76 «…когда мы встретились с Балашовым, он был уже три раза легко ранен. Положение под Одессой было тяжелое, и, честно говоря, я не думал, что еще когда-нибудь встречу его живым и здоровым»

⁷⁶ «…когда мы встретились с Балашовым, он был уже три раза легко ранен. Положение под Одессой было тяжелое, и, честно говоря, я не думал, что еще когда-нибудь встречу его живым и здоровым»

Прежде чем рассказать о судьбе комиссара 287-го полка Никиты Алексеевича Балашова, хочу привести несколько выдержек из оперативных документов тех августовских дней, дающих представление о том, как воевал этот полк и какой вообще была обстановка под Одессой.

23 августа 1941 года.

«На участке 287-го полка противник ввел в действие до батальона, но, потерпев неудачу, ввел резервы до полка. Атака была отбита с большими потерями для противника. Противник частями 21-й пехотной дивизии и 1-й гвардейской дивизии в течение дня продолжал атаковывать 287-й полк. Но, встретив упорное сопротивление полка, перенес свои атаки по флангам. К исходу дня противник, введя свежие силы, овладел северной окраиной Петерсталь. В бою тяжело ранен командир 287-го стрелкового полка подполковник Султан-Галиев. На его место назначен капитан Ковтун-Станкевич. В 21.00 287-й стрелковый полк контратакой уничтожил до батальона пехоты, прорвавшего передний край в направлении хутора Красный Переселенец, восстановил передний край и продолжает удерживать прежний рубеж».

24 августа 1941 года:

«Противник с 8.00, имея перед собой обнаженный левый фланг 287-го полка, повел наступление, но под воздействием контратак полка бежал. Части 21-й пехотной и 1-й гвардейской дивизий, неся большие потери, продолжают атаковывать передний край обороны. Но, встретив упорное сопротивление, откатываются назад. 287-й стрелковый полк, отразив четыре атаки противника, восстановил передний край. Не восстановлено пятьсот метров. Переход части 287-го полка в контратаку был полной неожиданностью для противника. Полк, ведя ожесточенный бой с противником, контратаками восстановил положение своего левого фланга. Занимает прежнее положение».

25 августа 1941 года:

«287-й стрелковый полк, отразив в 10.00 атаку противника и нанеся ему поражение, вновь перешел сам в 14.30 в контратаку на высоте 63/3 и занял ее. 31-й стрелковый полк, усиленный третьим кавалерийским полком, отошел, продолжая все более обнажать фланг 287-го стрелкового полка. Противник продолжает атаковывать передний край обороны дивизии, но, встретив упорное сопротивление батальона НКВД и отряда моряков и неоднократные контратаки 287-го стрелкового полка, бросает свои силы на 31-й стрелковый полк, где имеет частичный успех. 287-й полк храбро и мужественно отражает многочисленные атаки врага. В бой были брошены все резервы: разведвзвод, саперная рота, химвзвод».

26 августа 1941 года:

«С утра противник вновь начал непрерывные атаки переднего края обороны, особенно на левом фланге 287-го стрелкового полка. 287-й стрелковый полк в течение всего дня отражал атаку за атакой, переходя сам в контратаки. Всего в течение дня отбито четыре атаки, каждая силой до полутора полков».

Так выглядят действия 287-го полка по документам 25-й Чапаевской дивизии, ее «Журналу боевых действий» и оперативным сводкам.

А вот как выглядит общая обстановка по документам штаба Приморской армии:

«24. VIII. Противник, сосредоточив восемь дивизий, ведет наступление по всему фронту, нанося главный удар в направлении хуторов Вакаржаны и Красный Переселенец. Наши части в последние дни несут большие людские и материальные потери. В некоторых батальонах осталось по 80—100 человек. 23.VIII тяжело ранены командиры: 136-го полка Матусевич, 287-го — Султан-Галиев, 161-го — Серебров, 90-го — Соколов, легко ранен командир 241-го полка Новиков, тяжело ранены все командиры батальонов 161-го полка. Для смягчения напряженного положения на фронте необходима хотя бы одна кадровая стрелковая дивизия, что дало бы возможность создать минимальный резерв…

В связи с наметившимся главным ударом противника командование разрешило командиру 25-й стрелковой дивизии использовать 2-й добровольческой отряд морского флота.

По докладу начальника штаба 25-й дивизии, использованы все резервы до комендантского взвода включительно.

За 24 и 25 августа части армии имели потери: ранеными 1901 человек, всего в одесских госпиталях на 25.VIII находится 5000 раненых…

В 95-й стрелковой дивизии за два дня боев выбыли из строя: командиры всех полков дивизии, начальник штаба дивизии, начальник артснабжения дивизии.

В частях армии ощущается большой недостаток оружия: винтовок, пулеметов, мин, снарядов для 67-мм и 120-мм орудий; личный состав в течение шестнадцати дней ведет непрерывный бой. Резервов нет. Обученные резервы исчерпаны полностью».

Так выглядели эти дни под Одессой, когда 25-я Чапаевская дивизия и в ее составе 287-й стрелковый полк дрались у хуторов Вакаржаны и Красный Переселенец, как раз там, где противник, ведя наступление по всему фронту, наносил свой главный удар.

А теперь — о самом Балашове. Судя по всем сохранившимся документам, связанным с его именем, это был человек замечательных личных качеств. Несмотря на краткость нашей встречи, старший политрук Балашов, подобно полковнику Кутепову, на многие годы сохранился в моей памяти как один из тех комиссаров сорок первого года, которые действительно были душою своих полков и дивизий. То есть соответствовали своим комиссарским должностям в самом высшем и самом глубоком смысле.

Потом, в ходе войны, я, случалось, справедливо или несправедливо внутренне соизмерял запомнившийся мне облик Балашова с обликом других встреченных мною людей, и люди, казавшиеся мне похожими на него, были для меня хороши уже одним этим.

Балашов родился в 1907 году в Егорьевском районе Московской области. Его отец был плотником, мать — крестьянкой. Пойдя в 1932 году в армию по партийной мобилизации, Балашов сначала был политруком эскадрона, а потом учился на курсах усовершенствования политсостава в Москве. Оттуда, видно, и пошли те его литературные знакомства, о которых он мне говорил ночью под Одессой. В одной из сохранившихся в его личном деле анкет он сообщает, что трижды подвергался партийным взысканиям: в 1932 году — за утерю партийного билета, в 1934 году — за антипартийный поступок, выразившийся в том, что, учась в Москве на курсах усовершенствования «и будучи парторгом группы, допустил, что слушатели рисовали на портрете товарища Сталина ромбы, а я мер не принял». Третий выговор имел в 1935 году, служа в кавалерийском полку, за то, что, «будучи политруком полковой школы, не знал об имевшем место проявлении антисемитизма со стороны одного красноармейца по отношению к другому».

В 1940 году Балашов участвовал в финской кампании, служил в политотделе 51-й стрелковой дивизии. В одном из написанных о Балашове партийных отзывов сказано так: «Неоднократно сам лично видел его в бою увлекающего подразделение вперед за родину, за Сталина, где он проявил мужество, смелость, отвагу и награжден за это орденом Красной Звезды».

В последней предвоенной аттестации в ноябре 1940 года о Балашове сказано: «Энергичный, решительный работник с большой инициативой. Лично много работает над воспитанием бойцов и командиров. В тактическом отношении подготовлен достаточно. Во время боев с белофиннами проявил себя стойким, смелым, выносливым. Посылался на самые решающие участки боя. Достоин присвоения военного звания батальонного комиссара».

Звания батальонного комиссара Балашову не присвоили ни перед войной, ни в первый год войны. Когда я во второй раз встретил его в декабре 1941 года во время нашего наступления под Москвой, он все еще был, как и в Одессе, старшим политруком.

Вскоре после нашей встречи в Одессе 28 августа 1941 года в политдонесении, направленном из дивизии в армию, говорилось: «За последние дни особенно отличился 287-й стрелковый полк, где командиром капитан Ковтун и военком старший политрук Балашов. Полк отразил много ожесточенных атак в несколько раз превосходившего по численности противника. Мужественный и храбрый военный комиссар 287-го стрелкового полка старший политрук Балашов в самые критические минуты появлялся на самых опасных участках и личным примером воодушевлял бойцов и командиров». А еще через неделю в политдонесении, отправленном в штаб армии 6 сентября, снова упоминался Балашов: «Сегодня ранен вторично военком 287-го стрелкового полка старший политрук Балашов.

Прошу прислать из резерва политсостава двух человек для работы в частях военкомами до возвращения товарища Балашова из госпиталя».

Я упоминаю в записках, что ко времени нашего приезда Балашов был уже трижды легко ранен. Не думаю, что я мог ошибиться. Скорее, сам Балашов два из этих легких ранений за ранения не считал и сказал мне о них, наверное, не он сам, а кто-нибудь из окружающих.

Балашов вернулся из госпиталя в свой полк, воевал с ним до конца под Одессой, потом в Севастополе. И только следующее ранение и очередной госпиталь забросили его с Южного фронта на Западный, под Москву.

Зимой 1941/1942 года Балашов, как я уже сказал, участвовал в боях под Москвой в должности комиссара штаба 323-й стрелковой дивизии.

Как выглядели наши последние отчаянные попытки уже в конце этой зимы еще хоть немного, хоть сколько-нибудь во что бы то ни стало продвинуться вперед, даст представление одно из донесений, подписанных Балашовым. «323-я стрелковая дивизия продолжает выполнять поставленную задачу: по приказу № 018 готовится к следующему наступлению. 1088-й стрелковый полк — сто штыков, занимает рубеж северо-западнее Гусевка. 1086-й полк — 44 штыка, произведя перегруппировку, готовится совместно с 1090-м полком к атаке на Гусевку. 1090-й стрелковый полк — 49 штыков, оставив прикрытие и одну стрелковую роту на безымянной высоте, что севернее Запрудная, остальными подразделениями вышел на исходное положение с задачей атаковать Гусевку с востока. Справа от 330-й стрелковой дивизии на 8.HI-42 г. сведений нет. Слева 11-я гвардейская стрелковая дивизия ведет бой за овладение Зимницы — Маклаки. Дорога для транспорта непроходима…»

В апреле 1942 года Балашов, получивший наконец звание батальонного комиссара, стал комиссаром 324-й стрелковой дивизии, а с сентября 1942 года сначала комиссаром, а потом, после отмены института комиссаров, замполитом 11-й гвардейской дивизии, той самой, о которой он в марте 1942 года доносил, что она «ведет бой за овладение Зимницы — Маклаки».

11-я гвардейская дивизия, последняя, в которой служил Балашов, закончила войну в Восточной Пруссии, а гвардии полковник Никита Алексеевич Балашов, не дожив до этого, скончался от ран в 16 часов 55 минут 13 мая 1943 года.

Война — и это случается куда чаще, чем может показаться тем, кто не знает всех подробностей ее кровавой бухгалтерии, — порой так нелепо и горько шутит с людьми, что только руками разводишь. Несколько раз раненный и возвращавшийся с недолеченными ранами на передовую, ходивший много раз в атаки и контратаки, отвоевавший все, что было ему положено, под Одессой, под Севастополем и под Москвой, Балашов погиб не на поле боя, а во время затишья, во втором эшелоне, на тактических занятиях. Невозможно без горечи читать, как все это произошло:

«13 мая в 10.00 я и гвардии полковник Балашов выехали в 33-й полк для выдачи партийных документов. По окончании выдачи партдокументов мы направились на тактические занятия во 2-й стрелковый батальон. Занятия проходили с боевыми стрельбами…

Гвардии полковник Балашов и сопровождавшие его командиры находились несколько сзади пехотных подразделений и двигались вслед за ними. В это время в 8—10 метрах от них разорвалась мина, в результате чего был тяжело ранен гвардии полковник Балашов и получил легкое ранение командир полка подполковник Куренков.

Огонь был прекращен.

Гвардии полковнику Балашову была немедленно сделана перевязка, и в 14.30 на автомашине я доставил его в медсанбат, расположенный в лесу. Здесь ему было сделано переливание крови, произведена операция. Во время операции в 16 часов 55 минут в моем присутствии гвардии полковник Балашов умер».

Дальше в донесении следует рассказ о том, как именно произошел этот недолет мины, — о том, как командир минометного расчета делал замечание одному из своих подчиненных и отвлекся, а в это время другой его подчиненный, не ко времени проявив старательность, в спешке опустил в ствол мину без дополнительного заряда. Из-за отсутствия этого заряда мина разорвалась с недолетом и смертельно ранила Балашова.

Дальше в донесении излагаются сведения о людях, которые без всякого умысла с их стороны стали причиной гибели Балашова: все хорошие солдаты, до этого уже по одному и по два раза раненные и опять вернувшиеся на фронт… Произойди этот выстрел на несколько секунд раньше или позже — ничего бы не случилось. Иди Балашов в этот момент на несколько шагов левее, чем он шел, — не окажись он именно в эту секунду именно на этом месте, тоже ничего бы не случилось.

Тем не менее тот наводчик, который, ревностно отнесясь к своим обязанностям, стремясь не снизить темпа огня, самовольно, без приказа командира расчета, произвел роковой выстрел, был предан суду Военного трибунала.

Читая эти строчки донесения, я почему-то подумал, что Балашов, будь он ранен легко, а не смертельно, наверное, воспротивился бы этому. Но он был ранен смертельно, и, как свидетельствуют документы, на следующий день, 14 мая, в районе командного пункта дивизии у лесничества состоялся траурный митинг, посвященный памяти гвардии полковника Балашова.

«Выступавшие на митинге командующий войсками 16-й армии генерал-лейтенант Баграмян, командир дивизии гвардии генерал-майор Федюнькин, представители от частей и спецподразделений отметили, что дивизия потеряла пламенного большевика, мужественного и смелого воина, человека, который беззаветно любил родину и беспредельно ненавидел врага. На митинге присутствовало около 2000 бойцов и командиров. Гроб с телом на машине отправили в город Сухиничи. Бойцы и командиры впереди машины несли венки и ордена гвардии полковника Балашова».

На следующий день утром в Сухиничах на площади Ленина состоялись похороны. От Военного Совета с надгробной речью выступил командующий 16-й армией генерал-лейтенант Баграмян.

В это же утро, когда хоронили Балашова, в частях дивизии, как об этом свидетельствует «Журнал боевых действий», «продолжались батальонные учения с боевой стрельбой, с танками и с артиллерией». Дивизия готовилась к предстоящим боям за Орел.

Война продолжалась.