«Сейчас я должен готовить новое правительство»
«Сейчас я должен готовить новое правительство»
Тем временем Гиммлер возобновил старые контакты с западными державами. Через генерала Вольфа Гиммлер вел переговоры в Швейцарии с Алленом Даллесом и представителями английской разведки. Одновременно подобные переговоры велись через начальника зарубежной разведки Шелленберга, который установил контакт с представителем Международного Красного Креста графом Бернадоттом в Швеции.
17 февраля 1945 г. Бернадотт прибыл в Германию. Официально переговоры велись относительно судьбы шведов, находившихся в немецких концлагерях, и в них первоначально участвовали Риббентроп и Кальтенбруннер, а лишь затем состоялась встреча графа с Гиммлером. Рейхсфюрер не стал скрывать от Гитлера факта этих переговоров, но фюрер скептически оценил их значение, заметив: «С помощью такой ерунды в тотальной войне ничего не добьешься».
Правда, Гитлер не стал препятствовать этим переговорам, а потому в марте 1945 г. Бернадотт снова прибыл в Германию для окончательного решения вопроса о заключенных. Одновременно в марте 1945 г. в Швейцарию был направлен генерал Вольф для переговоров с Алленом Даллесом. Эти переговоры велись в тайне от Кальтенбруннера.
2 апреля Гиммлер лично встретился с графом Бернадоттом. Гиммлер согласился на освобождение части скандинавских заключенных. Одновременно Гиммлер попросил Бернадотта связаться с союзниками от его имени, «если с Гитлером что-нибудь случится».
В эти дни Гиммлера одолевали сомнения, которыми он делился с Шелленбергом. Он говорил: «Шелленберг, по-моему, Гитлер уже не может предпринять ничего путного». На это он услыхал: «Все его последние поступки указывают на то, что пришло время действовать». «Но я не могу застрелить Гитлера, – жаловался Гиммлер Шелленбергу, – Я не могу и арестовать его, потому что тогда вся военная машина перестанет функционировать». В ответ Шелленберг сказал: «Многие высшие руководители СС все еще преданы вам, они выполнят любые ваши приказы. Вы достаточно сильны, чтобы арестовать его. Ну, а если не будет другого выхода, в дело вмешаются врачи».
20 апреля Гиммлер принял участие в приеме по случаю дня рождения Гитлера, состоявшемся в бункере рейхсканцелярии. На следующий день 21 апреля в Берлине Гиммлер тайно от Гитлера вел переговоры с директором шведского отдела Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром, пытаясь наладить через него контакт с Эйзенхауэром, чтобы капитулировать на Западном фронте.
Узнав 23 апреля об аресте Геринга, Гиммлер, по словам Шпеера, не придал большого значения случившемуся. Он говорил: «Сейчас Геринг станет преемником… Я уже вступил в контакт с рядом лиц, которые войдут в мой кабинет. Скоро меня посетит Кейтель».
Гиммлер был уверен в прочности своего положения и своей незаменимости. Он изрекал: «Европа не сможет справиться без меня в будущем. Я буду нужен как министр полиции. Мне достаточно провести час с Эйзенхауэром, и он это поймет. Они скоро осознают, что они зависят от меня. Иначе их ждет безнадежный хаос». По словам Шпеера, Гиммлер «говорил о своих контактах с графом Бернадоттом, в ходе которых речь шла о передаче концентрационных лагерей под контроль Международного Красного Креста». Шпеер замечал: «Теперь я понял, почему я увидел столь много машин Красного Креста в Саксенвальде вблизи от Гамбурга. Раньше всегда говорили о том, что следует уничтожить всех политических заключенных. Теперь Гиммлер пытался вступить в сделку с победителями».
В заключении беседы Гиммлер предложил Шпееру войти в его новое правительство. В свою очередь Шпеер предложил Гиммлеру свой самолет, чтобы слетать в Берлин и попрощаться с Гитлером. Но тот отказался от предложения. «Мне некогда, – сказал он. – Сейчас я должен готовить новое правительство. Кроме того, моя личность слишком значительна для будущего Германии, чтобы рисковать ей в ходе полета».
Беседа была прервана появлением Кейтеля. Шпеер писал: «Уходя, я слышал, как фельдмаршал тем же твердым голосом, каким он обычно провозглашал свои напыщенные и сентиментальные слова верности Гитлеру, теперь заверял Гиммлера в своей безоговорочной преданности и говорил ему, что он в полном его распоряжении».
23 апреля Гиммлер встретился в Любеке с шведским графом Бернадоттом в консульстве Швеции. По воспоминаниям Шелленберга, Гиммлер сказал графу: «Нам, немцам, остается провозгласить себя побежденными, и я прошу передать мои слова через шведское правительство генералу Эйзенхауэру, чтобы все мы могли избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Для нас, немцев, и в особенности для меня, невозможно капитулировать перед русскими. Против них мы будем продолжать сражаться, пока на место немецкого фронта не встанет фронт западных держав».
Бернадотт записал такие высказывания Гиммлера: «Чтобы спасти от вторжения русских как можно большую часть Германии, я намерен капитулировать на западном фронте. Тогда западные союзники смогут развернуть свои войска на восточном фронте. Но я не готов к капитуляции на восточном фронте. Я всегда был и остаюсь заклятым врагом большевизма… Согласны ли вы передать мое официальное предложение министру иностранных дел Швеции, чтобы он известил о нем западных союзников». Граф заверил Гиммлера, что «готов передать ваше официальное сообщение министру иностранных дел Швеции только при условии, если вы пообещаете включить в предложение о капитуляции Данию и Норвегию». (Имелось в виду прекращение немецкой оккупации этих двух стран.)
Шелленберг вспоминал: «Гиммлер указал, что имеет право принимать решение по этому вопросу, так как гибель Гитлера – дело двух-трех дней. По крайней мере, Гитлер погибнет в борьбе, которой он посвятил свою жизнь – борьбе против большевизма».
После долгой дискуссии Гиммлер написал письмо министру иностранных дел Швеции Христиану Гюнтеру с просьбой передать декларацию Гиммлера о прекращении войны руководству англо-американских войск и правительствам США и Великобритании.
В своих воспоминаниях Б. Л. Монтгомери писал, что 27 апреля он узнал от военного министерства Великобритании об этом предложении Гиммлера. Фельдмаршал писал: «Гиммлер утверждал, что Гитлер безнадежно болен, а он (Гиммлер) находится в положении, позволяющим ему взять всю полноту власти в свои руки». Хотя Монтгомери утверждал, что он «не придал большого значения этому сообщению», он замечал далее: «Продолжавшееся русское наступление было более опасным, чем разбитые немцы. Я знал, что с немцами практически покончено. Самая существенная и непосредственная задача состояла в том, чтобы со всей скоростью двигаться на запад и прорваться к Балтийскому морю, а затем создать фланг, повернутый на восток. Это было единственным способом не пустить русских в Шлезвиг-Голштинию, и таким образом – в Данию». Таким образом, готовность Гиммлера капитулировать на западе вполне отвечала планам Монтгомери.
Монтгомери умалчивал о директиве, полученной им от Черчилля в эти дни: «Тщательно собирать германское оружие и складывать его, чтобы его легко можно было раздавать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжилось».
Несколько иные заботы были у американцев. В своей книге военных мемуаров «Крестовый поход в Европу» генерал Дуайт Эйзенхауэр писал, что по мере завершения военных действий в Европе «подошло время взяться за выполнение второй задачи. По всему миру силы союзников привлекались для операции против восточного союзника держав оси. Россия официально все еще находилась в состоянии мира с японцами». Эйзенхауэр подчеркивал, что в США с надеждой восприняли «информацию», согласно которой «генералиссимус Сталин говорил Рузвельту в Ялте, что в пределах трех месяцев со дня подписания капитуляции Красная Армия вступит в войну с Японией». Поэтому американцы не только стремились не обострять отношений с СССР, но и старались ускорить капитуляцию Германии, чтобы быстрее стал истекать трехмесячный период до вступления Советского Союза в войну с Японией. Эта позиция американского правительства повлияла, в конечном счете, и на политику Великобритании, хотя тайная директива Черчилля для Монтгомери относительно немецких солдат и их оружия не была отменена.
25 апреля в день встречи советских и американских войск на Эльбе, министр иностранных дел Великобритании Э. Иден и государственный секретарь США Э. Стеттиниус сообщили У. Черчиллю и Г. Трумэну о предложениях Гиммлера. Премьер-министр Великобритании и президент США расценили их как попытку посеять раздор между союзниками. Они заявили, что капитуляция возможна лишь перед всеми тремя союзниками одновременно.
Через два дня, 27 апреля на неофициальной встрече английской делегации, прибывшей в Сан-Франциско для участия в учредительной конференции Организации Объединенных Наций, Энтони Иден как бы невзначай заметил: «Кстати… из стокгольмских источников нам стало известно, что Гиммлер сделал через Бернадотта предложение о безоговорочной капитуляции Германии перед американцами и нами. Разумеется, мы сообщили об этом русским».
Умело организованная «утечка информации» была тут же подхвачена средствами массовой информации. Присутствовавший на этой встрече директор Британской информационной службы в Вашингтоне Джек Уинокавр передал эту новость Полу Рэнкину из агентства Рейтер, но просил не указывать ее источник. Рано утром 28 апреля эта новость появилась в лондонских газетах.
В 9 часов вечера 28 апреля из радиопередачи Би-Би-Си Гитлер узнал о переговорах Гиммлера с графом Бернадоттом. По словам очевидцев, Гитлер «побагровел, и его лицо исказилось до неузнаваемости». Потом он в бешенстве кричал о низком предательстве человека, которому он доверял больше всех. Он объявил о лишении Гиммлера всех его званий. Прославленная летчица Германии Ханна Рейч, отличавшаяся склонностью произносить длинные и эмоционально насыщенные монологи, впоследствии красочно описала этот приступ ярости фюрера. Она потом не раз повторяла приказ Гитлера, отданный им ей и Риттеру фон Грейму, только что назначенному вместо Геринга главнокомандующим военно-воздушными силами Германии: немедленно вылететь из Берлина, чтобы «арестовать Гиммлера как предателя».
Выполнить это было нелегко: фон Грейм был ранен в ногу и передвигался на костылях. Поэтому хотя он был посажен на борт легкого самолета, им управляла Ханна Рейч. Она подняла самолет в воздух прямо от Бранденбургских ворот. Под огнем советской зенитной артиллерии, Рейч сумела вырваться из осажденного Берлина и направила самолет в Плён, где располагалась штаб-квартира Дёница.
Авторы биографии Гиммлера Роджер Мэнвелл и Генрих Френкель писали: «В Плёне Дёниц… и Гиммлер… делили власть». По свидетельству Шверина фон Крозига, эти двое, в конце концов, договорились, что «будут верно служить признанному преемнику Гитлера, причем Дёниц явно рассчитывал, что место фюрера займет Гиммлер, а сам он станет рейхсфюрером».
Дёниц не получил четкого указания из Берлина об аресте Гиммлера, а лишь туманное распоряжение Бормана: «Немедленно и безжалостно покарать изменников». Р. Мэнвелл и Г. Френкель подчеркивают: «Только Грейм имел недвусмысленный приказ арестовать Гиммлера, однако он не мог его выполнить без поддержки Дёница, а тот всё ждал, что Гиммлер вот-вот сам станет фюрером. Нет никаких сведений о том, как прошла встреча Грейма с Дёницем, что они сказали друг другу, какое решение приняли». Очевидно одно: приказ Гитлера не был выполнен.
Правда, Рейч уверяла, будто она лично встретилась с Гиммлером и сурово отчитала его за «предательство фюрера». С явным недоверием к ее рассказу, британский историк Х. Р. Тревор-Роупер писал: «Нас осчастливили ярким, но возможно неточным отчетом о беседе Рейч с Гиммлером. Главная героиня, словно на театральной сцене, произносит страстные обличения, но они не трогают толстокожего негодяя из этой театральной постановки. А затем весьма кстати подоспевший воздушный налет драматично прерывает этот спор». Что бы ни говорила Рейч, ясно, что она вряд ли пыталась арестовать Гиммлера. Да и она не могла это осуществить физически.
В Берлине же козлом отпущения был избран представитель Гиммлера в бункере Германн Фегеляйн. Он пытался скрыться, был обнаружен в берлинском квартале, который вот-вот должны были занять советские войска, и был приведен в бункер. То обстоятельство, что Фегеляйн был женат на сестре Евы Браун, не спасло его. 28 апреля он был расстрелян в саду рейхсканцелярии.
Тем временем ничего не подозревавший о событиях в Сан-Франциско и в бункере Гиммлер 28 апреля обсуждал с Шелленбергом ход переговоров с графом Бернадоттом. По воспоминаниям Шелленберга, Гиммлер дал ему «разрешение обсудить вопрос с графом о прекращении германской оккупации Норвегии и об интернировании в Швеции германских оккупационных войск до конца войны. Гиммлер заявил, что он готов пойти на такое же урегулирование и для Дании, но что окончательное решение будет принято позднее… В то время он продолжал считать само собой разумеющимся, что через день-два он в качестве преемника Гитлера сможет разрешать эти вопросы без каких-либо затруднений».
Между тем приказ Гитлера об аресте Гиммлера и проклятия в его адрес в «Политическом завещании» стали еще одним свидетельством распада Третьего рейха. Человек, который отвечал за безопасность в государстве и порядок в стране, вступил в переговоры с противником и готовил захват высшей власти. Нацистский режим, внушавший значительной части человечества ужас и отвращение, прежде всего, благодаря полицейскому террору, олицетворением которого был Гиммлер, лишился своей мощной опоры.
* * *
Несмотря на немалые различия между теми, кто был «удален с поля», многое было схожим в обстоятельствах, обусловивших низвержение видных деятелей рейха с нацистского Олимпа. Хотя некоторые из них, став подсудимыми на Нюрнбергском процессе, всячески отмежевывались от злодеяний гитлеровского режима, ссылались на незнание о них или старались переложить вину за них исключительно на Гитлера, на деле нет никаких свидетельств того, что кто-либо из отвергнутых Гитлером в последние дни Третьего рейха, выступал против его преступлений или требовал положить им конец. Не было свидетельств и того, что Гитлер осуждал кого-либо из вышеупомянутых за подобные преступления.
Эти люди долго находились в ближайшем окружении Гитлера и разделяли вместе с ним ответственность за бесчеловечные деяния гитлеризма, сурово осужденные в Нюрнберге. Гитлер их высоко ценил и выдвигал на наиболее ответственные посты. Розенберг исполнял роль заместителя Гитлера еще в первые годы существования нацистской партии, а затем считался главным теоретиком нацистской партии. Геринг был официальным престолонаследником Гитлера. Риббентроп был провозглашен Гитлером «новым Бисмарком», а в Шпеере видели «восходящую звезду рейха». По воле Гитлера Гиммлер получал все новые и новые властные полномочия. Хотя положение Гудериана было скромнее, вряд ли случайно Гитлер поручил ему руководить штабом сухопутных сил в последний год существования Третьего рейха.
Однако на различных этапах существования гитлеровского строя все вышеупомянутые лица вступили в острую борьбу между собой. Эта борьба началась сразу после прихода нацистов к власти и сопровождалась созданием противостоящих клик, которые сражались друг с другом или заключали временные союзы для атаки других группировок. Постоянно фрондировали против нацистской партии и Гитлера видные военачальники. При этом некоторые из них готовили заговоры с целью захвата власти. Не прекращалось соперничество и между отдельными руководителями рейха. Геринг ревниво воспринимал рост влияния Шпеера. Он же, а также Розенберг и Гиммлер вторгались в сферу деятельности Риббентропа. Почти все руководители рейха дружно третировали Розенберга и считали его ненужным членом команды.
Эта борьба усиливалась по мере ухудшения военного положения Германии и неизбежно привела к столкновению с Гитлером. При поддержке своих коллег по руководству Геринг уже в 1943 году предпринимал усилия по ограничению власти Гитлера. В частных беседах «верный Генрих» Гиммлер ставил вопрос об аресте Гитлера. «Любимец фюрера» Шпеер вел подготовку к арестам или убийствам Лея, Геббельса, Бормана, Гиммлера и Гитлера. Лишь неосведомленность Гитлера о попытках отстранить его от власти предотвратила его расправу над этими людьми из его окружения. Об этом свидетельствовало то обстоятельство, что даже преждевременная заявка Геринга на вступление в действие закона о преемнике, от которой он поспешил отказаться, привела к его аресту.
Хотя Гудериан не входил в состав нацистского руководства, этот военачальник отражал противоречивое отношение верхов германской армии к нацизму: они поддерживали политику милитаризации и активно участвовали в успешных агрессивных войнах, но они же начинали высказывать опасения чрезмерным авантюризмом Гитлера и страхи, когда вермахт стал терпеть сокрушительные поражения. Хотя Гудериан возвысился благодаря тому, что не участвовал в заговоре 20 июля 1944 года, он в последние месяцы войны оказался вовлеченным в правительственные интриги, вступив в конфликт с Гиммлером, а затем попытавшись через Риббентропа найти мирный выход из войны. Гитлер предупредил генерала, что повторение подобных попыток будут для него плачевны.
Стремление прекратить войну, чтобы удержать хотя бы часть завоеванных земель, высказывали не только Гудериан и Риббентроп, но также Шпеер, Геринг, Гиммлер. Хотя Гитлер сознавал безнадежность дальнейшей борьбы, он понимал, что любые попытки заключения мира будут означать лишение его власти и жестокое наказание, а потому видел в них выступление против себя лично. По этой причине Гиммлер, уличенный в таких попытках, был немедленно предан опале и был отдан приказ о его аресте.
Однако Гитлер объяснял опалу, а затем и отставки людей из его окружения прежде всего тем, что они не справились с государственными задачами, за решение которых они отвечали. Гудериан был отправлен в отставку за военные поражения армии. Отношение к Гиммлеру резко изменилось после того, как рейхсфюрер СС не справился с обязанностями командующего группы армий «Висла». Геринг впал в немилость, так как люфтваффе оказалась неспособной спасти 6-ю армию Паулюса, а затем – дать отпор налетам союзной авиации. Шпеер был обвинен в неспособности организовать военное производство. Риббентроп был избран ответственным за внешнеполитическую изоляцию Германии. О никчемности Розенберга Гитлер вспомнил лишь после утраты Германией «восточных земель», за управление которыми отвечал рейхсминистр.
На деле вина этих людей за провалы гитлеровской политики была не меньшей, чем самого Гитлера. Однако он не желал признавать неизбежного банкротства своего изначально порочного идейно-политического курса.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.