Четвертый том

Четвертый том

Как я уже говорила, на следующий день после смерти Стига моя сестра Бритт вместе с Эрландом отправилась в «Экспо» и я попросила ее отнести туда рюкзак Стига. В рюкзаке лежали его ежедневник с подробными замечаниями к следующему номеру журнала и ноутбук. Сам компьютер принадлежит газете, но в его памяти содержатся статьи Стига, его переписка с «Серчлайтом», результаты расследований, имена информаторов и прочее. На этом основании он находится под защитой закона, который гласит, что источники информации журналистов неприкосновенны. Это хранилище сведений, не защищенное никаким паролем, в течение шести месяцев лежало в редакции. В свое время кто-то посоветовал убрать его в сейф, но сейф был заперт, а шифр знал только Стиг!

Не исключено, что в ноутбуке содержится четвертый том «Миллениума».

Там должно быть чуть более двухсот страниц, потому что во время нашего последнего летнего отпуска Стиг написал около ста шестидесяти. Он тогда вычитывал первый том, заканчивал третий и еще работал в «Экспо», поэтому времени не хватало. Вряд ли за последние недели перед смертью ежедневные обязанности оставили ему возможность написать больше пятидесяти страниц.

Я не собираюсь пересказывать здесь сюжет. Скажу только, что в этой книге Лисбет постепенно избавляется от своих призраков и недругов. Каждый раз, как ей удается физически или психологически отомстить тому, кто причинил ей зло, она ликвидирует одну из своих татуировок, сделанную в память об этом зле. Если пирсинг для Лисбет — дань моде ее поколения, то татуировки — что-то вроде боевой раскраски. Во многих отношениях девушка ведет себя как дикарка в каменных джунглях. Она действует как животное, повинуясь инстинкту и предугадывая опасные ситуации. Я тоже, как и она, оказавшись в незнакомой обстановке с незнакомыми людьми, полагаюсь на интуицию. И Стиг это хорошо знал.

В течение двух лет Стиг написал более двух тысяч страниц, почти не занимаясь сбором материала, за исключением мелких деталей. Как такое возможно? Ответ прост: базу данных для книг составила наша жизнь бок о бок в течение тридцати двух лет. Они — плод жизненного опыта Стига, но также и моего. Опыта его детства, но также и моего. Нашей борьбы, нашей увлеченности, наших путешествий, страстей и страхов… Эти книги — пазлы наших жизней. Потому я и не могу с точностью сказать, что в «Миллениуме» шло от Стига, а что от меня. Знаю только, что, если кто-нибудь пожелает пуститься в исследования на эту тему, каждый из томов потребует многолетней работы.

Жизнь сложилась так, что не я, а Стиг воспользовался всеми ее составляющими, чтобы создать литературное произведение. И ирония судьбы заключается в том, что если послушать все пересуды, так я не просто этому содействовала, но сама написала все от строчки до строчки. Могу сказать на это, что мы часто писали вместе, поскольку у нас был один общий стиль письма.

В августе 2005 года Пер Эрик Нильссон обратился к Ларссонам и издательству «Норстедт» с предложением о признании за мной авторских прав на литературное наследие Стига. Таким образом, я смогла бы на законном основании работать над его текстами и завершить четвертый том, что вполне способна сделать. По его мнению, это немало помогло бы разрешению напряженной ситуации.

Ларссоны ответили отказом.

Надо уточнить, что по шведским законам никто не обязан принимать наследство вопреки своему желанию. Не запрещено также дарить наследство или его часть. Закон предусматривает и передачу авторского права на произведение.

Случай с нашей семьей — и многих других, о ком я пишу в своей книге о гражданских браках, — когда после смерти одного супруга другой теряет все, показывает, что этот устаревший закон нуждается в пересмотре. Интеллектуальная собственность с официальной точки зрения ничем не отличается от земельного участка или фермы, принадлежащих некой семье. Когда умирает один из супругов, другой полностью лишается возможности распоряжаться всем, что было создано, и дальше развивать совместные проекты. Все отходит тем, кто ничего не создал, и они оказываются в выигрыше, а те, кто создавал, — в проигрыше. Такой закон препятствует развитию общества. Несправедливость ситуации, получившая такой резонанс в моем случае, подтолкнула многих шведов узаконить свои отношения и пожениться.

Без поддержки наших настоящих друзей — тех, что не красуются на телеэкранах, не наводняют прессу и книжные издания небылицами и анекдотами о Стиге, — я бы не выжила в эти страшные годы. Я хочу здесь от души поблагодарить их.

Сегодня я продолжаю бороться за обретение авторского права на «Миллениум», а вместе с ним и на все политические тексты Стига. Я сражаюсь за него, за себя, за нас.

Я не хочу, чтобы его имя становилось брендом индустрии. Если так пойдет и дальше, отчего бы ему не появиться на бутылке пива, пакете кофе или на рекламе автомобиля? Я не хочу, чтобы марали и эксплуатировали его борьбу и его идеалы. Я знаю, как он отреагировал бы на сложившуюся сегодня ситуацию — он бы бросился в бой.

И я должна сделать, как сделал бы он.

В тот вечер, когда хоронили Стига, я записала, что хочу «пережить хотя бы год». В годовщину его смерти я надеялась «начать жить снова». Сегодня я спокойно могу записать слово «жить»! Моя семья, друзья, профессия, мои увлечения и жизненная позиция это позволяют.

Ради Стига. Он просил меня об этом, как в своем прощальном письме, которое в двадцать два года написал перед отъездом в Африку.

Я буду жить ради нас, ибо это нас объединяло.