Л. ГОЛЛАНД, А. БЕЛЯЕВ Послесловие к подвигу
Л. ГОЛЛАНД, А. БЕЛЯЕВ
Послесловие к подвигу
«Предатель», «фашистский холуй», «изменник». Эти слова стояли рядом с именем Василия Кочкина. Но те, кто знал Василия лично, всегда считали его патриотом, исполнившим свой долг до конца.
После упорной поисковой работы многих людей, после тщательного следствия, проведенного пермскими чекистами, доброе имя Кочкина восстановлено.
ОТ УРАЛА ДО ЗАПАДНОЙ ДВИНЫ
Иван Николаевич Кочкин, потомственный железнодорожник, гордился Георгиевскими крестами. Часто вспоминал свои солдатские годы, особенно, конечно, 17-й, когда был избран председателем ротного комитета 165-го пехотного Луцкого полка, членом солдатского полкового комитета, стоявшим за большевиков.
Не любил красивых слов, а просто всю жизнь был солдатом Отечества — и в революцию, и в мирные годы. Несуетлив, в разговоре сдержан. Сын Ивана Николаевича Василий во всем старался походить на отца.
Прямой, сосредоточенный взгляд, волевой подбородок — таким запомнили Василия Кочкина товарищи по учебе в Свердловском энерготехникуме. Внешность его точно соответствовала характеру. За что бы он ни брался, всегда добивался своего. Всерьез занялся спортом — и получил значок ГТО, что по тем временам было свидетельством немалого труда и упорства.
Окончив в 1932 году техникум, стал помощником диспетчера в «Уралэнерго». Серьезная работа пришлась как раз по нему. Прибавлялся опыт, рос авторитет. И сослуживцев не удивило, что в 1939 году Кочкину предложили ответственную самостоятельную должность — диспетчера новой Закамской электростанции в Перми.
Время было тревожное. Кем-то по ночам расстреливались гирлянды изоляторов, чья-то недобрая рука бросала поперек проводов проволоку — и подача электроэнергии в города и поселки прекращалась. Еще нет-нет да и падали подпиленные опоры линий электропередачи. Кочкину не раз приходилось выезжать на аварии вместе с работниками ОГПУ. Со многими из них он сдружился, о чем только они не переговорили в долгих поездках по проселкам.
Именно здесь, в Пермской области, Кочкин начал готовиться к тому делу, за которое потом отдал жизнь.
Здесь, на Закамской ТЭЦ, Кочкин получал уроки гражданственности — не менее важные, пожалуй, чем уроки отца. Здесь он увидел, как действуют враги, здесь нашел друзей.
5 марта 1940 года двадцатичетырехлетнего Василия Кочкина призвали в армию. А меньше чем через полтора года он вступил в открытый бой с врагом. Летом 1941 года родные получили его последнее письмо из-под Смоленска. Даже тогда, в тяжелые июльские дни, Василий писал спокойно и уверенно:
«3 июля 1941 года. Здравствуйте, папа, мама и Валя! Сегодня имею наконец возможность написать вам письмо и сообщить о своем существовании.
...Как, интересно, у вас там положение в связи с войной? К сожалению, сейчас пока не могу дать своего адреса, но когда таковой получите, то напишите все подробно: и кого призвали, и как с продуктами, с учебой Вали, вашим здоровьем и т. д. и т. п.
Нахожусь на Западном фронте. Бойцы и командиры настроены твердо: бить врага, чтобы он не поднялся больше никогда из своей могилы. Что противник имеет сейчас некоторые успехи, нас нисколько не смущает, т. к., сосредоточив 190 дивизий и двинув их внезапно на нашу территорию, безусловно можно рассчитывать на успех. Но как дерутся мужественно наши бойцы и командиры, показывающие чудеса и геройство: этого никогда не будет в фашистской армии!..
В общем, враг будет бит, и бит крепко, главное, чтобы тыл нас обеспечивал полностью. Мы знаем, за что воюем, и наше дело правое, весь цивилизованный мир на нашей стороне. Теперь разрешите пожелать вам здоровья и плодотворной работы, пожелайте мне успешного боя, чтобы остался живым и невредимым!..
Всех крепко целую, остаюсь в ожидании боя ваш сын и брат Василий».
И еще документ:
«Справка № ГУК/З/В-64705
Приказом Главного управления кадров № 0952 исключен из списков личного состава Красной Армии как без вести пропавший в августе 1941 года младший лейтенант Кочкин Василий Иванович.
Зам. начальника 3-го управления
генерал-майор танковых войск Исаев».
И лишь через двадцать лет в приказ была внесена поправка: «Младший лейтенант Кочкин Василий Иванович расстрелян немецкими оккупантами в г. Великие Луки».
Что же произошло в годы, разделяющие эти документы?
ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ
...Затихал бой. Июльские дни 41-го стали временем боевого крещения коммуниста Василия Кочкина — командира взвода 55-го отдельного дорожно-строительного батальона. Взводу была поручена задача: прикрыть отход основных сил наших войск на переправе через Западную Двину.
Продержались долго, гораздо дольше, чем требовал приказ. И не так далеко от станции Жижица до своих. Но выйти из боя взвод уже не мог. Артиллерия, танки, минометы, автоматчики сосредоточили огонь на оставшемся в тылу у немцев подразделении. Нелегкой ценой далась гитлеровцам победа над горсткой оборонявшихся.
Василия Кочкина, контуженного, подобрали местные жители, хоронившие убитых. Оставаться долго у хозяев, приютивших его, Кочкин не мог — надо было выходить к своим. И вот военная форма и документы закопаны в огороде, все готово к тому, чтобы ночью отправиться через фронт.
Недолгие сборы прерваны стуком в дверь. В дом вошел человек, которого ни хозяева, ни, тем более, Василий не знали.
По разговору, по ухваткам было видно, что незваный гость не привык ни с кем церемониться. И верно: Герман Киселев оказался матерым уголовником, выпущенным гитлеровцами из витебской тюрьмы.
Кочкин умел расположить к себе собеседника. И сейчас это умение ему пригодилось. Киселев, чувствуя себя в безопасности, разоткровенничался. Оказалось, что список его преступлений начал расти задолго до войны. Отца в свое время революция лишила пивоваренного заводика — и все разговоры в семье только и шли о том, долго ли продержится Советская власть. С виду добропорядочный совслужащий, Герман Киселев мечтал о тех днях, когда падут Советы и снова можно будет открыть «свое дело». Работая в торговле, он беззастенчиво запускал руку в государственный карман. Был разоблачен и в последние годы размышлял о своей горестной судьбе уже в тюрьме.
— Сейчас иду во Ржев, — закончил свой рассказ Киселев. — Там начальник полиции — мой знакомый. Уж мы с ним разберемся с теми, кто меня в тюрьму укатал. Говорят, не все они ушли. Заодно выясним, для чего их в оккупации оставили.
Еще в начале разговора Кочкин объяснил Киселеву, что тоже выпущен из тюрьмы, и, зная, что линию фронта лучше всего перейти в районе Сычевки, сказал, что направляется в этот населенный пункт.
— Нам по пути. Двигай со мной — не пропадешь. У меня документы — лучше не бывает.
Киселев вытащил новенький оккупационный паспорт и пропуск немецкого военного командования, обязывающий местные комендатуры помогать его владельцу.
«С такими бумагами действительно не пропадешь, — подумал Василий. — И фотографии нет. Когда же успел Киселев заслужить такое доверие у немцев?» А вслух сказал:
— Подождем, пока стемнеет. Днем на партизан нарвешься — и глазом моргнуть не успеешь.
Напоминание о партизанах умерило пыл бандита, торопившегося расправиться со «старыми знакомыми».
Кочкин думал: как быть? По тому, как торопился Киселев, Василий видел — этот колебаться не будет, прольет немало крови. Но с другой стороны — подходящая компания в тылу у немцев.
Как и ожидал Киселев, возмездие пришло. Но только не к тем, кто до войны остановил его злодеяния, а к нему самому. В нескольких километрах от станции они попали под бомбежку. Попутчик Кочкина был смертельно ранен. Так Василий стал — теперь уже до конца жизни — Германом Степановичем Киселевым.
...В сентябре 1941 года к коменданту Великих Лук майору Версту патруль ввел незнакомого человека. Он представился:
— Киселев. Вот мои документы.
— Специальность?
— Инженер-электрик, — ответил «Киселев».
— Отлично, — сказал комендант, изучая паспорт и пропуск. — Будете начальником городской электростанции.
При отступлении наших войск большинство промышленных и энергетических объектов было уничтожено. И сейчас, пытаясь наладить здесь хозяйство, немцы нуждались в местных преданных им кадрах, особенно — в инженерных. Именно таким человеком показался им Киселев.
Зверства фашистов на оккупированной территории, в том числе и в Великих Луках, описаны во многих книгах.
Один из свидетелей тех событий, военнопленный С. И. Серов, — впоследствии доктор медицинских наук, профессор Уральского НИИ курортологии и физиотерапии, — вспоминал, как их, врачей, ежедневно под конвоем водили в госпиталь для местных жителей мимо виселицы. И все время на ней появлялись новые трупы. Однажды встретили босых, подталкиваемых автоматчиками мужчину, женщину и ребенка. У каждого на груди была табличка: «Бандит». Семью вели на казнь...
Серов не раз встречался с Киселевым в горбольнице, где гитлеровцы организовали питание для тех, кто сотрудничал с ними. Виделись они и на квартире Завадской-Савельевой, где жил Киселев. Позже Сергей Иванович узнал, что хозяйка квартиры — участница революции и гражданской войны. А во время оккупации она, фармацевт по профессии, доставала медикаменты партизанам, подпольщикам. Не знал тогда Серов и того, что его партнер по шахматам директор электростанции Герман Киселев — руководитель подпольной группы.
По-разному ведут себя люди в трудных обстоятельствах. Война четко высветила истинный характер каждого. Именно тогда, в тяжелый час, по-настоящему проявил себя Василий Кочкин.
Сразу после назначения он, ставший теперь Киселевым, решительно взялся за работу. Навел идеальную чистоту в помещениях станции, чем еще больше расположил к себе аккуратистов немцев. А сам тем временем приглядывался к людям: на кого можно положиться в опасном деле?
Каждый неверный шаг грозил гибелью. И все-таки Киселев доверился слесарю Николаю Смирнову. Через него установил связь со многими молодыми патриотами. Вскоре в их подпольной организации стало около семидесяти человек. Начались боевые дела. То один, то другой район города погружался в полную темноту из-за очередной аварии на электростанции.
Николай Смирнов и Глеб Силин собрали из старых деталей радиоприемник и спрятали его за главным щитом станции. Подпольщики слушали сводки Совинформбюро, от руки переписывали их и опускали в почтовые ящики.
Для сбора платы за электроэнергию они ходили по домам и, словно между прочим, рассказывали жителям правду о войне. Так были развеяны фашистские россказни о падении Москвы и Ленинграда, о прекращении сопротивления Красной Армией, о восстаниях в стране.
Киселеву было поручено властями организовать на станции подзарядку аккумуляторов армейских машин. Подпольщики добавляли в электролит обрезки медной проволоки, соду. Через несколько дней эти аккумуляторы выходили из строя.
Гитлеровские автомашины для безопасности ездили почти исключительно колоннами и лишь по определенным дорогам. Это подсказало еще одну идею. Алексей Иванов наладил производство крошечных металлических «ежей», которые разбрасывались вдоль маршрутов немецких колонн. Движение автомобилей было парализовано.
Накануне 24-й годовщины Великого Октября в кабинете начальника городской электростанции шло «производственное совещание». Его участники — молодые подпольщики — решали, как отметить праздник, чтобы он надолго запомнился врагам.
И уже не впервые за время войны Кочкину пришлось использовать свои инженерные знания не для созидания, а для разрушения. Решено было вывести из строя основной генератор электростанции. Но как сделать это, не вызвав подозрений? Кочкин предлагает: надо замкнуть шилом внутреннюю обмотку, тогда на ее восстановление потребуется не менее двух суток. Так и сделали. В диверсии никого не заподозрили. Единственное, что вызывало бешенство гитлеровцев: «случайное совпадение». Город погрузился в темноту в ночь с 6-го на 7 ноября.
Сопротивление гитлеровцам в городе крепло. Появилась подпольная организация на паровозовагоноремонтном заводе. Слесарь-железнодорожник Геннадий Фокин с товарищами, перекрыв доступ холодной воды в котел, организовал взрыв в котельной, поджег цистерны с горючим. Много наделал шума взрыв на складе боеприпасов в центре города.
Группу из пяти человек создал в типографии коммунист В. И. Цветков. Его квартира стала «наборным цехом». Ночью, прослушав очередную сводку Совинформбюро, обсуждали ее, и тут же Антонина Гусева набирала текст, корректор Надежда Нечаева — правила.
Печатали листовки под носом у гитлеровцев, в типографии, когда охрана засыпала. Работа эта была не менее опасной, чем подготовка диверсий.
Когда Киселев узнал о появлении в городе листовок, понял: их группа — не единственная. И поручил ребятам связаться с другими подпольщиками. Довольно быстро Николаю Подшивалову и Владимиру Полякову удалось установить связь с группой паровозовагоноремонтного завода и железнодорожной станции, Ольге Савельевой — с типографскими работниками.
Сейчас, через много лет, когда мы знаем о грандиозных масштабах партизанского движения и подполья в Великую Отечественную войну, кому-то действия группы Кочкина могут показаться не такими уж значительными. Но тогда, осенью 41-го года, когда гитлеровская военная машина неумолимо двигалась вперед, многие сомневались в успехе борьбы в глубоком тылу противника.
Кочкин и его товарищи в первые месяцы оккупации сделали главное: они показали, что воевать можно и нужно не только на фронте. Подпольщикам не казались невероятными самые дерзкие, отчаянные акции, вплоть до покушения на... Гитлера.
Один из участников подполья Алексей Иванов вспоминал: «Немцы, что постоянно несли вахту на электростанции, проговорились, что в городе ожидают Гитлера. И было заметно по всему, что к встрече готовятся. Кочкин в предполагаемый день приезда (в январе), примерно в полдень, позвал меня к себе в кабинет и сказал: «Пойдем встречать, бери пистолет и запасную обойму». Я сбегал домой, переоделся, взял оружие, и мы пришли к гостинице «Москва», где обычно принималось высокое начальство. Напротив был когда-то аптекарский магазинчик, который сгорел, осталось только пепелище. На нем — много склянок и банок. Мы стали выбирать из них пригодные для лаборатории электростанции и наблюдать за гостиницей. Вскоре к подъезду подъехали три легковые машины. Из них вышли военные — два полковника, капитан и другие. Того, кого мы пришли встречать, не было.
Потом нам стало известно, что Гитлер изменил маршрут и поехал в Ржев».
В декабрьскую ночь за «праздничным столом» подпольщики дали клятву мстить врагу, не щадя своей жизни. Они еще не знали тогда, что совсем скоро им действительно придется отдать жизни за освобождение Родины.
Вскоре была проведена, пожалуй, самая крупная совместная операция групп Кочкина и Фокина. Сначала — авария на электростанции. И почти одновременно вспыхнул пожар на паровозовагоноремонтном заводе. Отсутствие электроэнергии предопределило дальнейшее развитие событий. Водяные насосы включить не удалось. Завод — крупнейшее предприятие Великих Лук — сгорел дотла.
О масштабах сопротивления гитлеровцам говорит и запись в дневниках начальника гитлеровского генштаба сухопутных войск генерал-полковника Ф. Гальдера: «14 декабря 1941 года. 176-й день войны. Положение с железнодорожным транспортом. Значительно уменьшилось количество прибывающих эшелонов. Причины — диверсии партизан. В Великих Луках сожжены паровозо- и вагоноремонтные мастерские»[7].
После разгрома немецко-фашистских войск под Москвой фронт приблизился к городу. Оккупанты опасались удара и с тыла. И не без оснований. Патриоты рассчитывали с приближением советских войск овладеть комендатурой, уничтожить командование гарнизона.
Однако силы оказались неравными. Против подпольщиков действовали отлаженные, беспощадные фашистские спецслужбы.
Участники подполья рисковали не только жизнью. Ко многим из них, особенно к тем, кто пользовался доверием у немцев, местные жители относились с презрением. Это было едва ли не самым тяжелым испытанием. Нельзя было ни словом, ни жестом выдать свою ненависть к фашистам. Поскольку на немцев подпольщики работали открыто, на виду у всех, истинное же лицо каждого знали немногие, по городу поползли слухи о молодых предателях, переметнувшихся к немцам. Не прекратились они и после освобождения Великих Лук, так как официального подтверждения существования подпольных групп не было. Трудно представить состояние матери Кочкина, когда на обращение в компетентные учреждения она получила ответ, что Василий был холуем у оккупантов и поэтому достоин всякого презрения. Плохая молва о сыне подорвала здоровье и старого солдата Ивана Николаевича.
Подтверждения действий патриотов в Великих Луках были получены в процессе следствия, которое в 1949-1950 годы провели пермские чекисты.
* * *
Вскоре после войны в Пермскую область прибыл Григорий Шумков. По документам — бывший военнопленный, освобожденный нашими войсками из австрийского лагеря. О прошлом вспоминать не любил, близко ни с кем не сходился — это никого не удивляло. Понимали: наверное, много человеку пришлось пережить, немало судеб искалечила война. Так и работал бы Шумков, если бы не одна встреча. Оказался в тех же краях бывший фашистский прихвостень, уже отбывший срок наказания за пособничество немецким захватчикам. И, встретившись с Шумковым, узнал в нем провокатора, выдавшего подпольщиков в Великих Луках. Никому об этом докладывать не стал, но как-то в компании не удержался, сболтнул. Пермские чекисты вышли на след предателя.
Не просто было разоблачить его. Преступник надеялся, что свидетелей не осталось, документов, изобличающих его, не сохранилось.
Подполковник Иван Васильевич Няшин попросил разрешения лично вести расследование этого дела. Начальник управления одобрил такое решение, так как хорошо знал Ивана Васильевича, его боевой путь, службу в органах. Няшин до войны более семи лет работал народным судьей, участвовал в боях на Халхин-Голе, с 1942 по 1945 год на фронте, в контрразведке «Смерш», награжден двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды, медалями. Во время войны непосредственно участвовал в разоблачении немецких агентов, вел дела на фашистских наемников.
Шаг за шагом следствие изучало этапы предательства. Были разысканы и приглашены в Пермь участники и свидетели дел великолукского подполья. Дали показания Геннадий Фокин, Николай Смирнов, Миля Минина и другие.
Из показаний свидетеля Геннадия Васильевича Фокина:
«Шумкова я узнал, когда он стал работать в конце 1941 года или в начале 1942 года, точно не помню, на паровозоремонтном заводе. Я в это время руководил подпольной организацией, которая состояла примерно из 50 человек. Шумков с первых же встреч со мной и другими на заводе навязывал разговор про войну, о том, что советские войска начинают наступать и скоро немцев разобьют, что надо организовываться и бить немцев здесь и т. д. А потом он стал просить, чтобы его приняли в организацию. Я ему ответил, что у нас нет никакой организации. Впоследствии, посоветовавшись с некоторыми руководителями подпольных групп, мы его приняли. В беседе он рассказал, что в прошлом работал в Великолукском военкомате, имеет воинское звание «старший лейтенант», оставлен для подпольной работы, имеет оружие, в том числе пулемет.
Примерно в январе 1942 года на квартире Валентина Полякова состоялось совещание руководителей подпольных групп, на которое был приглашен и Шумков. Мы наметили план проведения диверсий на заводе и в городе против немцев и я дал задание собирать побольше оружия. Шумков выступил с патриотической речью, призывал к борьбе с фашистами...»
На очной ставке с Фокиным 23 февраля 1950 года Шумков признал:
«Показания свидетеля Фокина я подтверждаю в том, что действительно через несколько дней после совещания по моему приглашению Фокин пришел ко мне на квартиру и в беседе наедине мы подвергли обсуждению вопросы, касающиеся дальнейшей деятельности нашей подпольной организации. Совершенно верно, я достал, но где, сейчас не помню, карту Великолукского округа, и мы вместе с Фокиным стали наносить на ней военные объекты противника и возможные варианты подавления немецких огневых точек в момент наступления советских войск с целью нашего соединения с ними. Припоминаю, тогда же возник вопрос о численности подпольной организации. Фокин мне называл фамилии известных ему участников подполья, и мы намечали, что каждая из групп должна будет делать в момент восстания. Фамилии я записал...»
Вскоре начались аресты подпольщиков. Патриотов привозили в гостиницу «Москва», превращенную гестаповцами в застенок с усиленной охраной. Взяли и Шумкова, но он содержался в отдельной комнате в помещении гестапо. Очевидно, немцы опасались, что он будет сразу разоблачен участниками подполья. Патриотов пытали, пытались добиться признания, однако ничего добиться не могли. Тогда в открытую решили использовать предателя.
Из протокола допроса Шумкова:
«На допросах у следователя осткомендатуры Шоля я рассказал о подпольном совещании в квартире Полякова и назвал фамилии присутствовавших на нем людей, которых знал... Мне проводились очные ставки, на которых я уличал участников нашей организации в фактах конкретной подпольной деятельности...»
Из показаний свидетеля Николая Ивановича Смирнова:
«Когда меня привели в комнату, где немецкие офицеры проводили допрос арестованных, я увидел за столом Григория Шумкова. Он ел хлеб со сливочным маслом. В этой комнате находились три немецких офицера, переводчик по фамилии Кресс и два жандарма, которые охраняли меня...»
Из показаний свидетеля Алексея Кузьмича Иванова:
«Когда я был на допросе у немецкого следователя, Шумков сидел тут же за столом в хорошем настроении, улыбался. Он задал мне вопрос: «А помнишь ли историю с досточками с гвоздями?» А мы до этого по дорогам разбрасывали металлические шипы и доски с гвоздями для прокола шин немецких автомобилей. Но я ответил, что помню, как заколачивали досками дверь в подвале электростанции...»
Вина Шумкова в предательстве великолукских патриотов была доказана. Приговор военного трибунала Прибалтийского военного округа — высшая мера наказания.
* * *
Предательство наказано, возмездие за преступление пришло, но необходимо было вернуть честные имена патриотам, которые оставались неизвестными или оклеветанными. Установлению истины способствовало следствие, проведенное чекистами по этому делу. В официальных материалах расследования есть бесценные сведения о подпольщиках, их деятельности, героическом поведении. Есть здесь и документы, касающиеся Василия Кочкина.
Из показаний свидетеля Николая Ивановича Смирнова:
«Находясь на работе на электростанции в сентябре 1941 года, числа точно не помню, с директором Киселевым Германом Степановичем мы пошли на насосную станцию. Он в разговоре интересовался моей биографией. В свою очередь я также спросил Киселева, что он за человек. На это Киселев мне ответил, что до войны отбывал наказание в Витебске. Из разговоров с ним я понял, что он в заключении не находился. Спросил его на тюремном жаргоне один из предметов в тюрьме, Киселев мне не ответил, стушевался. Он предложил мне работу по зарядке аккумуляторов, при этом заявил, что их надо заряжать так, чтобы они не работали. После этого разговора Киселев пригласил меня в гости, предупредил, чтобы я никому не рассказывал о том, какое дал он мне задание...»
О достоинстве, с которым держался Кочкин в самое трудное время, говорил и сам предатель.
Из протокола допроса Шумкова:
«На очной ставке у следователя Шоля Киселев, обратившись к переводчику Крессу, с возмущением спросил: «Скажите, за что меня арестовали?» Тот ответил: «Скоро узнаете». «Вы знаете Фокина?» — был вопрос Кресса. «Нет, не знаю». Я подтвердил их знакомство. Затем Кресс перевел следующий вопрос Киселеву: «Знаете ли вы, что у вас на электростанции группа людей производила акты саботажа?» «Нет, не знаю», — ответил Киселев. «А как вы думаете?» — Кресс адресовал вопрос мне. Я ответил, что, исходя из знакомства с Фокиным и компетентности Киселева в техническом отношении, можно предположить, что он играл известную роль в подрывной работе на электростанции...»
О том, что творилось тогда в помещении гостиницы «Москва», где содержались подпольщики, рассказала потом чудом уцелевшая Миля Минина: «Истерзанные на допросах молодые ребята, брошенные в камеру, от боли лишались дара речи. Я стала совершенно седой...»
Пытки, истязания, допросы продолжались в течение месяца. 19 марта подпольщиков посадили в грузовики, накрыли брезентом и повезли на Коломенское кладбище, на окраину города. Свое черное дело фашисты свершили рано утром, надеясь скрыть, кого расстреляли. Однако и здесь оказались свидетели. Мать подпольщика Александра Овчинникова Надежда Дмитриевна рассказала: «19 марта 1942 года я и ряд других матерей, в том числе Иванова, подошли к немецкой тюрьме. Иванова ухитрилась у двух арестованных женщин через окно спросить, где наши дети. Те ответили, что их ночью увезли на автомашинах. Через некоторое время к тюрьме подошла женщина и рассказала, что около ее дома на кладбище Коломейка расстреляли несколько человек. Она слышала крики «За Родину» и выстрелы. Мы, матери, пришли на это место, нашли несколько шапок, хлястиков от пальто, мыло, мочалку. Пытались разрыть могилу, уже отрыли 8 трупов, в том числе директора электростанции Киселева, но были отогнаны сторожем. В тот же день я спрашивала у знакомого полицейского о сыне. Он сказал, что Сашу расстреляли».
Подполковник Няшин с удовлетворением закончил это дело. Еще бы... преступление раскрыто, собраны доказательства, предатель ответит за содеянное. Но радовало другое. Выяснены, хотя и не полностью, обстоятельства действий патриотов в тылу врага. Раскрыта еще одна страничка мужества советских людей.
Великолукское подполье было организовано рядовыми коммунистами, комсомольцами, беспартийными — теми, кому дорога Родина. У них не было опыта партийной, пропагандистской работы, они не обладали навыками конспирации. С голыми руками начинали борьбу, оружие приходилось добывать у немцев. Но их это не остановило. Рискуя жизнью, подпольщики боролись с оккупантами в тяжелые для нашей страны дни 1941-1942 годов.
В арсенале группы Кочкина были и диверсии, и саботаж, много сил он и его товарищи уделяли агитационной работе, укрепляя веру в победу у местных жителей. Была отлажена «цепочка», по которой переправлялись через фронт бежавшие из лагерей военнопленные, выходившие из окружения бойцы и те подпольщики, которым угрожала непосредственная опасность. С ними же переправлялась разведывательная информация, собранная патриотами.
И провал подпольщиков произошел не из-за моральной неподготовленности, а из-за нехватки навыков конспиративной работы, отсутствия в подполье людей, знавших непреложные законы жизни в тылу врага.
Обстоятельства сложились так, что их имена не сразу были внесены в списки тех, кем гордится народ. Даже следствия почему-то оказалось недостаточно. Подключились уцелевшие подпольщики, журналисты. Лишь в 1961 году появился документ — письмо Псковского обкома КПСС, внесший полную ясность: «Дополнительной проверкой установлено, что в конце 1941 и начале 1942 годов в Великих Луках действительно имелись патриотические молодежные группы, одну из которых возглавлял Кочкин Василий Иванович, работавший в то время на городской электростанции под фамилией Киселев. В феврале 1942 года немцы арестовали многих участников этих патриотических групп и ряд из них расстреляли. В числе расстрелянных был и Киселев».
Немало подвигов совершено в годы войны на Псковщине. Вскоре после ареста подпольщиков, 24 февраля 1942 года, Совинформбюро сообщило о великолукском колхознике, 80-летнем Матвее Кузьмиче Кузьмине. Гитлеровцы предложили ему лесом и болотами провести их в тыл советских войск, обещали много денег. Во время сборов Матвей Кузьмич незаметно поручил сыну пробраться к нашим, предупредить их об опасности и сказать, чтобы они устроили засаду в условленном месте. Долго водил фашистов по лесу старый охотник. И когда они неожиданно оказались под перекрестным пулеметным огнем, Кузьмин что было силы крикнул: «Бей, ребята, не жалей гадов!» Фашистский офицер тут же выпустил в него пулю. Более 250 гитлеровцев нашли свою смерть под огнем наших бойцов. Многие были захвачены в плен. Так великолукский колхозник отомстил за молодых подпольщиков.
Вспомним и Александра Матросова, на псковской земле сделавшего свой последний шаг на вражескую амбразуру.
Много известных и пока безымянных героев сложили здесь свои головы. Один из них — наш земляк Василий Кочкин. Память о нем не должна уйти вместе с последними свидетелями тех героических событий. Как сам Василий учился на примере старших поколений, так и нынешняя молодежь должна видеть перед собой пример людей, прошедших через все испытания, не запятнав своей чести. Так пусть живые помнят.