Миллионер Филя

Миллионер Филя

Эта глава оказалась в книге почти случайно. Она не была запланирована.

Персонажи для книги я подбирал следующим образом: брал аферистическое направление и пытался выяснить, кто в этом направлении особенно себя проявил. Должен признаться (может быть, и разочаровывая читателя), что при отборе претендентов удачливость и финансовая грандиозность афер не были главными показателями.

Главными были неординарность и... ощущение некой божьей искры в человеке. Не обязательно аферистической. Может, и просто человеческой.

Конечно, я мог ошибиться, выбрать не того, кто больше заслуживает быть представителем той или иной специализации. Да и в смысле божьей искры... Многовато на себя взял.

К тому же сознательно сузил круг поиска. Рыскал во временах недавних, но прошлых. Поддался и всеобщему, и своему мнению, что только там и можно сыскать истинно одесское. Или хотя бы истоки его.

Именно поэтому такое мошенническое направление, как «реклама», в план поиска не включил. Появилось-то оно только во времена нынешние. Значит, и разработчики его — из нынешних. Ничего путевого в смысле божьей искры от них не ожидалось.

Но...

Это письмо вручил мне один из приятелей-журналистов. Добродушный толстяк Гарик из отдела частной жизни «Одесского вестника». Приятель был в курсе моих поисковых проблем, вот и решил подсобить:

— Глянь, вдруг подойдет, — он сунул мне кипу ксерокопий отпечатанных листков.

— Тема? — спросил я.

— Марки.

— Немецкие?

— Почтовые. Человек утверждает, что кинул почту.

— Украл сотню почтовых марок? — Я потерял интерес к кипе.

Гарик усмехнулся:

— Кинул. С помощью газетных объявлений.

Я бросил листки на стол. Спросил вдогонку:

— Почему ксерокопия?

— Оригинал забрала милиция.

— Ограбление века... — усмехнулся и я.

— Печатать письмо нам запретили. Но оно вышло в Нью-Йорке. В русскоязычной газете. В сокращенном варианте. Между прочим, Интерпол выходил на связь.

— Да?.. — Я вернулся взглядом к листкам. И прочел издалека первые фразы. И стал читать все...

«Уважаемая редакция! Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в стране. Я не уверен в том, что вы прочитаете его, но все же пишу. Зачем? Хочу исповедаться. И предостеречь. Впрочем, рассчитываю, что письмо вы прочтете и напечатаете. Поверьте, найдутся люди, которые скажут вам за это спасибо. Но об этом позже...

Начну с самого главного.

Я кинул почту. Не какое-то отдельное почтовое отделение, а почту вообще. Я кидал ее на протяжении четырех лет. Все, что сейчас у меня есть, я взял у нашего почтового ведомства. Даром. За исключением потраченных в самом начале нервов.

Я пишу это письмо накануне отъезда, в своей четырехкомнатной квартире. Честно говоря, квартирка у меня — дрянь. Обыкновенная четырехкомнатная «чешка». Хотя и с евроремонтом, и при всех, как говорят в Одессе, делах. Я оставляю ее самому близкому человеку — своей женщине, которая не хочет со мной уезжать. И я бы остался, да не могу. Пора закругляться.

За то, что Люба не хочет ехать со мной, я не в обиде. Эта квартира, дача на Фонтане и джип — самое малое, что я могу сделать для нее напоследок, чем отблагодарить ее за преданность.

В Штатах у меня уже все схвачено. Домик в Майами и счет в банке уже ждут. Домик, между прочим, расположен рядом с тем небоскребом, в котором Пугачева с Киркоровым купили этаж.

Но я отвлекся.

Кидать почту — во всем мире, вероятно, рискованное занятие, но у нас ничего сложного оно из себя не представляет.

Я до сих пор не знаю, кто еще кроме меня этим занимался. Но ни у нас в Одессе, ни даже на всей Украине конкурентов у меня не было. По крайней мере я о них не слышал, и мне никто не мешал. Впрочем, действовал я в разумных пределах, не зарывался, иначе этих самых домиков и счетов у меня было бы гораздо больше...

Итак, я кидал нашу родную почту. Это очень занимательное дело, хотя и хлопотное поначалу. В том далеком девяносто третьем я и не рассчитывал на то, что на вырученные деньги могу не только сносно жить, а заделаться самым настоящим богачом. К тому же началось-то все и не с почты вообще, а с обычных объявлений в газетах...

Я понимаю, что пишу несколько сумбурно. Надо, наверное, рассказать о том, как я начинал.

Я тогда был простым человеком без профессии, хотя и окончил в свое время профессионально-техническое училище по специальности токаря-фрезеровщика.

Фрезеровщиком, по правде, я поработал совсем немного и сейчас уже даже не помню, с какой стороны к этому станку подходить. Куда выгоднее было работать грузчиком в гастрономах. Силой меня бог не обделил, потому с поисками подходящих мест проблем не было. Конечно, не все точки прибыльные. Но если окунулся в эту систему, то быстро начинаешь соображать, что надо побыстрее пролезть куда нужно... Не всем это удается, но когда на плечах голова, а не задница, то с вакансиями проблем нет.

Случалось, и сторожем устраивался работать, на заводах всяких да на стройках, и опять-таки нужно места знать. Я знал. И потому копейку имел. Но всегда хотелось чего-то особенного. Я имею в виду, что всю жизнь гнуть спину за эту самую копейку не собирался.

Подумывал поступить в вуз. На гуманитарное что-нибудь. Географию. Историю. В экспедиции мечтал ездить, в дальних странах побывать. Книг в свое время много прочитал. Фантастика, приключения, путешествия. Марки даже собирал почтовые... И сейчас у меня есть коллекция. Довольно приличная.

Но я опять забегаю вперед...

В девяносто первом году, когда мне было двадцать семь лет, без особых проблем я поступил в университет. Денег на поступление хватило в аккурат. Но я рассчитывал, что и впредь сумею по случаю подрабатывать.

На втором курсе женился. Избранницей моей стала сокурсница-одесситка. Женился я по любви, да и она тоже. И все у нас было хорошо. До поры до времени.

У жены появился один бзик. Она играла в студенческом театре роль Офелии, и, видно, там ей сказали, что ей уготовано большое будущее. Да еще мужчины на нее постоянно оглядывались. А некоторые и с предложениями подходили. Вот она помаленьку и возомнила, что достойна лучшей жизни.

Я сначала не думал, что это у нее так серьезно. Я-то ее любил. Думал: перебесится.

Жили мы в снятой квартире. Я подрабатывал. Деньги приносил по тем временам неплохие. Но она считала, что мы живем как нищие. Не то чтобы точила меня постоянно, но время от времени намекала, что при таких доходах — это не жизнь.

Для меня самым главным всегда был и будет покой. Покой в жизни, в отношениях, и вообще. И постоянство, преданность — для меня самое ценное, что может быть между людьми.

Жена требовала, чтобы я перевелся на заочный или вечерний, а может быть, и вообще бросил университет. Один из постоянных ее советов — это чтобы я пошел плавать или завербовался на золотые прииски.

Я пытался объяснить ей, что, занимаясь и на стационаре, я буду стараться заработать больше.

Но жена не хотела ничего слушать. Она, оказывается, распланировала свой гардероб на несколько лет вперед. Про машину, правда, ничего пока не говорила, однако было ясно, что ее скорую покупку она тоже имеет в виду. По ее разумению, тратить время на никому не нужную мою учебу было сушим безумием. Для семьи, мол, достаточно будет и одного интеллигента.

Я начал понимать, что мои личные устремления ей несколько, так сказать, чужды, но все же продолжал надеяться на то, что в конце концов она все поймет. Но время проходило, и мы все больше и больше отдалялись друг от друга. Точнее, отдалялась она. Я продолжал ее любить, как прежде.

Когда почувствовал, что могу реально потерять ее, я испугался. И понял, что надо и впрямь что-то делать.

И я придумал...

Это известный факт, что на тропу преступлений мужчины часто становятся именно из-за женщин. Я выбрал эту тропу.

Хотя в планах обогащения, которые я разработал, значились и другие пункты.

Пунктов было как минимум три.

Первый: сделать деньги, отправляя контейнерами в Якутию семечки, а оттуда на Большую землю — пустые бутылки.

Один из моих приятелей бывал в Якутии, и именно с его подачи и родился этот план. Дело в том, что жареные семечки продают в Якутии по рублю за стакан, а пустые бутылки там не принимают. Горы стеклотары, которых, по его словам, там видимо-невидимо, мы рассчитывали доставлять сюда и сдавать оптом. Вычислили, сколько бутылок входит в контейнер, умножили на оптовую цену. Полученная цифра впечатлила.

Второй план тоже касался Якутии, но был сопряжен с большими трудностями, а главное, имел уже криминальную подоплеку.

Мы задумали завербоваться на сезон на прииск. И на прииске спрятать золото, подготовить клад. А потом, вернувшись на Большую землю, снарядить экспедицию за кладом.

По словам дружка, главная причина, по которой попадались старатели, это та, что протащить золото они старались, возвращаясь с прииска. Там ведь каждый человек под контролем.

Этот план казался романтичным и особых опасений по поводу того, что придется отмахать бог знает сколько километров по тайге, не вызывал. Тем более по карте выходило, что километров этих до ближайшего населенного пункта, в котором можно затеряться, было не так уж и много.

Я рассказываю обо всем этом так подробно, потому что потом это будет иметь значение.

Третий план был преступлением в чистом виде. Признаюсь, что придумал его я сам.

Я придумал воровать дубленки. Точнее, не только дубленки, а просто дорогую верхнюю одежду. План был удивительно прост. Странно даже, что до меня он никому не пришел в голову. В зимний период студенты сдают одежду в гардероб института. Взамен получают бирку с номером.

Знаменитый Ручечников из «Места встречи изменить нельзя» рисковал, воруя номерки. Я придумал кое-что получше.

Сначала мы с приятелем провели разведку. Обошли несколько институтов, сдавая вещи в гардероб. И просто поразились тому, что обнаружили. Бирки оказались всего трех видов. Один вид был более или менее приличный, такие номерки выдают в театрах. Другой был изготовлен примитивно из грубой пластмассы. Третий представлял собой алюминиевый жетон треугольной или круглой формы. На первых двух видах номера были выдавлены и закрашены темной краской. На третьем — выбиты. На некоторых бирках и вовсе были приклеены бумажки с написанными номерами.

И в обмен на такие пласмасски и жетончики с бумажками можно было получать дубленки и шубы.

Мы запаслись заготовками всех видов. Проблем с этим не было. Один из работников цеха пластмассовых изделий за бутылку вынес даже больше видов, чем требовалось. Металлические болванки мой приятель заказал в мастерской. Там же по заказу изготовили штампы для нанесения цифр.

Не буду подробно описывать, как мы провернули первое дело. Все прошло гладко. Мы присмотрели на вешалке дубленку. В институтском туалете, раскалив зажигалкой штамп, выдавили номер, закрасили его нитрокраской и в небольшой сутолоке на перемене получили дубленку вместе с нашими куртками.

Дубленка оказалась не такой уж новой и дорогой, какой выглядела издалека, но приятель продал ее в тот же день за сто пятьдесят долларов.

Мы решили впредь быть более внимательными. Очередную вылазку наметили на следующий день. Ночью, мучимый бессонницей, я понял, что если мы будем действовать так же бездумно, как сегодня, то нас рано или поздно возьмут. Во-первых, следовало присматривать вещь заранее, еще на человеке. Чтобы получше рассмотреть и чтобы быть уверенным, что хозяин скоро за ней не вернется. Во-вторых, нельзя было действовать постоянно. Еще два-три таких случая, и в гардеробах поставят засаду.

На следующий день мы похитили восемнадцать дубленок и шуб в разных институтах. В течение часа обрабатывали по два-три корпуса.

И вновь все прошло гладко.

Сбытом вновь занялся мой сообщник. Понравилось ему это дело. За неделю он продал похищенное за три тысячи четыреста долларов. Это были сумасшедшие деньги.

Когда я принес деньги жене, та растерялась. Я отдал ей всю свою долю и объяснил, что сумму эту скопил, откладывая с заработков, чтобы сделать ей приятное. Такой ласковой и заботливой, как в последующий месяц, я ее и не помнил.

Месяц мы не работали. За несколько дней по Одессе разошелся слух о том, что в городе действует банда мошенников. Гардеробщики стали подозрительными и злыми. В университете я несколько раз видел незнакомых строгих мужчин с папками. Преподаватели призывали студентов к бдительности.

Через месяц, когда ажиотаж вокруг гардеробов поутих, мы повторили операцию. Тоже в один день. На этот раз урожай составил двадцать три верхних одежки. Сколько это было в долларах, я так и не узнал.

Это случилось через неделю после операции. В институтах опять был переполох, и мы вновь легли на дно. В тот день я должен был передать инструмент приятелю на хранение. Ему было где его надежно спрятать. Мы договорились встретиться возле больницы на улице Пастера. Я пришел раньше. И вдруг заметил на улице классную молодую женщину. Вернее, я заметил классную дубленку на ней. Такие нам еще не попадались.

Я пошел за женщиной.

Она вошла в корпус мединститута, сдала дубленку в гардероб и удалилась по лестнице.

Я почувствовал азарт. Сдав куртку гардеробщику, я присмотрелся. Дубленка висела достаточно далеко от прилавка, но, сосчитав вешалки (нижние были четными, верхние — нечетными), я легко вычислил номер.

В кабинке туалета я быстро соорудил фальшивку.

Когда прозвенел звонок на перемену, я пристроился в конец небольшой очереди в гардероб. Перед тем как гардеробщик принял у меня два номерка, я для маскировки крикнул куда-то в сторону:

— Ирка, ты далеко не уходи. Не буду я таскаться с твоими шмотками.

Дед-гардеробщик ушел за вещами.

Я непринужденно оглянулся и вдруг увидел бирку с таким же номером, который я только что отдал деду. Бирку держала в руке простенькая милая девушка, ею она непринужденно постукивала по прилавку.

Внутри у меня все похолодело.

Я увидел, что гардеробщик снял с вешалки неказистое пальто.

Я ошибся номером.

Что мне оставалось делать?.. Девушку, пальто которой я получил, отделяло от меня два человека. Она все видела, растерянно смотрела, как я принимаю ее одежду.

Приняв, я шагнул к ней, взял за руку и сказал:

— Я уже взял.

И повел ее в сторону. Я действовал по наитию, от испуга и растерянности. Но девушка пошла за мной. И когда я отдал ей пальто, испуганно и не очень умно спросила:

— Зачем вы это делаете?

— Извините, — глупо сказал я. — Обстоятельства. — И поспешил к выходу, не сомневаясь, что мне хана.

Но все было тихо. Девушка, видно, не успела прийти в себя.

Первым делом я позвонил приятелю и предупредил, что меня накрыли.

Дома я сначала ничего не сказал жене, а потом, среди ночи, все выложил. Я не сомневался, что мне крышка, и решил, что будет лучше, если она узнает все от меня.

Я рассказал о том, откуда деньги, и о том, что попался. К моему удивлению, она приняла новость спокойно.

Спросила, на какую сумму мы набрали вещей в последний раз. И, чуть подумав, успокоила, что, может, все и обойдется. Если свидетельница сразу не подняла шум, может, не поднимет его и в дальнейшем.

Я был благодарен жене за понимание и поддержку.

Потом жена стала расспрашивать о том, какие вещи нам попадались. Я знал, о каком фасоне дубленки она мечтала, и сказал, что нам такой попался только один раз. И то вещь оказалась с дефектом. Возле левого кармана была заметная латка.

На следующий день я боялся идти на занятия в университет. Был уверен, что меня арестуют. Но пошел.

И удивился, что все было тихо. Меня не арестовали и через день, и во все последующие дни. Прогнозы жены оправдались. Девушка почему-то не выдала меня.

Зато приятель мой потерялся. Домашние его сказали, что он уехал в санаторий лечить почки. Я его понимал.

Но был уверен, что долю он отдаст мне, когда вернется.

Жену известие о том, что денег пока не будет, заметно расстроило. Она сделала мне замечание за то, что я поднял напрасный переполох и спугнул приятеля. И сказала, что если я не изменюсь, то меня будут кидать до конца жизни.

Через месяц вернувшийся в город приятель сообщил, что в Трускавце обворовали его номер и ту часть денег, которую он получил за вещи, украли. Оказалось, что и за те дубленки, которые он отдал скупщикам в Одессе, денег пока не будет. Скупщики, в связи с приближением лета, перенесли расчет на осень.

Жена, узнав новости, устроила мне грандиозный скандал. Я слушал ее и понимал: все, что ей нужно от меня и от жизни, — это деньги. И все равно я хотел, чтобы мы были вместе. Я любил ее.

К лету я стал подумывать о том, что пора приниматься за осуществление плана «клад». Но тут случилась крупная неприятность. В конце мая я вдруг заболел, и болезнь эта оказалась далеко не из приятных.

Я слышал когда-то про астму и мучения астматиков, но никогда не предполагал, что это так страшно. Да-да, на меня вдруг напала самая настоящая астма. Именно напала. Все произошло за несколько дней, и через эти несколько дней я стал самым настоящим инвалидом. Сначала я подумал, что это просто какой-то вид простуды — погода была переменчивая... Но когда я едва не задохнулся во время очередного приступа и сразу после этого пошел к врачу на обследование, он меня не обрадовал. По его версии, у меня была не просто астма, а астма бронхиальная, и он немедленно потребовал, чтобы я не откладывая отправился на лечение в больницу, иначе...

Я перепугался еще больше. Обычно врачи не пугают пациентов такими страшными словами, но раз врач решился открыть мне столь страшную правду, значит, на самом деле все обстояло еще хуже. Я немедленно лег .в больницу.

Но денег в семье было совсем немного. Я попросил жену взять кое-что у родных. Она сказала, что постарается достать.

Через два дня она пришла ко мне с известием: как она ни старалась себя перебороть, ей это не удалось. Жить с потенциальным уголовником она не может и переезжает к неизвестным мне ее знакомым.

Вот так внезапно и просто я остался один.

Что я испытал в те дни, описывать не буду. Письмо о другом.

Деньги брать было негде. Я сунулся было по своим должникам, которые, вместе взятые, должны были мне довольно приличную сумму. Но, как обычно бывает в таких случаях, никто мне ничего не вернул, прогулки же по более состоятельным друзьям и приятелям тоже почти ничего не дали.

Я вынужден был продолжать лечение дома. Ни о какой работе, конечно, в моем состоянии не могло быть и речи. Мне пришлось заняться прозаической распродажей вещей из дома. Это тоже был не выход. За видеомагнитофон, например, которому было всего три месяца и который обошелся нам в триста долларов, я смог получить только пятьдесят. Телевизор ушел вообще даром, потому что был не самой супермодной модели. Но я рассчитывал на то, что вещи — дело наживное. Главное было расквитаться с болячкой. Однако лекарства, на которые я тратил деньги, помогли только улучшить мое состояние, но никак не избавиться от болезни. Я по-прежнему передвигался с трудом и с ужасом ждал нового приступа. Каждодневные уколы и капельницы порядком надоели, на моих руках не было уже живого места. Бывали периоды, когда я даже спать не мог в нормальном положении и потому почти все время проводил сидя в своем старом кресле за столом, читая книги и журналы.

Продавать из квартиры больше было нечего, про своих «друзей» да «приятелей» я и вовсе не вспоминал. Как-то вечером сидел за своим письменным столом и глядел за окно. За окном было темно и холодно, как, впрочем, и в моем будущем. Я вдруг со всей отчетливостью понял, что оказался на дне. На самом дне!

В эту ночь я уснул голодным прямо за столом.

Проснувшись на следующее утро, я стал думать о том, чтобы начать все сначала. Но, конечно же, ни до чего не додумался. На работу я устроиться не мог, даже сторожем. Каждый шаг давался мне с трудом, и если порою я мог производить впечатление здорового человека, то впечатление это, конечно же, было обманчивым.

Капельницы мне делала приходящая участковая медсестра. Каждый раз одна и та же. Но однажды, открыв дверь по звонку, я увидел другую. Ту девушку из мединститута, у которой я чуть не украл пальто.

Не буду распространяться о том, что испытали мы оба, встретившись на этот раз.

Люба решила, что я воровал дубленки для того, чтобы лечиться. Я не стал ее разубеждать.

Пропущу и весь период развития нашего романа. Скажу только, что она была студенткой пятого курса, жила в общежитии и вынуждена была подрабатывать фельдшером.

В один из очередных вызовов она осталась ночевать у меня.

Жили мы, мягко говоря, бедно. Ее заработки целиком уходили на мои лекарства. Я рад был бы отказаться от ее поддержки, но такого благородного жеста не мог себе позволить. На еду не оставалось почти ничего. Мы перебивались с макарон на картошку.

Хоть приступы несколько и отступили, я превратился в инвалида. Я наводил справки насчет получения инвалидности. Но все те, к кому я обращался, советовали поскорее отказаться от этой мысли. Моя болезнь теоретически была излечима, дело было только в средствах.

В одном из своих походов по инстанциям я нашел вдруг прямо на улице небольшой сверток. Распечатав его, обнаружил пачку новеньких неиспользованных конвертов с марками. Их было пятьдесят штук, и я решил кому-нибудь их загнать хотя бы за полцены — товар ведь ходовой, несмотря на почти полное обнищание населения, письма-то писать людям приходится.

Я пошел на почту и узнал, что каждый конверт стоит столько, что если бы я их сдал за полцены, то вполне хватило бы на килограмм среднего качества мяса или же пять буханок хлеба.

Я вышел из отделения и, обойдя здание, подошел к служебному входу.

Выловив почтовую работницу, я предложил ей по дешевке свой товар.

Наверное, вид у меня в тот момент был заслуживающий доверия, а сделка, как ни крути, для нее очень выгодная. Не моргнув глазом она предложила мне еще меньше, чем требовал я, но я согласился.

Работница исчезла вместе с пачкой конвертов, а через несколько минут вернулась и сунула мне в руки купюру, заговорщически сообщив, что если я еще найду какую-нибудь пачку с почтовой продукцией и буду покладистым насчет цены, то могу появляться тут хоть каждый день.

Вне себя от радости я поковылял к рынку, купил полкило мяса, хлеба, и у меня еще оставалась мелочь на карманные расходы.

Когда вечером Люба пришла домой, на столе ее ждал вполне сносный ужин, состоящий из хлеба, мяса и вермишели. Не было только чая, да я и отвык от него за время полунищей жизни. Впрочем, Люба принесла банку кофе, которую ей дали в виде взятки, а кроме того, газету, полную рекламных объявлений.

Я рассказал ей про свою находку и последовавшую за ней сделку.

Она только улыбнулась, справедливо заметив, что пачки с конвертами на дороге каждый день не валяются. Взамен она рекомендовала обратить внимание на объявления в газете, помещенные в рубрике «ПРЕДЛАГАЮ РАБОТУ». Среди прочих ей понравилось одно: «Предлагаю надомную работу по обработке информации. Заработок 25— 30 долларов в месяц».

Я и понятия не имел о том, что это за работа такая по обработке информации на дому, но деньги предлагались немалые, в нашем положении — просто гигантские, тем более так скоро. В объявлении, правда, указывалось, что по прилагаемому адресу в Харькове следует выслать два чистых конверта, дабы оплатить почтовые расходы. Я пожалел, что не оставил себе на всякий случай несколько конвертиков из числа найденных сегодня на улице. Впрочем, мелочь у меня еще оставалась, и на нее я как раз смог бы приобрести эти два конверта. Правда, нужен был еще один конверт, чтобы отправить в нем заявку, но над этим я долго не мудрствовал.

Я полез в шкаф, где хранились бумаги, и извлек на свет пару старых писем. Выбрав конверт с маркой, наименее запачканной штемпелем, я вооружился лезвием, и через десять минут у меня была марка довольно сносной чистоты. Я просто соскоблил с нее штемпельную краску, а затем вырезал ножницами из конверта. Сделав из бумаги новый конверт, я осторожно наклеил на него обновленную марку.

На следующее утро я сходил на почту, купил там еще два и отправил свою заявку в Харьков.

Ответ пришел неожиданно быстро. Через три дня я обнаружил в почтовом ящике письмо. Разорвал конверт прямо у ящика и вынул из него бланк с набранным на компьютере текстом.

«Здравствуйте! Ваше письмо получено. Если Вы хотите зарабатывать деньги в свободное от основной работы время, причем почти не выходя из дома, то у Вас есть реальная возможность получить этот заработок на следующей неделе».

— Вот здорово! — подумал я вслух. К следующей неделе деньги были бы как раз кстати.

«Вам предлагается дополнительный метод заработка, который относится к сфере услуг и заключается в размножении инструкций от руки или на машинке, поясняющих ответы на письме (20—30 в день)...

...Заработанные деньги Вы будете получать на почте вместе с корреспонденцией...

...Если Вы готовы добросовестно трудиться и хотите приступить к этому методу заработка немедленно, то Вам необходимо заполнить и переслать почтовый перевод в сумме двести девяносто тысяч украинских карбованцев за подготовку и пересылку Вам всего необходимого материала, информации и программы эффективного метода заработка, а также заполнить все необходимые данные в регистрационную форму».

...Конечно, я ждал более конструктивного предложения. К тому же меня очень смутил тот факт, что для получения работы мне придется еще и самому уплатить.

Сейчас невооруженным глазом вид но, что это элементарная ловушка для дураков. Но тогда такие объявления были в диковинку, и многие люди (и даже очень многие) на них откликались. Советский человек привык доверять печатному слову.

Помощи ждать мне было абсолютно неоткуда, на чудо тоже рассчитывать не приходилось, и потому желание быстро получить заработок полностью лишило меня здравого смысла. Дело было только в этих трехстах тысячах.

Даже не заходя в квартиру, чтобы не терять драгоценного времени, я поспешил на рынок.

Покупатель на куртку, которую я снял с себя, нашелся сразу — такая вещь, даже ношеная, стоила никак не меньше двух миллионов (около десяти долларов). Но я отдал куртку всего лишь за четверть этих денег.

Холодрыга стояла страшная, но я забежал и на почту. Отправил перевод в Харьков, а дома соорудил новый конверт, сунул в него квитанцию перевода и бросил в почтовый ящик....

Вечером на оставшиеся деньги мы с Любой устроили пир. Мы пили вино, закусывали жареной курицей и предавались идиотским мечтам о том, как будем зарабатывать в неделю не тридцать, а триста долларов. Ночами будем работать на износ, а добьемся своей штуки в месяц!

Третья неделя была на исходе, когда пришло долгожданное письмо.

Я ожидал, что это будет объемный пакете «рабочими материалами». Мы с Любой готовы были приняться за обработку немедленно, но в конверте оказался всего один листок.

Я начал читать текст, силясь понять, за что я заплатил с такими муками добытые триста тысяч. Но, не дочитав и до половины, вдруг со всей отчетливостью понял, с каким беспардонным шиком меня кинули. Да! Именно с шиком!

«Вам высылается программа, — прочитал я, — суть которой такова: Вы можете зарабатывать деньги, почти не выходя из дома (это я прекрасно усвоил еще из первого послания). Данная деятельность относится к сфере услуг и представляет собой разновидность информационного бизнеса. В ее основе лежит интенсивное взаимодействие предпринимателя (кем являетесь Вы) с потенциальными клиентами...»

Я читал и представлял себе несущиеся со всех концов страны к одной точке почтовые квитанции на эти несчастные сами по себе, но грозные в общей массе триста тысяч.

Я вдруг прозрел. Но мне стало обидно вовсе не за деньги, отданные жуликам. В конце концов, если бы они попросту удовольствовались ими и больше ничего не прислали, то так было бы гораздо лучше. Но мне прислали бумажку, в которой прямым текстом сообщали мне, что я есть дурак. Дурак редкий, и вместе с тем один из многих. Я-то всю жизнь считал себя какой-никакой, но индивидуальностью.

Мне предлагали выманивать деньги у таких же дураков, как и сам, посредством этой самой «программы», по которой у меня выдурили триста тысяч.

Концовка текста добила меня:

«Внимание! У Вас есть право перепродавать программу другим. Вы заплатили деньги за информацию и поэтому можете воспроизвести все материалы, которые получили. Мы не оставляем за собой авторского права на эти материалы».

...Люба утешала меня тем, что «хорошо, хоть только триста тысяч, могли потребовать и миллион»...

Меня, однако, такое положение вовсе не устраивало. Я был взбешен. Кинувшие меня не скрылись чинно-благородно, как и полагается жуликам. Они не поленились напоследок сунуть мне в морду жирный кукиш. Да еще посоветовали, как мне лучше утереться. Это было невыносимо.

Конечно, я не собирался куда-то жаловаться и кому-то мстить. Я понимал, что все эти хлопоты будут напрасными. Утерянного чувства собственного достоинства таким образом не вернуть. Но зато я понимал, что реабилитироваться можно только таким же образом, каким умудрился и облажаться.

Но просто последовать совету обманувших меня было противно. Я решил изобрести свой способ.

У меня в кармане была кое-какая мелочь, и я вышел в ближайший киоск за газетами. Дома разворачивал их одну за другой и тщательно изучал предложения о работе. В одной из газет я увидел объявление, которое меня заинтересовало:

«Вышлю бесплатно всем желающим каталог интересной информации — работа на дому. От вас: заявка, конверт с обратным адресом».

Я соорудил из тещиной корреспонденции два конверта, написал заявку и бросил письмо в почтовый ящик.

Было интересно, по какому принципу меня постараются кинуть на этот раз.

И тут в голове моей шевельнулась идея. Если находятся дураки вроде меня, готовые за мифический бесплатный каталог пожертвовать два конверта, то, значит, нужно ориентироваться на конверты. Конверты — не деньги, хотя за деньги в конце концов и покупаются. И продаются.

Я взялся вырезать купоны бесплатных объявлений из купленных газет и писать в них так:

«Бесплатно вышлю каталог КАК ЗАРАБАТЫВАТЬ НА ЖИЗНЬ, НЕ ВЫХОДЯ ИЗ ДОМА. От вас — заявка +4 конверта».

Я немного подумал и решил, что четыре конверта это слишком. Не хотелось уступать своим будущим лохам, но я все же благоразумно переправил четверку на тройку. Затем запечатал объявления в конверты и вышел на улицу, чтобы кинуть их в почтовый ящик...

Через несколько дней стал приходить первый улов.

Как сейчас помню, первые четыре письма были из Киева и Чернигова. И каждое письмо содержало в себе по три затребованных мною конверта. Кроме того, в них были еще и письма со стенаниями, что нет работы и моя помощь как нельзя кстати. Пишущие заранее благодарили, но я не мог читать такие вещи, потому что они излагались так доверчиво, что брали за душу. Словно я крал последние надежды.

Выбрасывать эти письма рука не поднималась. Я складывал их на шкафу, утешая себя мыслью, что, когда придет время, я отплачу этим несчастным с лихвой...

Треть от присланного оказалась негодной из-за отсутствия марок. Эти письма писали солдаты, которые надеялись обеспечить себе после дембеля обещанный мною заработок.

Конечно, я не был готов к такому положению, но и без того масса чистых конвертов была приличной. Тщательно отсортировал поступивший ко мне товар, разгладил как мог (все конверты без исключения были сложены вдвое, и на многих из них прослеживался довольно четкий след в месте сгиба) и помчался на почту, где сбыл свою первую добычу...

На счастье, мне попалась та же самая работница. Она меня узнала и выразила согласие приобрести товар. Пожелала только,чтобы конверты, по возможности, были без следов сгибов, но деньги отсчитала немедленно. И поинтересовалась, когда ждать следующей партии.

Дома меня ждала следующая партия писем. Я быстро распотрошил их и принялся за подсчет прибылей.

Я сдал сто пятьдесят конвертов по цене в десять копеек каждый (номинальная стоимость — двадцать шесть), то есть получил за них пятнадцать гривен. На эти деньги можно было тогда (да и сейчас, впрочем, тоже) сделать приличный базар. К тому же поток корреспонденции от жаждущих получить вожделенную работу на дому возрастал.

Но это означало и то, что наступит момент, и мне придется искать новые точки сбыта.

Вечером Люба испуганно сказала:

— Это плохо кончится....

Я и сам понимал, чем это кончится. Вернее, может кончиться, если я не придумаю афере какого-нибудь прикрытия. Но тогда я принялся успокаивать ее, что конверты — не деньги. Кто будет жаловаться в милицию за то, что его обманули на три конверта? Хуже, конечно, если выйдут на мои связи с почтой... Но это означает лишь то, что надо действовать осторожней.

На следующий день я проснулся от настойчивого звонка в дверь. Я не на шутку испугался. Был уверен, что за дверью милиция. Но звонила почтальонша. Она вручила мне прозрачный полиэтиленовый мешок, полный писем.

— В ящик не влазят, — сообщила она с осуждением в голосе. — Выложи, а торбу верни.

Я схватил торбу и вытряхнул ее содержимое на пол тут же, в прихожей. Вид кучи писем еще больше испугал меня.

Две гривны я все же почтальонше дал.

Ох и намучился же я! В этот раз мне пришло с разных концов Украины пятьсот писем. Тысяча пятьсот чистых конвертов, из них более тысячи — с марками. За них я мог получить столько же, сколько Люба зарабатывала за месяц.

И такие поступления ожидались каждый день. А я ведь дал объявления всего лишь в семь газет разных областей Украины. Но областей-то на Украине намного больше. И в каждой по несколько газет.

Тут уж я задумался крепко. Афера перехлестывала границы моего воображения.

Назавтра я «скинул» небольшую пачку конвертов, двести штук.

Но почтальонша вновь принесла груду писем. Правда, вдвое меньше вчерашней.

Я отправился на поиски новых точек сбыта.

Необходимо было срочно получить побольше денег, чтобы снять другую квартиру и перенести все дело из дому.

День был удачным. Я прошелся по всем почтовым отделениям в округе и сдал почти две тысячи конвертов. Полную, набитую доверху сумку! Все шло хорошо, одно только мне не понравилось — почтовики требовали конвертов без следов изгиба.

Еще одной претензией почтовиков к товару была его разношерстность. На Украине (впрочем, как и в России, и везде в мире) выпускают конверты с сотнями, а то и тысячами вариантов нанесенных на них рисунков.

Я взялся сортировать конверты. Поначалу это мало помогало. Но с увеличением объема писем проблему удалось решить. Для каждого почтового отделения я накапливал конверты с одним рисунком. Старался даже с таким же, с каким они получали конверты с почтамта.

Через некоторое время я снял по дешевке маленькую квартирку в другом конце города и перевел все производственные мощности туда. Попутно я познакомился с несколькими запойными пьяницами, которые никогда в жизни в свои почтовые ящики не заглядывали. Теперь в объявлениях, посылаемых в газеты, я указывал только их координаты. Для того чтобы у почтальонов, заполняющих эти ящики, не возникало ненужного любопытства, я расширил круг подобных знакомств до нескольких десятков.

На меня работало несколько вполне надежных человек, которые в нужные моменты опорожняли почтовые ящики и сносили все письма в одно указанное мною и тщательно замаскированное место.

О моей конспиративной квартире никто, включая Любу, не знал. Я не хотел, чтобы она имела к этому делу хоть какое-то отношение. Заработки уже позволяли ей уйти из поликлиники и спокойно заканчивать пятый курс. Но мое предложение поступить так Люба отвергла. Работа ей нравилась.

Со сбытом проблем почти не было. Я завел нужные знакомства почти во всех почтовых отделениях города, которых и сейчас насчитывается около двухсот, а также на Главпочтамте. Для начала поинтересовался пропускной способностью всех этих точек. Оказалось, что город с полуторамиллионным населением ежедневно расходует что-то около двадцати тысяч конвертов. Ежедневно! Так что мой вклад, достигавший всего двух-трех тысяч единиц продукции вдень, был хоть и крупной, но каплей в этом океане.

Я стал зарабатывать пятьдесят-шестьдесят долларов в день, но мне хотелось большего. Однако понимал, что для того, чтобы достичь этого «большего», необходимо основательно укрепить «настоящее».

Та цепь, которую я создал, могла в любом месте разъединиться. Сообщники, которые делали за меня основную часть черновой работы, в большинстве своем были гражданами законопослушными. Они не ведали, что творили, и потому малейший нажим на них со стороны представителей власти был чреват неприятностями.

Я работал один.

Наиболее слабыми звеньями были почтовые отделения. Заявляясь в то или иное отделение, я каждый раз ждал рокового события, знакомого по криминальным фильмам: задержание, наручники и прочее. Кустарь есть кустарь. Хоть суммы, получаемые мною, и были мизерными по сравнению со многими делами, которые в те времена вели власти, но, соединенные вместе, могли привести к катастрофе. За всем я уследить не мог, как ни старался. Мне нужен был помощник.

Я вспомнил о приятеле, с которым мы провернули аферу с дубленками. Долю с последней операции он мне так и не вернул, но только потому, что сам не получил денег. Перекупщики кинули его. Сейчас это не имело для меня значения. Размах аферы настоящей делал прошлые долги неактуальными.

Я сразу не решился, но сейчас подумал, что, пожалуй, могу про приятеля кое-что рассказать, не навредив ему.

Зовут его Боря Атанасов. Он уже в Америке, понемногу продувает в казино доходы, нажитые вместе со мною.

Незадолго до нашей первой аферы он вышел из тюрьмы, где отсидел пять лет за подделку лотерейных билетов. Вообще то дело тянуло на «червонец», но Борьку выручили связи.

Сейчас я разыскал его и выложил все начистоту. И я не ошибся в нем. Боря вдохнул новую жизнь в мое детище. Во-первых, он предложил разделить предприятие на две строго изолированные друг от друга части, или, как выразился Боря, на два отдела: отдел производства и отдел сбыта. Если власти вышли бы на один отдел, то его работу можно временно свернуть, не нарушая работы всего предприятия. В дальнейшем планировалось разбить и эти отделы на более мелкие подотделы. Работники одного подразделения не должны знать и даже подозревать о том, чем именно занимаются работники другого.

Я возглавил отдел реализации. Так как заниматься производством уже не приходилось, появились новые возможности реализовать свои фантазии. Я заслал коробейников в ближайшие крупные города — Николаев и Измаил.

Боря закинул удочки в российские газеты, и оттуда тоже немедленно хлынул поток почтовой продукции. Но возможности выйти на российский рынок у нас пока не было. И мы решили не развивать пока это направление.

Поток корреспонденции все нарастал, и для того, чтобы несколько «разгрузить» одесские точки, Боря арендовал абонентские ящики в нескольких близлежащих поселках.

Однажды я встретил в городе свою бывшую жену. Вернее, она сама посигналила мне из «Жигулей» и предложила подвезти. Оказывается, она вышла замуж за бизнесмена, у которого два небольших магазина. У нее, конечно же, все было хорошо. И ей даже предложили опять какую-то роль в кино. Я не удержался и пригласил ее к себе на кофе. Мне захотелось, чтобы она поняла, как ошибалась на мой счет.

Бывшая супруга с удивлением рассматривала обстановку нашей с Любой четырехкомнатной квартиры в престижном доме на Фонтане.

Но удовольствия от того, что она поражена, я не испытывал. Я думал о том, что у нас с ней все могло быть хорошо. И сказал ей об этом. И еще о том, как мне повезло со второй женой. Рассказал и о том, что именно благодаря Любаше мне удалось вылечиться.

Последнее смутило бывшую супругу, и она заспешила уходить.

Но даже когда, садясь в свои «Жигули», она увидела подъехавшую к дому на новой «Ауди» мою Любу, я не почувствовал злорадства.

Я только подумал: все, что ни делается, — к лучшему.

...Дело разрасталось. Однажды наступил такой момент, когда продукции, поставляемой мне Борей, стало не хватать. И дело не в том, что поток писем иссякал, — ничуть не бывало. Просто я развил такую деятельность, что он попросту не мог за мной угнаться. В среднем он получал от восьми до девяти тысяч конвертов ежедневно.

Учитывая, что Боря повысил тарифы с десяти копеек до пятнадцати, наши доходы составляли около десяти тысяч долларов ежемесячно. Но у нас на складе оседало огромное количество конвертов без марок, присылаемых солдатами. Мы их тоже сбывали, но за символическую плату.

В одну из недель Боря неожиданно завалил меня продукцией так, что я насилу справился со сбытом. На мой вопрос о причинах всплеска он не ответил, но многозначительно усмехнулся.

А через неделю опять же предоставил мне огромную партию конвертов. Только начав прием товара, я обратил внимание на то, что конверты не имеют едва заметного, но характерного следа изгиба.

И Боря, заметив мое недоумение, ошарашил новостью.

Оказывается, конверты, которые я сдал на прошлой неделе, те самые, солдатские. Боря наклеил на них марки и отдал на продажу. А марки изготовил сам.

Конверты, которые он принес мне на этот раз, уже не были получены по почте, а куплены. И марки, приклеенные к ним, фальшивые.

Боря втихаря от меня наладил изготовление фальшивых марок.

Я растерянно отодрал марку с Бориного конверта. Взял в другую руку марку настоящую. Сравнил. И огорчился: как я сам не додумался...

Беспечность почтового ведомства была просто поразительна. Марка вопила о том, что ее подделали... Бумага без водяных знаков, рисунок примитивный — что еще нужно для аферы?

С этого момента начался новый этап в нашей деятельности. В технологию изготовления марок я не вникал, но, судя по тому, с какой скоростью Боря выдавал фальшивки, она была отлажена.

Мы уже не рассылали писем. Мы закупали конверты без марок, снабжали марками и сдавали на почту.

От идеи сдавать почтовикам сами марки мы отказались. Это было чревато провалом. Конверты же с марками сомнениям даже не подвергались. Так мы работали год. Боря уехал в Штаты первым. Снабдил меня продукцией на несколько месяцев вперед и отправился готовить почву для меня и Любы.

Я уже знаю, что домик в Майами на мое имя куплен и ждет. И большая часть моих сбережений уже на счету.

На днях уезжаю и я. Один. Люба, женщина, которая не оставила меня в трудную минуту и которая вытащила меня, можно сказать, с того света, остается здесь.

Америка — не для нее. Так она решила. И я ее понимаю, потому что уверен, что Америка — и не для меня. Для меня главное постоянство в жизни и преданность близкого человека. Тогда я готов для него на все.

Но я должен ехать. Дело себя исчерпало. Я знаю, что власти уже всерьез обеспокоились, почему упали продажи законных конвертов.

Вернее, беспокоились они и раньше, но теперь им взбрело в голову сравнить количество проданных конвертов с количеством пройденных через ведомство в виде писем. Времена перестали быть бесхозными.

Зачем я все это пишу? Когда-то, обманув меня на последние мои гроши, мошенники помахали мне на прощание ручкой. Или, точнее, сунули напоследок дулю под нос.

Это письмо — не дуля. Может быть, исповедь. Я уверен, что в Америке меня не достанут, так что пишу смело. Письмо-то попадет в редакцию только после того, как я уеду.

Но главная его цель — это обращение ко всем, у кого мы когда-то украли одежду.

Я хочу вернуть этим людям похищенное. Конечно, мода с тех пор изменилась. Но, думаю, соболья шуба — достойная замена. Я прошу людей, чьи дубленки и шубы были похищены из институтских гардеробов, откликнуться на это письмо. И сообщить в редакцию «Одесского вестника» свои координаты. А заодно и приметы их украденных вещей. То же самое можно сделать по телефону посредника (в скобках был указан телефон).

С уважением. Филипп».

Может, в этом месте и стоило закончить главу. Поначалу я так и решил: остальное — лишнее.

Хотя история на этом не закончилась. Просто продолжение ее показалось мне слишком... не то чтоб сентиментальным, а даже каким-то сериальным. В смысле смахивающим на перипетии слезных сериалов «мыльных опер».

С другой стороны, какое мое дело, на что история смахивает. Она — чья-то жизнь, и не мое право подрихтовывать ее. Мое дело рассказать все как есть, рассказать, что было дальше.

А дальше было вот что...

Я дочитал это то ли письмо, то ли рассказ. Посидел еще какое-то время молча. Попробовал переварить. Не смог.

Спросил у Гарика, дружка-репортера:

— Когда оно пришло?

— Давно. С год назад.

— И что было потом?

— Юридический отдел переправил в милицию. Там разбирались.

— Что сказали? Гарик пожал плечами:

— Ничего вразумительного. Мол, все чушь. Но печатать запретили.

— Про дубленки я слышал.

— Я — тоже.

Я помолчал и напомнил:

— Что ты говорил насчет Интерпола?

— Письмо опубликовала какая-то американская газета. Интерпол прислал запрос: имели ли место приведенные в письме факты?

— Что ответили наши?

— Кажется, нет. Но точно не знаю.

— Но это несложно выяснить. Про дубленки мы и так знаем. С марками может разобраться экспертиза.

— Оно нам надо?.. Вони бы было. Но, между прочим... — Гарик многозначительно посмотрел на меня. — Как-то эта информация разошлась и у нас. Или напечатала его какая-то газетенка, или часть американского тиража попала сюда.

— С чего ты взял?

— В редакцию пришло несколько писем. Семь, кажется. От бывших хозяев дубленок.

— Ну?

— Что «ну»?

— Шубы они получили?

— Откуда я знаю? Вряд ли. За письмами никто не пришел. И потом их изъяла милиция.

— Посредника проверяли?

— Конечно. Слесарь с судоремонтного. Ни сном ни духом. Ему звонят. Он передает.

— Отдел писем регистрирует всю почту?

— Конечно.

— Могу я получить список адресатов?

— Почему нет?!

В этот же день я пошел по адресам. На третьем адресате я понял, что все это и впрямь чушь. Ни один из них, точнее, ни одна шубы не получила.