Глава 5 Не все легко проглотить

Глава 5

Не все легко проглотить

Блеск и нищета эктоплазмы

Библиотека Кембриджского университета имеет свою собственную административную приемную. Это именно то место, куда вас пошлют, если у вас хватит легкомыслия направиться на территорию кампуса, не имея университетского удостоверения личности. Я ожидаю в холле и надеюсь, что моя просьба о допуске в библиотеку на один день будет удовлетворена. Особенно жажду попасть в святилище, предназначенное для знакомства с манускриптами. За ним надзирает особое лицо – хранитель рукописей и университетских архивов (он рисовался мне стоящим на страже в дверях – в мантии до колен и с массивным ключом на цепочке, свисающей на грудь). Я и вправду несколько нервничаю по поводу того, пустят ли меня внутрь.

Ожидая решения, читаю, что говорится о священных текстах на доске объявлений в вестибюле. Среди многих письменных памятников буддизма в библиотеке Кембриджского университета есть и очень важный текст на санскрите, записанный на пальмовом листе около 1000 лет назад… Университет Кембриджа обладает одним из наиболее значительных в мире собраний рукописных буддистских текстов.

А между тем вы (то есть в данном случае я) находитесь здесь лишь для того, чтобы ознакомиться с архивным документом, связанным с эктоплазмой и числящимся как item SPR 197.1.6: Alleged Ectoplasm («Предположительно эктоплазма». – Прим. переводчика).

Эктоплазма – феномен, существовавший во времена столоверчения, общения с духами и странных происшествий во тьме, обычных для эпохи расцвета спиритуализма. Утверждали, что она – физическая манифестация духовной энергии, которую иные способные к «материализации» медиумы воплощали, впадая в транс. «Она пронизывает собой ткани медиума, как нечто газообразное, и проникает сквозь все отверстия, потому что свободнее проходит через слизистые оболочки, чем через кожу», – писал Артур Финдлей (Arthur Findlay), основатель колледжа своего имени, в котором изучались медиумизм и другие искания спиритуалистского толка. Сами спиритуалисты видели в эктоплазме то, что связывает жизнь с потусторонним миром. Она представлялась соединением материи и сущности, будучи одновременно чем-то физическим и спиритуальным, – «исполненная движения и сияющая субстанция», которая на фотографиях, увы, выглядела похожей на марлю.

Первым медиумом, способным работать с эктоплазмой, была Ева С., чьи эманации привлекли к себе внимание французского хирурга и медика-исследователя Шарля Рише (Charles Richet). Он был первооткрывателем терморегуляции человеческого организма и принципов потоотделения, пионером в лечении туберкулеза, лауреатом Нобелевской премии, полученной за работу по анафилактическому шоку. Он же написал книгу «Желудочный сок у человека и животных» («Gastric Juice in Man and Animals») – признаюсь, я не всех безжалостно критикую. Когда такая фигура заводит речь об аутентичности эктоплазмы, отмахнуться от происходящего уже очень трудно. И список спиритуалистов растет, включая в себя ученых, государственных деятелей и литературных светил: Уильям Джеймс, Уильям Батлер Йетс, сэр Артур Конан Дойль, физик сэр Оливер Лодж, химик сэр Уильям Крукс (изобретатель вакуумной трубки, жестоко страдавший от насмешек по поводу своих слов о том, что газ, светящийся зеленоватым цветом в его трубке, – это и есть эктоплазма), два премьер-министра и королева Виктория.

Спиритуализм, если охарактеризовать его вкратце, – это религиозное движение, цель которого – общение (через медиумов) с умершими, а также поиск доказательств (с помощью спиритических сеансов и прочих демонстраций возможностей медиумов), что подобная практика реальна. Смерть при этом рассматривается не как завершение земного пути, а как иной этап жизни – своего рода смена адреса и декораций. Небеса – или Страна Света, как спиритуалисты обычно называют эту область, – не имеют абстрактного смысла, а являются местом, куда вы можете обратиться за ответом. Начало спиритуализму положили скучающие сестры-подростки Маргарет и Кейт Фокс, в своем сельском доме на ферме в Гайдсвилле, штат Нью-Йорк, услышавшие тревожащие таинственные «стуки». Последние привели в возбужденное состояние умы местного населения, а заодно и разбудили дух предприимчивости у старшей из сестер, которая принялась приглашать в дом незнакомцев – чтобы за умеренную плату понаблюдать за происходящим. Через несколько месяцев сестры совершили тур по стране, а спиритуализм вышел, так сказать, на широкий простор и вступил в свои права. Он быстро распространился за океан и поднялся на вершину общественного интереса. Первая мировая война принесла огромные людские потери: миллионы американских и европейских семей глубоко скорбели о погибших сыновьях и готовы были отозваться на любое обещание установить связь с ними в их жизни после смерти. Хотя с того времени спиритуализм заметно утратил свое влияние, он продолжает существовать в США и Великобритании.

В 1989 году – вероятно, к собственному немалому замешательству – университет Кембриджа получил в свое распоряжение архивы Общества психических исследований (Society for Psychical Researches, SPR), члены которого считались наилучшими специалистами по заявлениям медиумов ранней поры,[29] а также по проявлениям искусства и ловкости последних. Можно при желании взглянуть на папку с надписью «Мертон, миссис. Исследование случая с летающим креслом». А как вам вот это: «Граммофонные записи. Речь Банта, произнесенная, как предполагается, в состоянии транса». Служитель архива рукописей – юноша, красивый, как мадонна, – найдет эти материалы для вас и положит их перед вами с той же почтительностью и с тем же уважением, с какими по запросу предоставляются материалы Королевской обсерватории Гринвича или образцы семян из собрания сэра Чарльза Дарвина.

В отличие от летающего кресла, случай с которым руководители Общества изучения физических явлений быстро отбросили как выдумку, заслуживающую лишь снисходительной улыбки, эктоплазма стала предметом тщательно разработанного и проводимого с абсолютной серьезностью исследования, длившегося более двух десятилетий. Одним из его информационных спонсоров выступил журнал Scientifi c American, поддержавший изучение так называемой материализации описанием соответствующих действий медиумов в четырех последовательных статьях, опубликованных в 1924 году. В 1922-м элитный парижский университет Сорбонна выделил группу ученых, которые должны были присутствовать на 15 сеансах Евы С. с особой целью – проверить, насколько аутентична ее эктоплазма. (Дело обернулось полным провалом медиума.) В сентябрьском номере журнала Popular Science Monthly шла речь о том, что эктоплазма «способна принимать форму руки, или лица, или фигуры в целом» и «удивительным образом служить подобием человеческой кожи на уровне клеточных структур». В том же году выпускник Гарвардского университета С. Ф. Деймон удостоился внимания газеты The New York Times, написавшей, что, по его мнению, эктоплазма – не что иное, как неуловимый «первоэлемент» древних алхимиков. В указателе статей Times за период с 1920 по 1925 годы можно обнаружить более дюжины материалов, посвященных эктоплазме, – от прямых отчетов об исследованиях до смехотворных эскапад под заголовками вроде такого: «Мужчина кусает привидение, и сеанс прерывается» («Рот Галлахера наполнился эктоплазмой…») Тем не менее стоит взглянуть хотя бы на одну из сотен фотографий эктоплазмы, которая якобы обнаруживалась в процессе материализации при участии медиумов, – и становится ясно: все это чепуха. Причем не слишком хорошо представленная чепуха. Красноречиво отозвался о ней «кусатель привидений» Галлахер: «Да это же просто марля!» Так что же все-таки происходило? Что случилось с разумом ученых, если они – пусть и на время – принимали все это за чистую монету?

Леди из администрации, отвечающая за прием посетителей, вызвала меня и поинтересовалась моим номером, а также официальными представлением и рекомендацией от академических кругов. Я протянула ей напечатанную на принтере копию письма, пришедшего от хранителя архивов общества по электронной почте («Уважаемая госпожа… Мой долг предупредить Вас, что так называемую эктоплазму нельзя считать приятным предметом…») Ну да, именно. Поэтому я и здесь.

Читальный зал находится на четвертом этаже. В нем потолки как будто возносятся к небесам, составные окна огромны, и сквозь них, точно ниспадающие складки на одежде бенедиктинцев, струятся лучи света, касающиеся студентов. Женщина за столом рядом со мной склонилась над ноутбуком – переводит и расшифровывает что-то из связки старинных голубоватых писем, посланных когда-то голубиной почтой и написанных на иврите. Юное создание слева от меня приносит в жертву себя и свое общение с миром ради знакомства со средневековыми документами о переуступке прав собственности на землю. Но вот прибывает служитель читального зала с затребованными мной материалами – шесть папок-файлов, альбом с фотографиями и ящиком с «предполагаемой эктоплазмой». Коробка сделана из покрытого декоративными узорами картона и обвязана веревочкой так, точно ее принесли из кондитерской. Однако на вид она больше и значительнее, чем я ожидала. В мои планы входит открыть ее немного позже – когда соседи по читальному залу отправятся на ланч.

На верхней папке значится: «Голигер, Катлина». К ней прилагается фотоальбом со снимками мисс Голигер и ее видимыми проявлениями эктоплазмы, сделанными в 1920–1921 годах. Эта женщина служила вдохновляющим началом для теорий и экспериментов доктора У. Д. Кроуфорда, лектора по механике и инженерии Королевского университета Белфаста. Голигеры были семьей спиритуалистов – все четыре дочери считались медиумами, а известность им принесли живые сеансы в плотно оклеенных обоями белфастских гостиных. События там разворачивались в типичной для спиритических сеансов манере. Медиума скрывал занавес или специально отгороженное пространство. Свет непременно гасили (спиритуалисты заявляли, что освещение мешает проявлению их способностей и может вредить эктоплазме) – и начинались славословия и мольбы. Медиум впадал в транс и принимался производить «демонстрации», как это называется в спиритических кругах и по сей день. То есть вызывал духа или неведомую силу, присутствие которого или которой он ощущал в помещении. Как правило, духи обнаруживали свое присутствие, заставляя стол, вокруг которого рассаживались участники сеанса, покачиваться или приподниматься. Поскольку все должны были положить руки на поверхность столешницы, считалось, что стол «левитирует»[30]без помощи собравшихся.

Большинство спиритуалистов вполне удовлетворялись объяснением, что покачиваться и подниматься в воздух стол заставляла энергия дружественных им духов. Однако Кроуфорд желал точно знать, каким образом и в соответствии с какими научными принципами дух умершего способен все это проделать. Проведя серию экспериментов с использованием весов и чувствительных к нажиму сенсорных устройств, он пришел к теории способных сгибаться эктоплазматических стержней и упоров. Свое понимание исследователь изложил – со множеством сомнительных деталей и подробностей – в книге с твердым переплетом, изданной Е. П. Даттоном. Назывался труд «Психические структуры в кружке Голигер и эксперименты физической науки». (По названию можно судить, каков был уровень легковерия в те дни, когда Даттон без тени сомнения опубликовал пять книг, написанных Кроуфордом. Письмо из архива Даттона, датируемое 1919 годом, рассказывает об открытиях Кроуфорда, подчеркивая, что «они имеют огромное значение для физики, поэтому не будет преувеличением полагать: они способны опрокинуть существующие представления, прокладывая путь к созданию новой теории, объясняющей основные законы существования материи».[31])

Полагаясь на законы физики и инженерные знания, Кроуфорд вычислил: для стола весом примерно в 30 фунтов (около 15 кг. – Прим. переводчика) необходим безопорный, или «истинный», кронштейн («нематериальная подвеска». – Прим. переводчика). «Эктоплазмический стержень», как полагал ученый, должен «исходить из туловища» (об этом эвфемизме мы еще поговорим) медиума и следовать параллельно полу, пока не достигнет точки, соответствующей центру стола. Здесь «стержень» меняет направление и образует вертикальную колонну четырех дюймов в диаметре, упирающуюся в ту часть столешницы, которая смотрит в пол. Наконец стержень, выросший в колонну, присасывается к нижней части столешницы в ее центральной точке. (Кроуфорд заявлял, что слышал звук «присасывания» – еще одно словечко из его лексикона, – а также звуки «скольжения по дереву и схватывания».) Если же стол весит более 15 фунтов, то, полагал исследователь, «эктоплазмический стержень» должен поддерживать еще и вызванный дух: привидение обязано, поднырнув под столешницу, приникнуть к полу, опереться на него, а уже затем начинать раскачивать и приподнимать сам стол.

Кроуфорд попытался доказать существование двух типов «нематериальной подвески», применив во время сеанса столоверчения аппаратуру, предназначенную для измерения давления на поверхность. Устройство состояло из двух дощечек, которые, если прижать их друг к другу, замыкали электрическую цепь, вследствие чего звонил звонок. Ученый описал, как попросил духов, которые помогали контактировавшей с ними Голигер – их еще называли «операторами», – начать серию левитаций. Нужно было приподнять стол: сначала – с «истинной» эктоплазматической поддержкой, а затем – с дополнительной. Как и предвидел Кроуфорд, звонок прозвучал только тогда, когда использовалась последняя.

Однако на этом он не остановился. Ему нужны были еще доказательства. Требовались такие, с которыми можно было бы выйти из помещения, где происходили сеансы, и ознакомить с результатами коллег. На данном этапе мы вплотную подходим к эксперименту № 4, названному «Отпечаток на лепной глине, оставленный нижним концом эктоплазматической колонны», а также подступаем к тому, что послужило началом трагической кончины Кроуфорда. Итак, он описывает свой опыт следующим образом.

Я принес небольшой ящик, наполненный размягченной глиной, в комнату, где должен был проходить сеанс. Затем сказал операторам: «Вы помните, как некоторое время назад, когда мы исследовали методы, с помощью которых можно заставить стол левитировать, я пришел к выводу, что при необходимости вы в состоянии приподнять стол снизу, но опирая при этом эктоплазматический стержень на пол таким образом, чтобы ваша «рука» действовала как подпорка?»… Мне ответили: «Да». «Ну что ж, я намерен поместить этот ящик с мягкой глиной под стол и хочу, чтобы вы снова приподняли последний». Спустя совсем немного времени стол воспарил над глиной… Чтобы прийти к определенному заключению, я исследовал глину. На ее поверхности оказался большой отпечаток неправильной формы длиной около двух дюймов и шириной около двух с половиной.

На столе перед моими глазами – черно-белая фотография отпечатка «опоры», полученного аналогичным образом и хранящегося в папке Голигер. Сделал снимок не Кроуфорд, а его современник – физик-исследователь Генри Бремсет, попытавшийся повторить эксперимент с несколько измененными условиями. Он взял две оловянные коробки из-под печенья, заполнил их мягкой массой вроде замазки или шпатлевки, поместил во время сеанса под стол, за которым вкруговую сидели приглашенные, и объяснил медиуму, что именно надеется получить в результате.

В письме, направленном в Общество, Бремсет писал, что банка № 1 показала «ясно различимый отпечаток женской туфельки». А в банке № 2 оказался отпечаток ступни, одетой в чулок – «со следами нитяных петель и шва на ткани». Вторая фотография заставила Бремсета загрустить особенно сильно. Он вспомнил, как в одной из своих статей Кроуфорд упоминал «огромный отпечаток большого пальца, причем линии на коже были в точности такими же, как папиллярный узор на пальце человека…» Бремсет отослал снимок отпечатка в банке № 2 Кроуфорду, желая узнать мнение того на этот счет. Последний не мог и мысли допустить, что на снимке, сделанном Бремсетом, запечатлена нога в чулке: мол, он надеется доказать, что отпечаток, о котором идет речь, – совокупность следов, оставленных [эктоплазматическими] стержнями, передающими психическую энергию и воспроизводящими подобным образом рисунок пространства, из которого они исходят.

В состоянии полного недоумения и озабоченности Бремсет в конце той же недели сел в поезд до Белфаста. Позже в письме, направленном в Общество, он описал свой визит к Кроуфорду. «Мы долго и искренне обсуждали факты в той интерпретации, которая представляется мне уместной. Он, безусловно, был глубоко обеспокоен, хотя все еще оставался верен своей последней теории… Когда я покидал его, он казался очень встревоженным… Прошло немного времени, и его постигла трагическая смерть».

Летом 1920 года Кроуфорд покончил жизнь самоубийством – утопился. В предсмертной записке говорится, что не следует искать связь между его поступком и «работой». Тем не менее, согласно упорным слухам, мотивом его ухода из жизни послужило глубочайшее разочарование, вызванное пониманием того, что он, как последний простофиля, оказался жертвой надувательства.

Есть нечто таинственное в том, что для понимания сути происходящего ему понадобилось столько времени. В одну из своих книг он включил фото, запечатлевшее «Метод [эктоплазменной] опоры при левитации. Схематичное изображение опоры». Однако снимок недвусмысленно показывает полоску тонкой сетчатой ткани: возможно, при опускании ноги Голигер ее колено коснулось сначала поверхности, на которой оставило след, а затем приподнялось и начало раскачивать круглый стол, упираясь снизу в его столешницу. Я ничего не смыслю в инженерных делах, но даже мне ясно: такая полоска ткани не может служить «опорой», поддерживая хоть что-то. Она просто облегает колено. Ничего загадочного или требующего особых предположений. В альбоме Кроуфорда снимки Голигер следуют один за другим, и на них хорошо видно, как отрезки «субстанции» лежат у нее на коленях, ниспадают на пол у ее ног или оказываются привязанными к ножкам стола. В любом случае, невозможно принять эту материю ни за что иное, кроме ткани, сделанной руками человека. На одной из фотографий Катлина Голигер позирует в плиссированной белой блузке, складки которой собраны у шеи. Я потратила, пожалуй, целую минуту для определения, что же именно тут замешано – мода или эктоплазма. Многие из собранных в альбоме фотографий воспроизводятся и в книгах Кроуфорда – но только не снимки 4F и 5E. На них показана та же Голигер, однако не в обычной позе медиума (с закрытыми глазами и погруженная в транс) – на улыбающемся лице женщины видна явная усмешка.

У этой истории есть еще одно объяснение. Сошлюсь на слова Гарри Гудини, показавшего фотографии Голигер одному инженеру и во время трехчасового обеда прослушавшего все объяснения: «Кроуфорд был душевнобольным». Свидетельство тому – слабый контакт с реальностью, если судить по тем фотографиям, с которыми я сегодня знакомилась. Например, снимок 8E: «На этой фотографии видны белые и серые субстанции. Доктор Кроуфорд утверждает, что последние связаны с физиологическими выделениями». Двадцать второго июня 1920 года, незадолго до смерти, Кроуфорд написал в своем дневнике, что обдумывает мысль о том, не выделяется ли эктоплазма из прямой кишки медиума? Впервые он пришел к этой весьма необычной идее, обнаружив «частички выделений» на белых панталонах, которые он просил спиритуалиста надеть перед сеансом и снять после него. Нужно было обладать особым складом ума, чтобы интерпретировать частички фекалий на нижнем белье как визитную карточку эктоплазмы, а не побочный продукт плохой гигиены. Для этого требовалось, думаю, умеренно психотическое состояние ума. Явным проявлением психоза, вероятно, следует считать и беспокоившую исследователя фиксацию на нижнем белье. Вдобавок к белым панталонам следует принять во внимание и «весьма вероятные факты, подкрепленные авторитетным мнением» – о них упоминается в направленном в Общество незадолго до смерти Кроуфорда письме мистера Бестермана. В нем же, сохранившемся в архиве Общества, автор пишет, что Кроуфорд «потратил практически все свои деньги (и в результате остался без средств) на то, чтобы накупить своей семье груду белья из шерстяной ткани, которого хватит еще на несколько лет».

После ухода Кроуфорда из жизни Общество поручило другому исследователю – Е. Е. Фурнье д’Албе – продолжить изучение действий Голигер. Хотя Фурнье д’Албе ранее и имел дело с медиумом, выделяющим эктоплазму (а именно с Евой С.), и не сомневался в аутентичности происходящего, с Голигер все обстояло иначе – он с самого начала стал испытывать определенные подозрения, в значительной мере навеянные знакомством со сделанными Кроуфордом фотографиями. Двадцать третьего июня 1921 года, во время своего девятого посещения сеансов Голигер, он прямо обратился к якобы вызванным духам с вопросом, касавшимся эктоплазмических «опор» на фотографиях Кроуфорда. «Нет, я не понимаю, откуда берется такая структура, – сказал Фурнье д’Албе. – В некоторых случаях она выглядит в точности как обычная ткань. В вашем мире есть ткацкий станок?»

Вскоре после этого Фурнье д’Албе уличил Катлину Голигер в том, что стул «левитирует» благодаря ее ноге. Уверенный в том, что ее «эктоплазма» была куплена в Белфасте, он приобрел у тамошних торговцев тканями ярд хорошего шифона и опубликовал рентгеновские крупноплановые снимки этого материала. А рядом – рентгеновские снимки «эктоплазмического стержня». Две полосы выглядели совершенно идентичными.

Продолжая прощупывать сестер Голигер, Фурнье д’Албе перечитал всю корреспонденцию Кроуфорда, а также его неопубликованные отчеты о сеансах медиумизма. Интерпретируя свидетельства, полученные Кроуфордом, вновь и вновь, ученый в конце концов пришел к выводу, что «психическая структура» Катлины Голигер – это ее правая нога. «Соприкасаясь с концевой частью структуры, – читает он заметки Кроуфорда об октябрьском сеансе 1919 года, – я почувствовал: то, чего я коснулся, было похоже на кости человека… если сблизить их – на кости выгнутых пальцев руки… или похоже на пальцы ноги, даже на ногти». Если бы Кроуфорд был более проницателен, вряд ли бы он сделал подобную запись.

В 1922 году, после выхода книги Фурнье д’Албе, Катлина Голигер ушла из медиумов, сославшись на состояние своих нервов. В архиве документов Общества есть несколько редких ее фотографий, сделанных спустя примерно 15 лет – результат ее неустанного обхаживания другим исследователем по имени Стефенсон. Прямо перед Голигер расположено грубо сработанное из дерева и проволоки сооружение, напоминающее клетку для цыплят: похоже, именно в нее Стефенсон намерен заключить эктоплазму. Катлина выглядит старше своих лет. Она склонила голову, а сжатые руки держит на коленях. Не улыбается никто. Не будь на фото кроличьей клетки, эти люди могли бы показаться заскучавшими гостями во время затянувшегося чаепития. Даже эктоплазма, кажется, вяло раскинулась на ковре – как тряпки, которыми художники вытирают кисти, – и выглядит утомленной.

Если Катлина Голигер полагалась на доверчивость Кроуфорда, чтобы сделать имя себе и своим эманациям из магазина, торгующего тканями, то Мэрджери Крэндон (Margery Crandon) из Бостона ухитрялась дурачить людей лучше и куда более блистательным образом. В 1924 году журнал «Scientifi c American» предложил награду в 5000 долларов любому медиуму, который сумеет произвести верифицируемую «визуальную психическую манифестацию». Он был обязан показать свое искусство перед представительной комиссией ученых-исследователей под председательством штатного журналиста «Scientifi c American» Малкольма Берда (Malkolm Bird). В состав комиссии также входили: психолог из Гарварда Уильям Макдугалл (William McDougal), почетный доктор наук Массачусетского технологического института Дэниел Комсток (Daniel Comstock), представитель Общества психических исследований Уолтер Принс (Walter Prince), Хереуорд Кэррингтон, а также престидижитатор и неутомимый разоблачитель медиумов Гарри Гудини. Единственным спиритуалистом, нашедшим полезным для себя пройти испытание, стала Крэндон – жена получившего образование в Гарварде хирурга-гинеколога и источник большой и затянувшейся шумихи вокруг Американского общества психических исследований (American Society for Psychical Research, ASPR). Это Общество теперь располагается в Нью-Йорке, но свою деятельность оно начинало в Бостоне.

После 20 сеансов мнения членов комиссии «Scientifi c American» разделились в горячих спорах. Гудини и Макдугалл видели в Мэрджери аферистку. Комсток и Принс как-то легковесно считали, что, хотя она ничего и не доказала, нужны дополнительные данные. По другую сторону баррикад оставались Берд и Кэррингтон, заявлявшие о том, что не сомневаются: ее природный дар неподделен. (Последних обвинили в том, что они ведут себя как слепцы или даже принимают участие в обмане, в котором якобы лично заинтересованы по корыстным мотивам – в виде роялти за книги и гонораров за лекции.) Макдугалл и Гудини подчеркивали: чем плотнее будут сведены руки и ноги Крэндон, тем менее вероятно, что она сможет продуцировать эктоплазму. Как выразился Макдугалл, «чем тщательнее будет проведен опыт, тем меньше останется сомнений». Гудини даже построил для нее специальную кабинку-ящик – подобную тем паровым кабинкам 1960-х годов, в которых злодеи запирали Джеймса Бонда и ставили нагрев на максимальный уровень. В конце концов комиссия приняла решение не выделять Крэндон награду. Неожиданно Берду позвонил редактор «Scientifi c American» О. Д. Мунн (в последнюю минуту изъявший из номера только что написанную для журнала статью) – с новым заданием. Я не понимаю, почему журнал действовал подобным образом. Однако могу предположить, что материал, подготовленный Бердом по свежим впечатлениям от сеансов и содержавший 7000 слов с описанием всех манипуляций Крэндон, не устроил редакцию по своему содержанию.

Эктоплазма Мэрджери оказалась совершенно не такой, как у Катлины Голигер. «По виду она напоминает нутряной овечий жир (omentum)», – гласит подпись к фотографии из архивной папки ASPR. (Оментум, или нутряной жир – внутренний слой жировой ткани, переходящий из желудка в кишечник и выстилающий эти органы изнутри. Фактически, этот материал возникает в легких овцы – именно так полагала группа зоологов и биологов Гарвардского университета, на рассмотрение которым Макдугалл представил снимок тремя годами позднее.) На фотографии видны двое ученого вида мужчин в очках и со сбитыми на сторону галстуками. Они склонились над столом, который использовался во время спиритического сеанса. Их целью было исследовать кучку малоприятной с виду субстанции, или предполагаемой эктоплазмы. Фигура Мэрджери маячит на заднем фоне. Женщина одета во что-то мало соответствующее ситуации: на ней сатиновое платье с рисунком в виде цветочков, обтягивающее ее пышный стан, в котором, надо думать, тоже имелось немало собственной жировой прослойки. Фотография № 2 из той же подборки снимков: медиум чуть ли не падает на спиритический стол, будто ей выстрелили в голову, а исследуемый «материал» словно накинут ей на шею и частично – на ухо. На снимке № 14 эктоплазма истекает из носа Крэндон, служа, по ее словам, «дополнением к тому, что заполняет трахею и помогает говорить» Уолтеру, ее умершему брату – в тот момент «проводнику» из потустороннего мира.

Хотя эктоплазма Мэрджери, кажется, готова была струиться в наш мир, используя любое подходящее отверстие, чаще всего та «субстанция» возникала у нее между ног. Например, как на фото № 5: «чистый эктоплазмический поток, исходящий из гениталий». Если познакомиться с типичными писаниями обзорного характера, посвященными медиумальной материализации, то нельзя не отметить: вагинальное истечение эктоплазмы считалось наиболее распространенной стратегией выхода этой субстанции наружу. За несколько месяцев до того, как Кроуфорд обнародовал свою ректальную теорию, он же утверждал, что эктоплазма может истекать «из пространства между ног». И, в свойственной ему неподражаемой манере, изобрел трусы, предназначенные для проведения соответствующего эксперимента. «Под наблюдением моей жены, – писал он в книге о спиритических сеансах Голигер, – медиум надела миткалевые панталоны. В ее туфли насыпали карминного цвета пудру. В конце сеанса следы последней прослеживались вплоть до верхнего края чулок на обеих ногах, а также с внутренней стороны бедер в тех частях ног, которые были скрыты панталонами, – и дорожки этих следов простирались до сочленения ног… То есть, как я и предполагал после некоторого размышления, стало совершенно ясно: плазма поступает наружу и возвращается обратно, следуя по телу медиума». Почему экстоплазме, прежде чем вернуться «в область между ног», вздумалось побывать заодно и во внутренней части туфелек медиума – эта загадка доктора Кроуфорда не заинтересовала.

А теперь я собираюсь, образно говоря, передать микрофон Уильяму Макдугаллу. Ну, в самом деле: много ли у нас шансов на то, чтобы услышать, как профессор Гарвардского университета рассуждает о вагинально истекающей эктоплазме? В своем подводящем итог всем наблюдениям заключении, опубликованном на страницах «Scientific American», он утверждает следующее. «Необходимо допустить: в связи с проблемой «эктоплазмы» существуют известные свидетельства о том, что в некоторых, а возможно, и во всех случаях «эктоплазма» исходила из одного определенного анатомического отверстия» (читай, из вагины)… «Однако больший интерес представляет другой вопрос – как эта «субстанция» попала внутрь той части тела, которая сопряжена с «анатомическим отверстием»? Нет ничего, указывавшего бы на то, что определенное место в теле, а также истечение наружу некоей субстанции обусловлены причинами, выходящими за границы нормальных явлений». Другими словами, Мэрджери Крэндон – прошу меня извинить – засунула ЭТО себе между ног, а затем извлекла наружу.

Яростные споры по этому поводу велись весь год. Некоторые дивились тому, каким образом в ее «женском внутреннем пространстве» находилось место для всего извергавшегося во время сеансов. Ведь извлекаемые объекты порой производили на зрителей весьма заметное впечатление. В 1925 году фокусник Грант Коуд в одном из писем так описывал действия Мэрджери: «Она вытянула из области вульвы два или три объекта, которые затем были выставлены на всеобщее обозрение на столе и выдавались за руки и останки умершего брата Уолтера». Сам Коуд затруднился объяснить, каким образом медиуму удавалось все это проделывать. Фокусник даже предполагал, что ее муж, хирург-акушер, не раз принимавший роды, – ветеран, так сказать, ста и одного кесарева сечения – мог искусственно увеличить «наиболее подходящее внутреннее хранилище» своей жены.

На этой стадии дебаты скатились на уровень личных оскорблений и угроз. Муж Крэндон пытался парировать утверждения Коуда, обвинив последнего в изнасиловании Мэрджери во время сеанса. Доктор Принс, защищая фокусника, писал, что доктора Крэндона не раз увольняли с работы из-за «систематического соблазнения нянечек». Мэрджери грозилась «хорошенько отколотить» Гудини. Даже бесплотный Уолтер лез в драку – обзывая Коуда «болваном». Самое оскорбительное письмо поступило от коллеги Макдугалла Д. Б. Райна, который намеревался в скором времени произвести паранормальное исследование предмета, представлявшего если не более непосредственный, то не менее увлекательный интерес. А именно изучить, каким образом фокусники вслепую угадывают карты или брошенные кости. (Райн был основателем знаменитой Лаборатории парапсихологии в Дюкском университете.) Ниже – пример того, как он проявляет столь нужный всем голос разума.

Мы покинули этот дом с чувством, что не были свидетелями ничему, кроме ловко замаскированного стремления завоевать ложную славу. Почему мы должны были сидеть в темноте, в то время как доктор Крэндон вполне мог без всякого о том объявления включить свой белый свет? Почему, если свет вредит структуре, Уолтер [предполагаемый призрак из потустороннего мира] должен был тянуться к светоносному концу рупора, помещая свой «хватательный орган» как раз поверх полосы света? Почему в определенные моменты доктор Крэндон должен был непременно быть рядом с медиумом «для ее защиты»? Почему, наконец, одному из нас было отказано в желании положить пальцы на губы медиума, чтобы удостовериться в том, что именно Уолтер сам что-то произносит?

А теперь вернемся к вопросу о хранимой внутри эктоплазме. Что касается выполнимости подобных трюков, то стоит заметить: Мэрджери Крэндон была не первой «вагинальной контрабандисткой», являвшей зрителям объемистые предметы, извлекаемые из собственного тела. В 1726 году по всей Англии распространились слухи о сельчанке Мэри Тофт из окрестностей Гилфорда, производившей на свет кроликов. (Эта история описана с точными и красочными деталями в книге историка медицины Яна Бондесона. Факты, приводимые ниже, взяты из его замечательного «Собрания медицинских курьезов».) Слухи вскоре дошли до принца Уэльского и, весьма заинтригованный ими,[32] он отправил судебного анатома Натаниэла Ст. Андрэ провести расследование. Последний – человек честолюбивый и напористый, но без должной медицинской подготовки – отправился выполнять задание и нашел Мэри в трудах и заботах: она как раз должна была дать жизнь пятнадцатому кролику. Предыдущие единокровные детеныши были живы, и их выставили на всеобщее обозрение в больших стеклянных сосудах. Выставку организовал гордый собой Джон Говард,[33] игравший при Мэри роль повивальной бабки. Спустя несколько минут после того, как Ст. Андрэ в своем парике вошел в комнату, передняя часть четырехмесячного ободранного кролика шлепнулась в подставленное Говардом одеяло. Адресуясь к посланцу принца, Говард пояснил, что кроликов разрывает на части и лишает шкурки сила потуг Мэри. Позже тем же вечером женщина «подарила жизнь» задней части того же зверька. Бондесон описывает, как Говард и Ст. Андрэ прилежно пытались соединить обе половинки в одно целое так, чтобы они полностью совпали, а затем натягивали на них шкурку.

По возвращении Ст. Андрэ судебные медики-анатомы произвели вскрытие «новорожденного» и обнаружили в «означенном кролике» дробинки в области прямой кишки, что явно свидетельствовало о мошенничестве. Невежественный в своем деле «анатом» поручился за честность Мэри, и принц распорядился привезти пейзанку в Лондон, где они с Говардом смогли насладиться короткой славой и (относительным) достатком. К несчастью для женщины, одним из ее посетителей был уважаемый акушер сэр Ричард Маннингем. Поначалу Мэри попыталась выдать за свою плаценту смесь, наполовину состоявшую из свиной крови. На следующий день Маннингем (вам понравится этот малый) явился к ней, прихватив с собой немного свежей свиной крови – для сравнения. И селянка, у которой не было припасено убедительного объяснения относительно того, почему ее плацента имеет «сильный запах мочи, характерный для свиного мочевого пузыря», ударилась в слезы.

Окончательное ее падение свершилась стараниями привратника дома, где она жила в меблированных комнатах. Не имея возможности доставать живых кроликов в центральной части Лондона, Мэри попыталась подкупить привратника – с тем чтобы тот добыл требуемое. Но мужчина не стал держать язык за зубами, и Мэри была вынуждена во всем сознаться. По ее объяснениям, стоило доктору повернуться к ней спиной, как она засовывала в родовой канал кролика или его часть, заранее спрятанную в особый «заячий карман», пришитый под подолом юбки. Мы так никогда и не узнаем, был ли Джон Говард участником мистификации или просто невинной жертвой розыгрыша. Зато нам точно известно: иные профессиональные медики-мужчины могут быть губительно восприимчивы к вагинальным хитростям.

Уже час сорок пополудни, однако никто за моим столом в читальном зале архива на ланч не уходит. Я взяла ящик с эктоплазмой и водрузила его себе на колени. Содержимое оказалось даже хуже, чем я думала. Под веревочкой, которой обвязана коробка, – карточка размером семь на 13 сантиметров. На ней напечатано официальное архивное описание:

Материал, полученный на сеансе предполагаемой материализации от медиума миссис Хелен Дункан, 1939 год… Она была предварительно раздета и подверглась осмотру, но вагинальное исследование не проводилось. Материал имеет сильный запах, пятна крови располагаются с регулярными интервалами. Считается, что кровь попадала на материал в процессе его сбора, и наиболее вероятна секреция субстанции в вагине.

Внутри коробки хранился пакет из желтоватой бумаги, обвязанный ленточкой в розовую косую полоску. Он – большой, больше и тяжелее четырехмесячного кролика. Я прикинула, что вес пакета – около фунта. Значительное количество зловонной эктоплазмы. Может быть, слишком значительное для того, чтобы, исследуя его, позволить ему распространиться в молчаливой и спокойной атмосфере, царящей в читальном зале отдела рукописей Кембриджского университета. Я подумала, что хорошо бы тайком вынести это из читального зала и открыть в женском туалете, – но моя сумка осталась внизу, на хранении под замком, в полном соответствии с правилами. Или просто для того, чтобы никто в нее не заглядывал.

Я вернулась к папке Хелен Дункан, надеясь, что мои соседи упадут в голодный обморок или просто отправятся домой. Дункан была своего рода последним бастионом эктоплазмы. И каким бастионом! Шотландка с артистическими наклонностями, слабым здоровьем и дурными привычками, она весила около 250 фунтов (более 112 кг. – Прим. переводчика), постоянно курила и передвигалась с видимым трудом: порой ей нужна была помощь, чтобы встать со стула и пересечь комнату, в которой проходил очередной сеанс. У нее было девять детей, которые висли на всех складках ее платья и взбирались на ее огромную фигуру подобно юным альпинистам. Один из ее биографов описывал, как самый маленький из них, устроившись у нее на коленях, забавлялся со складками плоти ее массивных рук. Сеансы Хелен были полны глубочайшего драматизма. Она стенала, могла свалиться со стула и обмочить себя, впадая в неистовство транса. Однажды она и вовсе выбежала из своего закутка нагая, укрытая лишь длинной «эктоплазмической вуалью». Для тех, кто смотрел на происходившее чистым взором вуайериста, Хелен была лакомым выбором.

Дункан производила эктоплазму с такими же готовностью и вожделением, как и собственное потомство. Однако оба эти занятия не были в ее исполнении совершенно типичными и – сошлюсь на документ SPR 197.1.6 – начинались не в одном и том же анатомическом отверстии. Воспоминания о растиражированных в прессе фокусах Мэрджери Крэндон и других медиумов 1920-х годов еще были свежи в памяти, и у спиритуалистов 1930-х исследователи тщательно осматривали все телесные полости. Вот что предполагал «основательный осмотр».

14 мая 1931 года

После обследования предназначенного для проведения сеанса помещения и отгороженного места для медиума последняя была уведена в комнату миссис А. Пил Голдни… Двери были закрыты на ключ, медиума посадили на большой диван… и в присутствии доктора Уильяма Брауна миссис Голдни (которая прошла профессиональную подготовку и много месяцев работала в больнице акушеркой) провела всесторонний вагинальный и ректальный осмотр. Прямая кишка была исследована на значительном отрезке вплоть до ее перехода в пищеварительный тракт, и было проведено весьма тщательное исследование вагины.

Это описание сделано Гарри Прайсом – фокусником, начавшим позже исследовать психические феномены. Оно показывает, какие приготовления велись перед началом сеанса в возглавляемой им Национальной лаборатории психических исследований (NLPR) в Лондоне. Это было частью двухмесячной программы изучения способностей Хелен Дункан. Прайс не упускал из виду ничего. Он разработал особое – антимошенническое – «одеяние для сеанса», которое предназначалось для медиума. Оно окутывало всю фигуру – включая руки и ноги – и оставляло непокрытым только голову. Даже если бы миссис А. Пил Голдни в процессе «анатомического инспектирования» что-нибудь и упустила, невозможно представить, как Хелен Дункан исхитрилась бы припрятать что-либо у себя под одеждой и затем переместить это в «анатомическое отверстие». В книге Прайса об изучении феномена Дункан есть дюжина или больше фотографий медиума в «упаковке» специального одеяния. Более всего последнее походило на плохо скроенный комбинезон из сатина. В комбинации с пышными формами могучего бюста Хелен это могло бы вызвать в памяти образы Элвиса Пресли на закате его карьеры или печального клоуна в той еще итальянской опере. Должна отметить, что Дункан получила компенсацию за все унижения, учиненные по отношению к ней лабораторией Прайса. 500 фунтов за все – недурной гонорар, не правда ли? Эта частность проливает свет на причины, по которым Хелен решила рискнуть карьерой медиума, предав себя в руки лаборатории Прайса.

Гарри был поражен, видя, что Дункан, несмотря на все предпринятые им меры предосторожности, оказалась способна в течение всего нескольких минут с начала сеанса произвести эктоплазму длиной в шесть футов (около 1 м 80 см. – Прим. переводчика). «Одеяние, специально разработанное для сеанса, – писал он, – абсолютно исключало любую возможность введения или выведения чего-либо наружу с использованием уже упомянутых проходов – даже если бы она не прошла предварительный медицинский осмотр». Подстегиваемый желанием опровергнуть «вагинально-ректальную» теорию, Прайс пришел к не менее экстравагантному предположению. «Медиум, – рассуждал он, – может иметь ложный – или второй – желудок (дивертикул пищевода), подобный рубцу, прилегающий к первому, как у жвачных животных. Это позволяет проглотить какой-то материал, а затем отрыгнуть его по собственной воле – как корова собственную жвачку».

Впрочем, эта идея не заходила так далеко, как может показаться на первый взгляд – особенно во времена Прайса. Если полистать британские медицинские журналы ранних 1900-х, можно обнаружить длинные статьи, посвященные способности людей переваривать пищу так же, как это происходит у жвачных животных. В этих текстах описывается, как ничем не примечательные граждане с легкостью могли «извергать обратно» порции самой обычной еды для дальнейшего пережевывания, нередко получая при этом удовольствие. «Еда становится слаще меда и приобретает еще более приятный вкус», – заявлял один из таких «жвачных», швед по национальности. Его слова приводятся в статье Е. М. Брокбанка «Мерицизм, или руминация[34] у человека», опубликованной 23 февраля 1907 года в номере British Medical Journal.

Никто не брался объяснить, было ли такое умение наследственным или навык вырабатывался при (само) обучении. В доказательство наследственного толкования этого феномена Брокбанк приводит пример одного лудильщика. «Сам он относился к этому как к чему-то совершенно естественному, перешедшему к нему по наследству от отца и деда и распространяющемуся на его сестер, братьев и детей… Его жена, женщина со светлым умом, не проявляющая подобных способностей, утверждает со всей определенностью: едва дети начинают ходить, они набивают себе рты пищей, которую прежде проглотили, а затем отрыгнули. Причем любят пережевывать ее повторно – особенно ту, которая им нравится». Другие врачи склонялись к мнению, что причину этой привычки следует искать в подражании. При этом в пример приводился шведский руминатор, всю жизнь проведший среди коров, а также мальчик, выкормленный козой. В последнем случае говорилось, что «мальчик… мог имитировать повадки своей молочной матери-кормилицы».

Хотя процесс отрыгивания пищи и ее пережевывания заново у человека и у коровы казался одним и тем же, реальную пользу он приносил только животному. Впрочем, отмечались и отдельные исключения из этого правила. В 1839 году Lancet описывал послуживший предметом для изучения случай с одним фермером. «Чтобы сэкономить немного времени, он завел обыкновение «отделять» порцию пищи… затем садился на лошадь и, пока ехал верхом, дожевывал свой обед, отрыгнув его из желудка по собственной воле». Этому мужчине не требовалось никакой медицинской помощи – пока он не разбогател и не получил доступ в более высокие слои общества, члены которого нашли эту его привычку «отталкивающей». Я вычитала в двух статьях, что в среде рабочего класса ру-минация считалась вполне нормальным явлением. Среди рабочих XIX века жевание жвачки из собственной пищи было столь же распространено, как и жевание табака среди современных спортсменов-питчеров. В наши дни статьи о руминации ограничены рамками специальной литературы, в которой рассматриваются люди, отстающие в психическом или общем развитии. (К счастью, им можно помочь. Превосходная хирургическая методика, которую используют в Центре глотания при Вашингтонском университете, позволяет избавиться от всех проявлений подобного рода.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.