«Я хочу видеть капитана!»

«Я хочу видеть капитана!»

В отчаянной попытке спустить на воду восемь спасательных шлюпок, находившихся на пониженной стороне судна, более половины команды «Андреа Дориа» суетилось на правом борту лайнера. Нервничая от мрачных предчувствий, из-за большого крена, боясь опрокидывания судна и видя всю бесполезность спасательных шлюпок левого борта, люди карабкались на шлюпки правого борта и с остервенением срывали чехлы, откидывали кильблоки. Это делалось в глубокой тайне от пассажиров, лишь немногим удалось заметить спуск шлюпок.

Пассажиры инстинктивно стремились на поднятый, казавшийся более безопасным борт, туда же команда направляла оказавшихся на накренившейся стороне. На поднятом борту шлюпки, как обычно, находились на шлюпбалках высоко и далеко от палубы, и здесь не могло возникнуть панического бегства пассажиров для захвата в них места.

Но главного штурмана Маджанини и работавших с ним штурманов беспокоило не это. Из восьми висевших в ряд спасательных шлюпок первые две, ближайшие к пробоине, не спускались — заклинились шлюпбалки. Спасательная шлюпка 1 была рассчитана всего на 58 человек. Ею обычно пользовались для оказания помощи упавшему за борт человеку. Спасательной шлюпкой 3 являлся моторный бот на 70 человек с радиостанцией для двусторонней связи. Остальные шесть шлюпок, имевшие нечетные номера от 5 до 15, были приспущены одна за другой со своих шлюпбалок. Они, подобно отпущенным качелям, уходили на значительное расстояние от борта накренившегося судна, повисая там в темноте. Притянуть шлюпки к борту для посадки пассажиров с прогулочной палубы оказалось невозможно. Главному штурману Маджанини стало ясно, что придется изменить известное пассажирам расписание оставления судна.

В соответствии с международными правилами все пассажирские суда обязаны иметь заранее составленное расписание по оставлению судна в случае бедствия. В начале каждого рейса с пассажирами обязательно проводят специальное учение, так же, как ежедневно обязательно проверяется действие авральных звонков и закрывание водонепроницаемых дверей. Расписание по оставлению судна, имевшееся на «Андреа Дориа», было предельно просто. Пассажирам требовалось надеть спасательные нагрудники и явиться в четыре пункта сбора, расположенные на прогулочной палубе: пассажирам первого класса — в салон первого класса, пассажирам второго класса — в свой большой танцевальный зал и пассажирам туристского класса — на носовую открытую палубу и открытую палубу юта около плавательного бассейна. Из пунктов сбора экипаж судна должен был указать путь к спасательным шлюпкам, приспущенным и закрепленным вдоль бортов по обе стороны прогулочной палубы. Пройти к шлюпкам надо было всего несколько шагов, а для того, чтобы сесть в них — достаточно было сделать один шаг вниз. В бортовой застекленной переборке прогулочной палубы против каждой шлюпки имелась дверь, которая открывалась в нужную минуту. Таким образом, каждый из его 1250 пассажиров и 575 человек команды мог бы сесть в одну из шестнадцати спасательных шлюпок, которые затем были бы спущены на воду. На все теоретически требовалось сорок пять минут. Всего восемь человек должно было остаться на борту судна для управления восемью лебедками, спускавшими все шестнадцать шлюпок.

Но ведь во всех теоретических расчетах исходили из того, что крен судна не превысит 7° и что можно будет воспользоваться всеми спасательными шлюпками. В действительности «Андреа Дориа» после столкновения накренился сразу на 18–19, а потом и на 20°. Половину спасательных шлюпок вообще нельзя было спустить на воду, а другие повисли слишком далеко от борта. Кроме того, Маджанини столкнулся еще с одним серьезным затруднением: багаж пассажиров, подготовленный к разгрузке на следующее утро, загромождал правый борт прогулочной палубы, в результате чего с этой палубы оказалась невозможна посадка в спасательные шлюпки.

Посоветовавшись с капитаном Каламаи, Маджанини, все еще в пижаме и босой, подал сигнал спустить шлюпки на воду без пассажиров. Экипажи, укомплектованные из матросов и специально обученных стюардов, бросились занимать места. Точного счета садившихся никто не вел. В шлюпки спустились закрепленные за ними экипажи и экипажи шлюпок левого борта. По приказу Маджанини в каждую шлюпку, помимо штатного экипажа из двадцати человек, должно было сесть всего только по пять матросов из экипажей шлюпок левого борта. Дополнительные люди были нужны, чтобы удерживать фалини и помогать пассажирам во время трудной посадки. Скатанные внутри каждой шлюпки штормтрапы, прикрепленные одним концом к палубе, по мере спуска стали самостоятельно разматываться вниз по борту судна.

Но как только шлюпки коснулись воды, сидевшие в них поспешили избавиться от угрозы нависшего сверху лайнера. Энергично качая рычаги, вращающие вал и гребной винт, они исчезли в тумане. Главный штурман Маджаннни приказал находившемуся в спасательной шлюпке 9 второму штурману Франчини задержать ушедших и направить их снова к судну.

Штурманы решили, что операцию по оставлению судна целесообразнее сконцентрировать на открытых палубах кормовой части судна, которые были ближе к поверхности моря, чем шлюпочная палуба. Для этого на корме можно было использовать три палубы: прогулочную, выступавшую из-под нее кормовую часть палубы надстройки и небольшую палубу, расположенную еще ниже, где был установлен шпиль. Перейдя на корму, Маджанини распорядился приступить к сбору тросов, канатов и пожарных шлангов, по которым пассажиры смогли бы спускаться в шлюпки.

Спасательные шлюпки 1 и 3 в конце концов удалось столкнуть с заклинившихся шлюпбалок. В это время стюард Бертини вел мимо группу примерно из пятидесяти пассажиров, направлявшихся в кормовую часть прогулочной палубы. С грохотом вывалившуюся и ставшую вдоль борта шлюпку 3 прикрепили кормой к прогулочной палубе и притянули концом. Это была единственная спасательная шлюпка, в которую пассажиры сели прямо с прогулочной палубы. Однако, когда она достигла воды, ее экипаж не смог запустить мотор.

В поисках помощи Питерсон, мозольный оператор из Верхнего Монтклэра в штате Нью-Джерси, заручился поддержкой двадцатипятилетнего семинариста из Филадельфии — Раймонда Уэйта. Долговязый студент-католик последовал за Питерсоном в развалины каюты 56 и вдвоем они стали пытаться освободить женщин. Но чтобы сдвинуть с места завалившие их обломки, усилий двух мужчин оказалось недостаточно.

Питерсон снова ушел и привел на этот раз официанта второго класса Джиованни Ровелли, сорокавосьмилетнего уроженца Генуи, раздававшего на прогулочной палубе запасные спасательные нагрудники. Услышав мольбу Питерсона, Ровелли решил помочь обезумевшему от горя пассажиру.

Малорослый и худой Ровелли гораздо свободнее чувствовал себя среди беспорядочно громоздившихся обломков каюты 56, чем огромный Питерсон. Джиованни рьяно принялся за работу. Но скоро увидел, что справиться с крупными обломками можно лишь с помощью домкрата или другого подобного ему инструмента. Пока Питерсон отправился на поиски врача, в котором нуждалась его жена и Джейн Чанфарра, Ровелли заверил женщин, что не оставит их надолго, и ушел за домкратом.

Судовых врачей и их пятерых помощников Питерсон нашел на накренившейся прогулочной палубе, неподалеку от главного входа в зимний сад. Все ухаживали за двумя лазаретными больными, лежавшими закутанными в одеяла на палубе. Розу Карола била такая сильная лихорадка, что доктор Тортори Донати стал уже опасаться за ее жизнь. Питерсон, одежда которого состояла лишь из обернутой вокруг пояса занавески, сорванной с багажной кладовки, требовал оказания медицинской помощи и особенно просил дать морфия. Явная недоверчивость доктора поразила Питерсона. Но в глазах Тортори Донати этот полуобнаженный человек ничем не отличался от многих других пассажиров, в истерике требовавших оказания медицинской помощи, хотя в действительности они ничем, по мнению доктора, не страдали. Однако Питерсону удалось объяснить доктору, что морфий нужен для двух женщин, заваленных в каюте 56. Доктор пообещал при первой возможности зайти в эту каюту.

Заснув снова, Питер Тирио теперь проснулся от ощущения, будто он вываливается из кровати. Питер всеми силами старался удержаться, но почувствовав, что это бесполезно, встал и зажег свет. С изумлением он увидел, что кровать и вся каюта накренились в сторону иллюминатора. Зияющая трещина расколола потолок на две части. Тут мальчик почувствовал, что судовые двигатели не работают. Столкновения он не слышал, но понял, что судну угрожает опасность. Поспешно одевшись, Питер направился к каюте родителей, не замечая разрушений. Наконец он достиг коридора, но дальнейший путь оказался прегражденным вдавленной внутрь разрушенной правой переборкой.

В поисках другого пути мальчик поднялся двумя палубами выше и обратился за советом к пассажирам, находившимся на прогулочной палубе. Пассажиры сочувствовали ему, советовали поскорее разыскать себе спасательный нагрудники, вообще, разговаривали снисходительно, как взрослые обычно говорят с детьми. Из членов команды на него никто не обращал внимания. Несколько спешивших стюардов прошмыгнули мимо. Питер решил вернуться в свою каюту за спасательным нагрудником. В это время палуба фойе уже была залита водой и мазутом. В каюте мальчик надеялся застать родителей, но она оказалась пустой. Надев спасательный нагрудник, он снова направился к каюте 180, все еще надеясь найти мать и отца.

Тем временем Питерсон добрался до мостика «Андреа Дориа».

Мозольный оператор объяснил капитану Каламаи, что ему нужны люди, чтобы освободить жену и Джейн Чанфарру из-под обломков. Капитан спокойным тихим голосом обещал направить в каюту 56 спасательную партию. Каламаи назвал Питерсона по имени — он помнил его, хотя видел его только один раз, когда он вместе с другими пассажирами осматривал мостик. Казалось, свои обязанности командира судна капитан Каламаи помнит почти наизусть, несмотря на потрясение от катастрофы. При помощи присутствующих на мостике подчиненных он спокойно разбирался в обрушившейся лавине различных вопросов. Полный решимости быть достойным примером для штурманов и членов команды, он старался не утратить хладнокровия, столь характерного для его служебной карьеры. На мостик поступала масса просьб о помощи. В каюте 230 на палубе «А» завалило трех женщин. В десяти каютах палубы «В», которые примыкали к гаражу и находились в пострадавшем от столкновения отсеке между 153 и 173 шпангоутами, несколько человек тонуло в мазуте. Как правило, капитан Каламаи приказывал ближайшему от себя подчиненному сформировать спасательную партию и сделать все, что возможно.

Вскоре после того, как Питерсон ушел с мостика, к капитану прибыл старший механик Чиаппори. Он принес с собой новые печальные известия. В четверть первого ночи пришлось оставить генераторное отделение. Насосы все еще продолжали работать, но они были не в состоянии справиться с тоннами забортной воды, беспрепятственно заливавшей генераторное отделение через тоннель отсека диптанков.

Одна за другой, по мере того, как вода подступала к токонесущим частям, были выключены первые три динамо-машины. Когда вода подошла к четвертому генератору, уровень ее поднялся уже до пояса, и механики сдались. Они выключили последние два дизель-генератора. Всю основную нагрузку по обеспечению судна электрической энергией приняли на себя аварийный генератор мощностью 250 киловатт, установленный в кормовой части палубы «А», и два турбогенератора мощностью 1000 киловатт каждый, находившиеся в главном машинном отделении. По мере непрерывного сокращения подачи электрической энергии пришлось отключить вентиляцию, телефон, переключить на аварийное питание от аккумуляторов радиопередатчики и радиоприемники. Вся оставшаяся электрическая энергия использовалась для поддержания работы насосов и освещения судна.

Старший механик доложил, что сделал все возможное для выравнивания крена судна при помощи насосов. Он был вынужден пойти даже на такой рискованный шаг, как осушение трех больших междудонных отсеков, расположенных вдоль правого борта под генераторным и котельным отделениями. Главный механик Чиаппори перекачал масло из правого бортового отсека в крайние отсеки левого борта. Цистерны 15 и 17, расположенные под котельным отделением, были осушены и их содержимое выкачано в море. Выслушав эти донесения, капитан Каламаи ничего не посоветовал старшему механику и не дал ему никаких указаний, хотя всем было хорошо известно (позднее, на судебном заседании это признал и сам капитан), что осушение цистерн в нижней части корпуса уменьшает остойчивость судна и увеличивает опасность его опрокидывания. Уменьшение веса нижней части накренившегося судна повышало точку расположения центра тяжести судна.

Рассчитать точно, сколько времени продержится судно, было нельзя. Произвести замеры льял из-за крена оказалось также невозможным. Но накренившись на 25°, судно, казалось, вновь обрело равновесие. К тому времени, а была уже половина первого ночи, крен увеличился только до 28°. Третий штурман Джианнини протянул через рулевую рубку штормовые лееры, держась за которые капитан и команда могли перемещаться с одного крыла мостика на другой. Радиолокатор, включенный на восьмимильную шкалу, показывал два судна, спешивших на помощь — «Кэйп-Анн» и «Томас», которые обратились к итальянскому лайнеру с просьбой показывать свое место ракетами. Джианнини взобрался на крышу рулевой рубки и выстрелил в темноту двумя красными ракетами — сигнал бедствия. Перед тем как покинуть мостик, старший механик Чиаппори заверил капитана, что его подчиненные в машинном отделении будут вести борьбу до самого последнего момента.

Спасательную партию, направленную в каюту 230, где по сообщениям завалило трех женщин, около соседней каюты 236 перехватила Фанни Уэлс, умолявшая помочь ее дочери, прижатой койкой к стене. Группа принялась за работу и через пятнадцать минут освободила маленькую громко плачущую девочку. Затем матросы проводили мать и ее детей по затопленной палубе «А» к трапу и помогли им подняться на прогулочную палубу к месту сбора по аварийному расписанию. Про каюту 230 забыли. Были ли еще живы три женщины за ее перекосившейся дверью, этого никто никогда не узнает.

В сопровождении медицинской сестры Коретти доктор Тортори Донати зашел в лазарет за дозой морфия и шприцем для подкожных инъекций и тут же отправился в каюты 56–58. И на этот раз он не заглянул в мужскую палату лазарета, а там все еще блаженно спал американский матрос Роберт Гудзон. В каюте 58 доктор встретил Питерсона, Уэйта и ночного дежурного. Стюард Ровелли как раз в этот момент ушел на поиски домкрата. Глубоко потрясенный разрушениями в каюте 56, доктор передал шприц и ампулу с морфием Питерсону, узнав из его объяснений, что он тоже медик. Судовой врач не мог себе представить, каким образом пробраться к женщинам, хотя голоса их доносились к нему совершенно отчетливо. Он отправил сестру снова в лазарет за ампутационной пилой и пилой для разрезания гипса, а ночного дежурного попросил разыскать топор. Сам же доктор пополз в разрушенный и сузившийся коридор каюты 56, где наткнулся на тело Чанфарры. Удостоверившись в его смерти, Тортори Донати пролез в темную каюту. Но он не смог ничего сдвинуть с места, обломки были слишком тяжелы. Возвратившийся с топором ночной дежурный принялся рубить переборку, но многослойная полированная фанера только вибрировала под ударами, а с потолка, к которому она была прикреплена, на обеих женщин сыпался град осколков. Тем временем Питерсону все же удалось пробраться, чтобы впрыснуть весь морфий страдающим от сильной боли жене и Джейн Чанфарре.

Возвратившийся Ровелли, не разыскав нигде домкрата, снова полез в обломки на подмогу Питерсону. Они никогда раньше не встречались, но сейчас у них не было времени представиться друг другу. Оба работали наравне, в едином стремлении освободить Джейн Чанфарру, так как после этого могла появиться хоть малейшая надежда на спасение Марты Питерсон. Наконец у Джейн Чанфарры удалось освободить правую ногу. Но теперь мужчинам необходимы были инструменты: ножницы или нож, чтобы распороть громоздкий матрац, плоскогубцы или кусачки, чтобы перекусить пружины, и домкрат, чтобы поднять часть переборки и потолка.

Обе женщины снова попросили мужчин оставить их. Они умоляли Питерсона и Ровелли спасаться скорее самим, не дожидаясь, пока судно пойдет ко дну. Но тот и другой твердо решили не покидать лайнер до тех пор, пока обе женщины не будут освобождены. Питерсон пытался приободрить жену, Ровелли — Джейн Чанфарру. Снова и снова, уже в который раз, он принимался уверять ее:

— Не волнуйтесь, мадам, я вас отсюда вытащу.

Между тем доктор Тортори Донати ушел, так как его помощь была нужна нескольким пассажирам, тонущим в мазуте на палубе «В». На этот раз он взял с собой доктора Джианнини и двух фельдшеров. Попасть с палубы «А» в поперечный коридор палубы «В», примыкавшей к гаражу, развороченному при столкновении, можно было только по единственному узенькому трапу. Спуск по этому трапу в темный коридор, находившийся уже ниже уровня моря, внушал страх. Снизу доносились крики нескольких женщин. На нижней площадке трапа стояли два механика и еще два человека из команды. Механики объяснили, что из коридора уже удалось вытащить четырех человек, но три женщины, оказавшиеся в поднятой кверху левой части коридора, были слишком напуганы и уговорить их подойти к трапу никак не удавалось. Смешавшаяся с мазутом забортная вода постепенно затапливала коридор, около трапа она поднялась уже до пояса. Матросы несколько раз пытались бросить охваченным паникой женщинам канат, но как только одна из них протягивала руку, чтобы ухватиться за его конец, тот скользил и исчезал в маслянистой воде. От бортовой качки накренившегося судна вода захлестывала сухую часть коридора. Когда оба механика ушли, доктор Тортори Донати решил, что спасти женщин (они были итальянскими эмигрантками) можно лишь отправив за ними в коридор матроса. Один из матросов, обвязав себя вокруг пояса канатом, прыгнул в воду. Он стал уговаривать женщин пойти вдоль натянутого каната к трапу, но все было напрасно. Тогда второй матрос, рискнувший спуститься в коридор, насильно заставил женщин взяться за канат и вывел их по одной к трапу. Одна из них взялась за канат только одной рукой, сжимая в другой саквояж.

— Бросьте сумку! — крикнул матрос. — Вы лишитесь из-за нее жизни!

Но она продолжала держаться за нее, как будто это и была сама жизнь.

Все три женщины находились в состоянии сильного нервного потрясения, но каких-либо телесных повреждений доктор не обнаружил. Последняя из оказавшихся у трапа отказалась подняться на следующую палубу.

— Я не одета! — кричала она.

Выведенный из себя доктор после длительных уговоров сумел, наконец, убедить ее, что толстый слой черного мазута, которым она покрыта с головы до ног, не менее благопристойное одеяние, чем насквозь мокрые ночные халаты остальных. Поручив всех трех матросам и двум фельдшерам, доктор Тортори Донати и доктор Джианнини направились на корму, чтобы взять в лазарете медикаменты.

Немного спустя, когда оба доктора проходили по палубе надстройки, поднимаясь из лазарета на прогулочную палубу, они узнали, что одну из женщин в каюте 56 вытащили из обломков. Главный хирург отправил доктора Джианнини на прогулочную палубу оказывать помощь пострадавшим, а сам направился в каюту 56. Он нашел Джейн Чанфарру укутанной в одеяло на полу коридора каюты 58. Лицо у нее было изранено, волосы слиплись от запекшейся крови. Питерсон найденными в радиорубке плоскогубцами перекусил скрученные пружины матраца; Ровелли угрожающим по виду ножом для разделки мясных туш, взятом на камбузе, разрубил матрац на куски. Таким образом им, наконец, удалось освободить Джейн спустя два часа после столкновения.

Когда ее приподняли вместе с одеялом, она застонала. Это была первая жалоба, первые признаки слез с момента начала ее мучений.

— По-видимому, у меня сломаны нога и рука, — как бы оправдываясь, тихо сказала она.

Наклонившись, доктор промолвил:

— Вы очень мужественная женщина. Теперь мы вас обязательно вылечим.

От пережитых мучений и укола морфия Джейн Чанфарра впала в забытье. На одеяле ее перенесли на прогулочную палубу.

Большинство пассажиров стремились к повышенной стороне лайнера, стараясь уйти как можно дальше от опасности оказаться накрытыми опрокинувшимся судном. Одни из них сразу разошлись по местам сбора по аварийному расписанию, находившимся во внутренних помещениях прогулочной палубы, другие отправились в каюты за спасательными нагрудниками и ценностями.

Пассажиры, забравшись на повышенную сторону судна, уже не покидали ее. Казалось, что более безопасного места не существует и ходить куда-либо в поисках другого убежища нет необходимости. Передвигаться по накренившейся палубе было почти невозможно, поэтому самым правильным все считали оставаться на местах и ждать официального сообщения о том, что случилось и чего следует ожидать. Но такого сообщения так и не последовало. Неопределенное и напряженное ожидание в течение первых двух часов после столкновения для многих оказалось самым неприятным переживанием той ночи. В полном неведении о случившемся все прислушивались к самым противоречивым рассказам, слухам. Судя по всему, было гораздо проще поверить, что произошел взрыв котлов в машинном отделении, а не столкновение в открытом океане с другим судном.

Столпившись на левом борту, пассажиры не могли знать, что спасательные шлюпки противоположного борта уже спущены на воду и ушли прочь от судна. Каждый раз, как только группа матросов взбиралась на борт спасательной шлюпки левого борта, пытаясь спустить ее, люди на палубе начинали нервничать. Время от времени пассажиры карабкались внутрь какой-либо пустой шлюпки, висевшей на шлюпбалках, ждали там чего-то, на что-то надеялись, затем вылезали, возмущенные или отчаявшиеся. Никто не мог точно определить степень грозившей опасности, никто не знал, пойдет судно ко дну или поплывет в Нью-Йорк, только немногие знали или хотя бы предполагали, что произошло столкновение.

Пока пассажиры пребывали в неведении, телетайпы телеграфных агентств, радио и телевидение разнесли известие о столкновении по всему миру. Они сообщили о просьбе «Андреа Дориа» прислать спасательные шлюпки для эвакуации пассажиров. Радиолюбители всего восточного побережья Соединенных Штатов перехватывали летевшие по различным волнам радиограммы о бедствии и передавали их содержание всевозможным источникам общественной информации.

Всего два часа тому назад некоторым не хотелось покидать роскошный лайнер. Джордж Кренделл, страховой агент из Нью-Йорка, стройный, высокий с бледным лицом, и Сильвен Гендлер, занимавшийся экспортно-импортными сделками, сидя в примыкавшем к бальному залу второго класса баре, говорили, что хорошо бы произошла небольшая поломка судовых машин, благодаря которой приятное плавание оказалось бы продленным еще на один день. Но Кристин Грасье и Маргерит Лилли, хотя и были в восторге от плавания по океану, говорили, что хотят как можно скорее увидеть Соединенные Штаты. Кристин Грасье, миниатюрная брюнетка франко-индокитайского происхождения, жила в Ментоне, расположенном близ итальянской границы. Там она встретилась с Маргерит Лилли, приехавшей навестить своих родителей. Сама Маргерит была замужем за английским бизнесменом и жила в Лондоне.

Огни «Стокгольма», прошедшего вслед за столкновением вдоль борта «Андреа Дориа», заметил Кренделл, сидевший лицом к иллюминатору. В воцарившейся тишине все переглянулись.

— Подождите, я сейчас вернусь! — крикнул Кренделл, вскочив на ноги, бросаясь в коридор и распахивая настежь двери на прогулочную палубу. В тот момент, когда он открыл первую дверь, за которой был крошечный тамбур, судно дало крен на правый борт. Кренделла выбросило сквозь вторую дверь прямо к зияющему отверстию (размер его был три на четыре с половиной метра), выбитому «Стокгольмом» в застекленном борту прогулочной палубы. Сложенный на палубе багаж стал вываливаться через это отверстие в море. Оглянувшись в поисках своих вещей, Кренделл с удивлением заметил, что три ящика с вином и коробка с парфюмерией, приобретенные им в Париже, были также доставлены из багажной камеры наверх и стояли на палубе. По-видимому, палуба была загромождена не только вещами из кают, но и багажом, находившимся в трюме судна.

Пока Кренделл был на палубе, его приятель Гендлер, извинившись перед дамами, поспешил в служебную каюту помощника капитана по пассажирской части, в сейфе которого находились сданные им на хранение 16 000 долларов и несколько купленных в Италии экзотических драгоценностей.

Кренделл, вообразивший себя в некоторой степени сведущим в мореплавании (у него в Ист-Хемптоне в штате Нью-Йорк была своя парусная лодка), посоветовал дамам спокойно сидеть, пока он сходит за их спасательными нагрудниками. Но те решили пойти с ним. Их путь в каюты, находившиеся в кормовой части судна, одной палубой ниже, был трудным. Ближайший трап был забит людьми. В коридорах палубы надстройки пассажиров было меньше, но передвигаться там оказалось еще труднее. Вдоль пониженной стороны правого коридора бежал поток воды глубиной около тридцати сантиметров. Каждый стремился идти по сухой стороне коридора, упираясь вытянутой рукой в его правую стенку, поэтому Кренделлу и его двум спутницам пришлось с трудом расходиться с идущими им навстречу.

Временами, когда судно качало, раздавались крики: «Тонем, тонем!» или вопросы: «Что случилось? Что нам делать? Мы тонем?»

Каюта 114, которую занимал Кренделл, находилась напротив каюты молодых женщин, в узком боковом проходе, выходившем в главный коридор. Поспешно схватив два спасательных нагрудника, паспорт и другие документы, Кренделл бросился к другой каюте.

— Быстрее, быстрее, — нетерпеливо торопил он, отметив про себя, что даже на тонущем судне женщины не могут отказать себе в праве заставить мужчин ждать. Наконец обе они появились на пороге каюты. Маргерит сжимала в руках небольшую мягкую дорожную сумку с замком «молния», которую Кренделл тотчас же у нее взял.

Когда они вышли на прогулочную палубу, какой-то штурман направил их на левую сторону судна, объяснив, что таким образом пассажиры помогают уравновесить крен. Это показалось вполне логичным, и все трое присоединились к толпе пассажиров, топтавшихся у левого борта прогулочной палубы. Через некоторое время они поднялись на следующую, открытую шлюпочную палубу, где снова постояли в толпе, пока не появился Гендлер, тащивший спасательный круг.

— Служебная каюта помощника капитана по пассажирской части заперта, в ней никого нет, — сообщил он. Ему показалось бесполезным ожидать там свои 16 000 долларов.

Задержавшись на левой стороне сырой, окутанной туманом палубы, они разговаривали с другими пассажирами, высказывали свое неудовольствие отсутствием какого-либо указания, сообщения. Около полуночи из громкоговорителей раздалось краткое объявление на итальянском языке, но разобрать слова оказалось невозможным. Даже Маргерит Лилли, которая ранее была замужем за итальянским графом и хорошо знала этот язык, не смогла ничего понять. Все находившиеся на палубе держались ближе к корме, ухватившись за поручни, леерные стойки или сидя прямо на палубе.

Сильвен Гендлер предложил своим знакомым продвинуться немного вперед, ближе к спасательным шлюпкам, находившимся в центральной части судна; палуба около них была почти пуста. Они стали медленно пробираться туда, хватаясь за поручни, укрепленные вдоль стенки надстройки, и переползая на четвереньках места, где поручни прерывались. Кренделл сказал, что надо попытаться перейти на правую сторону, но Гендлер находил, что лучше остаться на левой и приготовиться прыгать через борт, если лайнер начнет опрокидываться. Он утверждал, что все находившиеся на пониженной стороне будут затянуты под судно и погибнут. Кренделл, заглянув через левый борт вниз, заявил, что прыжок с такой высоты равносилен самоубийству.

— Надо все же посмотреть, что происходит с другой стороны, — продолжал настаивать он.

Сумку Маргерит Кренделл оставил Гендлеру. Их спутницы были почти в безопасности: помимо спасательных нагрудников они запаслись еще и двумя спасательными кругами. Оставив их в установленном месте, Кренделл разыскал сквозной коридор, ведущий к правому борту. Спустившись на одну четверть его длины, он поскользнулся, упал навзничь и стал быстро съезжать на спине, ногами вперед, к видневшейся внизу двери. «Надо обязательно повернуться, — сказал он себе. — Если я сломаю об эту переборку ногу, никаких шансов на спасение у меня не будет». Цепляясь за мокрую, скользкую палубу, он изловчился и изменил положение туловища, все же ударившись о переборку спиной и плечами.

Вскочив невредимым на ноги, он вышел на правую сторону шлюпочной палубы. Здесь у него впервые мелькнула мысль: а вдруг случится так, что его не спасут? По непонятным причинам правая сторона оказалась совершенно пустынной. Пусты были шлюпбалки, исчезли спасательные шлюпки. Перегнувшись через борт, он увидел, что океан, поверхность которого неожиданно оказалась почти у самой палубы, покрыт масляными пятнами и усеян обломками. Издали, из-за густой пелены тумана, до его слуха донесся туманный сигнал другого судна, вторивший непрерывным хриплым гудкам «Андреа Дориа». Спустя несколько секунд Кренделл обратил внимание на ряд штормтрапов, спущенных за борт. В стороне, по направлению к корме, было видно несколько групп моряков. Только тогда он понял, что на «Андреа Дориа» приняли решение оставить судно.

Кренделл отправился за своими друзьями, цепляясь за поручни, проходившие на уровне пояса и установленные вдоль мокрой накренившейся палубы. Он добрался только до половины коридора, но поскользнулся и снова упал. На этот раз он не смог даже приподняться, чтобы ухватиться за поручни. Сознавая всю бессмысленность и беспомощность своего положения, он барахтался на полу, но подняться на ноги все же был не в силах.

Он подумал: не лучше ли соскользнуть снова на правую сторону, чтобы потом подняться заново? Но в это время наверху в дверях внезапно появилась Маргерит Лилли, которая осторожно спустилась по коридору ему на помощь. Крепко ухватившись за поручни, она подождала, пока Кренделл встал, цепляясь за ее ноги и тело.

Возвратившиеся на левую сторону Маргерит и Кренделл убедили Гендлера и Кристин Грасье перейти на противоположную сторону, чтобы приготовиться к оставлению судна. Решив избежать скользкого коридора, они стали медленно пробираться вдоль поручней в обход всей надстройки. Обогнув последнюю в носовой части, они перешли на накренившуюся сторону, а затем стали двигаться к корме, пока не достигли первого штормтрапа. Около него стояли четыре человека из команды.

Электрическая лампа около каждой спасательной шлюпки освещала рассеянным светом шлюпочную палубу и борт лайнера. Внизу, на поверхности воды, они увидели полную плачущую женщину в спасательном нагруднике. На конце штормтрапа матрос одной рукой держал ее, а другой ухватился за трап. Одна его нога стояла на балясине трапа, а другая упиралась в крошечный, немногим более метра в длину и ширину, надувной плот. Находясь в такой позе, он все время громко по-итальянски переругивался с человеком, перегнувшимся вверху через поручни. Последний (очевидно, лицо младшего командного состава, поставленное у штормтрапа) настаивал:

— Не смей бросать ее!

— Не могу, нет сил держать, — кричал матрос. Внезапно он поспешно взобрался по трапу и перемахнул через поручни. Одежда на нем была насквозь промокшей. Младший командир резким тоном приказал отправиться за борт другому матросу. Тот, выполняя приказ, полез вниз поддержать женщину, которая была слишком тяжела, чтобы он мог вытащить ее из воды.

Кренделл простоял у трапа минут пятнадцать — двадцать. Несмотря на все предпринятые Маргерит Лилли попытки, выяснить у моряков шансы на спасение им не удалось. Тогда Кренделл решил обратиться к капитану.

По узкому маршу скользких стальных ступенек он медленно, с большим трудом поднялся на нижнюю солнечную палубу. На мостике Кренделл увидел двух всматривающихся в туман людей. У одного из них был бинокль. Более низкорослый и молодой, очевидно стажер из мореходного училища, заметив Кренделла, бросился ему навстречу, стремясь преградить путь.

— Сюда нельзя! — сказал он.

Мне нужен капитан, — потребовал Кренделл.

— Вам сюда нельзя, посторонним вход воспрещен!

— А я войду, — упрямо сказал Кренделл, распахивая дверь на крыло мостика и отталкивая в сторону низкорослого моряка. По пути к двери в рулевую рубку его попытался остановить штурман. Они вступили в пререкания, и Кренделл умышленно повысил голос, чтобы капитан, если он находился внутри, услышал его. В рулевой рубке были видны несколько суетившихся фигур.

— Мне нужен капитан! — снова крикнул Кренделл. — Я хочу знать, что происходит на судне!

Из рулевой рубки подошел человек (Кренделл решил, что это был капитан Каламаи), который сказал штурману:

— Объясните джентльмену все, что его интересует. Мягкость голоса этого человека оказалась настолько

контрастной чувству гнева, обуревавшему в тот момент Кренделла, что он смягчился и отошел от рубки.

— Ну что вы, мы не потонем, — отвечал на его вопросы штурман. — Опасности нет, уверяю вас. Судно может опрокинуться, если крен будет 40 градусов, но до этого не дойдет. Абсолютно никакой опасности нет… Сейчас крен только 20 градусов.

Этим заверениям Кренделл не поверил. «Вероятнее всего, — подумал он, — крен уже приближается к 30 градусам». Утверждая, что на помощь идут другие суда, штурман кивнул в сторону доносившегося издали туманного сигнала, но Кренделлу показалось, будто это был уже слышанный им ранее гудок, звучавший на неизменном от «Андреа Дориа» расстоянии. Он ушел с мостика раздраженным, не зная чему верить, что предпринять.

Вернувшись к своим друзьям на шлюпочную палубу, он совсем потерял чувство времени.

Вдруг совсем рядом из тумана вынырнула наполовину пустая спасательная шлюпка. Сидевшие в ней люди, вероятно, подошли к лайнеру по ошибке, так как увидав «Андреа Дориа», они развернулись и стали уходить назад.

Стоявший у трапа младший командир окончательно вышел из себя. Только перед этим он безуспешно требовал от двух членов команды, уплывших на индивидуальных спасательных плотах, вернуться к судну, но те не прекращали нажимать на весла и плыли все дальше в сторону. Теперь он принялся кричать, требуя, чтобы шлюпка приблизилась к судну. Когда она стала удаляться, он швырнул ей вслед несколько сигнальных ракет, крича:

— Вы угодите под суд!.. Вот посмотрите, пойдете под суд!!!

Спасательная шлюпка снова развернулась и, покачавшись из стороны в сторону, направилась прямо к штормтрапу и женщине около него.

Висевший на конце трапа матрос едва успел оттолкнуть все еще державшуюся на воде, но уже потерявшую сознание женщину в сторону от судна, как шлюпка стукнулась о борт. Затем прыгнув в шлюпку, этот матрос при помощи находившихся в ней людей вытащил измученную женщину из воды и поднял ее на борт.

Младший командир обернулся к четырем пассажирам и велел им спускаться в шлюпку. Обе женщины испугались. Ни та, ни другая не желала лезть через борт первой. После небольшого спора первым в спасательную шлюпку спустился Гендлер, за ним — Кристин Грасье, а потом Маргерит Лилли. Во избежание несчастного случая при спуске по узкому штормтрапу талия каждой из них предварительно обвязывалась канатом. Спустив вниз Маргерит Лилли, моряк, который держал канат, стал завязывать его себе вокруг пояса.

— Ну, теперь мой черед, — сказал он.

— Нет, погоди, — возразил младший командир.

— Пустите меня, судно идет ко дну! — закричал моряк, сжимая канат.

От резкого толчка младшего командира он отлетел по накренившейся палубе метров на пять. Командир обратился к Кренделлу:

— Спускайтесь. Вам конец не требуется. Держитесь за трап и вниз не смотрите.

— У меня сумка, — сказал Кренделл, показывая на сумку, которую ему дала Маргерит Лилли.

— Бросьте ее, — ответил тот, — дорога каждая минута.

Снизу, из шлюпки, уже кричали, что отчаливают. С кормы, заметив суету около трапа, стали пробираться другие пассажиры. Кренделл поставил сумку на палубу и поспешно слез по трапу. Когда он оказался в шлюпке, Маргерит Лилли принялась кричать на палубу.

— Моя сумка! Бросьте ее сюда! Там мои драгоценности!

Кренделл не знал о содержимом сумки. Бросить ее в шлюпку младший командир запретил, опасаясь, что она может там кого-нибудь задеть. В это время экипаж отпустил штормтрап, и шлюпка отошла от судна. На трапе повисла девочка лет четырнадцати, успевшая спуститься только на одну треть его длины. Младший командир снова кричал, но шлюпка уже скользила прочь от лайнера, отправившись сквозь туман в долгий окольный путь к «Стокгольму». Никакими посулами Маргерит Лилли не смогла убедить экипаж возвратиться к судну. Все матросы были уверены, что оно вот-вот должно пойти ко дну.

Примерно около двух часов ночи, после казавшегося бесцельным кружения в поисках судна, туманный сигнал которого был слышен, они подошли к белоснежному лайнеру. Это был «Стокгольм». Командир шлюпки громко выспрашивал у человека, силуэт которого виднелся в бортовых дверях «Стокгольма»: надежно ли судно держится на воде? Не пойдет ли оно ко дну? Что это за судно?

Ответив на вопросы, человек у борта знаками показал спасательной шлюпке подойти ближе, чтобы пассажиры могли подняться на борт.

На палубе «Стокгольма» Кренделл и остальные преисполнились благодарностью. Члены команды, выстроившиеся вдоль коридора около бортовой двери, предлагали свою помощь, давали разъяснения: серьезно пострадавших положат в расположенный неподалеку лазарет; тех, кто нуждается в первой помощи, проведут в ресторан туристского класса, где в качестве временных коек были сдвинуты застеленные одеялами столы. Всех остальных направили в обширный салон туристского класса, переоборудованный для приема спасенных. Там можно было получить кофе с бутербродами.

Когда все четверо вошли в салон, вид его поразил их. Они считали себя в числе первых, которым удалось покинуть итальянский лайнер. Но с удивлением озираясь вокруг, они вскоре убедились, что салон забит итальянцами — членами экипажа «Андреа Дориа». Пассажиров встретилось всего несколько человек. Около двухсот членов экипажа гибнущего лайнера прибыли на «Стокгольм» раньше Кренделла, Гендлера и их спутниц. Большинство было в белых куртках — одежде стюардов, официантов и камбузников. В салоне стоял шум, к столу с бутербродами и сигаретами образовалась длинная очередь. Некоторые, как заметил Кренделл и его друзья, становились вторично.

Позднее объявили, что из итальянского экипажа нужны люди для помощи на камбузе. Добровольцев не оказалось. Недолго думая, шведы обошли салон и выбрали нужных им людей, которым затем приказали отправиться на камбуз и помочь в приготовлении пищи и мытье посуды. Кренделл случайно встретил официанта, обслуживавшего его на «Андреа Дориа». От предложенных чаевых, которые Кренделл вообще-то намеревался дать ему на следующее утро по прибытии в Нью-Йорк, официант не отказался. Выразив удивление, почему вся четверка не прибыла на «Стокгольм» ранее, он объяснил, что находится здесь примерно с половины первого ночи.