Песня о Хочбаре

Начнем с краткой историко-лингвистической характеристики памятника. Песня эта, пожалуй, чуть ли не самая знаменитая в дагестанском фольклоре. Известно несколько десятков ее аварских версий, даргинские и лакские варианты. В начале 60-х годов XIX века ее впервые записал и ввел в научный оборот известный кавказовед барон П.К. Услар. В 1868 году был издан его прозаический перевод песни о Хочбаре с аварского на русский язык. Еще раз ее текст с комментариями Услара был напечатан в посмертном издании его исследования по аварскому языку [484] . Высокую оценку художественным достоинствам песни дал Л.Н. Толстой, познакомившийся с записями Услара во время работы над «Хаджи-Муратом» [485] . С тех пор песню о Хочбаре не переставали записывать и публиковать как в русских переводах, так и в аварском оригинале. Сегодня она входит в каждую хрестоматию народных песен Дагестана. Ее аварский текст изучается в шестом классе средней школы в аварских районах Дагестана, так же как, скажем, в русских школах «Слово о полку Игореве». Неплохой поэтический перевод песни на русский язык сделан уже в советское время крупным дагестанским писателем и переводчиком Эффенди Капиевым. [486]

Несмотря на все достоинства перевода Э. Капиева, он совершенно не годится для научного анализа памятника. Дело в том, что Капиев дополнил усларовский текст деталями из более поздних аварских версий песни, а также ее даргинского и лакского вариантов, основываясь на записях, сделанных им в Нагорном Дагестане в 1915—1934 годах. По справедливому замечанию дагестанского фольклориста А.А. Ахлакова, перед нами не столько перевод, сколько «сводная литературная» версия [487] . Аварский оригинал песни отличается от перевода Капиева по содержанию, форме и даже по объему. В переводе Капиева песня о Хочбаре занимает 158 строк, а в оригинале – только 67, перевод более чем вдвое превышает оригинал! [488] Капиев вводит в песню связки между эпизодами. От этого пропадает энергия оригинала, стиль становится слишком вялым. Краткость и очарование аварской песни в этом переводе пропали. Есть отличия в составе действующих лиц: у Капиева гидатлинец заменен на мать Хочбара, нет хунзахского кади, введены жена Хочбара, ханские нукер ы, женщины и старики Хунзаха. В переводе исчезает граничащая с нищетой бедность горцев Хунзаха и Гидатля. Вместо этого переводчик щедро рассыпает перед читателем богатства Востока.

Эти соображения заставили меня взяться за новый прозаический перевод песни. Из множества аварских вариантов я выбрал не самую древнюю (усларовскую), а наиболее популярную версию последней трети XIX века [489] . В отличие от Капиева и Услара я отказался от включения в перевод отсутствующих в оригинале связок-описаний, поясняющих развитие действия. Это позволило дать наиболее адекватное прочтение памятника. Подробный комментарий и разбор сюжета читатель найдет в следующих разделах статьи.

Песня о Хочбаре служит ярким примером исторического фольклора аварцев. Исполняли ее на общеаварском койне (авар. болмацIцI ), в основу которого был положен язык общества ( бо ) Хунзахского плато. Как и другие героические песни, она имеет 11-сложную строку с цезурой посредине, близкую к арабскому размеру басит [490] . Поражает обилие диалогов в песне. Все важнейшие сюжетные узлы переданы в диалогах. Судя по рассказам очевидцев, записанным в середине ХХ века, аварцы любили петь героические песни дуэтом под аккомпанемент трехструнного пандур а или чаган ы. Мелодии исполнялись в очень быстром ритме, близком к плясовому [491] . Столь же стремительно разворачивается действие песни.

Центральная тема песни – власть и насилие среди горцев-мусульман Аварии. По содержанию она смыкается с перечисленными выше жанрами, повествующими о военных предводителях и абреках, но при этом возникла раньше и просуществовала дольше и тех и других. На это указывает ее содержание. В ней нет ни похода на врага, ни приготовлений к нему, составляющих основу любой песни о набегах. Еще дальше от нее песни о «подвигах» отдельных реальных абреков начала XX столетия. Сюжет песни не трафаретен, но ее структура и художественные приемы в целом типичны для местного героического фольклора, к которому относятся и два отмеченных выше жанра. Кроме диалогичности, сюда нужно отнести отсутствие зачина, обращение героя в начале песни к другу (по другой версии – к матери) за советом, гибель героя в конце песни, резкие переходы от героики к хвастовству и ругательствам, характерные эпитеты (например, «короткоухий волк»), рассказ от первого лица, употребление кратких форм прилагательных в роли постоянных эпитетов, замена личных форм глаголов причастиями прошедшего времени [492] , что в аварском языке придает повествованию оттенок уверенности, убежденности в своей правоте.

Обратимся сначала к тексту самой песни:

1. Приходит письмо от Хунзахского хана:

– «В Хунзах приезжай, Гидатлинский Хочбар,

Старики собрались, старшины (чIухIби) собрались,

Сход (руккел) проведем у входа в мечеть».

5. – «Не езди в Хунзах, Хочбар!

[Там] ты встретишь сирот тобой убитых отцов,

[Там] ты встретишь вдов тобой убитых мужей».

8. – «Не говори таких слов, гидатлинец!

Иначе подумают, что я, верно, испугался какого-то хана».

10. Взяв быка на убой для верховного хана,

Набросив быку на рога саван,

Хочбар отправился наверх в Хунзах.

13. Когда я подъехал к «Белым плитам», [493]

Я услышал, как кричит хунзахский глашатай (магъуш):

– «У кого есть ишак, вези [дрова] на ишаке!

У кого нет ишака, тащи [дрова] в охапке!

Разожжем костер, чтобы сжечь Хочбара!»

18. – «Ас-салам алейкум, хунзахский кади»,

– «Ва алейкум салам, Гидатлинский Хочбар,

Ты ведь не встречал Муртузали,

Его [шашки] Зу-л-Факар при тебя нет,

Как же ты осмелился приехать, Гидатлинский Хочбар?»

23. – «Муртузали – мой отец,

[Его] Зу-л-Факар – у меня в руке,

Почему бы мне не приехать, коли меня звали?»

26. – «Пойдем-ка, Хочбар, на [гумно] ТIадгьоцIабахъе, [494]

Устроим веселый пир с песнями и плясками».

28. Оттуда пошли они на ТIадгьоцIабахъе.

[Видят], посреди гумна большой костер [горит],

Вокруг огня сидят юноши-[хунзахцы].

31. – «Спой-ка песню, Хочбар, ударяя в бубен (жергъен),

Очень хочется послушать, как ты поешь, ударяя в бубен.

Поиграй, Хочбар, на чагане из липы,

Очень хочется послушать твою игру на чагане».

35. – «Ей-Богу, я спою [вам] песню,

Если развяжут руки, чтобы бить в бубен.

Ей-Богу, я сыграю [вам] на чагане из липы,

Если развяжут ноги, чтобы поставить их на чагану».

39. Развязали [ему] руки, чтобы бить в бубен,

Развязали [ему] ноги, чтобы поставить их на чагану.

41. – «С этих гор, вот тут вздымающихся снизу вверх,

Кто, опустошив их, угнал овец?

Из тех загонов для скота, вон там внизу,

Кто увел быков, так что [теперь там] растет одна трава?

За гору холеных гнедых коней

Кто угнал? – Хочбар.

На уммахановой рыжей кляче

Я прокатился в Тифлис и обратно.

Шелковую нательную рубашку (гурде) жены Умма-хана

Я стащил с верху той вон башни,

Разодрав ее [на части], разделил [ее] в Гидатлинском союзе (бо),

Раздарил [ее] на свадебные подарки келебцам».

53. Рассказав так о своих подвигах,

[Обоих] сыновей хана, ползавших [там] на коленках,

[Схватив и] засунув их себе под мышки,

Хочбар прыгнул в середину костра.

57. – «Ради Бога, Гидатлинский Хочбар,

Выйди с этой [стороны] Тало [495] , выйди оттуда!

Не дай сгореть двум мальчикам из дворца!»

60. – «Что вы плачете, нуцал ята,

Ведь и плоть Гидатлинского Хочбара жарится с вами!

Что вы стонете, осиротевшие ягнята,

Ведь и усы Гидатлинского Хочбара палятся с вами!»

64. – «Скажите моей матери, пусть не рыдает,

Не напрасно погиб короткоухий волк!

Скажите родным, пусть не стонут,

Не сломили того, у кого повадки волка!»