Кто встретится с Фишером

Поединком в Рейкьявике закончился очередной трехлетний цикл соревнований на первенство мира, и в том же 1972 году прошли зональные турниры нового цикла. Среди тех, кто завоевал право участвовать в межзональных соревнованиях, был трехкратный чемпион страны Леонид Штейн. Ранее ему фатально не везло. Он три раза делил выходящие места, но либо по дополнительным показателям, либо из-за дискриминационного правила, касающегося шахматистов одной страны, каждый раз не попадал в число претендентов на высший шахматный титул. В этом цикле впервые должны были состояться два межзональных турнира (раньше был только один), в Ленинграде и Петрополисе (Бразилия). Штейну определили играть в Бразилии. В Киеве, где он тогда проживал, ему заранее сделали требовавшуюся прививку от холеры и тропической лихорадки, после чего он выехал в Москву. Ему предстояло лететь в Англию: в составе сборной СССР играть в командном первенстве Европы.

Утром к гостинице «Россия» подошел автобус, на котором наша команда отправлялась в аэропорт. Все были в сборе, не хватало только Штейна. Сотрудник Спорткомитета отправился на его поиски. В номере гостиницы его не оказалось, в кафе — тоже. Бездыханное тело гроссмейстера лежало в медпункте. Как объяснила медсестра, Леонид пришел к ней с жалобой на сильную боль в области сердца. Она сделала ему укол. Через несколько минут он захрипел и скончался. Позднее врачи констатировали инфаркт миокарда. Так неожиданно ушел из жизни один из выдающихся советских шахматистов.

Межзональный турнир в Петрополисе закончился победой бразильца Энрике Мекинга, второе — четвертое места разделили Ефим Геллер, Лев Полугаевский и Лайош Портиш. А в претенденты выходили лишь трое. Один оказывался лишним. В проведенном несколько позднее тройном матч-турнире этим лишним остался Геллер.

Несколько ранее в Ленинграде состоялся первый межзональный турнир. В нем победу разделили Анатолий Карпов и Виктор Корчной. Третьим был американец Роберт Бирн. Шестерке «межзональщиков» вместе с экс-чемпионами мира Спасским и Петросяном предстояло выяснить, кто из них получит право бросить перчатку Фишеру.

Матчи претендентов должны были начаться осенью того же года, причем в четвертьфинале Спасскому предстояло встретиться с Бирном, Петросяну с Портишем, Корчному с Мекингом и Карпову с Полугаевским. Я занимался своими делами в редакции, когда открылась дверь и вошла жена Петросяна Рона Яковлевна в сопровождении его школьной учительницы Марии Никитичны, с которой я тоже был знаком.

— Привет! — произнесла Рона Яковлевна, лучезарно улыбаясь. — У нас к тебе дело. Мы хотим попросить тебя помогать Тиграну в матче с Портишем.

— А почему Тигран сам не пришел? — наивно спросил я.

Рона Яковлевна, святая простота, объяснила:

— Ему неудобно. Ведь он тебя так поливал!

Конечно, я был немало удивлен этим предложением. После матча с Фишером наши отношения с Тиграном стали весьма прохладными. Прежней близости уже не было. Однако обида на него за прошедшие два года стерлась. Все-таки нас связывала почти четвертьвековая дружба. К тому же я был президентом федерации и, хотя это звучит несколько патетически, должен был заботиться о том, чтобы выступления наших претендентов оказались успешными. Короче, я снова стал тренером Петросяна. Вторым тренером был гроссмейстер И. Зайцев.

Портиш был для Тиграна неудобным соперником. До этого ему ни разу не удалось победить венгра, а проиграл он целых четыре партии!

Будучи моложе Петросяна на семь лет, Портиш находился тогда в самом расцвете сил. Было ясно, что поединок с ним будет трудным.

За обширные дебютные познания, за исключительную работоспособность и целеустремленность Портиша прозвали «венгерским Ботвинником». Правда патриарху наших шахмат это сравнение не нравилось. Он утверждал, что Лайош больше похож на Боголюбова.

Матч проходил на испанском курорте Пальма-де-Майорка. Тактика Петросяна была обычной — черными стараться нейтрализовать инициативу соперника, белыми, если удастся, усиливать давление, а если нет, то ограничиваться мирным результатом.

Сначала все пошло по плану. После четырех ничьих Тигран выиграл пятую партию, еще после трех ничьих — девятую. Однако на самом финише ситуация обострилась: венгру удалось выиграть десятую. Следующая встреча завершилась вничью, а в 12-й возникла коллизия, сходная с той, что была в шестой партии матча с Фишером. В отложенной позиции Портиш имел лишнюю пешку в ладейном эндшпиле, но Петросян сохранял шансы на ничью. Совместно со вторым тренером Игорем Зайцевым мы при домашнем анализе установили, что при точной игре спасти пол-очка можно. Однако при доигрывании Тигран не нашел единственного хода, ведущего к ничьей, и проиграл. Счет стал равным — 6:6.

Теперь игра должна была идти до первой победы. Бросили жребий, Петросяну выпало играть белыми. Как мне кажется, сравняв счет, Портиш ошибочно заключил, что противник выдохся и нужно немедленно это использовать. Стремясь к обострению ситуации на доске, он сыграл слишком азартно, что позволило Тиграну добиться решающего перевеса и победить.

Хочу особо подчеркнуть, что в отличие от поединка с Фишером Петросян не сломался на финише, не бросил весла, а изо всех сил продолжал бороться, что и привело к успеху.

В полуфинале Тиграну выпало встречаться с Корчным. Как президент федерации, помогать ему я уже не имел права: оба соперника представляли нашу страну.

Этот матч проходил в Одессе в музыкально-драматическом театре и закончился в буквальном смысле драматически. Как в любом приличном театре, там была крутящаяся сцена. И ей предстояло сыграть главную роль в предстоящей драме. Дело в том, что Петросян, глубоко задумавшись, иногда начинал трясти ногой. Этим недостатком страдают многие шахматисты, для них даже придумали прозвище «велосипедисты». Кстати, подобным недостатком страдал и Фишер. Однако после того как однажды ему указали на это, он прекратил «езду на велосипеде». Так вот, когда на сцене установили шахматный столик, то оказалось, что он, как сейсмограф, реагирует на любое сотрясение. Уже в первой партии, основательно задумавшись, Петросян начал качать ногой и немедленно привел стол в движение. Надо сказать, что отношения соперников к тому времени уже были далеки от идеальных. Корчной в резкой форме потребовал, чтобы Тигран прекратил качать стол. Петросян в столь же резкой форме ответил, чтобы тот обращался к нему через судью. Услышав пререкания, к соперникам поспешил главный судья матча Б. Крапиль, и начавшийся конфликт был улажен. Однако Тигран был выведен из равновесия. Не знаю, планировал ли Корчной заранее эту акцию, но она своей цели достигла. Петросян партию проиграл.

Давайте немного отвлечемся и совершим экскурс в историю. Когда Юлий Цезарь подбирал воинов в свои легионы, то выяснял, как они себя проявляют в пылу битвы — краснеют или бледнеют. И брал тех, кто краснеет. Этому есть медицинское объяснение: если лицо краснеет, значит к нему приливает кровь, сосуды расширяются и кровообращение улучшается. Если же человек бледнеет, значит его сосуды сужаются, кровообращение ухудшается, и это его сковывает.

К сожалению, я давно заметил, когда Тигран нервничал, начинал злиться, то заметно бледнел. Вот почему он неудачно играл с людьми, на которых был зол.

Поскольку меня в Одессе не было, я не знаю всех деталей. Скажу только, что борьба развивалась для Петросяна неблагоприятно. После ничьей во второй партии он проиграл третью, реваншировался в четвертой, однако проиграл пятую, которая оказалась в матче последней. Во время этой встречи, забывшись, Тигран снова затряс ногой. Тогда Корчной, язвительно заметив: «Что, ловишь последний шанс?», по свидетельству некоторых очевидцев, ударил ногой по ноге соперника. По футбольным правилам судье следовало показать нарушителю желтую, а может быть, и красную карточку. Однако в шахматах такого правила нет. Пока судьи вместе с апелляционным жюри решали, что делать, Петросян слег. У него начались почечные колики. Весьма возможно, что причиной этого явилось сужение сосудов. Врачи посоветовали Петросяну прекратить игру, что он и сделал. Корчной был признан победителем матча.

Если полуфинальный матч Корчной — Петросян можно назвать драматическим, то аналогичный поединок Карпов — Спасский стал сенсационным. Анатолий победил экс-чемпиона мира с убедительным счетом 7:4. И в том же 1974 году, вскоре после Олимпиады в Ницце, в Москве началась подготовка к финальному матчу претендентов между Карповым и Корчным. Интерес к нему подогревался отказом Фишера защищать свой титул, о чем я скажу позже. Это означало, что победитель матча мог одновременно стать чемпионом мира!

Об Анатолии Карпове я услышал в 1961 году, когда он впервые участвовал в первенстве РСФСР среди школьников. Толик был так мал, что к его стулу пришлось приделать специальную подставку, чтобы он мог дотянуться до фигур на шахматном столике.

Уже в 16 лет Анатолий стал мастером. Он некоторое время занимался в очно-заочной школе Ботвинника. Позднее в книге «Сестра моя Каисса» он весьма критически отозвался о работе школы. Правда, и экс-чемпион мира не сразу признал выдающийся талант Карпова. Ведь тогда ему было всего 12 лет.

Толе посчастливилось быть земляком первого секретаря ЦК ВЛКСМ Е. Тяжельникова (оба были с Южного Урала), и тот оказывал ему всяческую поддержку. Это оказалось немаловажным: руководство Спорткомитета сплошь состояло из бывших комсомольских работников. И на юного мастера стали возлагать большие надежды.

Окончив школу, Карпов сначала поступил в Московский университет, но затем перевелся в Ленинградский, который закончил, получив диплом экономиста. Ему, конечно, очень повезло с тренером — гроссмейстером Семеном Фурманом, блестящим теоретиком, энциклопедистом, тонким позиционным игроком. Он передал Анатолию большую часть своих фундаментальных знаний.

Вспоминается любопытный эпизод. В 38-м чемпионате СССР, Рига 1970, в партии с Карповым я получил по дебюту белыми значительный перевес. Ему пришлось проявить большую изобретательность и искусство защиты, чтобы в конце концов удержать равновесие.

Когда игра закончилась, к нам подошел Фурман, чтобы принять участие в анализе. Анатолий сразу же обратился к своему тренеру: «Что же ты мне раньше не сказал, что так играть нельзя?»

Стремительный взлет Карпова привлек к нему внимание партийной элиты. Многие из них стали его поклонниками. В самом деле, типичный русак, симпатичный, «из глубинки», член ЦК ВЛКСМ, он имел очень привлекательный имидж молодого человека новой социалистической формации. Поэтому неудивительно, что в предстоящем матче с Корчным все симпатии правящих кругов были на его стороне, Откровенно прокарповскую позицию занимал и Спорткомитет. Приведу один, но очень показательный пример.

Во время переговоров по поводу регламента матча возник спор по такому, казалось бы, простому вопросу, как начало игры. Корчной настаивал на 16 часах, что, кстати, было удобно и репортерам: они успевали передать информацию о результате партии в утренние газеты. Карпов же, будучи «совой», вставал поздно и требовал, чтобы игра начиналась на час позже. Корчной позвонил мне из Ленинграда и попросил помочь разрешить спор.

Я немедленно связался с Ивониным:

— Виктор Андреевич! Раз между Корчным и Карповым возник спор, давайте будем начинать игру в 16.30. Тогда не будет обидно ни тому, ни другому.

— Ни в коем случае! — последовал ответ. — Хватит того, что мы дали Корчному иностранного арбитра. Вопрос решен. Начало в 17 часов.

Доводы о репортерах на Ивонина не подействовали. Он был тверд, как скала. Узнав, что Спорткомитет решил эту проблему в пользу Карпова, Корчной вылил всю свою злость на меня. Через несколько дней в ЦШК на столе, где обычно складывалась корреспонденция, я обнаружил открытку от него, пропитанную желчью, с оскорбительными выпадами в мой адрес. Как следовало реагировать на подобное послание? Если бы это случилось в XIX веке я бы вызвал Корчного на дуэль, будь помоложе, при удобном случае набил бы ему физиономию, а тогда прекратил с ним всякие взаимоотношения и перестал здороваться.

Как я уже говорил, матч Карпов — Корчной вызвал огромный интерес, причем не только у шахматной публики. Почти на каждом туре (соревнование проходило в Колонном зале Дома Союзов) присутствовал кто-то из высокопоставленных лиц: секретарь ЦК КПСС В. Долгих, зав. отделом пропаганды ЦК Е. Тяжельников, министр внутренних дел Н. Щелоков и другие.

Уже на старте Карпову удалось захватить лидерство. Он выиграл вторую и шестую встречу при четырех ничьих. Затем последовала серия в десять ничьих, после чего Карпов выиграл 17-ю партию. Однако и третье поражение не сломило Корчного. Он продолжал отчаянно бороться и, победив в 19-й и 21-й встречах, сократил разницу в счете до одного очка. Этот перевес Карпову удалось сохранить.

Мне думается, Корчной недооценил своего молодого соперника, его тонкое понимание шахмат, чрезвычайно высокую технику, исключительные игровые качества. И понимая, что фактически проиграл матч на первенство мира, он в послематчевом интервью югославскому агентству ТАНЮГ выместил на Карпове всю свою злость и досаду. Видимо, Корчного «занесло» и он не смог остановиться.

Виктор заявил, что игра соперника не произвела на него большого впечатления, что Карпов победил за счет сильной воли, фанатичного стремления к победе, что он не располагает богатым шахматным арсеналом и не играет сильнее ни Спасского, ни Полугаевского, ни Петросяна, ни, наконец, самого Корчного.

Оценивая это интервью с высоты прошедших десятилетий, можно утверждать, что он был несправедлив, необъективен и его оценки далеки от истины. Корчной из тех, кто, проиграв, ругает не себя, а противника. Таких шахматистов довольно много. В английском языке для них есть хорошее название «bad loser» (не умеющий проигрывать, тот, кто сердится при поражении). Однако бурная и жесткая реакция Спорткомитета на интервью была, как сейчас принято говорить, неадекватной. Видимо, поклонников Карпова очень задело, что поносили их гордость, их любимца. Как по мановению волшебной палочки, в «Советском спорте» за подписью Петросяна появилась резкая отповедь Корчному, затем последовали возмущенные письма болельщиков, требовавшие его сурового наказания. И оно не замедлило последовать. Корчного вывели из сборной страны, уменьшили стипендию, объявили выговор по партийной линии, и он автоматически стал невыездным.

После развязанной против него кампании Виктор несколько месяцев не появлялся в Москве. Затем он направил в адрес президиума федерации покаянное письмо, в котором признал свое поведение неправильным и «просил пардону». Мы обратились в Спорткомитет с просьбой отменить санкции.

К этому времени Карпов уже получил титул чемпиона мира, руководство спорта было настроено благодушно и простило Корчного. В декабре 1975 года ему разрешили выехать в Гастингс, а летом 1976 года — на турнир в Амстердам.

В один из жарких июльских дней я работал дома, когда раздался телефонный звонок:

— Здравствуйте! Мне очень нужен президент Шахматной федерации СССР господин Авербах.

— Авербах у телефона.

— С вами говорит московский корреспондент агентства «Франс-пресс». Нам известно, что Корчной остался в Нидерландах и попросил политического убежища. Как бы вы прокомментировали это сообщение?

Вот это новость! Наверное, не меньше минуты я приходил в себя, затем пробормотал что-то вроде:

— Ничего об этом не знаю, ничего не могу сказать…

— Но почему вы не можете ничего сказать? — настаивал корреспондент.

Ответив, что буду готов с ним разговаривать, когда услышу официальное сообщение, я повесил трубку и поспешил в Спорткомитет.

В кабинете Ивонина уже вовсю кипела работа.

— Корчной остался! — проинформировал он. — Мы уже подготовили заявление федерации и гроссмейстеров по этому поводу. Сейчас начали их обзванивать. Приступайте к работе, и в первую очередь вам надлежит подписать это заявление.

Невозвращение из заграничной командировки тогда считалось государственным преступлением, изменой Родине. Конечно, в этом вопросе советское законодательство вступало в явное противоречие с «Декларацией прав человека», которую в 1973 году в Хельсинки подписал Брежнев. Однако в то время можно было выехать вполне легально, выпросив разрешение, хотя это и было довольно хлопотным делом. Ведь выпустили вскоре Спасского, женившегося на француженке, выпускали и других людей, музыкантов, писателей, врачей.

Если уж ты выехал за государственный счет в командировку, то отказ вернуться вряд ли выглядит нормальным поступком. Но, главное, конечно, не в этом. С тех пор как Корчной прислал мне откровенно хамское письмо, у меня не было никакого желания его поддерживать. И, вынув ручку, я молча расписался. Этот осуждающий поступок Корчного документ подписало подавляющее большинство гроссмейстеров, в том числе Смыслов, Таль, Петросян, Тайманов, Полугаевский, Флор, Котов.

Не подписали лишь единицы. Ботвинник заявил, что никогда не подписывает коллективные письма, хотя в злопамятном 37-м году его подпись стояла под письмом с требованием сурового наказания троцкистов-бухаринцев. Гулько привел тот же довод и немедленно попал в опалу. К Спасскому, по-моему, даже не обращались. А Бронштейн находился в Польше и не подошел к телефону. После этого он надолго стал невыездным.

Не остался в стороне и Карпов. Он написал отдельное заявление, также осуждающее Корчного.

А мой разговор с корреспондентом «Франс-пресс» так и не состоялся. Придя вечером домой, я обнаружил, что телефон не работает. На пару дней он оказался выключен!

После того как Корчной остался на Западе, да еще попросил политическое убежище, по мнению советских идеологов, он превратился во врага. Решением Шахматной федерации СССР его дисквалифицировали, лишили спортивных званий и права представлять советскую шахматную школу на мировой шахматной арене. И в связи с этим за моей подписью как президента Шахматной федерации СССР в ФИДЕ ушло письмо с просьбой исключить Корчного из следующего цикла соревнований на первенство мира. Письмо это никаких результатов не дало. В 1976 году Олимпиада и очередной конгресс ФИДЕ проходили в Израиле. Наши отношения с Израилем тогда были прерваны, ни мы, ни страны социалистического лагеря там не присутствовали. Письмо было зачитано, принято к сведению. И все.