§ 2. Секреты адвокатского закулисья

§ 2. Секреты адвокатского закулисья

Естественно, что такое крупное бизнес-формирование, как ОАО «НК “ЮКОС”», не только имело в своей структуре правовое управление со штатом весьма квалифицированных юристов, но и по мере необходимости сотрудничало с авторитетными адвокатскими образованиями. Однако, когда у нефтяной компании в 2003 году начались неприятности, оказалось, что не так просто собрать подходящую группу специалистов в области права, кому бы предстояло выступить защитниками от уголовного преследования. Кто-то из адвокатов сразу понимал, что предстоит сражаться с мощной государственной машиной, и старался избежать проблем с малопредсказуемыми последствиями, иным о таких рисках было сказано открыто информированными людьми. Собравший весьма обильный фактологический материал и встречавшийся с большим количеством участников тех событий, Мартин Сиксмит в своей книге пишет: «Когда Антон Дрель попытался нанять группу адвокатов, чтобы те помогли ему вести сложное и явно долгое дело, то обнаружил, что получает отказы один за другим. Некоторые из них отказывались объяснить свое решение, другие же признавались в том, что получали звонки из Кремля»[11].

И все же ситуация не была совсем беспросветной. Постепенно вырисовывался состав группы адвокатов, готовых противостоять натиску Генеральной прокуратуры РФ.

Формирование адвокатских команд, естественно, подразумевало четкое распределение обязанностей. Костяк составляли так называемые предметники, разрабатывавшие отдельные эпизоды обвинения. Они занимались изучением свидетельских показаний, анализом приобщенной к делу документации, готовили и направляли адвокатские запросы в различные организации, привлекали специалистов, хорошо разбирающихся в тех областях знаний, которые были нужны для выработки позиций для защиты.

Поскольку обвинения у Михаила Ходорковского и Платона Лебедева мало чем отличались друг от друга (по первому делу исключение составляли личные налоги и инкриминированный Ходорковскому эпизод с группой «Мост»), защита, по сути, представляла единую команду, внутри которой мы стремились избегать дублирования в работе. По второму делу обвинения у Ходорковского и Лебедева практически не отличались друг от друга, и в этих условиях, да еще и с учетом ранее наработанного опыта, команда действовала еще более слаженно.

Процедурные тонкости. К каждому судебному заседанию определялись адвокаты, кому необходимо было в нем участвовать. Чаще других присутствовали в суде координаторы команд, а также защитники, выполнявшие вспомогательные функции по текущей работе с материалами уголовных дел, в использовании которых возникала необходимость в конкретный момент. Естественно, что «предметники» были задействованы в части судебного следствия, посвященной исследованию доказательств по их эпизоду. Этот же принцип реализовывался и при допросах приглашавшихся в суд свидетелей и специалистов со стороны защиты.

В Мещанском суде председательствующая судья Ирина Колесникова не начинала ни одно заседание, не выяснив у Ходорковского и Лебедева, согласны ли они в этот день на разбирательство при данной явке. Здесь следует пояснить, что Верховный суд РФ исходит из того, что при наличии у подсудимого нескольких адвокатов присутствие хотя бы одного из них по общему правилу свидетельствует о соблюдении права на защиту. Однако широко распространены случаи, когда по согласованию с клиентом защитники делят между собой участки работы, и поэтому может возникнуть ситуация, что явившийся в суд адвокат столкнется с незапланированным процессуальным действием, не входящим по указанной причине в его сферу ответственности. Понятно, что судьи стараются этого избегать, дабы в последующем уйти от упреков в оставлении подсудимого без надлежащей защиты.

Обозначенный вопрос стал предметом отдельного рассмотрения в подготовительной части судебного заседания Мещанского суда, а именно 23 июня 2004 года. Ходорковский пояснил, что для его защиты непосредственно в суде достаточно двух адвокатов – Генриха Падвы и Елены Левиной. Все остальные адвокаты, заключившие соглашения, в соответствии с договоренностями осуществляют функции по подготовке материалов к защите, анализу уголовного дела и оказания доверителю юридической помощи по отдельным конкретным вопросам. Их присутствие в судебных заседаниях не является необходимым. Более того, оно препятствовало бы осуществлению ими возложенных на них обязанностей. Поэтому Ходорковский отказался от каждодневного присутствия в суде адвокатов, кроме вышепоименованных, оговорив, что они будут приглашаться только по мере необходимости. В завершение он сказал: «Такая организация защиты является для меня наиболее целесообразной и не только не ущемляет моих прав на защиту, а, напротив, способствует их наиболее полному осуществлению». Аналогичный подход осуществлялся и командой защитников Платона Лебедева.

И когда как минимум дважды по причине болезни Генрих Падва не смог прибыть в Мещанский суд, слушание дела откладывалось по ходатайствам защиты Михаила Ходорковского со ссылкой на ранее принятое решение о том, что Генрих Павлович является обязательным участником каждого заседания.

В Хамовническом суде таких оговорок не делалось, но однажды возникла ситуация, когда в ходе оглашения стороной обвинения протоколов допросов одного из свидетелей, после получения различных поручений от клиента, из зала один за другим удалились все адвокаты Ходорковского. Увлеченный оглашением документов, прокурор Шохин этого не заметил, но зато бдительность проявила его коллега Ибрагимова и обратила внимание председательствующего судьи Данилкина. Тот с явной неохотой прервал процесс, видимо не вполне довольный проявленной щепетильностью гособвинительницы, и через 1,5 часа тот возобновился после спешного приезда в суд одного из наших коллег.

Адвокатская диалектика. Возвращаясь к вопросу о взаимодействии внутри адвокатских команд, скажу, что мы, безусловно, были единомышленниками, но это, впрочем, не исключало жарких споров, а порой и конфликтных ситуаций. В адвокатской работе этого опасаться не следует, поскольку, как считают психологи, конфликт есть один из способов разрешения проблемы. Главное – чтобы он разрешался корректно и с пользой для общего дела.

Очевидно, что у каждого адвоката имеется свой, годами наработанный опыт, багаж теоретических знаний, свои взгляды на возможности использования новелл законодательства, у некоторых – еще и научные наработки. Кстати, в этой связи следует отметить весьма высокий научный потенциал адвокатской команды, трудившейся по второму уголовному делу. В ней состояли один доктор юридических наук (Елена Лукьянова) и пять кандидатов (Денис Дятлев, Вадим Клювгант, Владимр Краснов, Сергей Купрейченко, Константин Ривкин).

Естественно поэтому, что соединение в одном коллективе такого количества неординарных личностей, да еще и помноженное на уникальную специфику данного дела, в итоге дает боевое формирование, которому внутренне свойственны «единство и борьба противоположностей», выступающее, по заверениям подзабытых классиков, двигателем диалектического развития. В нашем случае – движения к истине в надежде на справедливое правосудие. К мозговому штурму, сопряженному с бурными внутренними дебатами, подталкивали еще и нестандартные действия нашего противника, отличавшегося неприкрытой демонстрацией пренебрежения к закону, агрессивностью и малой предсказуемостью.

На одном из совещаний в офисе Генриха Падвы, когда я еще толком с ним не был знаком, обсуждалась ситуация, связанная с тем, что законодатель в декабре 2003 года существенно изменил диспозицию статьи 199 УК РФ (уклонение от уплаты налогов с организаций), вменявшейся в вину и Ходорковскому, и Лебедеву. На момент встречи эти изменения были учтены в окончательной редакции обвинения Лебедева, а так как у Ходорковского следствие было уже завершено, его обвинение излагалось по-старому.

Падва предположил, что следователи в обязательном порядке перед направлением дела в суд перепредъявят Ходорковскому обвинение, чтобы привести его в соответствие с новым законом. Я же возразил и сказал, что, глядя на то, как действует Генеральная прокуратура, не следует надеяться на корректировку обвинения и поэтому, скорее всего, дела Ходорковского и Лебедева поступят по отдельности в суд с различающимися фабулами.

Услышав подобную крамольную версию развития событий, Генрих Павлович вспылил, заявив, что я, видимо, специализируюсь на гражданских делах, а в уголовных мало что понимаю. Поскольку такого не может быть, это абсурдно и противоречит как закону, так и здравому смыслу.

Могу сказать, что мой прогноз оправдался – дела были отправлены в Мещанский суд с разными редакциями обвинений одной и той же статьи и приведены к «общему знаменателю» лишь с вынесением приговора. Но у меня особо отложилось в памяти, что в конце описываемой встречи Падва извинился за резкость, что вызвало безусловное уважение, поскольку предложенный прогноз мог казаться действительно странным и претендовать на негативную реакцию. С этого момента наше тесное сотрудничество ничем не омрачалось и протекало весьма продуктивно.

О стратегии и тактике. Перед началом самого ответственного этапа мещанского процесса – судебного следствия – нам предстояло решить крайне важную задачу, как то: определиться со стратегией ведения защиты. По результатам расследования, по сути таковым не являвшегося, анализа безосновательных обвинений и положенных в их основу «доказательств», а также безуспешной попытки использовать возможности предварительного слушания было совершенно ясно, что рассчитывать на объективный и беспристрастный суд не приходится. По этой причине у некоторых членов адвокатской команды появилось предложение о демонстрации на процессе протестной линии поведения, иными словами – безучастного присутствия с игнорированием судебных процедур по причине недоверия мещанскому правосудию. Как вариант конкретных действий – заявление отвода составу суда с последующим нереагированием на обращения с его стороны. В случае же проведения процесса в обычном режиме с элементами состязательности сторон у наблюдателей создастся впечатление, что все происходит внешне законно и обвинения подтвердились.

Это предложение, безусловно имевшее право на существование, большинство адвокатов не поддержали. Трудно было себе представить, что защита может безмолвно наблюдать за дезинформатором-свидетелем или искажающим факты прокурором, когда в деле есть известные нам доказательства, легко изобличающие лжецов. К тому же при таком подходе терялась возможность представить участникам судебного разбирательства специалистов со стороны защиты, которые своими письменными заключениями и показаниями разрушили бы обвинение, а также пригласить и выслушать наших свидетелей и потребовать приобщения к материалам уголовного дела документов, подтверждающих невиновность подсудимых. Не говоря уже о том, что предлагавшаяся линия поведения, вероятно, поставила бы нам заслон на пути в ЕСПЧ, где предстояло доказывать отсутствие справедливого судебного разбирательства и исчерпанность внутригосударственных средств защиты.

Точку в этой адвокатской дискуссии поставил сам Михаил Ходорковский, считавший, что всё должно идти в обычном для уголовных дел порядке, с тем чтобы мы использовали весь спектр юридических возможностей для демонстрации несостоятельности выдвинутых обвинений. Именно такой линии команда защитников придерживалась на первом процессе в Мещанском суде и еще более решительно отстаивала ее в Хамовниках.

Кстати, здесь появляется повод поговорить и о причинах разных тактических подходов, отличающих первый судебный процесс от второго. Вероятно, я не ошибусь, если скажу, что едва ли не у всех представителей стороны защиты, включая Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, до момента оглашения обвинительного приговора имелись надежды на относительно мягкое разрешение дела. Надеяться на это позволяли и аналогичные события в отношении других лиц, уже попадавших в подобное положение, и очевидная натянутость обвинений, подлежавших публичному рассмотрению на глазах внимательно наблюдающей за разбирательством мировой общественности. Кроме того, во время мещанского суда отчасти вынужденно сменившееся руководство ЮКОСа еще предпринимало активные и неоднократные попытки спасти от неправомерных посягательств одну из лучших в стране нефтяных компаний. Это, вероятно, позволило бы одновременно облегчить участь Ходорковского и Лебедева. О серьезной проработке вариантов развития событий в обозначенном направлении и наличии шансов на положительное решение вопроса достаточно подробно рассказывается в уже упомянутой книге «Путин и дело ЮКОСа».

В совокупности эти обстоятельства были причиной того, что Михаил Ходорковский вместе с координатором команды адвокатов Генрихом Падвой избрал весьма осторожную линию защиты, стараясь избегать лишний раз «дергать тигра за хвост». Именно такая установка обуславливала, с одной стороны, подчеркнуто корректные действия стороны защиты даже при наличии вопиющих оснований для резкого реагирования, а с другой – была основанием для возникновения конфликтных ситуаций и споров со сторонниками более активных действий. Той же причиной объяснялось и практическое исключение из арсенала защиты аргументов о политической мотивированности уголовного преследования наших доверителей.

К примеру, глядя на безобразия, происходившие на процессе, Платон Лебедев со своими адвокатами счел необходимым заявить отвод составу суда, что было сделано при неодобрении таких действий некоторыми коллегами, представлявшими интересы Ходорковского. Интересно, что данный демарш явился впоследствии немаловажным аргументом при обращении в ЕСПЧ, но записать его себе в актив смогла только команда Лебедева.

Объясняя приверженность к соблюдению строгой юридической позиции, направленной на скрупулезное опровержение фактами выдвинутых прокуратурой претензий, Генрих Падва в своей книге мемуаров с огорчением пишет о том, что были люди, считавшие, что он недостаточно высвечивает политическую составляющую дела и не слишком активно разоблачает авторов обвинения и прокуроров[12]. Таких людей действительно хватало. Видимо, именно этой категории наблюдателей знаменитый грузинский поэт XII века Шота Руставели посвятил стихотворные строки: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».

Вот одно из высказываний о линии защиты, избранной Генрихом Павловичем, в изложении иностранного автора: «Он был старшим среди юрисконсультов и усиленно отговаривал Ходорковского от превращения суда в яркий политический процесс. Он убеждал его, что если он воздержится от такой шумихи, то у него будет больше шансов на оправдательный приговор. Этот совет шел вразрез с мнением других адвокатов, и в конечном итоге он обернулся серьезной ошибкой»[13]. Весьма огорчительно, что, позволяя себе оценивать работу одного из самых авторитетных в нашей стране адвокатов и бросая ему в значительной мере незаслуженные упреки, критики доходят до того, что выдвигают совершенно нелепые версии: «Известно, что у него были хорошие отношения с некоторыми кремлевскими деятелями, поэтому возникало подозрение, что он мог нарочно убедить своего клиента сидеть тихо и не возбуждать международную общественность»[14].

Сразу скажу, что у меня, как у участника описываемых событий, нет ни малейших оснований сомневаться в порядочности и честности Генриха Падвы. Его высокий профессионализм также общеизвестен. Отстаиваемая им точка зрения о тактике действий стороны защиты была мотивирована и понятна. Что крайне важно – согласована с Михаилом Ходорковским и поэтому принята к исполнению другими членами команды. Возможно, нам не хватало жесткости, но вряд ли смещение акцентов существенно повлияло бы на итоговые решения судебных инстанций. Нужно учитывать и то, что защита была ограничена в использовании свидетельской базы, поскольку едва ли не каждый потенциальный свидетель мог стать мишенью для уголовного преследования. Однако даже приобщенных к делу документов вполне хватало на то, чтобы показать всю несостоятельность выдвинутых обвинений.

С другой стороны, международная общественность в лице правозащитных и иных неправительственных организаций, российская и зарубежная пресса, политики, государственные деятели постоянно уделяли самое серьезное внимание ситуации с ЮКОСом и его менеджерами. Достаточно вспомнить принятую в середине первого процесса, в январе 2005 года, жесткую резолюцию ПАСЕ, выступления почти всех первых лиц демократических государств, выразивших озабоченность преследованием руководителей нефтяной компании. Очевидно, что в такой обстановке от воли самого Михаила Ходорковского мало зависели публичность освещения процесса и даваемые ему теми, кто интересовался происходившим, нелицеприятные оценки. Другими словами, повышать еще более градус возбужденности наблюдателей глубокого смысла не было.

Можно задаться вопросом, а что же представляла собой «правильная» линия поведения адвокатов в представлениях ее сторонников? Ответ можно найти в высказывании приводившегося в литературных источниках некоего анонимного западного юриста: «…Мы считали, что процесс необходимо построить на манер западных политических процессов. То есть вызвать свидетелей из правительства, людей, которые принимали решение об аресте и которые решили отнять ЮКОС. Можно было бы вызвать многих людей из верхушки правительства, приложивших руку к этому делу, и допросить в качестве свидетелей»[15]. Это предложение удивляет своей наивностью. Апологет таких действий явно плохо знаком с российскими реалиями, если допускает, что воцарившееся «басманное правосудие» способно на осуществление судопроизводства по западным стандартам независимого и объективного суда, да еще по скандальному «делу ЮКОСа».

Здесь, вероятно, более уместным было бы прислушаться к мнению тех, кто на себе испытал российскую правовую действительность и поэтому надолго избавился от иллюзий. Бывший финансовый директор ОАО «НК “ЮКОС”», гражданин США Брюс Мизамор, против которого вместе с еще несколькими иностранными менеджерами было возбуждено уголовное дело: «Так делаются дела в России: закон здесь не действует, независимых судов нет. Судей назначают, и те пляшут под дудку губернаторов и Кремля»[16]. Схожие мысли высказывает канадский адвокат Роберт Амстердам, представлявший интересы Михаила Ходорковского и подвергшийся за это преследованию, говоря, что российское правосудие сегодня не многим лучше, чем было при Сталине: «Дело Ходорковского – это полное нарушение закона, поэтому я даже затрудняюсь назвать весь этот процесс судом. Это показательное судилище… Судьи – это прислужники прокуроров, работающие на них»[17].

Следует заметить, что, когда ко второму судебному процессу над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым ситуация несколько поменялась и власти решили продемонстрировать внешне более лояльное разбирательство, стало возможным рассчитывать на вызов правительственных чиновников, что ранее было абсолютно нереально для обстановки Мещанского суда. Однако и в этом случае допуск в суд на свидетельскую трибуну был строго дозирован, и в число «счастливчиков» все равно не попали ни те, кто «решил отнять ЮКОС», ни те, кто «принимал решения об аресте».

В конечном итоге, как представляется, именно время рассудило спорщиков. В хамовническом процессе защита открыто, резко и многократно заявляла о политической мотивированности уголовного преследования Ходорковского и Лебедева. Для критики не поддающегося здравому смыслу нового обвинения использовались эпитеты на грани допустимых. В свидетелях защиты и бесспорно оправдывающих подсудимых документов, включая вступившие в силу арбитражные решения, не было недостатка. Итог известен – обвинительный приговор в 14 лет лишения свободы.

Вывод из сказанного очевиден: для судей, из числа тех, кого устраивает обозначенная выше роль прислужников прокуроров, любая по степени активности позиция защиты не является препятствием по причине абсолютного ее игнорирования. А жертвам такого правосудия в этих случаях не остается ничего иного, кроме как утешаться словами американского мыслителя позапрошлого века Генри Торо, сказавшего, что единственное место, приличествующее честному гражданину в беззаконном государстве, – это тюрьма. Впрочем, та же идея применительно к отечественным условиям может быть выражена и несколько по-иному, и даже в стихотворной форме:

И я сказал себе: держись,

Господь суров, но прав,

нельзя прожить в России жизнь,

тюрьмы не повидав[18].

Организация работы защитников. Для координации усилий команды защитников периодически проводились рабочие совещания. Там подводились итоги прошедшего этапа и ставились задачи на будущее в зависимости от ожидаемых событий, будь то продление срока стражи, допрос важного свидетеля или заявление отвода составу суда. В течение второго процесса было установлено за правило ведение письменного протокола совещаний, где отмечались ход обсуждения вопросов, принятые решения, сроки исполнения и ответственные за это адвокаты. После изготовления протокола он по электронной почте рассылался всем членам команды, а при необходимости с ним знакомили и подзащитных. Такой подход может показаться несколько забюрократизированным, но на самом деле он полностью оправдал себя. В каких-то случаях документ позволял активизировать работу, завершение которой планировалось к определенной дате. Порой выяснялось, что исполнитель не совсем правильно понял, что ему предстояло сделать, и тогда опять же выручал протокол.

Теперь следует сказать несколько слов об организационно-технической стороне деятельности команд адвокатов. Закон по завершении предварительного следствия разрешает защите не только знакомиться со всеми материалами уголовного дела, но и копировать их с помощью технических средств. Естественно, этим правом мы воспользовались, и в конце 2003-го – начале 2004 года в здание Главного следственного управления в Техническом переулке Москвы были доставлены ксерокопировальные аппараты, активно запущенные в работу нашими помощниками.

Адвокатский опыт подсказывает, что правильнее всего копировать всё дело без каких-либо изъятий, даже несмотря на объем, порой весьма внушительный. Иначе получится, что в нужный момент понадобится взглянуть на точную копию именно того документа, который при копировании показался неважным и поэтому пропущенным.

Каюсь, по первому делу я, как отвечавший за снятие копий, допустил именно такую ошибку, предварительно опросив коллег-«предметников» о том, что им понадобится в работе из материалов дела. Наверстывать упущенное пришлось отчасти в ходе мещанского суда, отчасти на стадии обжалования.

Намного разумнее поступили адвокаты-«ходорковцы». Они не только отсняли все без исключения 227 томов уголовного дела своего клиента, но еще и при этом выработали методику, успешно используемую защитой в дальнейшем. Заключается она в том, что в первую очередь с использованием копировального аппарата делается хорошая – в зависимости от качества исходного документа – копия. Затем она сканируется, что позволяет создать электронную версию уголовного дела.

А для того чтобы найти в многотомном деле нужный документ, что крайне важно при возникновении соответствующей ситуации в ходе суда, делаются электронные текстовые описи с гиперссылками. Они предоставляют возможность оперативного поиска документа в материалах дела и переадресации к другому объекту (файлу, каталогу, приложению), расположенному на локальном диске данного компьютера. При гиперссылках в описях электронных версий томов уголовного дела открытие искомого документа занимает доли секунды.

Естественно, что электронная версия дела копируется на переносные электронные носители (жесткие портативные диски, флеш-карты или компакт-диски), а также размещается в памяти адвокатских компьютеров.

Помимо электронных версий для адвокатов, более привыкших работать с бумажными носителями информации, распечатывались и изготавливались сброшюрованные копии томов дела.

Здесь следует отметить, что при очень неплохом в большинстве случаев качестве получаемых копий документов из дела их отдельные мелкие или слабо отраженные красителями детали могут быть утрачены. Поэтому в случае сомнений, а тем более важности точного установления существенных элементов, лучше еще раз взять в руки имеющийся у суда том с проверяемым документом и собственноручно его осмотреть. Еотовя как-то ходатайство об исключении из дела недопустимых доказательств, я обратил внимание на некоторые не вполне понятные несоответствия, которые хотел использовать как дополнительные аргументы. Что-то подтолкнуло подойти к секретарю и попросить материалы дела. Оказалось, что хорошо видимая на первоисточнике и читаемая печать была при копировании полностью «съедена», вероятно из-за того, что она была исполнена синей штемпельной краской.

Такая же методика копирования использовалась и при завершении предварительного расследования по второму делу Ходорковского и Лебедева. В одном из кабинетов Читинской областной прокуратуры, отведенном для следственной бригады из Москвы, был установлен копировально-множительный аппарат. И на нем на протяжении рабочего дня трудились наши технические помощники. Через некоторое время после начала такой работы обнаружилась интересная закономерность: заправляемые картриджи почему-то расходовались несоразмерно количеству производимых копий и продемонстрировали удивительную способность очень быстро заканчиваться. Анализ специфики забайкальского размножения бумаги привел к твердому убеждению, что красящее вещество в тонере стабильно убывает исключительно во время обеденных перерывов, когда помощники отлучаются для принятия пищи. Тогда на рабочих местах остаются только следователи, видимо активно реализовывавшие таким образом свои накопившиеся копировальные потребности за счет чужой техники. Установив указанные причинно-следственные связи, помощники по указанию адвокатов стали вынимать и брать с собой на обед картриджи. Проблема была решена, ксероксы заработали в полном соответствии с техническими параметрами своей выходной способности!

Вообще, условия применения технических средств в Хамовническом суде были беспрецедентными по отношению ко всему, виденному мною до сих пор, хотя на самом деле это была часть задумки инициаторов процесса по созданию внешне благоприятной обстановки, о чем мы еще поговорим. Уже в самом начале судебного разбирательства каждый из адвокатов подал на имя председателя суда Виктора Данилкина заявление, где уведомлял о намерениях использовать самую разную вспомогательную технику и просил сообщить об этом сотрудникам службы судебных приставов, осуществляющим контроль на входе в здание. В документе перечислялись следующие технические средства: персональный компьютер; оборудование для осуществления фотокопирования, в том числе фотопланшет и цифровой фотоаппарат; оборудование для осуществления видеозаписи, в том числе видеокамера и микрофон; оборудование для осуществления аудиозаписи, в том числе цифровой и аналоговый диктофоны, микрофоны; принтер. Естественно, что указанная техника использовалась в ходе процесса по мере возникавшей необходимости.

Отдельного разговора в рассматриваемой связи заслуживает использование в деятельности адвокатов средств аудиозаписи. Сейчас весьма распространенные цифровые диктофоны столь совершенны, что позволяют делать довольно качественные записи, причем с разумного в зависимости от ситуации расстояния.

Как правило, защитой использовалось сразу два диктофона, чтобы избежать ситуации с проблемой из-за возможной поломки. Они устанавливались на одном из столов, где располагались защитники, и перемещались в зависимости от того, кто в данный момент выступал – прокурор, свидетель или один из адвокатов. По нашим наблюдениям, при наличии шнурового микрофона некоторые судьи позволяют крепить его на трибуне для свидетелей. Другие отказывают, почему-то ссылаясь на то, что наличие техники будем мешать выступающему. Хотя я ни разу не видел, чтобы этот вопрос выяснялся у самого свидетеля, эксперта или специалиста, готовящегося давать показания.

Надо ли говорить, что такие аудиозаписи являются большим подспорьем в работе. Это превосходный источник замечаний на протокол судебного заседания, с изготовлением которого обычно суды не сильно торопятся. По той же причине расшифровки записей содержат необходимую фактуру для выступлений адвокатов в прениях сторон. Это возможность определить точную формулировку сказанного оппонентом при подготовке ответной реплики или заявления. Это и отличный материал для создания текущих процессуальных документов защиты. Кстати, такая же запись, осуществлявшаяся сотрудниками пресс-центра и в режиме реального времени, позволяла вскоре увидеть на страницах сайта khodorkovsky.ru точный текст с изложением речей выступавших на процессе. Максимум на следующий день полное описание событий появлялось на сайте. Оно иллюстрировалось оглашавшимися на процессе документами.

Однажды в Хамовническом суде наличие звукозаписи стало средством оперативного разоблачения прокурорской лжи. Произошло это так. Валерий Лахтин, видимо, по уже установившейся среди прокуроров традиции видеть несуществующую подпись Платона Лебедева под самыми разнообразными документами, едва ли не через пару минут после сделанного им публично утверждения о ее наличии в одном из договоров ЮКОСа, и будучи мгновенно «схваченным за руку», а точнее – за язык, от своих слов отказался, заявив, что он ничего подобного не говорил. Присутствовавшие в зале ахнули при виде столь демонстративного провала в памяти государственного обвинителя, а Лебедев «пошедшего в отказ» прокурора незамедлительно решил изобличить. Очень быстро, где-то за время обеденного перерыва, было подготовлено соответствующее заявление, сопровождавшееся воспроизведением отрывка записи с утверждением Лахтина. При его последующем оглашении во второй части судебного заседания за вновь прозвучавшим в диктофонной записи прокурорским утверждением были тем же способом трижды озвучены слова «борца за законность, честность и справедливость»: «Я этого не говорил… Я этого не говорил… Я этого не говорил…» Истина была установлена, однако привыкший к регулярным разоблачениям Лахтин, выслушивая самого себя, и бровью не повел: сказалась прокурорская школа.

В другой ситуации в положение изобличаемой попала прокурор Гульчехра Ибрагимова, почему-то вместо ЮКОСа в оглашаемом договоре назвавшая другую организацию, «Томскнефть», и так же, как и Лахтин, пошедшая затем в отказ. Сеанс аудиодетекции не произошел лишь по причине заступничества судьи Данилкина, который, едва услышав начало разоблачительной записи, резко потребовал ее выключить.

Показательно, что эти мини-уроки для баронов Мюнхгаузенов со званиями старших советников юстиции (по военному – полковников) почему-то вызывали негодование судьи Данилкина. Казалось бы, он должен был возмущаться вместе со всеми: и его пытались обмануть и ввести в заблуждение отказом от своих собственных слов. Однако претензия была обращена только к стороне защиты и заключалась в предписании впредь такое использование технических средств обязательно согласовывать с председательствующим…

Важно добавить к сказанному о технической оснащенности, что в зале был установлен проектор, позволявший с компьютеров адвокатов выводить на стену изображение документа, о котором шла речь в данный момент в ходе судебного разбирательства, будь то допрос свидетеля, представление доказательств одной из сторон или дача показаний подсудимыми. Однажды при помощи проектора для иллюстрации показаний Платона Лебедева о банке «Менатеп» был показан фрагмент документального фильма, ранее транслировавшегося по телевидению. А чтобы находящиеся в клетке-«аквариуме» Ходорковский или Лебедев в ходе своих выступлений могли акцентировать внимание присутствующих на конкретном реквизите или фразе из демонстрируемого проектором документа, им была предоставлена возможность использовать лазерную указку.

На одном из адвокатских столов, в полуметре от «аквариума», где находились наши доверители, адвокатами был установлен подключенный к компьютеру большой 29-дюймовый монитор. Он позволял Ходорковскому или Лебедеву быстро, с помощью защитников, найти в электронной версии дела и увидеть нужный документ, а в других случаях – работать по созданию того или иного ходатайства или заявления, планируемого к оглашению в суде прямо во время проведения процессуальных действий.

Кроме того, защитой были доставлены в суд и установлены в углу зала, рядом с большим стационарным судейским ксероксом, два портативных копировально-множительных аппарата. Там же располагался небольшой книжный стеллаж, где хранились нужная литература, справочные пособия и некоторые подборки из материалов дела. Правда, когда материалов накопилось с избытком, второй стеллаж поставить уже не разрешили, едва не выставив первый, который с трудом удалось отстоять. В клетке-«аквариуме» для каждого подзащитного были установлены небольшие складные металлопластиковые столики, чтобы удобнее было писать и располагать тетради с записями.

В общем, техническая вооруженность команды защитников была на вполне современном уровне.

И еще об одном адвокатском «ноу-хау». В процессе работы по делу защита столкнулась с тем обстоятельством, что следователи, призванные быть по закону объективными и беспристрастными, а главное – защищать человека от незаконного и необоснованного преследования, в реальности активно занимались тем, что скрывали доказательства невиновности наших подзащитных. За долгие годы ведения «дела ЮКОСа» путем манипулирования с выделением и соединением уголовных дел они наработали практику фильтрования имеющихся материалов, подтверждающих, в их понимании, выдвинутое обвинение так, чтобы документы, говорящие в пользу Ходорковского и Лебедева, оставались в недрах Следственного комитета и в суд не попадали.

Доходило до ситуаций уникальных и малопредставляемых по иным делам, рассматривающимся в традиционном порядке в российских судах. По делу о хищении, где документально должны быть доказаны наличие и размер материального ущерба от преступления, отсутствовала бухгалтерская отчетность «потерпевших» – дочерних предприятий ЮКОСа! Эта отчетность на самом деле изымалась следователями, что было подтверждено протоколами выемок и обысков, но к делу ничего подобного приобщено не было. Естественно, что, пользуясь возможностями, предоставляемыми законом об адвокатуре, защитники направляли запросы руководству «дочек», но оттуда, со ссылкой на коммерческую тайну, последовали отказы. Следствие также отказало в приобщении к делу балансов с приложениями.

Тогда было принято решение обратиться за помощью к нотариусу, чтобы заверить искомые документы, имеющиеся в свободном доступе в Интернете. Сейчас для такого рода действий даже появилось специальное название – нотариальное заверение интернет-контента в порядке обеспечения доказательств. В результате вместе с соответствующим ходатайством Хамовническому суду были представлены протоколы осмотров информационных ресурсов, опубликованных в электронном виде, представлявшие собой бухгалтерские балансы «Томскнефти», «Самаранефтегаза» и «Юганскнефтегаза» за интересующие годы. Кстати, причина сокрытия их от защиты лежала на поверхности – согласно указанной отчетности предприятия работали с прибылью, и поэтому ни о каком хищении годовых объемов нефти речи идти не могло.

Правда, суд поступил по-своему, отправив запросы в дочерние предприятия о выписках из балансов с соответствующими показателями. Пришедшие справки полностью подтвердили отсутствие хищений, поскольку поступавшая выручка за нефть покрывала все затраты нефтедобытчиков.

Критики и доброжелатели. Нет сомнения в том, что суды по «делу ЮКОСа» в целом и деятельность защитников отдельно внимательно и критично отслеживались профессиональными юристами. В одних случаях это было познавательное любопытство на тему того, как проходили самые громкие в России процессы последних десятилетий. В других очень понятный интерес проявляли сотрудники правовых отделов и служб безопасности нефтяных компаний, по указанию своих руководителей пытавшиеся примерить обвинения, выдвинутые против наших подзащитных, к практике функционирования своих собственных организаций[19].

В числе наблюдателей с юридическими познаниями встречались также люди, реально и искренне стремившиеся хоть чем-то помочь защите. Но находились и явно сомнительные личности, кто искал встреч с адвокатами со всякого рода мутными предложениями.

Едва только началось предварительное следствие по первому делу, как к координаторам команд, а то и прямо на адреса СИЗО для наших подзащитных стали приходить письма с критикой адвокатских действий. Была масса рекомендаций, как правильно вести защиту, например предлагалось каждый шаг следователей обжаловать в судебном порядке, чтобы им просто некогда было заниматься собственно расследованием. Первое время мы добросовестно показывали такую корреспонденцию клиентам, но те не проявляли к ней особого интереса.

На втором процессе, помнится, мне пришлось беседовать в перерыве судебного заседания с мужчиной, сообщившим, что он возглавляет юридическую компанию, имеющую прекрасные результаты в защите граждан от незаконных обвинений. И если Ходорковский или Лебедев обратятся к нему, то в результате применения наработанных и суперэффективных методик со стопроцентной вероятностью окажутся на свободе.

Другой случай был связан с тем, что ко мне в офис долго напрашивался и наконец приехал некий знакомец бывшего сотрудника ЮКОСа, проживающего теперь за границей. Гость сообщил, что его приятель обладает убийственными по важности документами, наличие которых у защиты позволит легко разрушить выдвинутые прокуратурой против Ходорковского и Лебедева обвинения. Но что странно – посетитель не только ничего не смог пояснить о содержании рекламируемых им «бесценных» бумаг, но и продемонстрировал явное незнание сущности того, что инкриминировано нашим подзащитным. И даже после того, как мы расстались, этот человек, несмотря на столь малую информированность и непонимание движущих механизмов нашего процесса, передавал через общих знакомых, что я напрасно не воспользовался его столь «соблазнительным» предложением.

Однажды мой коллега по Совету Адвокатской палаты Москвы, возглавляющий большое адвокатское образование, поведал, что некоторые следящие за нашим процессом его сослуживцы регулярно рассказывают ему о том, как бы они защищали Ходорковского, если бы представляли его интересы. Судя по пересказанному мне, такие повествования сильно смахивали на содержание рубрики, существовавшей когда-то в одной популярной газете и называвшейся «Если бы директором был я». С одной только разницей: идеи озвучивались после оговорки – прежний директор никуда не годится.

Порой от полета мыслей непрошеных советчиков или критиков просто брала оторопь. Недовольство мог вызвать очень краткий круг вопросов, заданных в суде свидетелю обвинения. Но это была установка клиентов, считавших полученную в ответах информацию вполне достаточной. А адвокат, как известно, связан в своих действиях позицией доверителя.

Как-то я встретил в электронных СМИ следы бурного негодования бывшего сотрудника ЮКОСа на тему о том, что защита не настаивала на вызове в Хамовнический суд весьма осведомленного свидетеля из числа крупных менеджеров компании. При этом критику (скорее, критикану) было невдомек, что у прокуроров на вооружении имелись изложенные в обвинительном заключении претензии к работе этого человека, которые в любой момент могли преобразоваться в конкретные обвинения, что было хорошо известно адвокатам. Именно поэтому следственно-прокурорская команда приложила немалые усилия в целях заполучить в суд этого свидетеля, но у них ничего не получилось. Защита же, когда пришло время представлять доказательства, напротив, заверила обеспокоенного экс-ме-неджера, что мы не будем подвергать его риску и ходатайствовать о вызове, так как располагаем и без того сильной доказательственной базой.

Вообще, в критике с самых разных сторон недостатка не было. Первый судебный процесс едва ли не по косточкам был разобран некоей группой товарищей, написавших творение под названием «“Дело Йукоса” как зеркало русской адвокатуры» (2008 г.), где значительная часть из написанных 800 страниц была посвящена критическому разбору действий команды адвокатов в Мещанском суде. Те, кто заглянул в это «зеркало», могли убедиться, что одобрительных слов в адрес прокурора и суда авторы высказали, пожалуй, больше, чем посвятили их защитникам. Возомнившие себя стратегами сторонние наблюдатели (вспомним Ш. Руставели) не стеснялись ставить оценки, словно профессор студенту-первокурснику: «Адвокат в своих ходатайствах руководствуется ложным пониманием отдельных статей из уголовно-процессуального закона. Процессуальные действия адвоката абсурдны». Этот же всезнающий «лектор» поучает несмышленышей-защитников: «Если адвокат представляет суду какой-либо документ в качестве доказательства, то есть содержащимися в этом документе сведениями он доказывает какое-то нужное ему обстоятельство, то этот документ обязательно приобщается к материалам уголовного дела судом как неотъемлемая часть доказывания стороной защиты…» Без комментариев.

Однако создателям указанного солидного фолианта, из которых по меньшей мере трое – адвокаты, вскоре представилась отличная возможность оторваться от критического теоретизирования и проявить свои способности на практике в сражениях со следствием и судом. Это произошло в реальном «деле ЮКОСа», точнее – в одном из его немаловажных производств, послуживших предтечей для второго обвинения против Ходорковского и Лебедева. Двое из создателей творения защищали Владимира Малаховского и Антонио Вальдеса-Гарсию, а третий сопровождал на допросы свидетелей из числа сотрудников ЮКОСа. Первым активным действием на суде знатоков права явилось ходатайство о проведении процесса в закрытом режиме, с энтузиазмом поддержанное обвинением и принятое судьей. В результате, глубочайше впитав в себя философские дистинкции, освоив историческую онтологию, ощутив на себе нейролингвистическое влияние и справившись с вирусами фельетонизма (термины из упомянутой книги), а также выяснив у наших высокоученых собратьев по цеху процессуально выверенные подходы к истинному пониманию содержания норм УПК, Басманный суд Москвы определил Малаховскому 12 лет лишения свободы и готов был дать по предложению прокуратуры столько же Вальдесу-Гарсии, если бы тот не сбежал. И теперь уже пятый год адвокатское сообщество с нетерпением ждет от «йукосизаторов» самокритичного разбора своей собственной прикладной деятельности…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.