Глава 16 Точка возврата

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 16

Точка возврата

…спускаясь с Памира, где заблудившиеся верблюды перекликаются сквозь облака.

Андре Мальро. «Орешники Альтенбурга»

Осенью 2008 года, когда я поспешил из центральной части Ваханского коридора на запад, чтобы побыстрее добраться в Исламабад и выпить чаю с президентом Мушаррафом, Сарфраз неторопливо верхом на лошади добрался до самой восточной окраины Вахана и приехал в Бозаи-Гумбаз. Там он обнаружил, что нанятая им для подготовки к строительству бригада многое успела сделать. Каменщики взрывали крупные куски породы, чтобы получить более мелкие блоки. Их обрабатывали зубилом и молотом, придавая им более или менее правильную форму. Из этого материала впоследствии будут сложены стены школы. Сарфраз смотрел на гору красивых продолговатых камней, сложенных на ярко-зеленом лугу рядом с гладким, как зеркало, озером, где планировалось возводить здание, и думал о многочисленных практических проблемах, которые нам еще предстоит разрешить для реализации этого проекта.

Конечно, ИЦА не впервые сталкивался с логистическими сложностями. За долгие годы работы мы научились решать даже самые трудные задачи. Например, чтобы построить первую школу в Корфе, в 1996 году пришлось сначала навести мост через реку Бралду, чтобы по нему потом доставить в деревню строительные материалы. А для моста понадобились пять специальных металлических тросов длиной почти сто метров каждый, намотанных на огромные деревянные катушки. Все это невозможно было доставить к берегу реки иначе, как пешком. В результате катушки тащили на себе два десятка местных жителей. А во время строительства сейсмостойкой школы в Азад Кашмире, когда оползни перекрыли подъезд к площадке, Сарфразу пришлось выстроить цепочку из более чем двухсот мужчин, передававших друг другу мешки с цементом. Да, у нас уже имелся опыт, но даже с его учетом задачи, с которыми мы столкнулись у киргизов, были из ряд вон выходящими.

Вокруг Бозаи-Губаза было достаточно камня для строительства фундамента и стен, но на многие километры вокруг не имелось никаких рынков и складов, где можно было бы закупить цемент, бетон, стекло, гвозди, оцинкованное железо для крыши, краску. К тому же на Памире практически не было деревьев. Поэтому все, кроме камня, необходимо было везти издалека.

Теоретически все это можно было приобрести в Файзабаде или Бахараке. А потом, несмотря на обычные препятствия – плохие дороги, оползни, наводнения и поломки транспорта, – все же доставить материалы на грузовике до Сархада. Но как двигаться дальше по бездорожью?

От находящегося в середине Вахана Сархада, где кончаются проезжие дороги, до поселений киргизов было еще три дня пути верхом. Тропа пролегала вплотную к скалам, была крайне ненадежной и постоянно осыпалась под копытами животных. На участке в более чем в 50 километров она то круто поднимается вверх, то резко спускается вниз. Длина пути составляет 6000 метров. Это расстояние в два раза больше, чем путь от базового лагеря до вершины Эвереста. И, что немаловажно, все эти спуски и подъемы приходится осуществлять на высоте 3000–4000 метров: там недостаточно кислорода, а потому нельзя использовать обычных вьючных животных, ослов и мулов, чтобы перевезти грузы. И, наконец, на пути нужно еще переправиться через бурную реку.

В общем, для доставки материалов из Сархада необходимо было сформировать караван из как минимум сотни яков или двугорбых верблюдов – бактрианов. Но и животных трудно было нанять: их просто не было в таком количестве. По тем же причинам невозможно было пригнать яков из долины Чарпурсон через Иршадский перевал. С другой стороны, можно было бы попробовать закупить все необходимое в западном Китае и оттуда привезти на восток Вахана. По крайней мере, там дорога пролегала через не столь пересеченную местность. Но китайско-афганская граница была наглухо закрыта уже в течение более чем шестидесяти лет. Из-за того, что среди мусульманского населения пограничной провинции Синьцзян последнее время нередко случались волнения, китайские чиновники вряд ли согласились бы предоставить нам «дипломатический коридор».

Сарфраз стоял у груды булыжников и чесал в затылке, снова и снова задавая себе вопрос: как построить школу на «Крыше мира» при условии, что невозможно привезти сюда материалы?

И тут у него созрел совершенно сумасшедший план. Моему пакистанскому другу всегда были свойственны эксцентричность и любовь к нестандартным решениям, но в этот раз он превзошел самого себя.

* * *

В июле Сарфраз подал мне на рассмотрение предложение о покупке подержанного «КамАЗа». Этот тяжелый грузовик, сошедший некогда с конвейера завода в Татарстане, доказал свою надежность и высокую проходимость (такие машины восемь раз выигрывали ралли Париж – Дакар. К тому же их активно используют для нужд Российской армии). «КамАЗ» был единственной машиной, способной пройти с грузом по ужасным дорогам Вахана. Обычно уже через несколько километров пути у любого автомобиля ломалась ось. Сарфраз подсчитал, что, имея такой грузовик, мы сможем вообще отказаться от чрезвычайно дорогостоящей доставки грузов в западный Вахан для других наших проектов. Таким образом, машина окупится за два года. Совет директоров ИЦА одобрил эту идею, серый помятый «КамАЗ» был приобретен и до конца лета возил материалы по всему Афганистану. Теперь он стал ключевым участником проекта в Бозаи-Гумбазе.

Грузовик должен был выехать из Ишкашима, проехать Файзабад, перебраться по 100-метровому мосту в Таджикистан и направиться на север по идущему через Памир шоссе мимо древних рубиновых копей Куи-Лал в таджикский город Хорог. Там в наше безотказное транспортное средство загрузят сорок мешков цемента и другие строительные материалы. А дальше «КамАЗу» предстоит целый день громыхать по пыльной и однообразной дороге, пролегающей через памирское плоскогорье, пока он не прибудет в Мургаб, городок, название которого на фарси означает «река птиц».

Параллельно Сарфраз заказал партию древесины – в лесах Таджикистана должны были срубить 190 тополей. Из них сделают доски, которые «КамАЗ» должен забрать в Мургабе. Нагруженный под завязку, он продолжит путешествие на юг и проедет еще 120 километров по долине реки Аксу, по безлюдным землям вдоль западной границы Китая, оставив позади вечно окутанную дымкой гору Музтаг-Ата – самую высокую вершину Памира, 7546 метров над уровнем моря.

Через некоторое время грузовик достигнет восточной оконечности Ваханского коридора. Там нужно будет пересечь границу Афганистана и на малом ходу ехать дальше даже не по дороге, а по колее, некогда оставленной советскими танками. Этим путем мало кто пользовался со времен ухода войск обратно в СССР. Там, где колея заканчивается, «КамАЗ» будет ожидать стадо яков. На их спины перегрузят материалы, и караван за два дня покроет последний перегон до Бозаи-Гумбаза.

Общее расстояние, которое необходимо было покрыть «КамАЗу», чтобы привезти материалы для строительства школы на Малом Памире, составляло около 1500 километров. А сколько на это понадобится времени, просто было непредсказуемо.

Стоит ли говорить, что ранее мы не предпринимали ничего подобного? Помимо прочего, нам нужно было еще и заранее договориться с официальными лицами, которые обеспечили бы нашему нестандартному грузу благополучный проход через тщательно охраняемую таджикско-афганскую границу. Добиться этого было бы невозможно без помощи человека, который оказался нашим самым верным помощником в Вахане.

Еще за несколько недель до выступления перед высокими гостями, в том числе и адмиралом Мулленом, в Пушгуре, Вохид Хан начал переговоры со своими коллегами, представителями таджикских сил безопасности, о возможности предоставить одноразовые пропуска участникам проекта по закупке и доставке материалов для киргизской школы. Вохид – человек известный и уважаемый по обе стороны границы, но, несмотря на это, таджики поначалу не хотели идти нам навстречу. Дело в том, что именно через южные рубежи Таджикистана чаще всего проходят маршруты наркокурьеров, везущих героин, а также контрабандистов оружия и даже работорговцев, живым товаром которых нередко оказываются дети. По этим причинам пограничный контроль здесь особенно строг.

Таджикская сторона пошла на уступки, только когда ей были предоставлены абсолютные гарантии того, что все пойдет по заранее оговоренному плану: Вохид Хан пообещал лично сопровождать грузовик на всем пути его следования. Такое предложение нельзя было отклонить, не нанеся выдвинувшему его человеку личного оскорбления. Однако, чтобы выполнить эту миссию, командиру бадахшанских пограничников надо было отложить все дела и на довольно долгий срок сложить с себя свои повседневные обязанности. Но с точки зрения Хана, это дело было важнее всех других. Это был его долг – долг моджахеда.

К тому моменту мы еще не утрясли все детали (окна и двери были заказаны в Ишкашиме, но их не успевали подготовить к отъезду «КамАЗа» в Таджикистан). Но это не беспокоило Сарфраза. Он понимал, что если в Бозаи-Гумбаз невозможно добраться с одного какого-то конца, то нужно «атаковать цель» со всех четырех сторон света одновременно. Чтобы построить школу на «Крыше мира», с юга через Иршадский перевал придут плотники и каменщики из долины Чарпурсон. Цемент и дерево привезет грузовик, сделав крюк на север в Таджикистан, а потом пробравшись через границу в восточную часть Коридора. А 20?000 долларов для финансирования финального этапа строительства приедут с запада – в карманах Сарфразова жилета.

Весь этот план обсуждался по пути из долины Панджшер, где адмирал Муллен только что открыл новую школу в селении Пушгур. Мы с Сарфразом прикинули, что если мы не станем засиживаться в Кабуле и выедем в Бадахшан сразу, то прибудем в Бозаи-Гумбаз до того, как караван яков доставит собираемый Вохид Ханом груз. Это даст нам возможность исполнить все формальности и поучаствовать в джирге с Абдул Рашид Ханом и другими киргизскими старейшинами. А строительство можно начать на следующий день. И, если все пойдет как надо, рабочим удастся возвести стены и положить крышу до наступления зимы, когда снегопады заметут все дороги и отрежут эту область от внешнего мира.

Но тут возникла еще одна проблема.

– До конца недели нет ни одного рейса из Кабула в Файзабад, – сообщил Сарфраз, когда мы прибыли в столицу.

– И что же делать? – спросил я.

– Добираться на машине. Правда, дороги, ведущие на север, небезопасны, – объяснил мой друг. – Нам придется проехать Кундуз, а там идут бои с активизировавшимися талибами. Но если мы хотим быть в Бозаи-Гумбазе вовремя, у нас просто нет другого выхода.

– Ну что ж, тогда в путь, – был мой ответ. – Будем добираться в Бадахшан, как в прежние времена.

* * *

Мы выехали на следующий день рано утром, наняв «Тойоту» с давно знакомым и проверенным водителем по имени Ахмед. Прошло три года с тех пор, как я последний раз добирался в Бадахшан на автомобиле. Меня поразили произошедшие за это время перемены. В 2003-м, когда я впервые направился на север по этой трассе, все вокруг напоминало о недавно прошедшей войне. Вдоль дороги тянулись полуразрушенные здания, а в земле скрывалось столько противопехотных мин, что было страшно ступить на обочину. Но сейчас сельская местность постепенно возвращалась к жизни.

На полях работали крестьяне, взошли пшеница и ячмень, разрослись персиковые сады, появились виноградники. Можно даже было в какой-то момент поверить, что в Афганистане воцарились абсолютный мир и благоденствие.

Шоссе оказалось ровным, недавно отремонтированным; ехать по нему было приятно. В десять вечера мы миновали туннель Саланг, а через три часа остановились, чтобы выпить чаю в Пули-Хумри. Это был родной город Абдула, мальчика-сироты, который чинил радиатор нашего внедорожника во время моей первой поездки на север. Мы спросили, не слыхал ли кто о нем, но никто ничего не знал. И мы двинулись дальше.

Стояла ясная августовская ночь. Небо было усеяно звездами. Они сияли так же ярко, как на моей родине, в Монтане. Время шло, я смотрел в темное окно, и у меня возникло ощущение дежавю. Я вспоминал, как вот так же долгими ночами в самые первые свои поездки по Центральной Азии колесил по Каракорумскому шоссе вдоль реки Инд и серых скал, направляясь в Балтистан. Теперь мимо проплывали другие горы и другие деревни, жители которых говорили на других языках. В остальном же все было как прежде – тот же привкус пыли на губах – ее крупинки заносит прохладный ветер в открытое окно, – те же розоватые отливающие металлическим блеском огни над круглосуточными стоянками фур, тот же ритм движения, тот же бескрайний пейзаж… Начинает казаться, что дороги Пакистана и Афганистана складываются в некую единую трассу. Это путь, который я совершаю непрерывно, продвигаясь все дальше и приближаясь к таинственной, не до конца пока открывшейся мне цели.

Однако после полуночи я почувствовал, что сил у меня по сравнению с прежними временами поубавилось. Бесконечные разъезды по Соединенным Штатам не прошли бесследно. К тому же мне пришлось сразу после них посетить целый ряд открытых Вакилом образовательных центров. Затем мы поспешили в Пушгур на торжества по поводу открытия школы. Я знал, что Сарфраз работал также много, а может, и больше. К тому же он на несколько лет старше меня. И несмотря на все это, он выглядит бодрее. Вероятно, источник, из которого он черпает энергию, поглубже, чем мой собственный.

Где-то чуть севернее городка Баглан на меня навалилась страшная усталость. Казалось, что на меня накинули тяжелое мокрое одеяло. Я, как спортсмен-марафонец, вдруг почувствовал, что лидер далеко впереди, и мне уже не угнаться за Сарфразом. Да, у нас по-прежнему общие цели, к которым мы движемся с ослиным упрямством, не желая сдаваться ни при каких обстоятельствах. Но выносливостью мой друг и коллега в разы превосходит меня. Когда впереди замаячили огни очередной заправочной станции, я робко предложил:

– Может, остановимся и немного передохнем?

– Нет, останавливаться нельзя ни в коем случае. В последнее время в этих местах действует множество бандгрупп. Мы сможем отдохнуть, только когда проедем Кундуз, – заявил Сарфраз.

И мы продолжили путь. В полвторого ночи остался позади Кундуз, но мы двигались дальше, пока не добрались до Таликана, селения, находившегося далеко за границей неспокойного района. Тогда Сарфраз смилостивился и приказал водителю припарковаться на обочине рядом с придорожной чайной. Там мы поставили низкие походные кровати чарпой, лежанки которых сплетены из грубой веревки. И все трое провалились в сон.

Чутье, как всегда, не подвело Сарфраза. Примерно через месяц после того, как мы проехали через Кундуз, отряд талибов атаковал две автоцистерны с топливом. Истребители НАТО обстреляли боевиков, но горючее вспыхнуло и взорвалось.

В результате погибло более восьмидесяти человек, в том числе десятки мирных жителей. Через двадцать четыре часа после этого был похищен Стивен Фарелл, журналист New York Timеs, готовивший репортаж о жертвах авианалетов. Вместе с ним захватили и его переводчика-афганца по имени Мохаммад Султан Мунади.

За неделю до своей гибели тридцатичетырехлетний Мунади, отец двух маленьких детей, написал в своем блоге на сайте New York Timеs:

Недостаточно быть журналистом и освещать проблемы страны.

Это не решит их. Мне хотелось бы, чтобы моя работа способствовала развитию образования в Афганистане. Большинство населения здесь неграмотно. И в этом, на мой взгляд, корень всех наших бед.

* * *

Мы с Сарфразом проснулись около пяти утра, с трудом растолкали водителя, «погрузили» его на заднее сиденье и двинулись дальше. За руль сел Сарфраз. Солнце только появилось над горизонтом, когда мы въехали в Бадахшан. Все здесь было знакомо и радовало глаз: плодородные поля, поросшие сочной травой холмы, величественные скалы. Чувство, что этот край для нас родной, усилилось, когда мы проехали несколько объектов ИЦА. Мы миновали школы в Факхаре, Файзабаде и Бахараке, потом, когда дорога повернула на юг, – в Шодхе и Джеруме. Восточнее нас встретили школы в Эскане, Зиабаке, Вардаке и Кох-Мунджоне.

При других обстоятельствах мы остановились бы в каждой – расспросили, как дела, выпили бы чаю. Но сейчас на это не было времени. В целом мы двигались по намеченному графику, но Сарфраз не снимал ноги с педали газа. Так мы миновали еще одиннадцать наших объектов, а всего проехали двадцать школ. Они были наглядным свидетельством того, что, несмотря на все трудности и препятствия, мы многого достигли. Наша работа на севере Афганистана была плодотворной. Да, нам есть чем гордиться. Я уже собирался было поздравить самого себя со всеми этими успехами, но отвлекся, залюбовавшись красотой окружающей природы. За год отсутствия я и забыл, что Вахан, этот удаленный от всего мира, глухой уголок страны необыкновенно прекрасен.

Минувшая ваханская зима оказалась самой холодной за последние двенадцать лет. Непрекращающиеся снежные бураны завалили Памир сугробами. Морозы держались до июня. В таких условиях крайне трудно было выживать как людям, так и животным. Многие крестьяне потеряли в эту зиму значительную часть скота. Когда наконец пришла оттепель, начались новые беды: оползни, наводнения, лавины. Но у всех этих природных катаклизмов была все же и положительная сторона.

Земля пропиталась влагой от тающих снегов и ледников. Пейзаж радовал глаз по-весеннему яркой изумрудной зеленью. Она не желала уступать место коричневым и палевым краскам середины лета. В деревнях собирали богатый урожай пшеницы, картошки, проса. Над лоскутным одеялом обработанных полей возвышались две стены гор – на юге Гиндукуш перекрывал путь в Пакистан, на севере за Амударьей (так у автора. Видимо, р. Пяндж или р. Вахан. – Ред.) виднелся Памир, за которым простирался Таджикистан. Трудно было охватить взглядом всю эту завораживающую картину: сверкающие вершины, пенящаяся река, рыжие и сиреневые скалы, всполохи лютиков и цветущего шиповника, и над всем этим – бездонное синее небо.

На второй день после выезда из Кабула мы добрались до последней, двадцать первой нашей школы в этом районе, находящейся в селении Сархад. Тут проезжая дорога заканчивалась. Дальше в суровые и холодные высокогорья Южного Памира нужно было пробираться по узкой горной тропе. Даже в середине лета здесь чувствовалось дыхание зимы. Среди скал у реки Сархад попадались луга, поросшие густой невысокой травой, как в тундре. Такого рода растительность вполне можно встретить где-нибудь в субполярных широтах на севере Канады.

Сархад – особый край, отдельная достопримечательность Вахана. Здесь поражает не только необычность природы, но еще и замедленное течение времени. Оно как бы остановилось, замерзло от вечных морозов. Селение состоит из невысоких домиков из камня и глины, вихрастые ребятишки бегают по окрестностям, сопровождая стада лохматых яков и длинноногих двугорбых верблюдов. Такие сцены можно было наблюдать в этих краях и сто, и тысячу лет назад.

Создается впечатление, что быт этих людей абсолютно не меняется. Поля обнесены оградами из выбеленных дождем и ветром костей животных и закрученных рогов горных козлов и курдючных баранов. Мужчины пашут землю такими же тяжелыми плугами, как и много веков назад.

Мы прибыли в деревню после долгого, почти сорокачасового безостановочного марш-броска. Машина остановилась у дома местного вождя Таши Бои. Он руководил всей общественной жизнью в этой части Коридора. Таши был горячим сторонником борьбы с неграмотностью и преданно служил делу распространения женского образования. Преимущества цивилизации он оценил около десяти лет назад – тогда специальный курс терапии позволил ему избавиться от опиумной зависимости (весьма распространенной проблемы в этом регионе). В его доме под одной крышей живут жена и дети, а также еще человек пятнадцать разных родственников.

Традиционная для народности вахи «хижина с очагом» представляет собой шестиугольный шатер с земляным полом. В середине находится углубление, в котором поддерживается огонь. Вокруг разложены толстые одеяла и шерстяные коврики. На них и сидят, и спят члены семьи. Крышу поддерживают грубо отесанные деревянные шесты. О том, что мы живем в эру технического прогресса, напоминает лишь одна опора – пушка от советского танка «Т-62».

Я никогда не углублялся в Ваханский коридор дальше Сархада. Перед тем, как войти в юрту и присоединиться к трапезе, главное блюдо которой составлял суп-лапша, я кинул взгляд туда, где обрывалась дорога. Примерно в двадцати пяти километрах к югу видны были отроги Гиндукуша. Если идти полтора дня пешком в этом направлении, можно добраться до Иршадского перевала. А примерно в семидесяти километрах восточнее лежали земли, где древние киргизы погребали своих сородичей. Это и был Бозаи-Гумбаз. Если мы с Сарфразом сможем собраться в дорогу завтра с самого утра, то через три дня встретимся с Вохид Ханом и Абдул Рашид Ханом.

Я шагнул в дом с надеждой на то, что менее чем через семьдесят два часа наконец смогу сделать то, к чему стремился все последние годы. Но именно в этот момент судьба снова дала мне пощечину, продемонстрировав, что в этом мире мало что происходит так, как предполагаешь.

* * *

Все детство я провел в Африке, в сельской местности, и, думаю, благодаря этому вырос очень здоровым и крепким. За шестнадцать лет работы в Пакистане и Афганистане я болел всего дважды. Но когда я проснулся на следующее утро в хижине вождя Сархада, понял, что дело плохо: меня знобило, дыхание было затруднено, все кости ломило. Через час началось сильное головокружение и поднялась высокая температура.

Все эти симптомы наводили на мысль о том, что у меня малярия. Я уже болел ею дважды в детстве. Но в этой области Вахана не было малярийных комаров. Но, так или иначе, я оказался заложником недуга. Таши Бои и Сарфраз укрыли меня четырьмя или пятью одеялами, дали горячего зеленого чая, и я провалился в забытье. Я совершенно утратил чувство времени и «выныривал» из горячечного тумана лишь иногда, чтобы оглядеться и понять, что происходит вокруг. Иногда мне казалось, что на пирамиду одеял кладут еще одно, или сквозь сон я ощущал, что кто-то делает мне точечный массаж стоп и головы двумя или тремя пальцами. Периодически я слышал, как Сарфраз перешептывался с домочадцами Таши: они обсуждали мое состояние и решали, что делать дальше. Пару раз я просыпался среди ночи: вокруг меня тихо сидели старейшины деревни. Жители Сархада переживали за меня и не оставляли в одиночестве. Во время болезни я все время чувствовал их присутствие рядом: они по очереди дежурили у моей постели, держа меня за руку.

Пролетали дни и ночи. Реальность будто испарилась, и на меня волной накатились образы прошлого. Я вспоминал, как в детстве болел малярией и пропустил половину учебного года. А еще мне представлялось, будто я снова в Корфе. То, как Хаджи Али и его соплеменники позаботились обо мне в тот самый первый раз, сливалось в моем воспаленном сознании с нынешними хлопотами обитателей Сархада. Ночью за ревом генератора, стоявшего в доме Таши Бои, я различал шаги привязанных возле хижины яков и их мычание. И тут мне привиделось, что меня уже перевезли в Монтану и я нахожусь в районе Великих равнин в окружении стада бизонов. Как-то раз меня разбудила пожилая женщина и спросила, не хочу ли я опиума – он может облегчить боль.

«Нет, спасибо, – ответил я. – Я уже принял лекарство». А потом снова провалился в сон и сквозь него различал, как Сарфраз встряхивает нашу огромную банку с ибупрофеном. Она гремела, как маракасы: чики-чики-чики, чики-чики-чики.

Утром третьего дня я проснулся оттого, что все тело страшно болело. Зато мысли были ясными: они проносились в голове со скоростью холодного потока той стремительной реки, которая несла свои воды недалеко от деревни. Температура упала.

Я сел, выпил чаю, съел немного хлеба и попробовал подсчитать, сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до Бозаи-Гумбаза.

Когда Сарфраз, сидящий в другом углу хижины, понял, о чем я размышляю, он покачал головой.

– Но ведь это всего в трех днях ходьбы отсюда, – сказал я, уловив, что он настроен скептически.

– Ты слишком слаб и не сможешь идти, – возразил он. – Нам надо поскорее увезти тебя отсюда.

– Неправда. И потом, я же могу ехать верхом на яке!

– Грег, заболеть в Вахане – нешуточное дело, – сказал Сарфраз. – Здесь нет лекарств, нет врачей. Если тебе станет хуже, мы не сможем тебя оперативно эвакуировать. Три года назад я оказался в таком же положении. Я долго не хотел отступать от намеченного плана, сопротивлялся до последнего и чуть не умер. Я не допущу, чтобы то же самое произошло с тобой. Тара мне этого не простит.

Но мы же можем еще успеть!

И тогда он заговорил со мной тоном, которого я за много лет своей работы в Азии еще никогда не слышал.

– Я тебя дальше не повезу, – заявил он спокойно, но безапелляционно. – Я запрещаю тебе ехать дальше. Мы возвращаемся в Кабул.

* * *

Позже, когда мы с моим другом покидали Коридор и ехали по той же дороге, по которой только что прибыли сюда, меня поразила неприятная мысль. Я много раз пытался добраться до Памира, и каждый раз на пути возникали какие-либо непреодолимые препятствия. Мне стало казаться, что Бозаи-Гумбаз – это некий призрак, недостижимая мечта, нечто сродни вершине К2, которую так и не удалось покорить. А еще мне почудилось, что мое нынешнее бегство из Вахана очень похоже на блуждание в окрестностях базового лагеря и ледника Балторо в 1993 году – я тогда сбился в пути, вынужден был ночевать под открытым небом, а затем случайно забрел в Корфе.

В определенном смысле для меня та неудача и нынешняя слились в единое целое. В обоих случаях я чувствовал острый вкус поражения. Так бывает с человеком, в одночасье потерявшим цели и ориентиры в жизни. И тогда, и сейчас, как мне казалось, я подвел людей, с которыми был связан некими обязательствами. В случае с восхождением на К2 – я не выполнил обет, данный в память о сестре Кристе. Я должен был покорить вершину в ее честь и оставить там ее янтарное ожерелье. А сейчас я не сдержал слова, данного киргизам. Мы преуспели в строительстве стольких школ, возвели двадцать одно здание от Файзабада до Сархада (практически по одному учебному заведению на каждую деревню Вахана). Но для одного маленького селения у меня не хватило ресурсов. А ведь изначально мы именно ради этого пришли в Афганистан! Надвигалась уже одиннадцатая зима с тех пор, как я дал то роковое обещание. А ведь эта клятва была для меня столь значима! Из всех «людей в конце дорог», ради которых мы трудились, киргизы казались самыми обездоленными.

Но на поверку оказалось, что между той историей с К2 и нынешней ситуацией была большая разница. Тогда, шестнадцать лет назад, я был альпинистом-неудачником, свернувшим не на ту тропу в районе Балторо. И мне пришлось положиться на милость незнакомых, абсолютно чужих мне «аборигенов». Но сейчас я не заблудился и не находился среди чужаков. Мы с Сарфразом неслись по дороге в Кабул, а я и не знал, что, несмотря на все трудности и испытания, несмотря на мое бегство, киргизы уже совсем скоро обретут то, в чем так нуждаются.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.