1

1

— Валентина Георгиевна, у вас не допрос? Можете зайти ко мне?

Она пришла. Белов был мрачнее тучи. Из суда вернули на доследование дело Никандрова. Оно долго находилось в производстве у Пермякова, два раза срок продлевали. Состоялось уже два судебных заседания, и в отделении довольно определенно поговаривали о доследовании.

Пермяков, в отличие от остальных, не изводил себя переживаниями. И действительно, обвинение располагало таким количеством доказательств, что об оправдании и речи быть не могло. Но, оказалось, и обвинительного приговора нельзя было вынести. Подсудимый опять изменил показания, а контрдоводов в деле не нашлось.

Никандров все восемь месяцев следствия время от времени менял показания. Но только в частностях. В основном он придерживался одной версии — стойкой, логичной, без очевидных изъянов.

Литовцева перечитывает материалы уже в третий раз.

Телефонограмма, заключения экспертов, постановления работавших до нее следователей, протоколы допросов, очных ставок, судебных заседаний…

На душе становилось все тревожней. Не от растерянности. Четыре года работы научили выдержке. Но именно потому, что опыт есть, она и не может теперь не понимать, насколько сложное дело лежит перед ней. Происшествие восьмимесячной давности — на какие дополнительные сведения реально рассчитывать сейчас? Как найти людей, которые знают еще что-то и захотят помочь ей?

Ну, а с кем ей предстоит единоборство? Никандров… Среднее образование. Тридцать пять лет. Бывший офицер. Потом некрасивая история с женщиной, суд офицерской чести. Увольнение в запас. Должно быть, умен. Во всяком случае, настолько, чтобы найти пробелы в цепи доказательств, выставленных следствием. Из протоколов проглядывает его жестокость и умение владеть собой: «Я его ударил бутылкой по голове. Он прислонился к стене и что-то стал бормотать. Я выпил оставшееся в бутылке пиво… Да… Такой, и убив, допьет свое пиво.

Никандров сейчас в более выигрышной позиции, чем она, следователь. Он знает все, что произошло в действительности.

Арестованный лишь через полмесяца после совершения преступления, он наверняка успел уничтожить главные улики. Недаром все обвинение строится на косвенных доказательствах… Он досконально изучил дело. Знает точку зрения прокурора, адвоката.

А какими достоверными сведениями располагает она, Литовцева?

7 марта 1968 года в одном из строящихся домов прораб Савелов в 16 часов 20 минут начал выдавать зарплату рабочим бригады. По традиции, кое-кто решил «обмыть» получку. Савелов выступал при этом в неприглядной роли организатора. К 19 часам захмелевшие рабочие разошлись. В прорабской остались трое: Савелов, штукатур Фаина Прохоренко и временно оформленный сторожем Никандров. Около 20 часов ушла Прохоренко. А в 23 часа «Скорая» увезла от крыльца соседнего дома Савелова, где его нашли с тремя страшными проломами черепа.

Часы на руке, документы в кармане пиджака, деньги — две купюры по 100 рублей, — как выяснилось позже, просто не найденные преступником в заднем кармане брюк, отводили подозрения на грабеж. Савелов в течение десяти суток в сознание не приходил, а потом врачи не допускали к нему следователя еще несколько дней. На первом допросе он показал, что помнит, как, оставшись с Никандровым вдвоем, они выпили, он дремал за столом, а потом пошел домой. У выхода из коридора Никандров чем-то сильно ударил его, Савелова, по голове. Он успел только спросить: «А это за что?» и потерял сознание. Лишь очнувшись в больнице, обнаружил: из кармана пиджака пропали 97 рублей — сдача с третьей сотенной купюры, из которой он внес пай на выпивку. Только тогда, 23 марта, Никандрова арестовали по подозрению в грабеже.

Грабеж обвиняемый отрицал, нанесение тяжких телесных повреждений — тоже. «Ударил один раз бутылкой, которая при этом не разбилась». Вплоть до первого судебного заседания следователи располагали ошибочным заключением судмедэксперта: проломы теменной кости, квалифицированные как тяжкие телесные повреждения, могли быть следствием ударов тупым предметом, в том числе и бутылкой, а также падения с высоты собственного роста. По совместному требованию прокурора и адвоката была проведена новая, теперь уже коллективная — комиссионная — судмедэкспертиза. Оказалось, тяжкие телесные повреждения Савелову не могли быть нанесены бутылкой, тем более неразбившейся. Не были они и следствием падения. Форма проломов и расположение трещин указывали на два точечных удара. Третий, скользящий, привел к менее тяжким телесным повреждениям и мог быть нанесен бутылкой. Его-то и «берет» Никандров, отмежевываясь от остальных. Однако у суда были основания сомневаться в его правдивости…

Валентина перечитала протокол осмотра места происшествия. Неясные, кое-где смазанные следы крови вели от крыльца, возле которого лежал Савелов, к строящемуся дому. Похоже, сначала он шел сам или его несли, а потом полз или его волокли. Во всяком случае, следов нападения на улице не было. Кровь обнаружена и в коридоре стройки, сразу за порогом. Слева, в углу, в беспорядке лежали инструменты: два лома, две кирки, пять мастерков, столярный молоток со сломанной ручкой, ведро с остатками цементного раствора. Рядом — полуразвалившаяся кладка красного кирпича, ящик из-под гвоздей на куче строительного мусора. Открытая прорабская, следы выпивки на столе — стаканы, хлеб, банка из-под килек; возле плиты-времянки — водочные и винные бутылки. Несколько закрытых помещений: мужская и женская раздевалки, сушилка, кладовка. Теперь всего этого нет: дом достроен и заселен.

Что же произошло в течение трех часов — от 20.00, когда ушла последний свидетель Фаина Прохоренко, до 23.00, когда «Скорая» подобрала Савелова? Это и предстоит узнать Литовцевой за те тридцать суток, которые дает ей Закон.