Самолет садится по техническим причинам

Самолет садится по техническим причинам

Любовь Дмитриевна вошла в комнату со сковородкой, на которой с шипением плавилась глазунья, поставила сковородку на стол и только тут увидела зеленовато поблескивающую поллитровку.

— Опять? — серого спросила она сына. Валерий с Анатолием сидели на диване, шептались.

— Поговорить надо, — бросил Валерий.

— А без водки нельзя?

— Сегодня нельзя. — Валерий встал, забренчал в шкафу рюмками.

— Да, Толя, — обернулась Любовь Дмитриевна, — совсем было запамятовала. Помните, вы говорили, что вам позвонить товарищ должен, у которого телефон меняли? Так он звонил позавчера. Куда же я эту бумажку сунула? — Она рылась в сумочке…

С тонким звоном ударилась об пол рюмка. Любовь Дмитриевна обернулась, сын стоял бледный, не отрывая взгляда от Анатолия.

— Ничего, — хрипло сказал Прохоров, — посуду бить на счастье… Так какой же номер телефона теперь у моего приятеля?

— Вот, нашла. — Любовь Дмитриевна протянула Анатолию клочок бумаги.

— К 9-18-40, — вслух прочитал Прохоров.

Теперь Анатолию все стало ясно. «Парфюмерная дама» — это пробный шар. Перед тем как начать с ним работу, решили проверить, стоит ли начинать. Видно, поняли наконец, что стоит, с этого дня начинается главное…

Он позвонил из автомата.

— Алло? — вопросительно спросил немолодой мужской голос.

— Говорит Николай. — Анатолий сглотнул слюну. — Вы звонили, оставили свой телефон.

— Да, да. — И после паузы: — Что вы хотите?

— Я хотел бы встретиться с вами. Вы можете подойти к памятнику Пушкина через пятнадцать минут?

— Да. Могу.

— О’кэй! — ответил Прохоров. Английским словечком невольно хотел расположить к себе, польстить новому знакомому.

— Будьте здоровы, — сухо парировал синьор Марио.

…Уже не было времени путать следы и перепроверяться: опаздывал. Гоцци ждал его. Он оказался полным, подвижным брюнетом, в очках с тонкой золотой оправой.

— Добрый день. — Прохоров улыбнулся. — Рад познакомиться. — Он протянул было руку, но Гоцци взглянул так, что вся непринужденность Анатолия мигом испарилась.

— Пройдемте немного, — предложил Гоцци. Пошли мимо фонтана к кинотеатру «Россия».

— Открытка у вас с собой? — тихо спросил Прохоров, стараясь подделаться под строгую деловитость своего собеседника.

— Какая открытка? — Цепкий взгляд скользнул по лицу Анатолия.

— Я передал одному из ваших друзей половину почтовой открытки для связи.

— Вы грубо работаете, Николай. Никакой открытки у меня нет, никаких «друзей» я не знаю.

Прохоров задумался на секунду.

— Хорошо. У меня все с собой. Как вам удобнее передать? Мне кажется, за нами не следят…

— Меня не интересует ни то, что вам кажется, ни, тем более, то, что вы собираетесь мне передать. Я не уполномочен ничего у вас брать. Всякая связь должна быть бесконтактной. Пора знать, что в КГБ работают не пионеры.

— Я думал об этом, — перебил Анатолий, — можно купить багажный ящик на вокзале. Он запирается на замок с шифром.

— Хорошо. Это удобно. Выберите вокзал помноголюднее. Номер секции и ящика сообщите мне по телефону, только осторожнее, разумеется. А сейчас прощайте. — И он легко толкнул стеклянную дверь касс кинотеатра и на глазах у Анатолия растаял в толпе людей…

Новый знакомый не понравился Прохорову. «Разговаривает так, словно я у него на службе, — подумал он, — впрочем, так оно и есть… Но что делать, я не волен выбирать себе друзей. Хорошо, что хоть такие есть… Но почему он не предъявил условной открытки? Может быть, этот тип вовсе не от Склайтона? Но тогда откуда он знает телефон и Любовь Дмитриевну? Ведь, кроме меня самого и Склайтона, об этом договоре никто не знает. Шаболин не в счет. Он у меня в руках… Все это так, но не мешало бы при случае проверить очкастого».

На Казанском вокзале в зале № 2 он арендовал багажный ящик. Секция 24, дверца № 242. Положил коробку конфет «Колос». Под конфетами, под тонким пергаментом — письмо. В письме все, что имел, и код на будущую связь. Надежно, незаметно, все чисто — дальше некуда. Он немного успокоился.

В тот же вечер позвонил в «Минск»:

— Добрый вечер, это Николай.

— Да, я слушаю вас.

— Я уезжаю с Казанского вокзала в 24 часа, поезд 242, место 21 и 22. 21 и 22 вместе, вы понимаете?

— Да, я понимаю.

— Вы приедете меня проводить?

— Не беспокойтесь. Если я не смогу, я попрошу проводить вас одного знакомого. Когда я улечу, он будет вас навещать.

— А когда вы летите?

— Завтра из Шереметьева.

— А куда?

— В Париж. Но меня провожать не надо.

— А как зовут вашего знакомого?

— О, пусть это будет маленький сюрприз. — В трубке послышался смех. — Желаю вам всего хорошего.

Ровным строем пошли гудки…

«Играют в прятки, — думал Прохоров, — что еще за знакомый? И почему его не надо провожать? Значит, он не хочет, чтобы я был на аэродроме. Почему? Надо съездить…»

На следующий день он отправился в Шереметьево за два часа до отлета парижского рейса. Пил черный кофе, осматривал аэровокзал. Новый его знакомый приехал на такси. Короткие формальности у окошка. Вот он подходит к пограничнику, протягивает паспорт…

«А вдруг его сейчас сцапают», — мелькнуло в голове Анатолия. Пограничник рассматривает документы. Улыбнулся. Вернул. Иностранец зашагал к самолету. Анатолий, прыгая со ступеньки на ступеньку, помчался наверх, на террасу, откуда было видно все поле аэродрома. Он видел, как очкастый сел в маленький кар, похожий на вагончик детской железной дороги. Вагончик тронулся, пополз к самолету. Вот он поднимается по трапу, вошел… Прохоров стоял, долго не спуская глаз с овальной дверцы «ИЛа». Наконец дверца захлопнулась, трап отъехал. Он ушел с террасы, когда лайнер, окончив свой разбег, тяжело оторвался и, задирая вверх нос, потянул к облакам…

— Где садится парижский самолет? — спросил он хорошенькую девушку в серой форме ГВФ.

— Парижский?! О, у него нет посадок. Теперь он приземлится только в Ле-Бурже. — Девушка ослепительно улыбнулась.

— Хочешь посмотреть, как шпионы работают с тайниками? — спросил Рощин, стараясь не улыбаться при виде восторженного согласия, написанного на моем лице. — Поехали.

Машина остановилась у подъезда гостиницы «Ленинградская».

— Смотри, через пять минут из гостиницы выйдет один тип. Запомни его, посмотришь потом, как он будет работать, — сообщил Рощин.

«Тип» появился ровно через пять минут. Молодой, идеально причесанный человек, в роговых очках. Отличный костюм. Отличная фигура. Он шел, не торопясь, покачивая портфелем в руке. Подошел к ателье мод, долго рассматривал что-то в витрине.

— Что там на самом деле, он не видит, — комментировал Рощин, — смотрит в стекло. Витрина темнее, и в стекле отражается все, что делается за его спиной. Это он перепроверяется, смотрит, нет ли за ним «хвоста».

Наконец очкастый отошел от витрины, зашагал к Казанскому вокзалу.

— Успокоился, — сказал Рощин и, тронув за плечо шофера нашей «Волги», попросил: — К вокзалу, пожалуйста.

Пока петляли в невидимом лабиринте, созданном запрещающими и предписывающими знаками изощренного московского ОРУДа, Рощин наставлял меня:

— Войдешь в вокзал — сразу налево. Зал № 2. Справа по всей стенке ящики. Секция 24, ящик 242. Пойди посмотри, только осторожно, не глазей на него. Будем ждать тебя вон там, у перехода…

Молодой человек с портфелем шел чуть впереди меня. Свернул в зал № 2. Я задержался у газетного киоска. Купил журнал, пошел за ним. В зале много народу. Едят, сидят, читают, бегают ребятишки. Один мальчишка упустил шарик, и шарик поплыл вверх, к высоким сводам зала. Молодой человек уже открыл 242-й ящик, заглянул внутрь. Вытащил коробку конфет, положил в портфель. Долго возился, низко нагнувшись над потайным замком… Я вышел на площадь, сел в машину. Мы приехали к зданию ЦДКЖ, свернули направо, потом налево и остановились в конце маленькой пустынной улочки, по одну сторону которой громоздились железнодорожные склады.

— Вот смотри, сейчас он вынырнет из-за угла и пойдет по этой улочке, — сказал Рощин.

— А он не заметит нас? — спросил я.

Стюардесса парижского самолета вошла в салон.

— Товарищи, дамы и господа! По техническим причинам наш самолет сделает посадку в Риге. Вы можете погулять, только просьба не уходить далеко: мы вылетаем через десять минут.

Несколько пассажиров захотели немного размяться. Синьор Марио Гоцци тоже вышел на воздух. Он прошел к зданию аэропорта и, поравнявшись с «Волгой», стоявшей прямо на поле, сел в автомобиль. В тот же момент машина резко взяла с места.

— Устали, товарищ майор? — спросил сидевший рядом с шофером мужчина в форме капитана госбезопасности.

— Если откровенно, — улыбнулся «Марио Гоцци», — очень устал.

— Ну теперь отдохнете. И уже не в «Минске», а дома.

— А что, в номере 840 отеля «Минск» было очень неплохо, — засмеялся «Гоцци». — Там можно отдыхать. Вот Марио действительно отдых был испорчен. Он очень волновался, когда в связи с ремонтом его перевели в другой номер, пробовал еще раз звонить Красовским, но у Александра Ильича, к сожалению, сменился номер телефона…

Человек с портфелем быстро обернулся на углу и пошел прямо к нам. Рощин открыл заднюю дверцу «Волги». Человек с портфелем вскочил в нашу машину, сиял очки и, глубоко вздохнув, сказал:

— Все в порядке. Поехали.

Рощин обернулся ко мне.

— Знакомьтесь: капитан Покровский.

Капитан поправил английский галстук, улыбнулся, протянул руку:

— Женя. Мне о вас говорили. Ну, Саша, кажется, все чисто…

Рощин хохотал до слез.