают Сен-Жюста членом «альтернативной» комиссии по выработке конституции (основную комиссию по ее выработке составил, конечно, Конвент, и в нее Сен-Жюст пока что включен не был. Через две недели, при обновлении комиссии, он уже избран ее секретарем, председателем был Бертран Барер, позже коллега Сен-Жюста в Комитете общественного спасения).

Через полгода, в начале июня 1793 года, после победы монтаньяров над жирондистами, Сен-Жюст становится членом Комитета общественного спасения.

Еще в апреле 1793 года Конвент ликвидировал Комитет национальной обороны и вместо него создал Комитет общественного спасения, который довольно скоро стал фактическим правительством Республики. Теоретически считалось, что состав Комитета должен постоянно меняться («проводить ротацию»), но в критический год — с лета 1793-го до лета 1794 года — о ротации все как-то забыли, и не без причин: слишком острой была необходимость в активно действующей власти. И Комитет сосредоточил в своих руках такую власть, какая и не снилась ни одному из французских королей, включая и «короля-солнце» Людовика XIV.

Поначалу лидером Комитета был Дантон, но летом 1793 года Дантон как-то выдохся. Он выходит по собственному желанию из Комитета, зато в него включают Робеспьера. Сен-Жюст — один из 12 его членов, он возглавляет в Комитете ключевую комиссию по национальной обороне. Сверх того, он работает в Конституционной комиссии, уже не «альтернативной», а основной; однако окончательный проект конституции готовит другой член Комитета, Эро де Сешелль. Он же и представляет в том же июне 1793-го проект монтаньярской конституции Конвенту. Сен-Жюст задет: он сам претендовал на эту честь.

Комитет работает днем и ночью, за год им издано около 10 тысяч постановлений. Из них подпись Сен-Жюста стоит примерно на 400. Немного, особенно если учесть, что под мало-мальски серьезными постановлениями стояло не менее трех подписей, а под самыми важными — и больше: например, под декретом об аресте Дантона стоит 17 подписей членов Комитета общественного спасения и членов Комитета общественной безопасности.

Зато Сен-Жюст был автором целого ряда программных докладов от имени Комитета, здесь прежде всего надо назвать три «убийственных» доклада по делам жирондистов (лето 1793-го), эбертистов и дантонистов (оба — весна 1794 года); во всех случаях принципиальные решения, конечно, принимал Комитет как целое, но роль докладчика невозможно недооценивать.

Кроме всего этого, надо учитывать, что Сен-Жюст значительную часть этого критического II года Республики (1793–1794 года) провел в командировках как комиссар Конвента.