ПАУТИННАЯ ВОЛЯ

ПАУТИННАЯ ВОЛЯ

В книге Гиннесса не записаны временные рекорды пребывания на воле после выхода из зоны. В СССР у многих это время исчисляется не днями и часами, а минутами после последнего прощального шмона и получения цивильной одежды. Своих «родных» шмуток, конечно, не сохранилось, хотя при водворении в зону ты и заполнял разные квитанции, в десятки раз занижающие настоящую цену вещей. Зоновскую одежду выходящие на волю обычно бросают в каптерке или у лагерных заборов. Ее подберут хозяйственные колхозники, а также собиратели тряпья — книжники, которые, насобирав 20 килограммов, приобретут дефицитную книжку «Три мушкетера».

На тебе цивильная одежда, но каждый определит не задумываясь: «Идет зэк». Пугливость, изможденность, страх и пустота в глазах и справка об освобождении. «Куда податься?» — для тебя вечный вопрос. Билет куплен по согласованию с лагерным начальством до указанной тобой станции, но его надо закомпостировать. Кассир знает, что ты зэк, об этом ведает также дежурный мент вокзала. Он подойдет и скажет даже не «Предъявите документы!», а «Покажите справку об освобождении» и при осмотре посоветует как можно быстрее покинуть это место. Но тут же подскочат разные дружки и предложат побалдеть с чувихами. Некоторые бандиты-бакланы только тем и живут, что ловят на живца зэка. Тотчас тебя окружат бляди и заработанные гроши вмиг прокручиваются: до всего зэк соскучился, от всего отучился. Блядь и та сначала кажется красавицей — и нежной, и заботливой. Нередко бывает, что зэк, с ходу влюбившись, ведет такую в ЗАГС, чтобы в недалеком будущем проклинать это мгновение.

Если ты решил, что «завязал», надо жить, как все другие люди. Но не забывай, что ты уже не такой, как был для всех и для самого себя. Годы командировки взвинтили, натянули нервы, как струны: заденет кто-нибудь и вскипаешь, и пенишься. Все вольные кажутся суками, все на пидоров похожи, никакого порядка — лезут везде без очереди, смешиваясь мастями, суют нос не в свое дело, советуют там, где не положено. Терпеть такое не каждый может — руки чешутся, приходится, чтобы сдержаться, губы прикусывать, пальцы закручивать на руках, а то и бить каблуком одного ботинка по носку другого, чтобы успокоиться.

Сколько унижения надо на воле перенести, начиная с прописки, постановки на ментовский учет! И каждый тебя стремится унизить. А может так тебе кажется из-за подозрительности?

Где взять на воле филки? Как много их надо? Жена, дети (обычно не свои) только и канючат: и то им надо, и то необходимо. Говорят при тебе, не стесняясь: вот то-то, дескать, хорошо живет, прилично зарабатывает, а другой, твой кореш, ворует ловко, не попадаясь. Намек понятен?

Эти проблемы не только у тебя, они у всех. Поэтому стоит шалману собраться, чуток забалдеть, как опять начинают базарить только о том, где бы гусей хороших найти. И новости, новости: в универмаг «Россия» завезли импортные японские магнитофоны, в ЦУМе видели сапожки теплые, завтра получка на «Сибтекстильмаше», спикуль Толстый доставил цыганам Красноярска аж 200 кожпальто. Графин (кликуха) цапнул две хаты и в одной у торгового грека прихватил несколько десятков кусков. Ныне он с кодлой покатил в Махачкалу шерстить армян. После таких разговоров ой как трудно удержаться на праведном пути: мысли так и вихрятся, и сон не идет. Супруга орет: «Проспишь, что ворочаешься, знаешь же, что рано вставать надо. Суббота ныне черная».

Получается и на воле жизнь черная, и в тюряге не белая. Может, попробовать последний раз на дело встать, уже приглашали, а потом уж при фарте завязать насовсем, до гроба?

Зоны выпускают на волю ежегодно сотни тысяч. И каждый из них начинает жить сначала. Все прерывается: семья разорвана давно, стаж прерван, на воинский учет ставят с особыми пометками, ограничивают список занимаемых должностей и работ, закрывают обширные территории для жительства и прописки. Бывшему заключенному никакого доверия: размочаленный человек с полными штанами болезней. Да и по-трезвому рассудить, кому такой туберкулезно-зэковский элемент нужен, кто желает с ним, бывшим бандюгой, вором, насильником, возиться. Сочувствие он только разве в церкви найдет, в мечети, синагоге, дацане или у каких-нибудь баптистов и свидетелей Иеговы. В церкви можно с побирушками поговорить, они крохами помогут, а больше — ничем, ибо сами бичи. Живут побирушки по-походному — ставят на день в камеры хранения раскладушки, а ночью их где-нибудь на вокзалах расправят и поспят с часок под присмотром толпы. Впотьмах спать опасно, придушить могут.

Помотаешься так, покантуешься на перекладных и начнешь вспоминать лагерное житье, как лучшие дни бытия. Ну, к примеру, как торчал полтора месяца в криминале (судебно-психиатрическая экспертиза), косил-гнал (притворялся сумасшедшим, повернутым, человеком с пунктиком). Какая была лафа: лежишь в белых простынях, три раза кормят по-больничному. Менты смотрят поминутно, но «психам» на них начхать. Лежи, заполняй мудреные анкеты разных психлабораторий, глотай таблетки и смотри цветные сны. Плохо будет потом, когда признают психику в пределах нормы, возьмут под руки, конечно, ментовские и снова на баланду.

Бывший зэк и на воле — не человек, менты для проверки врываются ночью, с испугу не поймешь кто, думаешь, решили кореша замочить. Ведь зачастую мочат по ошибке, по наговору недоброжелателей.

Ну, ладно, я — зэк, и с этим смирился. Но при чем тут дети и жена? Вышел я из зоны двадцать лет назад, туда залетел по малолетству и глупости. И вот — отрыжка. Сына не взяли в военное училище, потому что «папа, оказывается, танцевал с Керенским», то бишь меченый, в тюряге бывал. Не оставляют в покое и жену. Ее не пустили за границу, смешно сказать, в Монголию. Все из-за меня. Таскают родителей, затем детей и внуков, и конечно, правнуков будут на учете держать, у них сейчас компьютеры. И все из-за того, что был в роду зэк.

Душа стынет, как вспомнишь многолетние прокладки. Разные крикливые знатоки человеческих душ понять не могут, почему бывший зэк такой по-рабски смиренный человек. Он улыбается затаенной улыбкой с блеском фикс, старается всем угодить, ходит на полусогнутых, никуда не лезет. Это можно объяснить химико-биологическим нарушением каких-то структур организма от долгого запугивания и издевок. Любой сведущий боится чучекской среды. Зять Леонида Ильича Брежнева генерал-полковник МВД СССР Юрий Чурбанов ездил, будучи замминистром, по своему ведомству, кутил, девок портил и взятки греб. А как сам влетел в тюрягу, так следователи пообещали его отчешежопить.

(«Как только я пытался сопротивляться, Гдлян мне заявил: будете дурака валять, отправим вас в Бутырку к гомосексуалистам. Это я дословно говорю, на всю жизнь в памяти осталось».

Из интервью, данного в 13-й зоне Нижнего Тагила Юрием Чурбановым журналу «Театральная жизнь». № 13, 1990 год).

И он как миленький раскрылся. Страшно стало своего родного ведомства, испугался, знал о прокладках.

Оглянись на себя еще на воле и оцени свое будущее чешежопоположение в среде чучеков, прикинь шансы на «девственное» выживание.

Людям, сохранившим человеческие задатки, приходится бояться тюрьмы. Бывшему зэку, чтобы добить остатки жизни, надо опуститься налимом в такую яму и так лечь, чтобы никого не задевать и озираться, предвидя прокладки.

Скажем, не так страшно повторно влететь, попадешь уже в строгий режим, более «правильный» — там лучше знают свое место, беспредела меньше. Плохо другое — засосет тюряга так, что там и подохнешь, уже в ментовских прокладках. Разные опер- и режимные отделы ведь для того и существуют, чтобы человека, если он еще таковым остается, стереть в порошок, загнать в чучеки. Народ в этом случае в унисон с ментами говорит, что ворота в тюрягу он какие широкие, а выход узкий. Арестовали по одной статье, а на суде уже сидишь, облепленный ими, как мухами, и жди — в зоне еще добавят. Если и выйдешь за ворота, то непременно с надзором. Ведешь себя ниже травы, тише воды, но все знают, что ты — зэк — ворюга, бандит. Как только произойдет где-нибудь воровство или убийство, так в первую очередь подумают, что это твоих рук дело. Жить в таких условиях бывает невмоготу, жаловаться и скулить начнешь, так в милицию вызовут по просьбе трудящихся, один из которых непременно настрочит донос-раскрытие, коряво напишет: с нами работает бывший зэк, это его рук дело, ибо по его морде видно, что он бандюга, да еще какой!

Народ уже давно отучился воспринимать в человеке человека, а видит врага. Из своих первый враг — уже сидевший зэк. Народ бдит народными очами, народными судами, народными заседателями, народными судьями. И такой опутают тебя, сермяжного, паутиной, в сравнении с которой колючая проволока покажется кокетливой набедренной повязкой.

Выкарабкаться из зэковского сословия невозможно — став им, им же и подохнешь, безразлично где — в тюрьме или так называемой воле.

Такова зэковская судьба.