Карательные команды повстанцев

Карательные команды повстанцев

“Мы предупреждаем украинских граждан: все, кто работает на органы НКВД-НКГБ, все те, кто каким бы то ни было способом сотрудничает с НКВД… будут считаться предателями, и мы будем обращаться с ними как с нашими самыми злейшими врагами”.

— Инструкции УПА,11 июля 1945 г.[237]

“Нас не пугали крики или страдания [наших жертв — Дж. Б.]… я не помню фамилий людей, которых мы уничтожили… я знаю, что все они были [этническими] украинцами, местными жителями.”

Из расшифрованной стенограммы допроса сотрудниками советских спецслужб А. Кирилюка, палача СБ повстанцев. Ровно, декабрь 1944 г.[238]

В конце 1946 г., как раз в тот момент, когда женщины вышли в деятельности подполья на первый план, украинские повстанцы особенно беспощадно карали людей, подозреваемых в предательстве. С начала 1944 г. подполье стало все больше полагаться на женщин. Теперь же для ликвидации женщин, подозреваемых в сотрудничестве или тесной дружбе с советскими солдатами и должностными лицами, стали формироваться специальные карательные команды. Расправа в таких случаях была скорой и жестокой. Как вспоминал один украинский крестьянин, “бандиты [повстанцы — Дж. Б.] зверски убили мою жену, ребенка и моего самого лучшего друга. Зачем они их убили?”[239] Другой крестьянин-украинец Берцюк из Краковецкого района жаловался на то, что повстанцы “убили мою жену и двух младших детей. Они сожгли мой дом и весь мой хутор”[240]. “Всего за одну ночь бандиты порубили на части шестерых местных женщин. Это ужасно. Идешь спать и не знаешь, проснешься ли снова”[241].

В стандартном смертном приговоре, вынесенном Службой безпеки, отразилось появление особых форм “женского предательства”. “Список секретных сотрудников [НКВД — Дж. Б.] в 4-м районе”, составленный контрразведкой украинских повстанцев и захваченный советскими спецгруппами в Золочивском районе в конце 1944 г., достаточно типичен. Знаменательно, что шесть из восьми имен в этом списке — женские. На них донесли соседи, сочувствовавшие ОУН:

2) Женщина села Розваж МОРЦА Юлия, [по национальности — Дж. Б.] украинка, в 1941 г. была членом Коммунистического союза молодежи и осведомителем НКВД. Когда в 1944 г. вернулись Советы, она стала действовать еще более активно, обвиняя местного председателя — что он делал, с кем встречался. Она сообщала обо всем НКВД и районному начальству… Каждый день она гуляла с НКВД и кричала “Долой бандеровцев!” Она сообщала о каждом, кто присоединился к УПА.

3) Женщина села Розваж ПОПЮК Ольга, украинка, была связана с партизанами в нашем селе. Она сообщала некоторым пленным [коммунистам] о всех наших передвижениях. Когда Советы возвратились, она начала доносить, кто что делал в деревне, какие были встречи и кто следил. Она сообщала о семьях тех, кто присоединился к УПА. Она доносила НКВД и местному райкому партии обо всех, сообщая, кто среди молодежи скрывался от принудительных налогов, кто дезертировал из [Красной] Армии или бежал от [принудительной] работы в Донбассе. Она говорит, конец всем нам и [независимой] Украине.

4) Женщина села Розваж МИХАЙЛЮК Юлия, по национальности русская[242], была связана с поляками и советскими партизанами, а теперь стала главным информатором НКВД. Она доносит на тех, кто сотрудничал с немцами, [и] кто все еще скрывается. Она доносит НКВД и местному партийному секретарю обо всем что случилось в селе. Она говорит: “Долой бандеровцев! Теперь время, чтобы начать такую жизнь, какую мы все ожидали. К черту вас и ваших бандеровцев!”

5) Женщина села Розваж ЛИТАРЧУК Фима, по национальности украинка, работает секретным агентом НКВД, доносит о тех, кто находится в деревне, кто скрывается, предала много друзей — как мужчин так и женщин. Она сообщает, кто сотрудничал с немцами и что они делали. Имеет очень тесную связь с председателем сельсовета и секретарем местной партячейки. Много раз ее заставали с НКВД и представителем райкома партии. Она всех выдавала: кто появляется в селе, кто скрывается. Кричит: “Долой бандеровцев! Мы достаточно долго ждали свободу. Теперь время жить!”

6) Женщина села Розваж БРОНОВИЦКАЯ Марьянка, полька по национальности, работает доносчицей на поляков [т. е. на польское подполье — Дж. Б.] и НКВД. Была связана с местной полицией. Сообщает о тех, кто скрывается, кто вернулся из [повстанческой] армии или сбежал от [принудительного] труда в Донбассе. Говорит: “Долой украинцев и долой бандеровцев с семьями!”

7) Женщина села Розваж ПУШКА Агафья, украинка, выдала — всех, кто сотрудничал с немцами, какой работой занимались [во время немецкой оккупации], какие были встречи и кто их посещал. Она выдала тех, кто скрывался от [принудительной] мобилизации, кто дезертировал из [Красной] Армии. Она выдала НКВД много друзей, мужчин и женщин: у кого есть оружие, кто где встречается. Она доносила обо всех передвижениях, обо всем, что сейчас происходит, и говорит: “Долой бандеровцев!”

[Пописано] ЗЕВЕРУХА.

Слава Украине! Героям слава![243]

Очевидно, что с такого скудного, основанного на слухах “документального подтверждения” женского предательства начался процесс ликвидации. Списки подозреваемых основывались не столько на проверенных данных, сколько на обвинениях со стороны соседей или на неверно истолкованных слухах. Тем не менее меньше чем через неделю после появления подпольных списков подозреваемых всех этих женщин жестоко казнили. Независимо от весомости доказательств, повстанцы, тесно связанные с карательными командами СБ, сами вершили суд. Как правило, сразу же за вынесением приговора следовала казнь. Можно привести пример типичного смертного приговора повстанцев:

ПРИГОВОР

Дня 19-го октября 1944 г. суд военного трибунала [Украинской Повстанческой Армии — Дж. Б.], рассмотрел дело против МИРОНЧУК Татьяны и признал ее виновной в сотрудничестве с НКВД, на основании ее признания суд приговаривает МИРОНЧУК Татьяну к смерти. [Ниже добавлено]

Приговор приведен в исполнение 19.X.1944 г. в 5 часов утра.

Слава Украине! Героям слава! [Две подписи] Ком. Пол. Бережнюк[244]

Особенно страшной частью всего ритуала было то, что почти каждый обвиняемый, как правило, должен был перед казнью сознаться в предательстве. В ноябре 1944 г. на допросе в НКВД командир одного из карательных отрядов Иосиф Паньков описал, какими методами повстанцы добивались подобных признаний:

В конце февраля 1944 я узнал, что артистка Львовского оперного театра Мария Капустенская якобы была связана с гестапо и выдала другого артиста, члена ОУН.

По решению руководства СБ она была похищена моими людьми и привезена на полигон, где мы заранее подготовили место для ее допроса.

Она была похищенная прямо из театра и доставлена прямо к месту. Я лично допросил ее.

[Первоначально] она категорически отрицала любую связь с гестапо. Поэтому мы раздели ее догола и прутьями из лозы, которые мы заранее подготовили, каждый человек моего отряда по очереди избивал ее до тех пор, пока от прутьев не остались клочья. Тогда она сказала, что она признается.

После этого она “подтвердила”, что она имела связь с гестапо. Затем, по моему приказу, она была вынесена за 500 метров от места допроса и расстреляна [повстанцем] ГЛУХИМ[245].

Паньков, очевидно, гордился своей работой, когда признался, что во время войны совершил еще по крайней мере шестьдесят подобных убийств поляков, подозреваемых в “пособничестве” Германии или Советам[246].

В советских архивах встречаются сведения о дополнительных расследованиях карательных операций отрядов СБ против женщин, заподозренных в просоветских симпатиях. “В селе Дядьковичи [повстанцами — Дж. Б.] убита София ПАВЛЮК, радушно встретившая бойцов наступавшей Красной Армии”[247]. “В ночь на 19 сентября [1944 г.] в селе Большая Оснеща Колковского района бандой СТРЕША убито четыре женщины, на квартирах у которых проживали красноармейцы”[248]. “В ночь на 23 сентября [1944 г.] в селе Михлин Сенкевичского района бандгруппой из четырех человек убиты четыре женщин и одна ранена. [Женщины] собрались вместе, чтобы написать письма своим мужьям и сыновьям в Красной Армии”[249].

Гнев повстанцев был обращен, конечно же, не только против женщин и девушек: встречаются примеры насилия подпольщиков над другими категориями местного населения. Это подтверждает, что за репрессиями против “пособников” скрывалось насилие над этническими поляками во время и в первые два года после Второй мировой войны, когда три четверти карательных акций против “местных жителей” на самом деле было направлено против поляков. Однако последующая принудительная высылка свыше сотни тысяч этнических поляков из западно-украинских областей в 1945–1946 гг. с очевидностью подтверждает, что в четырех случаях из пяти жертвами расправы повстанцев над предполагаемыми “пособниками” Советов были этнические украинки. Молодых женщин особенно подозревали в сексуальных связях с советскими солдатами[250]. Этих так называемых москалек — уничижительное прозвище, которым обзывали некоторых украинок, считавшихся “красноармейскими шлюхами”, - относили к категории самых ненавидимых и презираемых врагов Украины. Член СБ Ровенского района A. Грицюк, арестованной советскими органами в конце 1944 г. по обвинению, выдвинутому против него местной женщиной, оставил типичное признание о том, как повстанцы уничтожали предполагаемых москалек:

В середине января 1944 г. в селе Ясеничи, по приказу [моего отрядного командира — Дж. Б.] “ДУБА”, я убил жительницу села 19–20 лет, украинку по национальности.

Убийство было совершено путем удушения веревкой [“путованием”, т. е., дословно, “повешением”]. Труп был захоронен [местными] жителями на месте казни.

В конце января 1944 г. в… деревне Грушвица я принял участие в убийстве другой женщины, набросив на шею петлю, которую затянули члены районной СБ “НЕЧАЙ и “КРЮК”[251].

Все участники — и палачи, и их жертвы, и свидетели — хорошо знали, как в таких случаях происходит расправа. Повешение было любимым видом публичной казни, когда повстанцы ощущали некоторую народную поддержку своим действиям. В тех случаях, когда предательство жертвы отличалось особой подлостью и было сознательным, казнь через повешение сопровождалась ритуальным осквернением трупа[252].

Часто приказы о казни женщин, заподозренных в “пособничестве” Советам, отдавались заранее, а позднее последовательно выполнялись специально созданными для этого отрядами. Один такой отряд СБ, предназначенный для проведения карательных акций против подозреваемых-москалек, действовал во Львове, где и был обнаружен в июне 1948 г.[253] 21 июня 1948 г. уборщица в Львовском государственном университете (в настоящее время Львовский университет им. Ивана Франко) убирала мусор в университетской конюшне. Там она нашла множество отрубленных человеческих ног. В ужасе, она немедленно вызвала милицию. В ходе расследования советские оперативники обнаружили восемнадцать обнаженных и изуродованных трупов — семнадцать женщин и один подросток. Как позднее рассказывал на допросе в МГБ один из членов карательного отряда повстанцев:

Члены группы [действовали — Дж. Б.] по заданию ОУНовского подполья. С ноября 1947 г. мы систематически убивали лояльно настроенных к советскому режиму жителей близ расположенных к городу Львову районов. С этой целью встречали намеченных к ликвидации на Львовском вокзале или городском базаре, заманивали их под разными предлогами в конюшню Львовского государственного университета. Там мы убивали их ударами тупого предмета по голове, после чего закапывали в землю[254].

Почти все трупы успели настолько разложиться, что только шесть из них родственники смогли опознать (в основном по личным вещам или одежде)[255]. Каждую из шести убитых можно было заподозрить в сочувствии Советам или дружбе с советскими военными или гражданскими специалистами. Отрывки из списка погибших показывают, что часто СБ повстанцев карала смертью совершенно незначительные “проступки”:

— МОЙСИН Марина, 1930 г. рождения, возраст 17 лет. Убита 8 апреля 1948 г. Два двоюродных брата МОЙСИН служили в Красной Армии. МОЙСИН систематически носила на продажу молоко в дом, где жили агенты МВД-МГБ.

— МИРОН Мария, 23-х лет. Беженка из Польши. Приказ СБ о ее казни содержит только общий обвинительный акт: “Лояльно настроена к советскому режиму. Аккуратно выполняла все обязательства перед государством”.

— БУЯНОВСКАЯ Мария, 1922 г. рождения, возраст 15 лет. Убита 16 июня 1948 г. БУЯНОВСКАЯ была выслана в Германию для принудительной работы с 1942 по 1946 г. Брат ее служил в Красной Армии и погиб на фронте.

— ИВАНИШИНА Анна, 1908 года рождения, 38 лет. Убита 30 мая 1948 г. Муж ее сестры работал председателем сельсовета и в 1945 г. вместе со всей семьей убит бандой УПА. ИВАНИШИНА проживала в том же самом доме, но в тот раз она чудом избежала смерти. Смертный приговор СБ был в конце концов приведен в исполнение почти три года спустя.

— КУХАРЬ Екатерина, 1923 г. рождения, возраст 24 года. Убита 20 мая 1948 г. Ее брат был демобилизованным солдатом, прослужившим шесть лет в Красной Армии.

— МАЕР Пелагея, 1924 года рождения, возраст 23 года. Убита в апреле 1948 г. В период немецкой оккупации работала в подсобном хозяйстве немцев. При отступлении немецкой армии в 1944 г. вместе с другими членами семьи была увезена в Германию. Вернувшись на родину в Львовскую область в 1947 г. МАЕР состояла в активе села. По показаниям осведомителей ОУН, ее дом часто посещался офицерами МГБ[256].

Однако незначительными эти обвинения могут показаться теперь. Тогда подобное поведение — простое проявление сочувствия Советам и сотрудничество с ними — влекло за собой серьезные последствия. Очевидно, оно отождествлялось с настоящим предательством украинского народа. В каждом их этих случаев жертва была убита топором, молотком или трубой[257]. У одного трупа на шее осталась веревочная петля длиной более метра — знак страшного ритуального допроса, который обычно предшествовал казни подозреваемых в сотрудничестве с врагом.

Эта особая карательная команда СБ состояла из девяти человек и действовала по прямым указаниям командира полка УПА, базировавшегося в близлежащем лесу в районе Бобрки. Одного из университетских извозчиков — Кузьму Kеньo — заставляли периодически собирать дрова в лесу и встречаться с руководителями УПА, которые вручали ему инструкции для передачи другим членам отряда. Все казни были совершены в соответствии с полученными приказами. Keньo завербовал в отряд его давний друг Захарий Лычко — офицер украинской дивизии СС “Галичина”, который был арестован Советами в 1946 г.[258]

Местное население, конечно же, знало о расправах над женщинами и боялось их. Крестьянин А. В. Васильев писал из Стрыйского района 1 сентября 1946 г. своему двоюродному брату: “Бандиты зарезали шесть женщин за одну ночь! Здесь теперь страшно — ложишься спать и не знаешь, проснешься ли снова”[259].

В инструкциях середины 1946 г. отрядам ОУН-УПА было приказано не убивать украинских женщин, которые хотели стать советскими гражданами, и ограничиться ликвидацией отступников в своих рядах, пособников Советов и провокаторов — но не членов их семей[260]. Однако эти директивы поступили слишком поздно, чтобы оказать заметное влияние на повстанцев: в войне против Советов в рядах подпольщиков нарастала деморализация и падала дисциплина. Предыдущие приказы ликвидировать советских шпионок проложили дорогу для несанкционированных расправ над женщинами. Самосуд над женщинами по разным причинам замалчивался. По мере того как повстанцы все чаще и чаще терпели поражения, украинские женщины становились козлами отпущения.