«Сейчас мы поедем на пикник»
«Сейчас мы поедем на пикник»
По юридической терминологии 1134 пассажира «Андреа Дориа» являлись потерпевшей стороной. Игра случая или судьба, называйте это как хотите, вершила их жизнью.
Директор фирмы «Стандарт ойл компани оф Нью-Джерси» Мерион У. Бойерс, занимавший ранее пост генерального директора комиссии по атомной энергии США, обязан жизнью прихоти своей жены. Около одиннадцати часов вечера он предложил отправиться на покой. Усталость уже давала себя знать, а на следующий день надо было вставать необычно рано, так как утром судно прибывало в Нью-Йорк. Но его жена пожелала выпить еще одну чашку кофе, а потом ей захотелось сигарету.
— Давай немного посидим, — попросила она. — Может быть случится что-нибудь забавное.
Как и на многих других судах, в последний вечер плавания на «Андреа Дориа» было скучновато. Теперь уже привычные наслаждения роскошью и беззаботное блаженство близились к концу. Еще днем в чемоданы были уложены вечерние костюмы. Настало время возвратиться к действительности: сунуть чаевые официантам, стюардам и барменам, распрощаться и обменяться адресами с новыми, приобретенными во время плавания друзьями, для которых на берегу у вас никогда не найдется свободного времени. В общем, вечер был тихим. В малом салоне «Бельведер» танцевали, но бальный зал первого класса был пуст.
Несколько посетителей сидело в большом баре. Большинство пассажиров рано разошлись по каютам. Однако чета Бойерсов задержалась в салоне, и пока супруга коротала время с последней перед сном сигаретой, нос «Стокгольма» сокрушил их каюту-люкс, расположенную ниже, на палубе фойе. Потом еще было много «забавного».
Пожилой преуспевающий адвокат, председатель правления одного из банков и руководящий политический деятель Бруклина Уолтер Г. Керлин тоже устал, и его тянуло ко сну, но он не поддался уговорам жены и отклонил предложение друзей выпить по чашке кофе. Керлин вместе с женой отправился на покой в свою роскошную каюту-люкс, расположенную на палубе надстройки — одной палубой выше каюты Бойерсов. Пока сам Керлин занялся укладкой оставшихся вещей, а потом ушел почистить зубы в ванную, находившуюся в конце длинного коридора каюты-люкс, его жена, положив поудобнее подушку, устроилась почитать. Толчок от столкновения отбросил Керлина к стене, потом он свалился на пол. Когда ему удалось вернуться в главное отделение своей каюты, жены там не было. Вместе с ней исчезли кровать, тумбочка, исчезла даже лампочка, при свете которой она читала. В стене позади груды обломков он увидел зияющий провал, а дальше… дальше были пустота, туман, море.
Пробоина в борту «Андреа Дориа» протянулась на уровне палубы надстройки от каюты 46, которую занимали Керлины, до каюты 56. В последней Марта Питерсон также читала в кровати, но за несколько минут до одиннадцати она и ее муж заснули. Марта Питерсон занимала вторую от борта кровать, которая была отделена от другой кровати встроенной тумбочкой. Ее муж, Тур Питерсон, человек атлетического телосложения, высокого роста, широкоплечий, с отлично развитой мускулатурой, был хорошо известен в своем кругу как специалист по мозолям и президент Нью-Йоркского института по уходу за ногами. По-видимому, он оказался единственным на борту человеком, который видел нос «Стокгольма» внутри «Андреа Дориа» и остался жив. Питерсон проснулся от ужасного грохота ломающейся стали, затем перед ним возникло видение серо-белой громады носа «Стокгольма», продвигавшегося мимо него. Питерсону показалось, что он летит в космическом пространстве, потом он потерял сознание. Он лежал безучастным к доносившемуся из коридора шуму.
В каюте 60 обрушился потолок, но находившемуся в ней Кеннету Мерлину удалось вместе с женой выползти из-под обломков в коридор. Пассажиры, выбегавшие из кают, не могли идти по накренившейся палубе, они скользили на гладком линолеуме и падали. По коридору медленно стелился густой белый дым.
Каюту 80 занимал мэр города Филадельфии Ричардсон Дайлуорт с супругой. Проснулся он сидя на полу между кроватями. Сидевшая рядом с ним жена была в недоумении:
— Вероятно мы наскочили на айсберг, как «Титаник», — сказала она.
Но Дайлуорт — стрелок морской пехоты в первую мировую войну и капитан того же рода войск во вторую мировую войну, кавалер медали «Пурпурное сердце», участник битвы на острове Гуадалканал, хладнокровно рассудил:
— Нет, Энн, у берегов. Массачусетса айсбергов не бывает.
Это было нечто другое, но даже не зная в чем дело, статный пятидесятисемилетний мэр сумел убедить свою жену, что такое совершенное судно, как «Андреа Дориа», не дает никаких поводов для излишних волнений. Одевшись в приготовленное к утру платье, они покинули каюту.
На противоположной стороне холла, из каюты 77, находившейся с левого борта, совсем раздетыми выскочили балетные артисты Нора Ковач и ее муж Иштван Рабовский. Совершив успешное турне по Европе, они вошли на борт «Андреа Дориа» в Генуе. В связи с недоразумением, возникшим по поводу стоимости забронированной для них каюты 56, они перешли в меньшую по размерам и не столь дорогую другую, каюту первого класса.
Каюту 56 занимала Марта Питерсон (ей было пятьдесят пять лет). Она оказалась погребенной под нагромождением разбитой мебели и свалившихся с потолка обломков и была не в состоянии пошевелиться. Каюта, вернее, то, что осталось от нее, была погружена во мрак, носивший сероватый оттенок. Около себя Марта видела одни лишь обломки, но вдруг она почувствовала, что в этом аду не одна. Почти прямо у нее на ногах, совсем близко, так, что можно было достать рукой, находился кто-то другой.
Уснув накануне вечером в своей каюте 54 в кровати у борта, под иллюминаторами, Джейн Чанфарра пришла в сознание среди обломков каюты 56. Она сразу поняла, что ее муж, Камилл Чанфарра, находится где-то рядом. Она слышала, как он стонал, бормотал что-то, терзаемый болью, но увидеть его она не могла. Собравшись с силами, Джейн попыталась ощупью найти его, но тут он умолк.
Что стало с двумя ее дочерьми, которые были рядом, там, где прежде находилась каюта 52, Джейн Чанфарра не знала. Она боялась худшего. Она помнила, как пожелала девочкам спокойной ночи, собираясь лечь спать, она вспомнила, как болтали и хихикали девочки, пока их не сморил сон. Линде, ребенку от первого брака, было четырнадцать лет; Джоан, дочери от второго брака, восемь лет. Линда как старшая занимала кровать у борта под двумя иллюминаторами, а кровать у противоположной стены досталась Джоан.
С ужасом Джейн поняла, что ее муж скончался и она слышала его последние слова. Она думала, что и ее жизнь висит на волоске. Голова и лицо были залиты кровью, одна рука разбита, ноги чем-то придавлены. Сама она была прижата в полусидячем положении к стальной стенке шахты лифта, примыкавшей к каюте Питерсонов, и не могла двинуться с места.
Обе женщины решили, что остались одни и теперь погибнут вместе с судном. Внезапно до них донесся голос мужа Марты Питерсон. Он пришел, наконец, в сознание в каюте 58, наполовину погребенным среди обломков. Мозольный оператор из Монтклэра, несмотря на свой рост (один метр восемьдесят сантиметров) и вес (девяносто килограммов), сумел благополучно выбраться из-под обломков. Окликнув жену, он, шатаясь, вышел в коридор и стал пробираться в каюту 56. Коридор, ведущий в основное отделение этой каюты, оказался разрушенным, и Питерсону пришлось опуститься на колени. В темноте он прополз мимо безжизненного тела своего соседа по каюте Чанфарры.
Как ни странно, направлявшийся из Мадрида в отпуск Чанфарра как бы предсказал столкновение. Туман, окутавший судно после полудня, был главной темой разговоров в течение всего дня и вечера. Не без некоторого самомнения, характерного для газетных репортеров, Чанфарра за обедом подшучивал над дочерьми, говоря, что может произойти столкновение, крупная катастрофа, и тогда ему представится работа — написать рассказ. Его жена, заметив, что обе девочки могут всерьез поверить отцу, пыталась остановить мужа.
— Если капитан не пришел, как обычно, обедать вниз, — сказала она, — значит он должен быть наверху, на мостике, чтобы внимательно следить за ходом судна в тумане.
Много часов спустя, когда тело Чанфарры все еще лежало в проходе каюты 56, сам он, по иронии судьбы, стал предметом острой зависти со стороны своих коллег, собравшихся в отделе новостей на третьем этаже здания редакции газеты «Нью-Йорк Тайме». Литературные сотрудники по кусочкам кроили материал о катастрофе по радиограммам и старым газетным вырезкам, а газетчики болтали о мечте газетного репортера: оказаться очевидцем привлекающего всеобщее внимание события. Они ни на минуту не сомневались, что корреспонденция Чанфарры вскоре будет получена. Все редакционные разговоры снова и снова возвращались к одному: «Ну и повезло же Чану — ведь он сейчас на борту «Андреа Дориа». Заведующий отделом местных новостей Фрэнк Адаме, примчавшийся в 4 часа утра в редакцию, включил Чанфарру в список авторов двадцати одной корреспонденции, посвященной столкновению. Все утро на уме и на языке у газетчиков было одно — каким образом каждый из них, оказавшись на месте происшествия, постарался бы передать по телефону или по радио свою корреспонденцию в газету.
Лишь позднее, с получением первого списка жертв катастрофы, работники редакции «Нью-Йорк Тайме» испытали жгучий стыд, осознав всю глубину пропасти между восприятием несчастья, унесшего жизнь пятидесяти или ста неизвестных им людей, и смерти одного из сослуживцев.
Питерсон смог добраться к своей жене и к Джейн Чанфарре лишь пройдя назад, в каюту 58, и с трудом протиснув свое массивное тело под переборкой, разделявшей обе каюты. Фактически осталась только половина переборки у потолка. Вторая половина, ближе к корпусу, оказалась выломанной вместе с прилегавшей частью каюты. Каюта 56 представляла сплошные развалины, позади которых в борту судна зияла брешь. Попытавшись сдвинуть обломки, Питерсон убедился, что сделать это одному невозможно. Ему требовалась помощь, иначе женщины погибнут. Обе они стали умолять его спасаться самому и бросить их. Но он обещал вернуться и привести на помощь людей.
Одной палубой ниже, то есть на палубе фойе, в спальне каюты-люкс 180, в одной из четырех особенно роскошных кают судна, погибли коммерческий директор издаваемой в Сан-Франциско газеты «Кроникл» Фердинанд М. Тирио и его супруга. Их старшего сына, тринадцатилетнего Питера Тирно, поместили в одноместной каюте, удаленной от родителей примерно метров на пятнадцать в сторону кормы на противоположной стороне главного фойе судна, через который пассажиры прямо с пирса попадали в расположение кают первого класса. С одной стороны она примыкала к ресторану первого класса, с другой — находились телефонная будка и судовой банк.
Вечером, поиграв с Питером на игрушечных скачках, отец пожелал ему спокойной ночи и пошел через вестибюль к себе.
При столкновении тринадцатилетний мальчик проснулся с трудом. Протерев глаза, он выглянул в коридор, но, ничего особенного не заметив, лег опять и тотчас же заснул.
Он не обратил внимания, что в вестибюле грудами лежали обломки, что от столкновения треснул и осыпался потолок, вдребезги разбившееся зеркальное стекло витрины магазина сувениров лежало на полу. Около стены, пытаясь укрыться от всего этого, присели на корточки два стюарда третьего класса — Адольфо Бонивенто и Эмилио Бертини. Три стальных сейфа, находившихся в ведении помощника капитана по пассажирской части, стоявшие как раз за этой стеной, выдержали силу удара и спасли напуганных стюардов.
Наискосок в заднем левом углу фойе, распахнулась дверь каюты помощника капитана по пассажирской части, оттуда выскочил ее хозяин, Франческо Инджанни, сопровождаемый двумя судовыми врачами.
— Боже,, взорвался котел, — воскликнул главный хирург, начальник медицинской службы судна доктор Бруно Тортори Донати. Его спутники согласились с ним. Кожух котельных установок, сообщавшийся с трубой судна, проходил как раз позади вестибюля, и поэтому были все основания считать, что разрушения в вестибюле вызваны сотрясением от взрыва в котельном отделении.
В то время, как пассажирский помощник капитана направился на мостик, доктор Тортори Донати с доктором Лоренцо Джианнини стали через толпу пассажиров пробираться в лазарет, занимавший внизу, на палубе «А», десять кают.
— Успокойтесь, это всего лишь небольшой взрыв в котельном отделении, — говорил красивый тридцатипятилетний судовой врач пассажирам, хватавшим его за одежду. Вызвав двух фельдшеров и трех сестер, обслуживавших лазарет, врачи стали готовиться к приему пострадавших.
Доктор Тортори Донати зашел в женское отделение лазарета, чтобы успокоить двух своих пациенток — пожилых и нервных женщин. Одной из них была несчастная жена фермера Мэри Ондер, годами скопившая вместе с мужем немного денег для «последней поездки на родину». Но, отправившись в апреле 1956 года в путь на борту «Христофора Колумба», эта шестидесятипятилетняя женщина на следующий день после выхода в море упала и сломала левое бедро. Из лазарета на «Христофоре Колумбе» ее перевели в Интернациональный госпиталь в Генуе, где она пролежала все время пребывания в Италии, куда она так стремилась. Оттуда Мэри Ондер попала в лазарет на «Андреа Дориа». Доктор Тортори Донати очень сочувствовал ей. Его вторую пациентку доставили на борт судна в Неаполе почти при смерти. Роза Карлла, которую доктор стал звать «бабушка Роза», прожила на свете семьдесят два года и несмотря на это очень всего боялась. У нее был тяжелый отек легких, декомпенсация сердечной деятельности и рак гортани. После первого осмотра судовой врач в глубине души подумал, что восьмисуточного плавания ей не перенести.
Обе пациентки были в ужасе от раздавшегося грохота и последовавшего за ним крена. Доктор, со свойственной ему теплотой, постарался убедить обеих, что никто не собирается бросать их одних, что будет сам заботиться о них.
— Никакая опасность «Андреа Дориа» не угрожает, — сказал доктор. Объяснив затем, что его присутствие необходимо в главной палате лазарета и заверив, что скоро вернется, Тортори Донати направился в мужскую палату.
Она оказалась пустой. Один из его пациентов, каютный юнга Гаэтано Больцано, убежал. Доктор поспешил назад в приемный покой лазарета, забыв, что в мужской палате находился американский матрос Роберт Гудзон, который в это время спокойно спал, не подозревая об охватившем судно волнении. Стройный, темноволосый юный моряк из Нового Орлеана служил на борту грузового судна «Оушн Виктори», который принадлежал компании «Стокард стимшип компани». В плавании его дважды постигла неудача: он повредил себе спину и глубоко порезал правую руку. Судно специально зашло в Гибралтар, чтобы высадить его на берег, и он лежал в госпитале, пока не был отправлен в Соединенные Штаты на борту «Андреа Дориа». Хотя формально Гудзон больным судового лазарета не числился, но на лайнере решили, что более целесообразно предоставить ему койку в мужской палате лазарета, чем помещать в пассажирскую каюту.
Возвратившись в приемный покой, доктор Тортори Донати увидел, что Джианнини и пять помощников готовы к работе. Никаких известий о потерпевших ни с мостика, ни из машинного отделения не поступало. Доктор был в недоумении. Отдав распоряжение старшей медицинской сестре Антонии Коретти побыть с двумя больными женщинами и проследить за тем, чтобы остальные не уходили из лазарета, он отправился на мостик — непосредственно от капитана получить указания, так как дозвониться по телефону, установленному в лазарете, он не мог.
Ему было очень тяжело взбираться по трапам, показался странным наклон палуб. Хотя около пробоины вдоль правого борта вода уже стала заливать палубу «А», в районе лазарета, размещавшегося в средней части судна, на его левом поднятом борту, пока было сухо. Доктора Тортори Донати, одетого в синюю форменную одежду командного состава, окружили пассажиры, засыпав его вопросами, ответить на которые он был не в состоянии. Он с большим трудом продвигался в толпе, двигавшейся вместе с ним к верхним открытым палубам судна. Уже на прогулочной палубе, расположенной тремя этажами выше лазарета, он услышал, как пассажирам предложили следовать к местам сбора по аварийному расписанию. Он знал, что такое объявление дается только в связи с оставлением судна, поэтому стал проталкиваться через толпу назад, намереваясь вернуться в лазарет. Доктор едва улавливал сущность многочисленных бессвязных просьб о помощи. Большинство, по-видимому, требовало помочь разыскать потерянных родственников. Но он должен был в первую очередь подготовить к оставлению судна своих пациентов.
Доктор решил перенести обеих женщин на прогулочную палубу на руках. Два фельдшера вынесли Мэри Ондер. Им помогал ее муж. Доктор Джианнини и две медицинские сестры взяли с собой одеяла и медикаменты, а доктор Тортори Донати и старшая медицинская сестра Коретти вынесли Розу Карола, предварительно дав ей снотворного. Старая женщина со страхом глядела на доктора. Когда он и сестра, спотыкаясь под тяжестью своей неудобной ноши, брели по коридору, старуха вдруг закричала хриплым, резким голосом, что умирает и хотела бы перед смертью повидать дочь Маргариту. Хотя доктор понимал, что у его пациентки очень мало шансов на жизнь, он успокаивал ее, непрерывно повторяя, что она будет жить и дочь вскоре навестит ее.
Но все произошло не так, как думал и говорил доктор. В ту ночь семидесятидвухлетняя женщина осталась в живых и прожила еще несколько месяцев, а ее дочь Маргарита погибла с двумя другими женщинами из каюты 230, расположенной на палубе «А» с правого борта. При столкновении эта каюта оказалась непосредственно под ударом.
Запертую дверь каюты 230 всеми силами, на которые был только способен в свои семьдесят два года, пытался открыть Бенвенуто Иаццетта. Едкий дым и пыль начали уже проникать в коридор, и какой-то стюард убеждал старика последовать за всеми пассажирами, бежавшими наверх. Но Иаццетта твердил свое: его жена Амелия и ее сестра Кристина Ковина живы и их придавило в каюте. Стюард безуспешно пытался взломать дверь, но когда по накренившемуся коридору палубы «А» хлынула вода, он стал уговаривать старика сходить за помощью. Дым в коридоре становился все гуще и гуще, и лишь тогда Иаццетта согласился подняться наверх. Сначала пассажиры принимали дым за признак возникшего на судне пожара. Но в действительности причиной дыма и стелившейся вместе с ним белой пыли была тлевшая огнестойкая изоляция, проложенная между стальной обшивкой корпуса судна и деревянной облицовкой кают. Именно она и спасла судно от пожара, который мог бы охватить лайнер в результате трения стали о сталь при столкновении.
Каюта 230 примыкала к борту и имела только один иллюминатор. Дверь из нее выходила в узкий боковой проход, сообщавшийся с основным коридором. В соседней каюте погибли четыре женщины; в другой, также бортовой каюте — две итальянские монахини, направлявшиеся для изучения опыта работы больниц в Уорчестере, штат Массачусетс. По совету судового капеллана Себастьяна Натта они, вместе со многими другими ехавшими на борту «Андреа Дориа» лицами духовного звания, рано легли спать, чтобы в половине шестого присутствовать на первой из девяти месс, которые было намечено отслужить на следующее утро. Всего в четырех бортовых каютах туристского класса, расположенных на палубе «А», погибло десять пассажирок.
Ниже этих кают, на палубе «В», затопило знаменитый гараж лайнера, вмещавший пятьдесят автомобилей, которые въезжали туда прямо с причала. Вода быстро залила девять автомашин. Среди них находились опытная модель фирмы «Крайслер корпорейшн» стоимостью 100 000 долларов, на создание которой было затрачено пятнадцать месяцев, и Роллс-Ройс известного в свете Эдварда Паркера, возвращавшегося во Флориду, на Майами-Бич, после медового месяца, проведенного в Париже.
Но самый жестокий удар нос «Стокгольма» нанес пассажирам на палубе «С», где были сосредоточены наиболее тесные и дешевые каюты «Андреа Дориа». Находившиеся в них пассажиры (большинство — семьи итальянских эмигрантов) не имели возможности спастись. Дань, которую собрала смерть в тридцати каютах правого борта, превзошла своим обилием число всех остальных жертв на судне. Одиннадцать из этих кают стали могилой для двадцати шести человек. Смерть, вероятно, настигла их врасплох. Если некоторые и не погибли под ударом носа «Стокгольма», то несомненно через несколько секунд захлебнулись в воде, когда «Андреа Дориа» накренился на правый борт и палуба «С», расположенная у нормальной ватерлинии, погрузилась в волны.
Одна из этих кают в момент столкновения была пустой. Ее обитатели в последний вечер рейса все еще развлекались наверху в салонах. В каюте 664 снесло правую стену и в образовавшийся пролом хлынула вода. У противоположной стены на верхней койке лежал четырнадцатилетний итальянский мальчик Антонио Понци, который направлялся к матери в Ньюарк. Оказавшись прижатым вместе с койкой к потолку, он стал звать на помощь соседа по каюте — Антонио Ломбарди, юношу из штата Род-Айленд. Он сумел отпереть дверной замок, но открыть дверь был бессилен. Тогда, по колено в крутившейся водоворотом черной воде, он пробрался к подростку и протолкнул его в коридор через узкое отверстие между верхней койкой и потолком. Затем снова принялся толкать, расшатывать перекосившуюся дверь. Внезапно на пол упал железный брус. Схватив его, Антонио Ломбарди стал орудовать с отчаянием, силой и поспешностью человека, борющегося за свою жизнь, и разбил дверь. Насколько известно, спастись из пострадавшей в столкновении секции правого борта палубы «С» удалось только этим двум пассажирам.
Дым, пыль, вода, смешавшаяся с липким мазутом и маслом из лопнувших цистерн и трубопроводов, заполнили коридоры палуб, сея повсюду страх и неразбериху.
В результате страшного удара огромное судно задрожало от носа до кормы. Зазвенели и с грохотом опрокинулись на пол бутылки с винами, расставленные по полкам баров и салонов прогулочной палубы. Под грохот падающих тел прервались танцы; в салоне первого класса «Бельведер», наиболее роскошном ночном клубе судна, с эстрады вместе с инструментами упали вниз головами музыканты, повторявшие, уже в который раз, популярную мелодию «Arrivederci, Roma!» (До свидания, Рим!). Бармен, перемахнув через стойку, стремглав бросился вон. Седовласый метрдотель, бегая между столиками, пытался заставить сбитых с толку пассажиров успокоиться. В первое мгновение растерявшиеся от неожиданности пассажиры стали убеждать друг друга, что ничего серьезного произойти не могло. Моррис Новик, организатор и редактор радиостанции в Нью-Йорке, ведущей передачи на итальянском языке, тоже стремился успокоить всех:
— Право, ничего особенного не произошло, — говорил он. — Давайте посидим спокойно, пока не узнаем, что случилось.
Большинство присутствовавших в салоне не испытывали волнения. Некоторые бросились к задрапированным портьерами иллюминаторам, но из-за тумана разглядеть что-либо было невозможно. Женщины, у которых внизу, в каютах, спали дети, поступили так, как поступает любая мать.
Одна из них, актриса Рут Роман, сняв туфли и забыв о партнере, стремительно выбежала из салона. Прибежав в свою двойную каюту 82–84, она увидела, что ее трехлетний сын все еще спит.
— Проснись, Дики, — ласково сказала она, тряся его за плечо, — сейчас мы поедем на пикник.
Крепко сжав левую ручонку сонного сына, прихватив из каюты спасательные нагрудники и одеяла, она отправилась на «пикник».
В салоне «Бельведер» после столкновения только и говорили о причине толчка.
— Мы налетели на айсберг, — громко воскликнул женский голос.
— Это был взрыв в судовых машинах, — уверенно заявил какой-то мужчина.
Остальные считали, что судно наскочило на неразорвавшуюся мину, на затонувшие остатки кораблекрушения, на маленькую рыбачью лодку, на крупный грузовой пароход. Догадок было много, страха — почти никакого. Присутствовавшие в салоне пассажиры первого класса ожидали, что вот-вот им все объяснят, дадут какое-нибудь указание, поэтому многие не расходились.
В танцевальном зале второго класса было менее спокойно. Тотчас после столкновения музыканты попытались подхватить прерванную мелодию, но через несколько тактов погас свет и оркестр смолк. Столы и стулья опрокинулись и вместе с официантами, танцорами, зрителями, напитками, посудой полетели через весь зал. В течение нескольких секунд, пока снова не зажегся свет, все оказалось перевернутым вверх дном. Столы и стулья загородили выход, и людям, пытавшимся покинуть зал, пришлось карабкаться через них. Одновременно другие пассажиры силились протолкнуться внутрь танцевального зала, который по аварийному расписанию считался пунктом сбора пассажиров второго класса.
В салоне третьего класса, одной палубой ниже, где играл любительский оркестр, состоящий из членов команды, также царили беспорядок, испуг, растерянность и страшный шум.
Молодому генуэзскому врачу Франко Фушо, направлявшемуся для продолжения образования в университет штата Огайо, показалось, что пришел конец света. Потом сквозь оглушительный шум он услышал из громкоговорителя «пронзительный крикливый голос», но понять сделанное по-итальянски объявление он не смог.
Полнейшая паника охватила находившийся еще одной палубой ниже ресторан туристского класса, где пассажиры с увлечением следили за проделками Джейн Рассел и Джефа Чандлера в. кинофильме «Светлячок». Но вдруг одна из зрительниц, медицинская сестра Тереза Лафламм, с удивлением заметила, что ее зажигалка вдруг стала скользить поперек стола. В темноте она не могла определить, что судно в этот момент резко меняет курс влево и грохот столкновения оказался для нее неожиданным. Ее швырнуло на палубу вместе с опрокидывавшимися столами. Когда дали свет, она увидела настоящеее столпотворение. Кричащие, плачущие люди силились подняться на ноги и снова падали. Сказав себе: «Надо избежать паники», — она попыталась успокоить кричавшую от страха женщину, но та убежала. Она принималась успокаивать то одну, то другую пассажирку, но почти все стремились поскорее выбраться вон, а те, кто не рвался наружу, опустившись на колени, молились или плакали.
Из свалки первому удалось выбраться Джеку Грюбенману, который случайно сидел вблизи выхода. Он решил сходить в свою каюту, расположенную одной палубой ниже, за спасательным нагрудником, быстро сбежал по оказавшемуся рядом трапу на палубу «А» и сразу упал там на колени, задохнувшись от дыма и пыли. Спуститься по трапу оказалось делом простым, но для того, чтобы пробиться из кормовой в среднюю часть судна, потребовался почти час. Возможно, что путь показался ему долгим, так как коридор был забит людьми в ночном белье, проталкивавшимися к трапам, возле каждой двери и каюты образовались заторы. Каюта 290, которую он занимал вместе с тремя другими мужчинами, была пуста. Вспомнив про своего брата Дона и его жену Виолетту, размещавшихся в соседней каюте, которая также была пустой, Джек поспешно схватил три спасательных жилета. Но только он вышел в главный коридор, как его заметили два огромных итальянца из числа пассажиров и, не говоря ни слова, напали на него. С трудом Грюбенману удалось удержать только один спасательный жилет, который он тут же поспешно натянул на себя.
Собственно, ему и не следовало бороться за спасательный жилет, припасенный для своей невестки Виолетты Грюбенман, потому что, прежде чем покинуть каюту 288, она поверх ночного халата не забыла надеть свой собственный спасательный нагрудник. Виолетта сразу догадалась, что произошло. Ведь только днем, с наступлением тумана, она с друзьями строила догадки, что будет делать каждый из них в случае столкновения. Однако высказанные ею предположения оказались далеки от действительности. В дымном коридоре царила паника. Люди бежали в обоих направлениях. Слышались крики и причитания. Виолетта Грюбенман направилась к ближайшему трапу, но, не доходя до него, оступилась, ударилась о стену и покатилась на пол. Люди наступали на нее, но не останавливались.
— Пошли дальше, — крикнул какой-то мужчина, на мгновение задержавшись около ее распростертого тела. Но увидев повернувшееся к нему окровавленное лицо, он нагнулся и стал помогать подняться на ноги.
Когда муж Виолетты, Дон, сидевший в баре туристского класса, взглянул в иллюминатор, то как раз в тот момент там промелькнула осыпанная дождем искр белая надстройка «Стокгольма». Он бросился в каюту, где оставил жену. Но спустившись только этажом ниже в кормовую часть палубы фойе, он попал в самую гущу обезумевшей от паники толпы, вырвавшейся из кинозала. Людской поток подхватил и затащил его опять одной палубой выше, в салон туристского класса, превратившийся в импровизированное место сбора по аварийному расписанию. В этом салоне сосредоточилось около двухсот пассажиров.
Какой бы ни была паника, охватившая пассажиров «Андреа Дориа» немедленно вслед за столкновением, но вскоре даже в темном кинозале она стала успокаиваться, уступая место общей неразберихе. Пассажиры, застигнутые в различных салонах, барах, комнатах для карточной игры, библиотеках, а также в бальных залах, расположенных на верхних палубах судна, стали расходиться по своим местам.
Актриса Бетси Дрейк, жена известного киноактера Кэри Гранта, занимала на шлюпочной палубе одну из двадцати девяти просторных одноместных кают первого класса. Она накинула на себя только что снятую одежду и вышла коротким коридором на открытую палубу, с которой были видны спасательные шлюпки, висевшие вдоль поднятого кверху борта судна. Лишь позднее она узнала, что эти шлюпки нельзя было спустить на воду. Двумя палубами ниже жительнице Бруклина Анджеле Грилло, занимавшей тесную каюту в кормовой части по левому борту судна, пришлось в течение двадцати минут с отчаянием растаскивать багаж, заваливший дверь каюты, чтобы выбраться из нее вместе со своим трехлетним сыном Антони. Еще двумя палубами ниже отчаяние довело до истерики жительницу Бирмингема Фанни Уэллс, занимавшую с тремя маленькими детьми каюту на палубе «А». Хотя выход из ее каюты был свободен, уйти она не могла, потому что рука младшей дочери Роз-Мари оказалась прижатой койкой к переборке.
Там же, на палубе «А», растерявшаяся американская туристка, решив, что судно взорвалось, голой вскочила с койки и бросилась вон из каюты. В коридоре ее подхватил человеческий поток, и среди толкотни и воплей она не сразу обратила внимание на взгляды окружающих. Спохватившись, она была вынуждена, расталкивая людей, вернуться в свою каюту за пижамой, аккуратно сложенной под подушкой.
Двадцатишестилетняя американка, возвращавшаяся после работы за границей, оказалась придавленной свалившейся на нее верхней койкой. Тщетно пытаясь выбраться, она плакала и кричала, пока, наконец, дверь каюты не распахнулась и высокий худой стюард, подхватив ее с обломков койки на руки, вынес в коридор. Почувствовав себя в безопасности, она вдруг с ужасом увидела, что обнажена.
— Отпустите меня! Оставьте меня в покое! — принялась она умолять стюарда, но тот все бежал. Она стала колотить его кулаками в грудь. Но он, очевидно от охватившей его растерянности, даже не сознавал, что несет женщину, а не чемодан. Наконец, он выронил ее. Тогда она вернулась в каюту, чтобы одеться.
Но большинство пассажиров успели одеться или хотя бы накинуть поверх ночного белья купальный халат. Многие прихватили с собой чемоданы. Возвращавшийся из Саудовской Аравии служащий фирмы «Арамко» Эллис Д. Хилл не забыл даже запастись для своих двухмесячных близнецов бутылочками с молоком и кипяченой водой.
Встречались и такие, кто оделся «подобающим» для катастрофы образом. Например, Джозефина Форнаро, возвращавшаяся к себе в Роксбари в штате Массачусетс после первого за сорок шесть лет посещения Италии, надела платье, чулки, туфли, два свитера, жакет и шляпу. Эта дама в возрасте семидесяти двух лет не смогла разыскать всего лишь… спасательного нагрудника. Она была совершенно спокойна. Уверенность изменила ей, когда она увидела выбравшихся с нижних палуб перепачканных мазутом людей в ночном белье. «Вряд ли я выживу», — твердила она про себя.
На уровне палубы «С» проходила нормальная ватерлиния судна. Палуба «А», выделявшаяся на черном корпусе лайнера узкой белой полоской, называлась в практике судостроения палубой переборок. Ее стальная поверхность перекрывала сверху поперечные переборки, делившие судно на водонепроницаемые отсеки. Если бы эта палуба представляла собой сплошное перекрытие без отверстий для трапов (ничего лучше с точки зрения обеспечения плавучести судна быть не может), то вода, затопившая один из отсеков, не смогла бы перелиться в другой отсек. Однако тогда нельзя было бы проникнуть через эту палубу внутрь судна. Необходимо какое-то компромиссное решение. Военные корабли, конструируемые с расчетом сохранения плавучести при серьезных повреждениях, имеют в палубе переборок минимальное количество небольших по размерам люков для трапов. Но пассажирские лайнеры строятся для перевозки людей. На «Андреа Дориа» через палубу переборок проходило семнадцать трапов, и они, совершенно необходимые на таком длинном судне, превратились теперь, в стоки, по которым забортная вода, затопившая палубу «А», проникла на нижние палубы.
Пассажиры, разместившиеся на палубах «В» и «С» и не успевшие выбраться наверх в первые пять или десять минут после столкновения, теперь вынуждены были преодолевать потоки черной от мазута воды, стекавшей по накренившимся трапам. Это было ужасно!
Люди быстро поняли, что ползти было легче, чем идти, оказывать помощь соседу было лучше, чем пытаться протолкнуться вперед, молиться, преодолевая ступеньку за ступенькой было благоразумнее, чем кричать в муке беспомощности.
Слабым, престарелым и детям, бежавшим от опасности с нижних палуб, команда и пассажиры оказывали помощь. Родители несли детей на плечах и за спинами. Самый ужасный вид имел отсек, по которому нанес удар «Стокгольм». Там стоял густой дым, смешавшийся с цветной пылью, все палубы были залиты водой. Матросы поспешно закрыли дверь, скрывшую разрушения от взоров находившихся на левом борту пассажиров.
Люди выскакивали в коридор в ночном белье, задыхаясь от дыма и пыли.
— Оставить судно! — кричали два каютных стюарда. Красивая двадцатичетырехлетняя итальянка Лилиан
Донер ехала в Нью-Джерси к мужу, с которым познакомилась, когда он находился с американским флотом в Неаполе. Она посадила на плечи двухлетнюю дочь Марию и направилась к трапу.
Сапожник Поль Серджио вместе с женой пытался проникнуть в правую часть отсека. Они выскочили из каюты в одном белье, не надев спасательных нагрудников и оставив там все вещи и письмо, написанное женой сапожника Маргарет родителям в Италию, в котором она восторгалась чудесным благополучным плаванием.
Люди, стремившиеся к центральному трапу, образовали в коридоре левого борта свалку, и один каютный стюард энергично растаскивал за руки и за ноги барахтавшихся на накренившейся палубе. Другой стюард преградил путь Серджио в коридор правого борта.
— Судно тонет! — крикнул он ему, преодолевая стоявший гам. — Давайте наверх, наверх, — настаивал стюард, указывая на трап.
Пока другие проскакивали мимо, Серджио пытался объяснить, что в каюте 656 по правому борту находилась жена его брата с четырьмя детьми, которую он вез в Америку. Серджио двадцать семь лет успешно проработал в Саут-Бенде. Два года тому назад он вызвал к себе брата Росса, столяра, приехавшего вместе с семнадцатилетним сыном Антонио. Теперь Серджио с женой посетили родину, навестив родственников и захватив в Америку семью брата. Серджио хотел объяснить, что жена его брата Мария была в каюте вместе с детьми — Джузеппе, Анной-Марией, Доменикой и маленькой Рокко.
Но стюард настойчиво доказывал, что на правом борту за дверью никого не осталось:
— Все пошли наверх и вам тоже надо идти туда. Судно тонет и все должны его оставить.
Полю и Маргарет Серджио не оставалось ничего другого, как вместе со всеми начать восхождение. Их поиски все равно не увенчались бы успехом, так как при столкновении каюта 656 оказалась непосредственно под ударом «Стокгольма» и мгновенно погрузилась в волны. Мария Серджио и четверо ее детей погибли. Через три каюты от них погибли с тремя дочерьми Микаэл и Мария Руссо, также направлявшиеся в Америку в поисках новой жизни.
Полю и Маргарет Серджио вместе с сотнями других пассажиров туристского класса, размещавшихся на палубах «В» и «С», пришлось подниматься наверх очень долго. Несмотря на опасение, что накренившееся судно уже тонет, все шли вверх очень медленно, ступенька по ступеньке. Не обращая внимания на крики, плач и причитания, приходилось внимательно следить за каждым шагом, чтобы в результате малейшей неосторожности не оказаться растоптанным толпой.
По большинству трапов наверх взбирались мужчины, женщины и дети, а вниз лилась смешавшаяся с мазутом вода. Проникая через зияющую пробоину в борту «Андреа Дориа», морская вода растекалась по всей длине палубы «А», а затем, когда судно испытывало бортовую качку, проникала через трапы вниз, на палубы «В» и «С» и в машинное отделение. Беспорядок усугублялся еще и теми, кто пробивался через толпу вниз, в свои каюты, разыскивая близких, ценности или спасательные нагрудники. В первые минуты после столкновения по судну одновременно перемещалось в общей сложности 1000 человек.
Чтобы добраться с палубы «С» на прогулочную, минуя по пути пять промежуточных палуб, все без разбора мужчины и женщины, старые и молодые, должны были приложить немало усилий. Через полтора часа, достигнув цели, все были утомлены, как после тяжелой изнурительной работы. Людям казалось, что они, полуживые, обречены на вечное пребывание в преддверии ада.