Послевоенный критический анализ

Послевоенный критический анализ

Едва закончилась война, как генерал-полковник Готхард Хейнрици³, бывший командующий XXXXIII армейским корпусом 2-й армии Вейхса и 4-й фон Клюге в период Смоленского сражения и битвы за Москву, а позже, в 1944–1945 гг., командовавший 1-й танковой армией и группой армий «Висла», затеял послевоенную дискуссию. Общепризнанный авторитет вермахта по вопросам обороны, Хейнрици в послевоенные годы с ведома США инициировал спор, критикуя войну. Перечисляя причины, по которым немецкая армия так и не смогла достичь намеченных целей летом и осенью 1941 г., Хейнрици возложил ответственность почти целиком на решения Гитлера в ходе Смоленского сражения:

«Цели Восточной кампании не были достигнуты. Вооруженные силы противника хоть и были разгромлены, но советская государственная система не рухнула. Угроза войны на два фронта с нападением на Россию не была снята, напротив, она стала реальностью.

Причиной провала стало следующее:

1. С политической точки зрения Гитлер недооценил внутреннюю стабильность большевистской системы. Она оказалась более стойкой и сплоченной. Стремление защитить от врага «Россию-матушку» перевесило неприятие коммунистической диктатуры. Ошибочное отношение к населению оккупированных районов, прежде всего на Украине и Прибалтике, лишь усугубило это стремление.

2. В экономическом отношении Россия оказалась куда в лучшем положении, чем желал признать Гитлер.

3. В военном отношении русские [советские] вооруженные силы неожиданно для всех продемонстрировали умение дать отпор противнику. Нередко они упорно оборонялись, при этом демонстрируя чудеса импровизации, в том числе и по части техники. Эти качества последовательно восполняли недостатки высших эшелонов власти. Однако все перечисленное не может служить исчерпывающим объяснением неудач. Им, вероятно, может служить пренебрежение немцев к очевидным фактам.

4. Решающую роль сыграло оперативное решение августа 1941 года, согласно которому направление главного удара [операция «Барбаросса»] сместилось с центрального участка фронта на южный и, частично, на северный. Так была упущена благоприятная возможность начать решающее сражение с врагом – наступление непосредственно на Москву. Подчеркиваю – именно «благоприятная возможность», ибо не вижу никаких доказательств обратному.

5. Не следует упускать и проблему моторизованных сил. Германская армия не располагала ни необходимым количеством моторизованных частей, ни транспортной авиацией, ни необходимыми топливными ресурсами для успешного проведения кампании на территории такой страны, как Россия. В результате приходилось останавливать танковые формирования, дожидаясь подтягивания пехотных частей, сознательно отказываясь от прорывов в глубь территории неприятеля. Во-вторых, полная зависимость войскового подвоза от железных дорог, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

6. Огромная территория России сыграла решающую роль. Когда одним ударом не удалось разгромить вооруженные силы русских, германская армия так и не сумела преодолеть территориальный фактор.

7. Российский климат и специфика местности также усложняли положение. Период осенней распутицы сыграл неожиданно серьезную роль. Условия русской зимы немцы вообще не брали в расчет. И сложный для ведения боевых действий ландшафт – обширные заболоченные участки, назаселенная территория, огромные, дремучие леса, малочисленность проезжих дорог, широкие реки с редкими мостами и переправами – все перечисленные факторы если не сводили на нет наступательные операции, то, во всяком случае, вызывали значительные задержки в их проведении.

8. Поэтому немцам приходилось вести постоянную войну с временем. Намеченное на конец июня начало операции «Барбаросса», затем время, затраченное на Киевскую операцию, – все это впоследствии самым роковым образом отразилось на ведении войны в целом. Если бы в августе 1941 года не было принято неверное решение, то времени, остававшегося до начала осенней распутицы, вполне хватило бы на проведение наступления на Москву.

Если суммировать вышесказанное, решающим фактором в провале операции «Барбаросса» было принятое в августе 1941 года решение. Естественно, свою роль сыграла и недооценка противника, слабость немцев, прежде всего в аспекте наличия моторизованных средств, обширность территории, климат, природные условия и временной фактор».

Принимая во внимание перечисленные Хейнрици сложности, тяготы, выпавшие на долю немецких солдат, следует рассматривать под особым углом. Квалифицированный и вдумчивый критический анализ Хейнрици немецкого плана «Барбаросса» на самом деле вскрыл истинные причины провала плана «Барбаросса». В отличие от многих из своих коллег-генералов, написавших в послевоенные годы мемуары, Хейнрици представил суть, сводящуюся к трем основным постулатам:

В аспекте политическом – «Гитлер недооценил стабильность большевистской системы».

В аспекте экономическом – «Россия [СССР] оказалась куда в лучшем положении, чем желал признать Гитлер».

В аспекте военном – «Русские [советские] вооруженные силы неожиданно продемонстрировали умение дать отпор противнику».

Взгляды, мнения, суждения

Если Хейнрици, как мы уже убедились, все же старался избегать категоричных формулировок, то начиная с первых послевоенных лет десятки мемуаристов и историков резко осуждали Гитлера за принятые им в конце июля и августе 1941 г. стратегические решения. Как известно, история не терпит сослагательного наклонения, поэтому подобные рассуждения бесполезны и беспочвенны, а ставшие доступными в последние годы архивные материалы выставляют исторические противоречия в совершенно ином свете, и в этой связи критический анализ Хейнрици на самом деле оказался пророческим.

Однако эти новые, лишь недавно почерпнутые в ставших доступными архивах сведения противоречат компетентным выводам Хейнрици и ряда других историков в нескольких ключевых пунктах. Во-первых, и это главное, урон, нанесенный группе армий «Центр» как минимум тремя из четырех контрнаступлений главного командования войск Западного направления, проводимых с 10 июля и по начало сентября 1941 г., был намного более серьезным, чем считалось ранее. Во-вторых, если учитывать силу советских Западного, Резервного и Брянского фронтов и, что еще важнее, доступность советских стратегических резервов, ныне куда более вероятным представляется, что самая благоприятная возможность для вермахта захватить Москву открывалась именно в октябре – ноябре 1941 г., а не в сентябре – октябре. Это объясняется в первую очередь тем, что мощь трех фронтов Красной армии, оборонявших Западное (Московское) направление в октябре, была куда слабее, чем в сентябре, поскольку три фронта, сдерживавшие натиск немцев восточнее Смоленска с конца июля, утратили большую часть первоначальной боеспособности в ходе широкомасштабного контрнаступления в конце августа – начале сентября 1941 г. Поэтому в конце сентября, что и продемонстрировали последующие сражения, все три фронта были на грани внезапного, катастрофического и необратимого краха.

В-третьих, решение Гитлера полностью разгромить Юго-Западный фронт Красной армии (численностью около миллиона человек) и тем самым исключить его из ведения боевых действий означало, что 2-я танковая группа Гудериана встретила куда более слабый отпор, начав наступать на Москву в начале октября (30 сентября. – Ред.), чем если бы это случилось в начале сентября. В-четвертых, нанеся серьезные потери силам Центрального фронта Красной армии в середине августа, правому флангу Западного фронта (22-я и 29-я армии) в августе и Брянскому фронту в начале сентября, группа армий «Центр» в октябре без помех могла начать наступление на Москву, причем без каких-либо угроз ее левому и правому флангам.

Пятое, и заключительное, если бы группа армий «Центр» решилась наступать на Москву в начале сентября, не обезопасив своих флангов, она столкнулась бы сразу с двумя вызовами: во-первых, ей бы пришлось иметь дело с намного более мощными советскими группировками, ушедшими в глухую оборону на многочисленных поясах обороны на Московском направлении, и, во-вторых, если бы она все же сумела захватить Москву, весьма многочисленные советские силы сосредоточились бы против ее безнадежно растянувшихся обоих флангов – северного и южного. И даже в случае захвата Москвы силами группы армий «Центр» фон Бока, она, как в свое время Великая армия Наполеона в 1812 г., оказалась бы перед перспективой зимовать в опустошенном городе, перед постоянной угрозой с фронта и с флангов и, вероятно, с ничуть не меньшей угрозой с тыла. Одним словом, если немецкая армия в начале декабря 1941 г. оказалась неспособной противостоять и на фронте, и на флангах натиску группировок Красной армии численностью свыше 4 миллионов солдат, разве смогла бы она в ноябре обеспечить более прочную оборону куда более протяженного фронта от сил Красной армии численностью свыше 6 миллионов человек?

Ясно, что требовавшая огромных сил и крови «наступательность» Красной армии, проявившаяся во всей полноте в ходе длительных боев восточнее Смоленска в июле и августе 1941 г., убедила Гитлера в том, что у него нет иного выхода, кроме как наступать на Киев. Не может быть сомнений в том, что фюрер решился на это, храня верность основным стратегическим принципам плана «Барбаросса». Наконец, невзирая на поражение в декабре 1941 г. у ворот Москвы, вырисовываются два неоспоримых вывода. Первый: наряду с потерями, понесенными Западным, Резервным и Брянским фронтами в конце августа и начале сентября, катастрофическое поражение, которое Красная армия потерпела у Киева, фактически облегчило последующее наступление группы армий «Центр» на Москву в ходе операции «Тайфун» в октябре. Второе: как свидетельствуют последние анализы, учитывая мощь Красной армии на фронте и флангах, наступление группы армий «Центр» на Москву, начнись оно в сентябре, возможно, возымело бы еще более серьезные последствия для группы армий «Центр», чем выпавшие на ее долю в ходе проведения операции «Тайфун»[17].