Глава 7 ПОХАБНЫЙ МИР

Глава 7

ПОХАБНЫЙ МИР

Отправляя ранним утром 24 февраля в Берлин сообщение о согласии принять новые, более жесткие, условия мирного договора, Ленин надеялся таким образом предотвратить оккупацию Петрограда стремительно наступающими германскими войсками. Разумеется, он не мог знать о том, что в планы немцев входило только вплотную приблизиться к Петрограду, но не брать его. Поэтому вести о захвате Пскова (города, расположенного в 240 км к юго-западу от Петрограда и соединенного с ним прямым железнодорожным сообщением), а также отказ, которым германское главное командование ответило на просьбу Крыленко прекратить огонь, и сообщения о продолжении вражеского наступления в петроградском направлении вновь разбудили его страхи о том, что немцы вознамерились захватить российскую столицу и сокрушить революцию. Одновременно немецкие войска продолжали продвигаться на восток и юго-восток, вглубь территорий нынешних Белоруссии и Украины. Формальное подписание договора, покончившего с участием России в мировой войне, состоялось в Брест-Литовске 3 марта. Тогда же Президиум ВЦИК постановил, что Четвертый Всероссийский съезд Советов соберется для ратификации мирного соглашения 12 марта в Москве (1). Между тем, пока договор не был подписан и германские войска продолжали наступать, ленинское правительство и партийное руководство были вынуждены готовиться к возможной эвакуации и, одновременно, руководить обороной Петрограда и бороться не только с контрреволюцией, но и яростной оппозицией «левых коммунистов» и левых эсеров по отношению к «похабному» сепаратному миру.

* * *

Вопрос об эвакуации правительства в Москву обсуждался 26 февраля на заседании Совнаркома, и принятая там формальная резолюция подтвердила намерение продолжить подготовку к переезду (2). Этому решению предшествовала череда кризисов и мер, принятых в ответ на них в последние дни. Взятие немцами Пскова 24 февраля сопровождалось беспорядочным бегством русских войск перед наступающими, как казалось, широким фронтом на Петроград германскими войсками. В то же время, в результате всеобщей мобилизации и отправки на фронт петроградских рабочих, существенно возросла уязвимость правительства перед лицом внутренних заговоров. 22 февраля Совнарком назначил Чрезвычайную комиссию по эвакуации, которая должна была начать приготовления к переезду (3). Еще раньше, 20 февраля, Совнарком сформировал Временный исполнительный комитет, призванный действовать от имени правительства в период быстро развивающегося военного кризиса. К вечеру следующего дня (21 февраля) столица была объявлена на осадном положении, а Петроградский Совет сформировал Комитет революционной обороны Петрограда и передал ему все функции, связанные с руководством защитой города (4).

В первые же часы своего существования Временный исполнительный комитет Совнаркома издал ряд прокламаций, призывающих русский народ с оружием в руках защитить завоевания революции. Самой важной из них была прокламация «Социалистическое Отечество в опасности!»:

СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ОТЕЧЕСТВО В ОПАСНОСТИ!

Чтоб спасти изнуренную, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира… [Однако] германские генералы хотят установить свой «порядок» в Петрограде и в Киеве. Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности. До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита республики Советов против полчищ буржуазно-империалистской Германии.

Написанная Троцким и отредактированная Лениным, эта прокламация сообщала о принятии Совнаркомом декрета о том, что все силы и средства страны должны быть отданы исключительно революционной обороне, что все Советы и другие революционные организации должны защищать свои позиции до последней капли крови, и что должно быть сделано все возможное, чтобы не дать немцам воспользоваться российскими железнодорожными путями и оборудованием, а также не допустить попадания в руки врага продовольственных запасов и другой ценной собственности. Помимо этого предусматривалось немедленное закрытие контрреволюционных печатных изданий и расстрел «на месте преступления» «неприятельских агентов, спекулянтов, громил, хулиганов, контрреволюционных агитаторов, германских шпионов». Прокламация «Социалистическое Отечество в опасности!» была разослана телеграфом во все Советы на территории России и опубликована на следующий день в «Правде» и «Известиях» как декрет Совнаркома (5).

К моменту, когда собравшийся на вечернее заседание 21/22 февраля ВЦИК принял решение о необходимости начать приготовления к всеобщей обороне от «германских полчищ», работа в соответствующем направлении уже началась. Однако задача организации дееспособной обороны была чрезвычайно трудным делом, вне зависимости от мощи германских войск. Состояние полной деморализации, в котором пребывала старая армия, свидетельствовало о безнадежности попыток использовать ее в этих целях. Что касается частей Петроградского гарнизона, то и они, как однозначно дал понять на заседании Петросовета 21 февраля Крыленко, находились в последней стадии разложения.

Ненадежность войск гарнизона стала очевидной 25 февраля, когда большевик Константин Еремеев, командующий Петроградским военным округом и член Комитета революционной обороны Петрограда, попытался двинуть номинально подчиненные ему войска на Северный фронт. За исключением единственного полка латышских стрелков, части гарнизона, отобранные для переброски на фронт, чтобы встретить немцев, отказались подчиниться приказу (6). При этом накануне вечером и ночью (так называемой «ночью заводских гудков» 24/25 февраля), когда было получено сообщение о падении Пскова и все в городе сочли его предвестием скорого и неминуемого наступления немцев на Петроград, в большинстве гарнизонных частей прошли массовые митинги, где были приняты обязательства стоять насмерть на защите столицы. На деле же никто не тронулся с места. Несколько частей отказались идти сражаться, пока им не будут гарантированы усиленное довольствие и оплата. Однако более типичным оказалось поведение Петроградского и Измайловского полков. Когда, с огромными усилиями, большевикам в этих полках удалось вывести солдат из казарм и построить, только несколько немногочисленных и неоднородных групп пожелали двинуться к Варшавскому вокзалу, где их ожидали эшелоны, но и они, в конце концов, отказались грузиться в поезда. Лишь отдельные солдаты- большевики из этих полков согласились поехать на фронт (7).

С мобилизацией заводских рабочих дело обстояло еще сложнее. По сравнению с концом октября 1917 г., когда на столицу наступал Керенский, в феврале-марте 1918 г. в отношениях между петроградским пролетариатом и большевиками произошло охлаждение, которое негативно сказалось на мобилизационных усилиях. В определенной степени, это изменение явилось результатом разочарования масс экономическими итогами Октябрьской революции и особенно продовольственными трудностями и растущей безработицей. Среди прочих факторов, тормозивших процесс мобилизации рабочих, были: общая деморализация; поредение рядов пролетариата за счет ухода значительного количества партийных и беспартийных рабочих в Красную гвардию, отряды которой уже сражались, упрочивая победу революции по всей стране и отражая натиск контрреволюции на Дону; внезапность возобновления немцами наступательных действий; а также крайне сложная военно-политическая ситуация. Важно также помнить, что после 10 февраля петроградских рабочих заставили поверить в то, что война окончена. Поскольку полученное 16 февраля предупреждение Германии о возобновлении военных действий в полдень 18-го не было сразу доведено до сведения масс, и они узнали о нем уже после того, как наступление началось, получалось, что рабочих вдруг, ни с того ни с сего, стали призывать отправиться на фронт, чтобы сражаться не на жизнь, а на смерть за спасение революции. К тому же, приказ о мобилизации совпал по времени с первой военной победой войск Антонова-Овсеенко над корниловско-калединской контрреволюцией на юге (23 февраля красными был взят Ростов). В разгаре были общественные дебаты вокруг вопроса о войне и мире с Центральными державами, и создавалось впечатление, что Советское правительство не исключает возможности, что мир на приемлемых условиях еще может быть достигнут. Отсюда недоумение и даже паника, с которыми рабочие поначалу реагировали на мобилизацию (8).

В советскую эпоху российские историки, писавшие об этом периоде, неизменно подчеркивали, что партийной организации большевиков удалось успешно организовать оборону Петрограда (9). Это утверждение явно не соответствовало действительности (10). Когда немцы возобновили наступление, Петербургский комитет, пытаясь остановить растущую катастрофу, обратился к районным комитетам партии с призывом выделить людей для отправки на фронт, и они постарались сделать все, что могли (11). Однако 24 февраля ПК издал распоряжение, согласно которому все партийные активисты должны были перейти в распоряжение районных Советов, что еще больше сократило кадровые ресурсы районных комитетов (12). В то время как роль большевистских партийных органов в Петрограде во время февральской военной тревоги 1918 г. оказалась уменьшена за счет перераспределения в пользу местных Советов, левоэсеровские боевые дружины — самостоятельные военные подразделения, созданные и действующие под руководством и контролем партии левых эсеров — множились (при поддержке большевиков) и играли важную роль, в оборонительных мероприятиях. 26 февраля в их распоряжение были переданы казармы и оружейный склад Литовского полка. В тот же день, с разрешения большевистских властей, левые эсеры захватили запасы оружия, принадлежавшие бывшему Пажескому корпусу, и разместили в его помещении свой штаб. На протяжении всего военного кризиса левый эсер Михаил Левинсон исполнял обязанности заместителя председателя Комитета революционной обороны Петрограда, а левоэсеровские боевые дружины были одними из самых надежных его воинских подразделений (13).

Помимо левых эсеров и их боевых дружин, Комитет революционной обороны Петрограда опирался на районные Советы, в которых поначалу сильна была оппозиция принятию германских мирных условий. Это делает понятным решение ПК большевиков укрепить их состав партийными кадрами. Со своей стороны, многие районные Советы, опираясь на такие руководящие документы, как прокламация «Социалистическое Отечество в опасности!», ускорили оборонные приготовления. Так, Совет Петроградского района принял решение создать свой собственный Комитет революционной обороны, что и было сделано на встрече с представителями гарнизонных частей и фабзавкомов (14). Столь же энергично взялся за дело и Васи- леостровский районный Совет, заявив о своем праве призывать на военную службу, в случае надобности, всех своих депутатов, членов революционных партий и фабзавкомов, приостановив увольнения заводских рабочих в возрасте от 18 до 50 лет и введя 6-часовой рабочий день, чтобы рабочие могли два часа в день посвящать учебе военному делу (женщины-работницы должны были осваивать навыки санитарно-медицинской службы). Кроме того, было решено из представителей среднего класса района формировать бригады для рытья окопов (15).

Рождественский районный Совет призвал фабзавкомы организовать круглосуточное дежурство на местных предприятиях, поставить на учет всех способных носить оружие или рыть траншеи и активизировать призыв в Красную армию (16), который тогда только начинался. Петергофский районный Совет, обсудив вопросы, связанные с призывом в Красную армию, постановил создать собственную военную секцию для работы в этом направлении в тесном контакте с штабом местной Красной гвардии (17). Другие районные Советы в это же время отправили самых толковых своих депутатов на фронт, чтобы попытаться навести хоть какой-то порядок в войсках старой армии. Так поступил, например, Совет окраинного Новодеревенского района (18).

Вечером 22 февраля Комитет революционной обороны Петрограда начал предпринимать попытки упорядочить и направить в единое русло все подобные усилия. В телефонограмме, разосланной в районные Советы и полковые гарнизонные комитеты, он обязал их немедленно начать комплектовать отряды Красной армии, которые могли бы отправиться на фронт не позднее 24 февраля (19). Однако районные Советы не терпели посягательств на свою свободу действий и на директивы сверху обычно реагировали, исходя из собственных, независимых, оценок происходящего.

Потенциально важными, с точки зрения мобилизации рабочих, органами являлись также профсоюзы. 22 февраля Петроградский совет профсоюзов, по-прежнему возглавляемый «левым коммунистом» Рязановым, собрался на экстренное заседание, чтобы обсудить вопрос о войне и мире (20). Среди участников этого заседания были представители двадцати крупнейших и наиболее активных петроградских профсоюзов. Сначала перед собравшимися с бодрой речью выступил Рязанов, который призвал профсоюзы, во-первых, настроить рабочих на то, что для спасения революции от них потребуется максимум дисциплины, энергии и самопожертвования, а во-вторых, воспользоваться своей организационной структурой, чтобы помочь создать мощную социалистическую Красную армию. Затем Совет обратился к профсоюзам с призывом сплотить свои ряды вокруг ВЦИКа и Совнаркома ради общей самоотверженной защиты революции. Среди профсоюзов, принявших самое активное участие в оборонных приготовлениях, были профсоюзы металлистов, транспортных рабочих, работников пищевой и деревообрабатывающей промышленности (21).

Среди более масштабных мероприятий исполком Петроградского Совета запланировал на вторую половину дня 23 февраля проведение целой серии призывных митингов в различных залах и театрах столицы. В числе известных выступающих были Бухарин, Зиновьев, Луначарский, Володарский, Раскольников и Слуцкий — от большевиков и Камков, Штейнберг и Трутовский — от левых эсеров. Пресса сообщала по поводу настроений петроградских рабочих на этих собраниях: «Минутная паника бесследно растворилась в подъеме чувства революционного долга» (22). Впрочем, в готовность воевать революционный энтузиазм не перерос. Эти митинги дали сравнительно ничтожное число призывников, и то же можно сказать об усилиях районных Советов (23). Распоряжения, отданные Комитетом революционной обороны Петрограда массовым организациям вечером 24 февраля, сразу после оккупации Пскова германскими войсками, свидетельствовали о панике: «всем Советам, всем, всем» предписывалось объявить всеобщую мобилизацию рабочих и солдат и срочно направить их к Смольному, затем собрать все лопаты и все автомобили и также доставить их в Смольный. Жителям столицы было приказано быть готовыми к воздушным налетам и газовым атакам противника (24).

* * *

Стараясь преодолеть массовое сопротивление призыву в Красную армию, оправдать подавление контрреволюционной активности в Петрограде и увеличить полномочия органов безопасности, большевистские власти предприняли попытку соединить в массовом сознании германское наступление с усилиями русской буржуазии, эсеров и даже меньшевиков свергнуть Советскую власть изнутри. С точки зрения большевиков, призывы умеренных социалистов к борьбе единым фронтом против германского империализма, с которыми они выступили на заседании ВЦИКа ночью 23/24 февраля, объяснялись единственно надеждой на то, что заведомо проигрышная война приведет к гибели большевизма. Обвинять меньшевиков в причастности к заговорам было особенно несправедливо, поскольку меньшевистская партия как раз выступала против подобной деятельности. Тем не менее, многочисленные документальные свидетельства того времени показывают, что роспуск Учредительного собрания в начале января, а затем мирные переговоры Советского правительства, завершившиеся принятием Брестского мира, способствовали активизации деятельности контрреволюционных групп в Петрограде.

Еще в первой половине января Смольный неоднократно получал угрозы с предупреждениями о заложенных бомбах (25). В конце месяца ВЧК успешно раскрыла заговор, нацеленный на свержение Советского правительства, в котором, как предполагалось, принимали участие несколько тысяч хорошо вооруженных офицеров, вполне возможно, при поддержке британцев. Иван Полукаров, возглавлявший в ВЧК отдел по борьбе с контрреволюцией, позже назвал этот заговор самым опасным из тех, с которыми пришлось столкнуться ВЧК в первые полгода ее существования, поскольку, по его словам, «этот штаб имел всюду своих агентов» (26). Неопубликованные документы того времени проливают свет на ситуацию, связанную с этой контрреволюционной группой. Так, срочное послание Дзержинского районным Советам от 27 января, а также протоколы чрезвычайных заседаний исполкома Василеостровского Совета от 28 января и Петергофского Совета и его исполкома от 28 и 29 января указывают, что в ночь на 27-ое ВЧК провела общегородское экстренное совещание с представителями районных Советов с целью попросить у них помощи и обсудить директивы, связанные с подавлением контрреволюционного заговора (27). Все петроградские районные Советы получили указание привести свой персонал в 24-часовую готовность, мобилизовать ресурсы, докладывать об успехе операции по подавлению заговора на их территории и создать свои, районные, ЧК (28).

Несколько недель спустя возобновление германского наступления и опасения, что его цель — оккупация Петрограда, привели к значительному расширению полномочий ВЧК. Одна из самых решительных прокламаций, опубликованных в самом начале вражеского наступления, «Социалистическое Отечество в опасности!», предусматривала расстрел на месте преступления как обычных преступников, так и контрреволюционеров. Прокламация была издана Временным исполнительным комитетом без предварительного обсуждения полным составом Совнаркома (29). Ни следующий день, 22 февраля, на заседании правительства вспыхнула дискуссия между левыми эсерами и большевиками по поводу этого карт-бланша на внесудебные расстрелы. Левые эсеры потребовали убрать этот пункт из прокламации как создающий опасный прецедент. Но, как и следовало ожидать, при голосовании по этому вопросу они оказались в меньшинстве (30). Впоследствии Штейнберг указывал на этот пункт в этом первом официальном документе, санкционировавшем применение к политическим противникам расстрела без суда и следствия, как на «расчистивший путь террору ВЧК» (31). ВЧК немедленно ухватилась за этот мандат, заявив 22 февраля, что «в данный момент, когда гидра контрреволюции наглее с каждым днем, Всероссийская чрезвычайная комиссия… не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения их на месте преступления» (32).

Не только ВЧК, но и другие органы поспешили воспользоваться прокламацией для оправдания внесудебных расстрелов (33). Среди них были петроградские районные Советы и Чрезвычайный штаб Петроградского военного округа. Последний, вслед за ВЧК, 22 февраля разрешил частям Красной армии применять расстрелы на месте, однако это разрешение вскоре было отменено. Тем не менее, начиная с этого момента, набранные в спешке красноармейские новобранцы стали грозой Петрограда.

В циркулярном послании от 23 февраля ВЧК объявила, что ею раскрыт еще один общенациональный заговор русской буржуазии, направленный на то, чтобы помочь немцам и нанести Советской власти удар в спину путем организации вооруженных восстаний в Петрограде, Москве и других российских городах. ВЧК предупреждала районные Советы Петрограда и другие рабочие организации, что многие контрреволюционные банды свили гнезда в таких якобы благотворительных организациях, как организация помощи раненым офицерам. Это ставило под подозрение практически все гуманитарные организации, неподконтрольные правительству. Советам предписывалось выявлять, арестовывать и расстреливать всех участников контрреволюционных заговоров. В циркуляре ВЧК были упомянуты такие контрреволюционные организации, как «Организация борьбы против большевиков и за отправку войск Каледину», «Все для Отечества», «Белый крест» и «Черная точка». Примерно в это же время группа офицеров и кадетов, выступавших против брестского соглашения, обосновалась в стенах недавно возобновившей свою работу Михайловской артиллерийской академии. Под прикрытием академии они вели антисоветскую агитацию среди солдат и рабочих и занимались приобретением оружия для своих сторонников. Руководили этой группой правые эсеры, в том числе некий Владимир Перельцвейг, о котором еще пойдет речь далее (34).

Заявление ВЧК о ее намерении расстреливать контрреволюционеров на месте, сделанное 22 февраля, было опубликовано в прессе. Этот акт вполне можно рассматривать как пример упреждающего государственного террора. Однако то, что озабоченность советских органов безопасности по поводу «гидры контрреволюции» была подлинной, а вовсе не декларативной, подтверждают документы, никогда не публиковавшиеся и не предназначенные для широкой публики. Так, в записке от 24 февраля, помеченной «секретно» и «очень срочно», Комитет революционной обороны Петрограда приказывал районным Советам создавать, наряду с воинскими формированиями для переброски на фронт, летучие отряды для борьбы с внутренней контрреволюцией (35). 26 февраля районные Советы получили распоряжение немедленно организовать обыски подозрительных организаций, учреждений и домов отдельных представителей буржуазии на предмет поисков оружия (36). Еще одно секретное и срочное послание районным Советам, датированное 27 февраля, отразило тревогу Комитета в связи с сообщениями о передвижениях германских войск восточнее Пскова. «Немедленно, — требовал он, — принять энергичные меры к уничтожению расклеенных по городу прокламаций под заглавием «Россия продана немцам»… Всех расклеивающих, коих застанете на месте, расстреливайте сейчас же» (37). По мнению представителей районных Советов, собравшихся на Междурайонное совещание, это было уже слишком. Совещание приняло и распространило директиву, ограничивающую применение расстрелов на месте случаями, когда подозреваемые оказывают вооруженное сопротивление (38). Эта директива вполне может быть расценена как попытка снизу пресечь эксцессы, спровоцированные прокламацией Временного исполкома СНК от 21 февраля.

* * *

Между тем, реакцией масс на мобилизационные усилия в дни после падения Пскова 24 февраля стал кратковременный всплеск призывной активности среди рабочих. Этот скромный прогресс отразили отчеты из Выборгского, Нарвского, Охтинского, Первого и Второго городских и Рождественского районов о призыве в Красную армию, о продовольственном обеспечении призывников и о политических настроениях рабочих на местах в период 23–26 февраля (39). Несмотря на неполноту, взятые в совокупности, эти отчеты образуют довольно репрезентативный срез ситуации в Петрограде.

Особый интерес — и из-за своей исторической роли оплота большевизма в 1917 г., и из-за того, что теперь, в феврале 1918 г., это была зона промышленного бедствия — представлял отчет из Выборгского района. Он сообщал, что 26 февраля в Красную армию записались 3600 добровольцев, почти все — рабочие. Районный Совет сумел обеспечить новобранцев оружием и боеприпасами. С продовольствием дело обстояло сложнее. Однако в отчете отразилась уверенность, что эта трудность преодолима. Что касается настроения рабочих в целом, то оно оценивалось как «самое революционное». Контрреволюционная агитация в районе, как было отмечено, «пресекается в корне». Среди рабочих ведется разъяснительная работа, проводятся собрания, которые «посещаются охотно». В общем, жизнь в районе «обыкновенная» (40).

Отчет из неоднородного в экономическом и политическом отношении Нарвского района, расположенного к югу от центра города, сообщал, что предоставление точных данных о количестве призывников осложняется тем соображением, что в районе имеется несколько призывных пунктов. Однако автор отчета выразил уверенность, что цифра составляет «более двух тысяч». Оружия у них достаточно, но проблема с продовольствием. Составлен список «буржуазных» жителей, и «по первому требованию» их привлекут к выполнению работ, связанных с оборонными нуждами. По поводу настроения рабочих автор замечал, что хотя оно и оптимистическое, говорить, что оно отражает желание воевать, было бы неправильно. У населения вообще настроение «контрреволюционное»; антисоветская агитация растет (41).

Данные из полупромышленного правобережного Охтинского района свидетельствовали, что в Красную армию записались тысяча человек (большинство из них рабочие с небольшой примесью ветеранов-солдат). Настроение рабочих в районе оценивалось как «бодрое», а зажиточных обывателей — «трусливое». Завершался отчет констатацией: «Жизнь обыденная, никакой паники, ни контрреволюционных] выступлений» (42).

Отчеты из небольших по размеру, менее индустриализованных и более благополучных коммерческих, правительственных и обывательских районов в центре города были не так вдохновляющи, как те, что поступили из пролетарских районов. Например, сообщение из Первого городского района, где находилось несколько крупных, недавно закрытых государственных оборонных заводов, содержало информацию, что «запись [в Красную армию] идет оживленно», и что настроение в рабочих кругах «бодрое», даже «приподнятое». В то же время, настроение обывателей, в результате контрреволюционной агитации, «забито-растерянное». Автор этого отчета затруднился назвать конкретные цифры призыва в Красную армию по району. Однако он указал, что этим утром (26 февраля) на фронт из района отправились 250 призывников и еще 250 должны отправиться вече» ром (43). Общая ситуация во Втором городском районе была примерно такой же, как и в Первом, только в отчете Второго района отсутствовали цифры (44). Сведения из Рождественского — маленького района в центре города, имевшего стратегическое значение, так как там находились Смольный и Таврический дворцы — как и следовало ожидать, порадовать не могли. Согласно отчету районного Совета, призыв в Красную армию там шел «очень вяло» (45).

Общая численность добровольцев, записавшихся в армию в этих шести районах за отчетный трехдневный период (23–26 февраля), составила 10320 человек — не слишком впечатляющая цифра, если учесть, что враг, как считалось, стоял на пороге Петрограда. Однако она могла не отражать всей полноты картины. Судя по имеющимся данным, даже те заводские рабочие, которые были готовы воевать, часто предпочитали записываться во временные, нерегулярные партизанские отряды, формируемые на их предприятиях или при профсоюзах, нежели связывать себя более долговременными и жесткими обязательствами, которые влекло за собой вступление в Красную армию (46). Кроме того, цифры призыва в Красную армию не включали тех, кто записался в левоэсеровские боевые дружины.

Но, даже учитывая все это, оценить отношение рабочих к делу защиты революции от германской угрозы все равно очень трудно. В воспоминаниях, опубликованных в 1927 г., Федор Дингельштедт, член ПК большевиков, «левый коммунист» и агитатор, работавший на заводах и фабриках Петроградской стороны, полагал, что, оценивая реакцию на призывную агитацию этого периода, нужно проводить различие между местными партийными лидерами и рабочими активистами, с одной стороны, и рядовой рабочей массой, с другой. Первые, по его мнению, хотя и начали в это время пересматривать свою позицию относительно масштабов германской угрозы, в основном продолжали сочувствовать идее революционной войны и демонстрировали искреннюю готовность сражаться с немцами. Что касается рядовых рабочих, то они не хотели идти воевать с самого начала.

Воспоминания Дингельштедта особенно ценны тем, что основаны на его личных дневниковых записях этого периода. Кроме того, как «левый коммунист», он не стал бы преувеличивать пассивность рабочих по отношению к войне с немцами. В качестве иллюстрации своего мнения он описывает два собрания на Трубочном заводе, на которых он выступал в один день, 23 февраля. На первом собрались члены заводской организации большевиков, которые, вспоминал Дингельштедт, встретили его «замечательным подъемом». Вторым был массовый митинг рабочих завода, и картина там была прямо противоположной: резкий спад настроения в беспартийных массах, выразившийся в жалобах и недовольстве, вызванном ухудшением экономической ситуации и международного положения (угроза новой войны). «Такая картина, по-видимому, может считаться более или менее характерной для широких слоев рабочего Питера тех дней», — подвел итог Дингельштедт. В качестве дополнительного примера он привел митинг в вагоностроительном цехе Александровского машиностроительного завода, состоявшийся 27 февраля, на котором он столкнулся с аналогичной ситуацией (47).

В отличие от Дингельштедта, большинство современников, писавших на эту тему, наблюдали сравнительно быструю перемену в отношении к войне и миру (от поддержки революционной войны к требованиям немедленного мира) и у районных партийных активистов, и у рядовых рабочих. Выступая 7 марта на Седьмом (экстренном) съезде партии большевиков, Кирилл Шелавин, один из немногих членов Петербургского комитета, кто с самого начала был за мир, обратил внимание на момент, когда, по его мнению, в массовом сознании произошел поворот на 180 градусов:

Две недели тому назад рабочие стояли за революционную войну… Но когда рабочие увидели, что враг страшен, что это не одна лишь белая гвардия, а и вооруженные по всей технике современности [войска]… все коллективы, один за другим, стали выносить постановления о невозможности ведения революционной войны и о заключении мира…. Прошло то время, когда петербургские рабочие по призыву фабричных гудков шли на защиту революционного Петербурга (48).

Под давлением рядовой массы, точно такой же поворот, как и описанный Шелавиным, произошел, похоже, в профсоюзах и районных Советах. Как отмечалось ранее, на экстренном заседании 22 февраля Петроградский совет профсоюзов принял предложенную Рязановым резолюцию с призывом оказать всемерную поддержку революционной войне. На заседании 28 февраля, уже после того, как Совнарком принял новые, более жесткие, условия мирного договора, Совет профсоюзов снова принял левокоммунистическую резолюцию, внесенную Рязановым (49). Однако это был его последний успех. 9 марта на совещании представителей входящих в Петроградский совет профсоюзов рязановская позиция потерпела поражение. Большинство из присутствовавших на совещании пятисот профсоюзных представителей проголосовали за ратификацию мирного договора (50).

Аналогичную перемену в отношении к войне и миру можно было наблюдать и в районных Советах. Если в начале германского наступления большинство из них тяготело к поддержке «левых коммунистов», то в марте это было уже не так. Ситуация в Выборгском районе, где призыв в Красную армию поначалу шел относительно успешно и где в конце февраля настроение рабочих характеризовалось как «самое революционное», является показательной в этом отношении (51). В начале марта, когда казалось, что атаки немцев на Петроград не избежать, Выборгский районный Совет вплотную занялся практическими мерами, связанными с эвакуацией, уничтожением собственности, которую нельзя было вывезти, организацией обороны каждого дома (на случай, если до этого дойдет), и планами насчет буржуазии (что с нею делать, если ситуация будет развиваться в этом направлении).

Подобные вопросы, похоже, занимали умы всех участников заседания исполкома Выборгского Совета, состоявшегося 4 марта. Это был момент, когда мирный договор в Брест-Литовске уже был подписан (3 марта), но германское наступление продолжалось, как и усилия Комитета революционной обороны Петрограда по укреплению обороны города. Председатель собрания Александр Куклин, бывший член Петербургского комитета большевиков, заявил, что ввиду жестокого обращения немцев с рабочими в Пскове и Нарве, необходимо держать наготове все транспортные средства и организовать рабочих в красногвардейские отряды. Последнее явно подразумевало самооборону, в случае если рабочих не удастся вывезти из города. Как осуществить все это систематически, не вызывая при этом паники, было непонятно, тем более что, как выразился еще один докладчик, «ждать с центра распоряжения не приходится, так как центр опирается на нас». Серьезному рассмотрению подвергся вопрос об изоляции всех противников Советской власти — «от лавочника до профессора» — в одном месте, где они могли бы находиться под контролем. В конце было решено предложить Совету принять резолюции, предусматривающие такие шаги, как мобилизация всех рабочих в возрасте от 18 до 50 лет, независимо от партийной принадлежности; уничтожение всех объектов, могущих представлять ценность для немцев; и расстрел контрреволюционеров, если они попытаются предпринять какие-то действия (52). Пленарное заседание Совета внесло в этот список дополнительно эвакуацию рабочих семей (53).

* * *

В то время как в массовом сознании по отношению к борьбе с немцами происходили перемены, большинство Петербургского комитета большевиков, верное своей радикальной, независимой традиции, упорно придерживалось идеи революционной войны. 25 февраля, на следующий день после принятия новых мирных условий Германии, ПК собрал на совещание представителей районных парткомитетов. На встрече была принята резолюция, осуждающая действия правительства, поскольку они, как было указано, не остановят наступления Германии, и настаивающая, что нет иного выхода, кроме самозащиты «с оружием в руках» (54). Четвертая городская конференция петроградских большевиков, работа которой была приостановлена 20 февраля, после того как ее участники потребовали аннулировать принятие правительством германских мирных условий (55), 1 марта собралась вновь, чтобы пересмотреть свою позицию по войне и миру и выбрать представителей на Седьмой Всероссийский съезд РСДРП (б), открывающийся через неделю (56).

К моменту, когда конференция возобновила свою работу, страхи по поводу возможной оккупации Петрограда и отчаянные усилия Совнаркома обеспечить его защиту на короткое время усилились. Обстоятельства, вызвавшие эту новую тревогу в начале марта, были близки к комическим. 1 марта новый секретарь российской мирной делегации в Брест-Литовске Лев Карахан отправил в Петроград Совнаркому две телеграммы. В первой, шифрованной, излагались дипломатические подробности, связанные с подписанием мирного договора. Вторая, набранная открытым текстом, содержала просьбу прислать поезд, чтобы забрать делегацию из Бреста. Просьба эта была продиктована нежеланием русской делегации задерживаться во вражеском тылу, как только договор будет подписан. По несчастному недоразумению, вторая телеграмма опередила первую, и Ленин тут же решил, что переговоры провалились, о чем 2 марта и было объявлено в «Правде». Опубликованное там экстренное обращение Ленина призывало все Советы и «всех, всех, всех» приготовиться к неминуемой атаке немцев на Петроград (57). Редакция «Правды» пошла еще дальше, поместив на первой странице следующий заголовок: «Наша мирная делегация возвращается в Петроград. Вопрос о войне и мире решен: ВОИНА!.. Старый капиталистический мир обрушивается на нас всей своей мощью». Видимо, неслучайно, что именно в этот день Ленин подписал декрет о сосредоточении командования всеми советскими вооруженными силами в руках нового органа — Высшего военного совета.

Эта новая вспышка страха оккупации произошла на следующий день после того, как возобновившая свою работу Четвертая конференция петроградских большевиков обсуждала вопрос о войне и мире, и, следовательно, повлиять на это обсуждение не могла. А, поскольку делегаты на эту конференцию были избраны еще в середине февраля, то столь же невероятно, чтобы на их взглядах успели отразиться недавние изменения в настроениях рабочих по отношению к миру. Главными докладчиками на конференции были представители высшего партийного руководства: Радек и Бухарин — от «левых коммунистов», Свердлов и Зиновьев — от ленинистов. Обосновывая свою позицию в защиту революционной войны, Радек строил доказательство на том, что идея мирной передышки является бессмысленной, поскольку ситуация такова, что Россия будет вынуждена «делать уступку за уступкой — или через две-три недели начать новую войну». «Третьего нет», — заключал он. Свердлов доказывал обратное. Его главный аргумент состоял в том, что для ведения войны у России нет практической возможности: «когда понадобилось отправить отряды на фронт, в нашем распоряжении не оказалось ни одного человека». «Мы будем после заключения мира организовывать Красную армию, — пообещал он. — Мы перед всем народом объявляем, что мы подписываем этот гнусный мир, для того чтобы добиться передышки…». По поводу отвергающей мир позиции «левых коммунистов» Свердлов намекнул, что она содержит в себе «семена раскола», и призвал делегатов отказаться от этого курса (59).

Намек Свердлова на то, что «левые коммунисты» ведут партию к расколу, возмутил Бухарина. Раскол, как совершенно справедливо заметил он, инициировал Ленин, когда, в ответ на поддержку большинством ЦК революционной войны, пригрозил подать в отставку (60). Выступавший последним Зиновьев в своем доказательстве необходимости ратификации исходил из настроений рабочих, о которых он мог судить по Петроградскому Совету. Выслушав «революционные фразы» «левых коммунистов», представители Совета продолжали настаивать на необходимости мира. Не отметая полностью утверждения «левых коммунистов» о присутствующем у рабочих революционном энтузиазме, Зиновьев утверждал, что «уход рабочих на фронт, уход на фронт всех большевиков… означает физическую смерть партии, избиение цвета пролетариата» (61). В конце своего выступления Зиновьев призвал «левых коммунистов», которые в это время готовились издавать в Петрограде свою собственную газету, «Коммунист» (62), отказаться от этого шага. Аргументы Свердлова и Зиновьева, впрочем, не повлияли на большинство делегатов конференции. Одобрив позицию «левых коммунистов», они избрали делегацию на Седьмой съезд партии и новый Петербургский комитет, причем и там, и там «левые коммунисты» были в большинстве (63). Первый номер газеты «Коммунист» вышел в свет 5 марта.

В этот момент петроградские «левые коммунисты» были убеждены, что районные партийные комитеты и значительное число рядовых рабочих все еще на их стороне. Однако ко времени открытия Седьмого съезда (8 марта) эта их уверенность существенно пошатнулась, в чем «левые коммунисты» откровенно признались. Так, после констатации негативного влияния, которое оказали на структуру и деятельность партийной организации в Петрограде, особенно в таких промышленных районах, как Выборгский, закрытия заводов и призыв в Красную армию, автор статьи в «Коммунисте» 14 марта писал: «По вопросу о войне и мире мнение в районах изменилось. В то время, как раньше представители районов, отражая мнение последних, определенно защищали позиции революционной войны, сейчас преобладает настроение в пользу ратификации мирного договора» (64). Протоколы заседаний районных комитетов партии в середине марта служат подтверждением этого изменения (65).

5 марта вопрос о мире обсуждался на пленарном заседании Петроградского Совета. После открытого, лоб в лоб, столкновения между Зиновьевым и Камковым собрание отказалось поддержать антибрестскую резолюцию, на принятии которой настаивали меньшевики, эсеры и левые эсеры, и проголосовало за одобрявшую ратификацию резолюцию большевиков — вопреки стойкой поддержке революционной войны со стороны Петербургского комитета. Следует добавить, что на проведенном Зиновьевым перед пленумом собрании большевистской фракции Петросовета была принята резолюция, осуждающая издателей «Коммуниста» и требующая переизбрания ПК (66). Как сообщала «Красная газета», голосование за эту неправомерную резолюцию было «несколько сот к одному» (67). И это было еще одно свидетельство произошедшего в низах перелома в сознании в пользу ратификации мирного договора и против «левых коммунистов».

* * *

В самом начале марта, когда угроза германской оккупации Петрограда виделась реальной и неизбежной, Петербургский комитет обратился к ЦК с предложением перенести в Москву намеченный на 5 марта Седьмой съезд большевистской партии (68). Кроме того, по настоянию Петербургского комитета, Зиновьев передал ЦК срочную просьбу о выделении городской партийной организации нескольких сот тысяч рублей на обеспечение существования в условиях подполья, если возникнет такая необходимость (69). В районных комитетах к тому времени подготовка к переходу на нелегальное положение уже началась. Между тем, несмотря на то, что переезд правительства в Москву был уже делом решенным, обе просьбы ПК были отклонены. Справедливо предположить, что прохладное отношение ЦК к заботам Петербургского комитета было вызвано яростной оппозицией последнего в вопросе о подписании мирного договора. Симптоматичным в этой связи является тот факт, что 9 марта на своем последнем заседании в Петрограде ЦК проголосовал за роспуск Петербургского комитета. Зиновьеву, Смилге и Лашевичу, возглавившим поход против ПК в большевистской фракции Петросовета, было поручено осуществить это решение и, предположительно, проследить за формированием более послушного, «пробрестского», Петербургского комитета (70).

Возможно, самым примечательным аспектом Седьмого Всероссийского съезда большевистской партии, главной целью которого было добиться одобрения партией ратификации Брестского мирного договора перед вынесением ее на Четвертый съезд Советов, было то, что он вообще состоялся. Учитывая трудности передвижения до Петрограда: немцы стояли буквально «у ворот» плюс разруха на железнодорожном транспорте, — ЦК большевиков заранее решил, что этот съезд будет считаться правомочным, если на нем соберется больше половины численности делегатов Шестого съезда (71). На том съезде, состоявшемся в начале августа 1917 г., присутствовало 157 делегатов с решающим голосом и 110 — с совещательным. Следовательно, даже если не брать в расчет «совещательных» делегатов, для кворума на Седьмом съезде было необходимо, как минимум, 79 делегатов с решающим голосом. 5 марта, в день, когда съезд должен был открыться, в столице присутствовали только 17 делегатов с решающим голосом. На следующий день их стало 36, и еще несколько человек, как отмечалось, были в пути (72). И хотя это составляло меньше половины необходимой для кворума численности, съезд было решено начать. Вероятным объяснением такого отступления от согласованной ранее процедуры является то, что дальнейшее промедление не устраивало Ленина, которому нужно было успеть нейтрализовать «левых коммунистов» и добиться мандата партии на ратификацию Брестского договора перед решающей схваткой с левыми эсерами и умеренными социалистами на быстро приближающемся Четвертом съезде Советов. Кроме того, все боялись, что немцы в любой момент могут начать наступление на Петроград.

Ленин воспользовался своей ролью докладчика от Центрального Комитета, чтобы начать дебаты о ратификации и задать их формат. Основной упор он сделал на той степени, в которой полная и бесповоротная катастрофа на фронте оправдала его почти двухмесячные призывы к немедленному миру, и, как неразумных детей, отчитал «левых коммунистов» за гораздо более тяжелые условия мира, которые теперь революция вынуждена принять. Значительную долю вины за трудное положение, в котором оказалась Советская Россия, Ленин возложил также на Троцкого. Хотя первоначальные усилия Троцкого по использованию переговоров в Брест-Литовске для стимулирования мировой революции заслуживали всяческих похвал, его отказ принять первый, представленный в виде ультиматума, вариант германских мирных условий и объявление вместо этого «ни мира, ни войны» было неоправданной ошибкой и, как намекнул Ленин, нарушением предварительной договоренности. Впрочем, даже несмотря на то, что все его предсказания относительно военной слабости России оказались верными, и противник легко победил ее малыми силами за 11 дней, не все еще было потеряно. Да, Петроград, похоже, был обречен, Ленин был в этом уверен и, как нам теперь известно, действовал, исходя из этого допущения. Однако, ратификация мирного договора, считал он, даже в его существующем виде, обеспечит стране мирную передышку, как минимум, в несколько дней, а, может быть, и больше, которую можно будет использовать для продолжения эвакуации столицы, создания новой армии, наведения порядка, налаживания экономической жизни, ремонта железных дорог и других существенных оборонных мероприятий. В целом, Ленин однозначно дал понять, что какую бы высокую цену ни пришлось заплатить за мир, она является необходимой ценой выживания (73).