VII Разъяснение для господина Бонапарта

VII

Разъяснение для господина Бонапарта

Познакомимся поближе с этим дивом, о котором вы слышите в первый раз.

Да не мешало бы вам узнать и вот еще что, господин Бонапарт: человек отличается от скотины тем, что обладает понятием добра и зла, того самого добра и зла, о которых я вам только что говорил.

Вот пропасть, которая разделяет их.

Животное — это существо, законченное в самом себе. А величие человека именно в том, что он — существо незавершенное, в нем есть много такого, что позволяет ему ощущать себя за пределами конечного, постигать нечто и в самом себе и за пределами своего «я». Это нечто, находящееся и в самом человеке и вне его, представляет собой загадку. Если пользоваться беспомощными людскими определениями, которые постоянно сменяются и поэтому никогда не могут охватить больше одной стороны явления, — это мир духовный. Человек обретается в духовном мире так же, как в мире вещественном, и даже больше. Он живет в том, что он чувствует, больше, чем в том, что видит. Как бы ни угнетала его природа, ни преследовали желания, как бы ни манило наслаждение, ни донимал животный инстинкт — какое-то постоянное стремление к иной сфере неудержимо подхватывает его и уносит прочь, за пределы его природы, за пределы желаний, наслаждений и животных инстинктов. Всегда и всюду, ежеминутно предстает перед ним видение высшего мира, этим видением наполнена его душа, оно руководит его поступками. Он не чувствует себя завершенным в этой земной жизни. Он носит в душе некий таинственный образец мира прошедшего и мира будущего, мира совершенного, с которым он постоянно и невольно сравнивает этот несовершенный мир, и самого себя, и свои слабости, и свои влечения, и свои страсти, и свои поступки. Когда он чувствует, что приближается к этому идеальному миру, он радуется; когда он чувствует, что удаляется от него, он грустит. Он всем своим существом знает, что на свете нет ничего бесполезного, ничего лишнего, что все имеет свои причины и свои следствия. Правое и неправое, добро и зло, достойные и дурные поступки — все поглощает бездна, но ничто не исчезает, а переходит в вечность, чтобы стать наградой или карой для тех, кто совершил эти дела. После смерти дела человека не пропадают — им подводится итог. Исчезнуть, потеряться, превратиться в ничто, перестать существовать — столь же невозможно для атома духовного, как и для атома материального. Вот откуда возникло в человеке это великое и двойственное чувство свободы и ответственности. Человеку дано быть добрым или злым. Расплачиваться он будет потом. Он может быть виновным, и, — что самое удивительное и на чем я настаиваю, — в этом-то и заключается его величие. С животным ничего подобного быть не может. У него нет ничего, кроме инстинкта: он пьет, когда его мучит жажда, ест, когда голоден, в свое время плодится, засыпает с заходом солнца, просыпается с рассветом, или, если это ночной зверь, как раз наоборот. У животного есть только очень смутное «я», не озаренное никаким нравственным светом. Весь его закон, повторяю, это инстинкт. Инстинкт — это нечто вроде рельс, по которым роковая природа увлекает животное. Нет свободы — значит, нет ответственности, следовательно, нет никакой другой жизни. Животное не делает ни добра, ни зла, оно не ведает ни того, ни другого. Тигр — существо невинное.

Может быть, вы так же невинны, как тигр?

Иной раз хочется думать, что вы, так же как тигр, не чувствуете внутреннего предостережения и потому, так же как он, лишены ответственности.

Нет, правда, бывают минуты, когда мне вас жаль. Кто знает? Может быть, вы просто какая-то злосчастная слепая сила.

Господин Луи Бонапарт, вам чуждо понятие добра и зла. Быть может, вы единственный человек во всем человечестве, лишенный этого понятия. В этом ваше преимущество над человеческим родом. Поистине — вы страшное существо. Говорят, в этом-то и заключается ваш гений. Я готов признать, что во всяком случае в данный момент это составляет ваше могущество.

Но знаете ли вы, что проистекает из такого рода могущества? Действие — да, но не право.

Преступление пытается обмануть историю, скрыть свое настоящее имя, оно является и говорит: «Я — успех». Нет, ты — преступление.

На голове у вас корона, на лице маска. Долой маску! Долой корону!

Напрасны все ваши старания, все ваши воззвания к народу, ваши плебисциты, ваши голосования, ваши бюллетени, ваши подсчеты, ваши сверочные комиссии, объявляющие итог, ваши красные и зеленые флажки с цифрой из золоченой бумаги 7 500 000! Вам не поможет бутафория. Есть вещи, насчет которых нельзя обмануть всеобщее чувство. Человеческий род в целом — честный человек.

Даже ваши приближенные — и те осуждают вас. Нет ни одной души среди вашей челяди, и той, что ходит в галунах, и той, что расшита золотом, — среди холуев из конюшни и холуев из сената нет ни одного, кто бы не говорил шепотом того, что я говорю громким голосом. То, что я объявляю во всеуслышание, они шепчут на ухо, вот и вся разница. Вы всемогущи, перед вами гнут спину, и только. Кланяются — с краской стыда на лице.

Чувствуют себя хамами, но знают, что вы подлец.

Так вот, поскольку вы сейчас ведете облаву на так называемых «декабрьских бунтовщиков», спустили на них вашу свору, специально для этого поставили Мопа и учредили министерство полиции, я выдам вам эту бунтовщицу, эту мятежницу, эту смутьянку: это совесть каждого.

Вы раздаете деньги, но их берет рука, а отнюдь не совесть. Совесть! Занесите и ее в ваш проскрипционный список, пока еще не поздно. Это упрямая противница, непримиримая, неподатливая, стойкая, она везде заводит смуту. Изгоните ее вон из Франции. Тогда вы будете спокойны.

Хотите знать, как она отзывается о вас даже среди ваших друзей? Хотите знать, как выразился некий достойный кавалер ордена Людовика Святого, восьмидесятилетний старец, великий противник всех «демагогов» и ваш сторонник, голосуя за ваше Второе декабря? «Это негодяй, — сказал он, — но это необходимый негодяй».

Нет! Необходимых негодяев не существует! Преступление никогда не может быть полезным! Никогда не может быть добра от преступления! Общество, спасенное предательством, — какое кощунство! Пусть это проповедуют архиепископы. Ничто доброе не может опираться на зло. Справедливый бог не обречет человечество на необходимость прибегать к негодяям. Необходимы в мире только справедливость и истина. Если бы этот старик поменьше думал о жизни и побольше о своей кончине, он понял бы это. Удивительно слышать такие речи от старца, ибо свет божий озаряет души, которые приближаются к могиле, и открывает им правду.

Никогда право и преступление не сходятся. Если бы они соединились, слова человеческой речи изменили бы свой смысл, очевидность перестала бы существовать, и общество погрузилось бы во мрак. Иногда бывали в истории краткие мгновения, когда преступление приобретало силу закона, но всякий раз это приводило к потрясению всех устоев, на которых зиждется человеческое общество. «Jusque datum sceleri!» [62] — восклицает Лукан, и этот стих проходит через всю историю, словно вопль ужаса.

Итак, по признанию ваших избирателей, вы — негодяй. Я снимаю эпитет «необходимый». Пожалуйста, выпутайтесь из этого положения.

Ну что ж, скажете вы: об этом именно и идет речь — всеобщее голосование отпускает все грехи.

Это невозможно.

Как невозможно?

Да. Невозможно. И я вам сейчас докажу это.