Геоглобалистика и коммунизм Выступление на семинаре Н.Н. Моисеева «Россия и XXI век»

Здесь высказана очень ценная мысль о том, что возникает единый планетарный интеллект. Но не упрощается ли модель его становления? Ведь интеллекты построены достаточно сложно. И их синтез — это задача «существенно нелинейная». Я поясню. Когнитивные системы содержат в себе собственно рецепторные операторы, то есть средства восприятия информации, потом — операторы первичной переработки этой информации, потом — буферные фильтры, своего рода «сепараторы» и отстойники, и, наконец, то, что называется долговременным (и сверхдолговременным) хранилищем информации (ДВХ, СДВХ). То есть пространство формирования и хранения языковых и метаязыковых кодов, символов и «семантологем».

И что же мы понимаем под интеграцией планетарного интеллекта? Проще всего соединить рецепторные слои. Это фактически уже произошло! Ну еще чуть-чуть электроники, оптики, сверхбыстрых средств связи, еще немного усилий по совершенстованию систем приема и передачи информации, и мы соединимся, так сказать, на «нулевом уровне».

Дальше возникает проблема «первого уровня». Здесь встает вопрос о носителях, о системах первичной фиксации и обработки информации. Такие системы состыковываются с гораздо большим трудом, они существенно рассинхронизованы в разных культурно-цивилизационных типах.

Еще сильнее отличаются структуры «второго уровня», структуры буферные — координирующие, оценивающие, транслирующие, накапливающие и фильтрующие операторы. Быстро их ни за что не унифицируешь. Кстати, все системы «накопителей» и «фильтров» (равно как и системы «трансляторов» и т. п.) различны не только для отдельных наций или цивилизаций, а иногда и для гораздо менее мощных групп. Известны эксперименты, когда несколько групп, обладающих одними и теми же средствами сбора и обработки первичной информации, принципиально по-разному (качественно иначе!) воспринимают и интерпретируют информацию в связи с различием в системе «фильтров» и «накопителей».

И наконец, операторы «третьего уровня», формирующие и регулирующие процессы в «интеллоядрах», в долговременных хранилищах (ДВХ, СДВХ и т. д.). Унификация этих структур на «межцивилизационном» уровне почти невозможна. Или, по крайней мере, требует иного количества времени и иных «технологий».

Я предвижу, что при формировании планетарного интеллекта может начаться «вертикально прогрессирующая рассинхронизация». То есть верхние рецепторные слои легко состыкуются. Но уже на малых глубинах, уже при состыковке «носителей» будет иметь место пока что как бы слабая квазилинейная десинхронизация, а дальше… Дальше на больших, так сказать, глубинах начнется нелинейная десинхронизация, граничащая с принципиальной несовместимостью и рассогласованностью ментальных матриц и символических кодов, хранимых в ДВХ и СДВХ. Смыкание рецепторов на поверхности — при разрыве их на глубине — может привести к когнитивному коллапсу, то есть к процессу, прямо обратному тому, на который рассчитывают «интеграторы». Надо помнить, что Богом быть — действительно страшно трудно.

Я обращаю здесь внимание на то, что если мы не найдем способов построения переходников между ДВХ, то есть того, что я называю многомодальным человечеством, цивилизация погибнет. Потому что универсальное и унифицированное человечество невозможно, возможно лишь многомерное и многомодальное, но при этом единое. Конечно же, оно должно быть единым.

Ключевой вопрос: возможно ли создание многомодального человечества? И что в этом вопросе должно осуществляться путем конструирования (поскольку у нас мало времени), а что может быть включено из органики? Главное — не воспринимать человеческий интеллект как кубик, который можно составить с другим кубиком. Все гораздо сложнее. Еще раз повторяю: если интеллекты начнут «сращиваться» неравномерно, то это неизмеримо хуже, чем неверное сращивание при костном переломе. Ибо это грозит асимметричной мутацией.

И здесь встает вопрос об истинной природе глобального кризиса. Мы констатируем, что есть пределы роста, но не говорим главного — что речь идет о пределах экстенсивного роста, о пределах линейного (!) наращивания технологий при «почти блокировании» подлинных инноваций. Тот тип сциентической науки, или науки аристотелевского типа, который ответствен за этот кризис, исчерпал себя. Ибо этот тип знания связан только с линейным и экстенсивным наращиванием. В нем заложена линейность когнитивных операторов, линейные принципы гибридизаций и отборов и… И еще много чего! Исчерпал себя и тот способ переработки информации, и тот способ собирания знаний, и тот способ мышления. Пока не произойдут интеллектуальная и духовная революции — вместе и согласованно, — ничего не изменится.

В связи с этим я хочу сказать и о социализме, и о коммунизме, которые сегодня всем надоели, но скоро опять станут притягательными. Для людей моей школы (читавших Богданова очень внимательно) социализм, как я уже говорил, — это способ такой «состыковки» культуры и технологии, при котором культура доминирует над технологией, а не технология над культурой. В этом смысле упрекать социализм в его немобильности по меньшей мере наивно.

Ибо вопрос шел о самом типе движения, а не о скорости. Да и чем измеряется скорость? Это ведь далеко не ньютоновская система, это гораздо более сложный процесс.

Если культура доминирует над технологией, то, конечно, технология начинает развиваться медленнее — в «экстенсивных» метриках (!). Но что мы будем иметь на стыках фаз в этом случае, так сказать, между этапами? Ведь это принципиально важный вопрос! Отвечаю: мы будем иметь иную гладкость процесса. И ведь мы-то видим, что при социализме какие-то знания развивались гораздо медленнее (в том числе знания экстенсивные, связанные с темповыми линейными интеллонакопителями), а какие-то знания (интенсивные!) развивались стремительно. И система не мешала их развитию. Я имею в виду фундаментальную науку и… В общем, многое. Вот докладчик говорил в самом начале, что мы все-таки представляли одно из самых образованных обществ мира. Как это увязать с кажущимся окостенением и столь же кажущимся снятием разнообразия?

А вот в том-то весь вопрос и был, что попытка выстроить доминирование культуры над технологией, конечно, связана с ущербом для экстенсивных технологий, технологий, так сказать, «группы Э». Но никто не сказал, что опыт этого замедления «Э-технологий» не будет еще и через 20–30 лет бесценным для всего человечества. Ибо, скорее всего, придется их тормозить где-то с 2050 по 2090 годы. И тут решаться все будет исходя из потенциала интенсивных технологий иного типа — назовем их «И-технология-ми».

Знаю, что ломаю стереотипы, говоря об «интенсивности» социализма, тогда как все кричат именно о его экстенсивности. Но я-то под интенсивностью понимаю, так сказать, «производство тонких вещей», или ноосферное производство, а не производство товаров. Товар всегда экстенсивен.

И наконец, последнее. После 2090 года — что делать? Ведь нельзя же просто затягивать агонию. Дальше что? В этом смысле социализм — это «всегда неустойчивая система». И социализм будет терпеть ускоряющиеся циклические кризисы, даже возникая вновь (а в том, что он будет возникать, я уверен). До какого момента будет сохраняться такая квазиустойчивость (или квазинеустойчивость — не знаю, как это лучше назвать)? До того момента, пока не изменится сам тип научности, потому что нельзя по горизонтали устойчиво связать культуру и технологию с доминированием культуры. Можно только создать вертикальный вектор в обеих связываемых «системах» и дождаться какого-то их сращивания на другом вертикальном уровне.

Иными словами, вновь возникает вопрос, могут ли войти ценности в науку и на каких основаниях? Возможен ли новый тип научности, связанный с этими ценностями? Возникнут ли на этой основе сверхтехнологии (S-технологии)? Возможно ли преодоление экологического кризиса иначе как через S-технологии? Вот где (и вот как) вновь высвечивается проблема коммунизма! Коммунизма как прорыва в новое интеллосоциальное качество. Коммунизма как попытки создания S-технологий. Поппер это прекрасно уловил! Задача состоит именно в создании нового типа научности, связанного с включением в науку ценностей. Но я, в отличие от Поппера, говорю о наличии этой проблемы не со знаком минус, а со знаком плюс. Ибо интенсивное развитие человечества невозможно без S-технологий, а их построение, в свою очередь, возможно только на фундаменте нового типа научности. Вопрос не в том, как регулировать потребление, а в том, как прорываться в новое качество. Где действительно возможен прорыв? Вот в чем вопрос! Где мы должны погасить скорость научно-технического развития (и — как?), а где — развить высокую скорость, но уже совсем в другом направлении? По крайней мере, коммунизм задавался этими вопросами. А никаких иных поисков, адекватных масштабу проблемы, я не вижу. Место коммунизма ничем не занято. Налицо дефицит макромоделей и, главное, макроидей. Поэтому сейчас (и особенно в той ситуации, в которой мы живем!) для людей интеллекта существует особое основание к тому, чтобы не сбрасывать со счетов все, связанное с коммунизмом. В противном случае мы постоянно будем отбрасывать единственно возможный путь решения нашей суперпроблемы и заниматься поиском чего-то очень-очень пристойного и респектабельного, но столь же бесплодного.

Когда мне тычут в нос тем, что Запад развивался и интенсивно, и быстро, я просто развожу руками. Как объяснить идеологам потребления, что интенсивное техноразвитие в парадигме комфорта — это и есть рафинированная экстенсивность, основанная на инфляции издержек? Плата за техноразвитие культурой, скорость, достигнутая за счет приспособления культурного ядра к технологическим необходимостям, — это гиперинфляция, концентрированное выражение философии и идеологии «Э-технологий» и «Э-технологов».

Гонка вооружений и гонка комфорта одинаково «Э-технологичны». «Не на уровне!», «отстаем!», «проигрываем гонку!» Но не содержит ли в себе эта нескоростность шанс на другой тип движения, более удовлетворяющий граничным условиям новой эпохи?

Какой мерой измеряется скорость движения, то есть то, что определяет, проигрываем мы или не проигрываем, насколько проигрываем, отстаем или не отстаем, насколько отстаем и т. д.? Этот вопрос о мере совсем не так прост, как кажется. В математике существует понятие «метрики» — способа определения расстояния между двумя точками в пространстве с большим, а иногда и бесконечным количеством переменных.

Предположим, что мы имеем дело с пространством R₃, то есть пространством, где метрика задается так, как в нашем обычном пространстве. Есть точка с одними координатами, есть точка с другими. Квадрат расстояния между точками — это сумма разностей между соответствующими координатами, возведенными в квадрат. Именно так мы определяем расстояние между двумя точками в пространстве из двух или трех переменных. Но так же можно определять метрику (то есть расстояние между точками или функциями) в пространстве любой размерности, вплоть до бесконечного. Итак, пусть метрика называется L₂. И пусть расстояние между эффектом (функция Э) и издержками (функция И) определяется по принципу L₂. В математике это расстояние (или разница между рассматриваемыми функциями) записывается так:

|| Э — И || L₂

Как обычно определяется оптимальность? Ищется, где именно разница между Э и И достигает максимума и говорится: «Вот это и есть оптимум!»

Чаще всего это так, но это не всегда так. Иногда увеличение эффекта не окупается соответствующим увеличением издержек. Иногда цена С_Э (весовой коэффициент эффекта) одна, а цена С_И (весовой коэффициент издержек) — другая. Итак, возможна и такая формула оптимальности:

max || С_Э ? Э — С_И ? И || L₂ ? opt

А возможны и другие варианты. Когда достижение определенного уровня издержек, например, уровня И_КР, не окупается никакими эффектами. Тогда формула оптимальности — это максимум разницы между эффектом и издержками, вплоть до достижения издержками уровня И_КР:

{max || Э — И || L₂ ? opt

{И < И_КР

Мало ли еще вариантов? У вас работоспособность повышается с ростом температуры тела (пример, конечно, условный), но при повышении температуры тела выше 41 градуса наступает смерть. Или — у вас работоспособность повышается с ростом температуры тела, но с ростом температуры тела нелинейно нарастает риск тех или иных опасных заболеваний.

Приведу еще один пример, говорящий о разнице интенсивного и экстенсивного. Что лучше: одна крупная инновация с эффектом 100Э или 100 мелких инноваций, каждая из которых имеет эффект Э? Тут все зависит от многих обстоятельств. Например, от того, как ведут себя издержки. Если издержки — это культурная травма, связанная с инновацией как таковой и не зависящая от ее эффективности, то 100 мелких инноваций, дающие тот же эффект, что и одна крупная, дадут в 100 раз больше издержек. А если мелкие инновации не травмируют, а крупная травмирует, то 100 мелких инноваций не дадут рассматриваемых издержек вообще, а одна крупная даст.

Я лишь «размял» некую неочевидную проблематику для того, чтобы обычное, кажущееся очевидным, понимание оптимальности (а также скорости, отставания и всего прочего) было лишено ложно приписываемого ему статуса абсолютного и самоочевидного. Статуса оптимальности, не зависящей ни от чего на свете — ни от метрики, ни от критериев. Нет такой абсолютной и самоочевидной оптимальности для ученого. Для обывателя она есть, а для ученого ее нет. Оговорив это общее обстоятельство, я могу, с оглядкой на оное, обсуждать интересующую нас перестройку.

Перестройка, я согласен с этим, началась где-то… ну, по-настоящему в 1947 году. Она началась точным осознанием того, что, конечно, можно дойти до Бискайского залива, и даже очень просто, но вот «проклятые» ученые навыдумывали всяких «ядерных гадостей», и теперь надо уживаться вдвоем под одной крышей. С этого момента началась отработка новых технологий строительства мировой власти. В общем, думали, думали… К 1956 году в целом «додумались»… потом «уточнилось кое-что» примерно к концу семидесятых годов. И выяснилось, что уж если проводить перестройку, то, конечно, путем резкого повышения нестабильности на геополитическом уровне (!). И после этого — радикальное преобразование всех Систем.

Поэтому, в сущности, я думаю, что аппарат был не так глуп, не так прост, как говорил Никита Николаевич, что он не потерял управления процессами и сегодня имеет гораздо более масштабные цели в этом процессе, чем это может представляться на первый взгляд. Но это моя гипотеза.