Глава 20 Не страшись неудачи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 20

Не страшись неудачи

Поезд полз к фронтиру. 11 февраля 1925 года Фосетт, Джек и Рэли выехали из Рио, начав свое более чем тысячемильное странствие в глубь Бразилии. В Рио они останавливались в отеле «Интернасьональ», в саду которого проверили свое снаряжение. При этом практически все, что они делали, описывалось газетными хроникерами со всего мира. «По меньшей мере сорок миллионов человек знают о цели нашего путешествия», — писал Фосетт своему сыну Брайану, упиваясь столь «неслыханной» славой.

В прессе появлялись фотографии наших путешественников, с подписями вроде «Эти трое готовы встретиться с людоедами в погоне за древними реликвиями». В одной из статей говорилось: «Никакие участники Олимпийских игр не тренировались так методично и изнуряюще, как эти трое скрытных, скромных англичан, чей путь в забытый мир будет усеян стрелами, смертоносными недугами и дикими зверями».

«Английские и американские газеты забавно пишут об экспедиции, правда?» — писал Джек брату.

Бразильские власти, опасаясь провала столь широко разрекламированного похода по их территории, потребовали, чтобы Фосетт подписал заявление, освобождающее их от всякой ответственности, что он и сделал без промедления. «Они не хотят, чтобы на них оказывали давление… если мы не вернемся, — писал Фосетт Келти. — Но ничего, мы вернемся — если только мои пятьдесят восемь лет сумеют со всем этим справиться». Несмотря на такую озабоченность, правительство и граждане Бразилии тепло приняли путешественников: отряду предоставили бесплатный проезд к фронтиру — в роскошных железнодорожных вагонах, предназначенных для знатных особ, с личными ванными и салонами. «Нас встретили с безграничной симпатией и доброжелательностью», — сообщал Фосетт КГО.

Однако Рэли, казалось, был несколько расстроен. По пути из Нью-Йорка в Бразилию он влюбился — по-видимому, в дочь британского герцога. «Во время путешествия на пароходе я познакомился с одной девушкой. С течением времени наша дружба крепла и в конце концов — признаюсь — стала угрожать перерасти во что-то серьезное», — признавался он в письме Брайану Фосетту. Он хотел рассказать Джеку про обуревающие его чувства, но его лучший друг, ставший еще более похожим на монаха за время подготовки к экспедиции, брюзжал, что тот «выставляет себя на посмешище». Прежде Рэли вместе с Джеком был всецело сосредоточен на предстоящем приключении, теперь же все, о чем он мог думать, это… женщина.

«Твой отец и Джек забеспокоились, как бы я не улизнул от них или что-нибудь в этом роде!» — писал он Брайану. И действительно, Раймел рассматривал возможность женитьбы в Рио, однако Фосетт с Джеком его отговорили. «Я вовремя опомнился и сообразил, что, как члену экспедиции, мне не положено брать с собой жену, — поясняет Рэли. — Пришлось потихоньку закруглиться с романом и взяться за дело».

«[Рэли] теперь пошел на поправку», — писал Джек. Тем не менее он озабоченно спрашивал у Рэли: «Надо думать, после того как мы вернемся, ты женишься через год?» Рэли отвечал, что он не станет давать никаких обещаний, но позже заявил: «Я не собираюсь всю жизнь оставаться холостяком, даже если Джек решил так для себя!..»

Трое путешественников на несколько дней остановились в Сан-Паулу, где посетили Бутантанский институт — одну из крупнейших змеиных ферм в мире. Сотрудники продемонстрировали гостям, как нападают различные хищные рептилии. Один из служащих фермы полез в клетку длинным крюком и извлек смертоносного бушмейстера; Джек и Рэли не отрываясь глядели на его ядовитые зубы. «Было видно, как брызнул яд», — позже писал Джек брату. Фосетт был знаком с амазонскими змеями, но и он нашел эти опыты поучительными, поделившись своими наблюдениями в одной из корреспонденции, отправленных Североамериканскому газетному объединению. («Кровоточат укусы неядовитых змей. А вот два прокола и синеватая бескровная полоска — признак яда».[78])

Перед отбытием Фосетт получил самое желанное: пятилетний запас сывороток против змеиных укусов, помещенных во флаконы с пометками: «гремучие змеи», «ямкоголовые змеи» и «неизвестные виды». Кроме того, ему дали иглу для подкожных впрыскиваний, чтобы вводить их.

После того как власти Сан-Паулу устроили путешественникам то, что Джек назвал «шикарной отходной», трое англичан снова погрузились на поезд, который направлялся на запад, к реке Парагвай, вдоль бразильско-боливийской границы. Фосетт уже проделал такое же путешествие в 1920 году с Холтом и Брауном, и знакомые виды лишь обострили его постоянное нетерпение. Из-под колес летели искры, Джек и Рэли глядели в окно, за которым проплывали болота и низкорослый лес, и представляли себе то, с чем им суждено вскоре столкнуться. «Встретилось кое-что интересное, — писал Джек. — В этой скотоводческой стране несметное множество попугаев, кроме того, мы встретили две стаи… молодых нанду [птиц, похожих на страусов] высотою от четырех до пяти футов. Видели мы и паучье гнездо на дереве: паук величиной с воробья сидел в центре паутины». Замечая по берегам аллигаторов, они с Рэли хватали винтовки и пытались подстрелить их с движущегося поезда.

Бескрайние просторы поражали Джека. Время от времени он делал наброски того, что видит вокруг, словно чтобы лучше разобраться: эту привычку некогда привил ему отец. Примерно через неделю они достигли Корумбы, городка на фронтире, возле боливийской границы, недалеко от тех мест, где Фосетт проводил многие свои ранние изыскания. Это означало конец железной дороги, а с ней — и множества сопутствующих удобств. Ночевали они в убогой гостиничке. «Туалетные здесь весьма примитивные, — писал Джек матери. — Совмещенный с душевой ватерклозет так грязен, что следует смотреть себе под ноги, куда ступаешь, но папа говорит, что в Куябе будет еще хуже».

Джек и Рэли услышали за окном какой-то шум и движение и, выглянув, увидели в лунном свете фигуры, с песнями и плясками бродившие туда-сюда по единственной приличной улице городка. Это была последняя ночь карнавала. Рэли, любивший допоздна гулять, пробуя «различные замечательные коктейли», присоединился к веселью. «Кстати, я сейчас стал довольно рьяным танцором, — сообщал он ранее своему брату. — Ты, может, назвал бы меня чересчур беспечным, но я решил, что в ближайшие месяцев 20 у меня вряд ли будет возможность развеяться».

23 февраля Фосетт велел Джеку и Рэли погрузить их снаряжение на «Игуатеми» — грязное суденышко, ходившее по реке Парагвай и направлявшееся сейчас в Куябу. Рэли насмешливо назвал судно «ванночкой». Оно было рассчитано на двадцать пассажиров, но их набилось в два с лишним раза больше. Воздух пропитался запахом пота и горящей древесины из топки. Отдельных кают не предусматривалось, и, чтобы подвесить гамаки, путешественникам пришлось локтями расчищать себе пространство на палубе. Когда корабль отчалил, следуя по излучинам реки на север, Джек стал практиковаться в португальском, беседуя с другими пассажирами, но у Рэли не было ни языкового слуха, ни терпения, чтобы усвоить нечто большее, чем «faz favor» («пожалуйста») да «obrigado» («спасибо»). «Забавный малый Рэли, — писал Джек. — Он называет португальский язык чертовой тарабарщиной и даже не пытается изучать его. При этом его все вокруг бесят, потому что не говорят по-английски».

По вечерам температура воздуха резко падала, и путешественники надевали перед сном вторую рубашку, вторые брюки и вторые носки. Они решили не бриться, и лица их скоро покрылись щетиной. Джек считал, что Рэли выглядит «отъявленным негодяем, каких часто видишь в фильмах о Диком Западе, от которых кровь стынет в жилах».

Корабль, повернув, вошел в реку Сан-Лоренсу, а из нее — в реку Куяба; по мере плавания молодые люди знакомились со всевозможными амазонскими насекомыми. «В среду ночью эти насекомые налетели на нас тучами, — писал Джек. — Крыша над тем местом, где мы едим и спим, была черной — буквально черной от них! Ложась спать, мы обернули головы рубашками, не оставив даже отверстий для дыхания, ноги тоже обмотали рубахами, а поверх накрылись макинтошами. Другой напастью были термиты. Они не давали нам покоя около двух часов, кружились вокруг ламп, пока у них не обгорали крылья, и мириадами падали на палубу и на стол». Рэли уверял в одном из писем, что москиты были «такие большие, что едва не придавливали тебя».

«Игуатеми» полз по реке так медленно, что однажды его обогнало даже каноэ, стремительно пронесшееся мимо. Мальчикам хотелось размяться, но места для этого не было, и им оставалось лишь глядеть на бесконечные топи. «После этого путешествия Куяба покажется раем!..» — писал Джек матери. Два дня спустя он добавил: «Папа говорит, что это самая тухлая, скучнейшая речная поездка, которую он когда-либо предпринимал».

3 марта, через восемь дней после выхода из Корумбы, «Игуатеми» доплыл до Куябы, про которую Рэли заметил, что это «забытая богом дыра… лучше всего на нее смотреть закрытыми глазами!».

Фосетт писал, что они добрались до «точки входа» в джунгли и должны теперь переждать несколько недель, чтобы сезон дождей кончился, позволив им «достигнуть великой цели». Хотя Фосетт терпеть не мог мешкать, он не решался отправляться в путь до наступления сухого сезона: в 1920 году, путешествуя вместе с Холтом, он не стал ждать, и это привело к катастрофе. Кроме того, у них еще оставались здесь дела — надо было собирать снаряжение и припасы, изучать карты. Джек и Рэли пытались опробовать свои новые сапоги, пешком продираясь сквозь окружающие заросли. «Ноги у Рэли сплошь залеплены заплатками из пластыря, но он сейчас больше, чем когда-либо, ждет наступления того дня, когда мы тронемся в путь», — отмечал Джек. Они брали с собой винтовки и устраивали тренировки в меткости стрельбы, ведя огонь по мишеням и представляя, что это ягуары или обезьяны. Фосетт предупреждал их, чтобы они берегли патроны, но они насколько возбудились, что истратили двадцать патронов во время своих первых стрельб. «Страшный шум» — с восторгом отзывался Джек о звуке выстрелов.

Рэли хвастался, что он отличный стрелок — «ничего, что я говорю это сам о себе?».

Молодые люди ели за двоих. Джек даже нарушил свой вегетарианский обет, обратившись к курице и говядине. «Теперь мы отъедаемся, — сообщал он матери, — и я надеюсь прибавить до отъезда десять фунтов — надо ведь нагулять жирок, чтобы переносить вынужденные голодовки во время похода».

У американского миссионера, остановившегося в Куябе, имелось с собой несколько выпусков «Космополитена» — популярного ежемесячного журнала, владельцем которого был тогда Уильям Рэндольф Херст. Рэли с Джеком обменяли на них несколько взятых с собой книг: эти журналы воссоздавали перед юношами картину мира, которого они не увидят по меньшей мере два года. В «Космополитене» в эти месяцы рекламировались двенадцатицентовые банки «Томатного супа Кэмпбелла» и Американская телефонно-телеграфная компания («Зачем говорить через стенку, когда можно говорить через весь континент!»), и подобные напоминания о родине, похоже, пробуждали в Рэли «сентиментальность», по его собственному выражению. Кроме того, в журнале было несколько захватывающих приключенческих повестей, в том числе «Восторг и ужас встречи с вечностью», в которой рассказчик вопрошал: «Что знаю я о страхе? Что знаю я о храбрости? <…> Никто не знает, как поведет себя, пока на самом деле не столкнется с несчастьем».

Но, кажется, вместо того чтобы взвесить свои запасы храбрости, Джек и Рэли предпочитали мечтать о том, чем они займутся после возвращения из экспедиции. Они были уверены, что путешествие принесет им богатство и славу, но их фантазии были скорее мальчишескими, чем взрослыми. «Мы хотим купить себе мотоциклы и как следует погулять в Девоне, разъезжая по всем нашим друзьям и старым любимым местам», — сообщал Джек.

Однажды утром они отправились вместе с Фосеттом купить вьючных животных у одного из местных владельцев ранчо. Хотя Фосетт жаловался, что его кругом «надули», он приобрел четырех лошадей и восемь мулов. «Лошади довольно неплохие, но мулы очень fraco (слабые)», — писал Джек домой, щеголяя свежеприобретенным португальским словечком. Джек и Рэли тут же дали животным имена: упрямая ослица стала Гертрудой; мул с головой, похожей на пулю, получил имя Думдум; другой, печального вида, сделался Угрюмцем. Кроме того, Фосетт купил пару охотничьих собак, которые, как он выразился, «получили гордые имена Пастух и Чулым[79]».

К этому времени почти все жители этой отдаленной от мира столицы бразильского штата уже что-то прослышали о знаменитых англичанах. Некоторые развлекали Фосетта легендами о тайных городах. Один сказал, что недавно привел из джунглей индейца, который, увидев церкви Куябы, заметил: «Это ерунда, в моем лесу есть здания куда больше и роскошнее. У них двери и окна из камня. А внутри они освещаются огромным кубом — кристаллом на колонне. Он сверкает так, что слепит глаза».

Фосетт был благодарен за любые фантазии, пусть даже самые невероятные, лишь бы они подтверждали его собственную. «Я не увидел причин отступить от теории о Z ни на волосок», — писал он Нине.

Примерно в это же время до Фосетта дошли первые новости об экспедиции доктора Раиса. Несколько недель о судьбе его отряда не поступало никаких известий: он исследовал один из притоков Риу-Бранку, примерно за тысячу двести миль к северу от Куябы. Многие опасались, что путешественники исчезли. Но потом один радиолюбитель в английском Катерхеме поймал морзянку из глубин Амазонии. Он записал следующую радиограмму:

Продвижение медленное из-за чрезвычайно тяжелых физических условий. Участников экспедиции свыше пятидесяти. В данный момент не можем использовать гидроплан из-за мелководья. Но задачи экспедиции выполняются. Все в порядке. Это послание отправлено посредством экспедиционного беспроводного передатчика. Райс.

В другом сообщении говорилось, что доктор Теодор Кох-Грюнберг, видный антрополог, шедший вместе с отрядом, заразился малярией и умер. Доктор Райс извещал в своей радиограмме, что готов спустить на воду гидроплан, но его необходимо очистить от муравьев, термитов и пауков, которые покрыли панель управления и кабину, точно вулканический пепел.

Исследователи беспокоились, что может произойти, если им придется совершать экстренную посадку. Альберт Уильямс Стивенс, известный путешественник на воздушном шаре и аэрофотограф экспедиции, сообщал КГО: «Если вы движетесь не над водой, рекомендуется спрыгнуть с парашютом, прежде чем самолет разобьется, ударившись о мощные лесные деревья; далее единственная надежда для пассажиров — найти обломки своего воздушного судна и попытаться спасти запас продовольствия. С помощью мачете и компаса они, вероятно, сумеют прорубить дорогу к ближайшей реке, построить плот и выбраться на нем из джунглей. Но, конечно, перелом ноги или руки в таких условиях означает верную смерть».[80]

Наконец путешественники заполнили бак горючим, которого должно было хватить примерно на четыре часа полета, и трое членов экспедиции сели в самолет; пилот завел мотор, пропеллер завертелся, машина с ревом помчалась вниз по реке и потом взмыла в небо. Стивенс описывал первые впечатления путешественников, взглянувших на джунгли с высоты в пять тысяч футов:

Пальмы, разбросанные по лесу под нами, выглядели словно сотни морских звезд на дне океана… Если не считать спиралей, одеял, облаков испарений, напоминавших туман и поднимавшихся от множества скрытых от нас потоков воды, мы не видели под собой ничего, кроме казавшегося бесконечным сумрачного леса, зловещего в своем безмолвии и громадности.

Обычно пилот и еще один участник экспедиции летали каждое утро по три часа, пока повышающаяся температура наружного воздуха не начинала грозить двигателю перегревом. За несколько недель доктор Райс и его команда осмотрели тысячи квадратных миль Амазонии — невыполнимая задача, если двигаться пешком или даже на лодке. В числе прочего исследователи обнаружили, что у рек Парима и Ориноко — не один и тот же исток, как предполагали раньше.

Однажды пилоту показалось, что он заметил между деревьями какое-то движение, и он снизился над пологом леса. Это была группа «белых» индейцев яномани. Когда самолет приземлился, доктор Райс попытался установить контакт с туземцами, предлагая им бусы и носовые платки; на сей раз, в отличие от его предыдущей экспедиции, аборигены приняли его дары. Проведя вместе с племенем несколько часов, доктор Райс вместе со своим отрядом начал выбираться из джунглей. КГО попросило радиолюбителя из Катерхема передать «поздравления и добрые пожелания от общества».

Эта экспедиция, несмотря на трагическую смерть Кох-Грюнберга, стала историческим достижением. В придачу к картографическим открытиям она еще и в буквальном смысле изменила точку зрения человека на Амазонию, подняв ее из-под крон деревьев вверх, сместив баланс сил, который прежде всегда был на стороне джунглей, а не тех, кто туда попадает извне. Доктор Райс провозглашал: «Эти территории, где туземцы настроены столь враждебно или где физические препятствия столь велики, что туда практически невозможно» проникнуть пешком, «наш аэроплан пересекает легко и быстро». Более того, беспроводное радио позволило ему поддерживать связь с внешним миром. («Бразильские джунгли больше не в одиночестве», — объявляла «Нью-Йорк таймс».) КГО в своем информационном бюллетене превозносила «первый в истории радиоконтакт полевой экспедиции с обществом». При этом, замечало общество не без сожаления, Рубикон отныне перейден: «Считать ли преимуществом то, что теперь, когда о своем местонахождении можно сообщать ежедневно, экспедиции утратят ореол „путешествий в неведомое“, — вопрос открытый». Аппаратура стоила чрезвычайно дорого, радиопередатчики были громоздки, а в большинстве районов Амазонии не хватало безопасных мест для посадки, так что методы доктора Раиса не нашли широкого применения в течение по крайней мере ближайшего десятилетия — но он указал путь своим последователям.

Между тем для Фосетта в этих новостях имело значение лишь одно: его соперник не нашел Z.

Однажды апрельским утром, выйдя из гостиницы, Фосетт ощутил на лице обжигающее солнце. Настал сухой сезон. 14 апреля, после наступления темноты, он провел Рэли и Джека по городу. Там и сям за дверными проемами скудно освещенных забегаловок маячили головорезы с винчестерами 44-го калибра. Недавно преступники напали на группу добытчиков алмазов, которые остановились в той же гостинице, что и Фосетт со своим отрядом. «[Добытчик] и один из бандитов были убиты, двое других серьезно ранены, — писал Джек матери. — Несколько дней спустя полиция приступила к расследованию — за чашкой кофе убийц спросили, зачем они все это сделали, и дальше дело не пошло…»

Путешественники зашли к Джону Аренсу, немецкому дипломатическому представителю в этом районе: они успели с ним подружиться. Аренс предложил гостям чай с печеньем. Фосетт спросил у дипломата, согласится ли он передавать Нине и остальному миру письма и другие известия от экспедиции, которые будут поступать из джунглей. Аренс заметил, что почтет это за удовольствие, и позже в письме к Нине сообщил, что рассказы ее мужа о Z были настолько увлекательны и необычны, что он никогда не чувствовал себя счастливее.

На следующее утро, под бдительным оком Фосетта, Джек и Рэли надели свое экспедиционное облачение, включавшие легкие, прочные на разрыв штаны и ковбойские шляпы. Они зарядили свои винтовки 30-го калибра и вооружились восемнадцатидюймовыми мачете, которые сделал по заказу Фосетта лучший сталевар Англии. Сообщение, выпущенное САГО, пестрело заголовками: «Уникальный наряд для путешественника… Плод многолетнего опыта поможет изучать джунгли. Вес экипировки облегчен до последней унции».

Фосетт нанял двух местных носильщиков-проводников: они должны были сопровождать экспедицию до тех пор, пока не начнутся более опасные земли — примерно в ста милях к северу. 20 апреля целая толпа собралась посмотреть, как отряд двинется в путь. Под щелканье кнутов караван тронулся с места. Джек и Рэли лопались от гордости. Аренс около получаса ехал вместе с путешественниками на собственной лошади. Потом, как он написал Нине, он попрощался с ними и стал смотреть, как они идут на север — «в мир, пока совершенно не приобщенный к цивилизации и неведомый людям».

Экспедиция пересекла cerrado, или «сухой лес», который был наименее трудной частью пути: здесь росли главным образом кривые низкорослые деревца да трава, как в саванне; в этих местах когда-то основали поселения некоторые ранчеры и старатели. Однако, как Фосетт писал жене, Джек и Рэли, продвигавшиеся вперед медленно, так как не привыкли к каменистой почве и жаре, получили «отличное представление о радостях путешествий» в здешних краях. Было настолько жарко, что, как писал Фосетт в особенно ярком сообщении, в реке Куябе «рыба в буквальном смысле сваривалась заживо».

К сумеркам они прошли семь миль, и Фосетт дал сигнал разбивать лагерь. Джек и Рэли узнали, что при этом нужно действовать быстро, наперегонки с темнотой, которая вот-вот должна была их окутать, и с москитами, которые вот-вот начнут их поедать: надо успеть растянуть гамаки, промыть порезы, чтобы избежать инфекции, собрать дрова для костра и привязать вьючных животных. На ужин были сардины, рис и печенье — настоящий пир по сравнению с тем временем, когда им придется кормиться дарами земли.

В ту ночь, когда они спали в своих гамаках, Рэли вдруг почувствовал, как об него что-то трется. Он в ужасе проснулся, словно на него напал ягуар, однако это был всего лишь один из мулов, который отвязался. Привязав его, он попытался снова уснуть, но вскоре занялся рассвет, и Фосетт громко скомандовал выдвигаться; каждый проглотил миску овсянки и полчашки сгущенки, весь их рацион вплоть до ужина; и вот они снова отправились в путь, стараясь не отстать от вожака.

Фосетт увеличил ежедневный переход с семи миль до десяти, затем до пятнадцати. Однажды днем, когда путешественники приближались к реке Мансу, милях в сорока к северу от Куябы, от Фосетта понемногу стали отставать прочие участники экспедиции. Джек писал матери: «Папа шел вперед так быстро, что мы совершенно потеряли его из виду». Этого-то и боялся Костин: некому было остановить Фосетта. Тропа привела к развилке, и проводники-бразильцы не знали, по какой дороге пошел Фосетт. В конце концов Джек заметил следы копыт на одной из тропинок и велел идти по ним. Спускалась темнота, и люди старались не потерять еще и друг друга. Вдалеке они слышали какой-то неумолкающий рев. С каждым шагом он становился громче, и вдруг они различили впереди поток воды. Они достигли реки Мансу. Но Фосетта по-прежнему нигде не было видно. Джек, приняв на себя командование, приказал Рэли и одному из проводников выстрелить из винтовок в воздух. Ответа не было. «Папа!» — крикнул Джек, но услышал лишь визгливые звуки леса.

Джек и Рэли подвесили гамаки и развели костер. Они боялись, что Фосетта захватили в плен индейцы кайяпо, протыкающие себе нижнюю губу большими круглыми дисками и нападающие на врагов с деревянными дубинками. Проводники-бразильцы, помнившие красочные рассказы о налетах индейцев, ничем не могли успокоить Джека и Рэли. Все лежали без сна, прислушиваясь к звукам джунглей. Когда взошло солнце, Джек распорядился дать еще несколько выстрелов и осмотреть прилегающую территорию. А потом, когда путешественники завтракали, появился Фосетт верхом на своей лошади. Разыскивая наскальные рисунки, он потерял след остальной группы и переночевал на земле, используя седло в качестве подушки. Когда Нина узнала о случившемся, она с испугом представила себе, как они все, должно быть, «переволновались». Она получила фотографию Джека, на которой он был непривычно мрачным, и послала ее Ларджу. «[Джек] наверняка думал при этом о той большой работе, которая ему предстоит», — ответил ей Лардж. Позже она отмечала, что Джеку помогала идти вперед гордость, поскольку он мог сказать о себе: «Мой отец избрал меня для этого дела».

Фосетт разрешил экспедиции провести в лагере еще один день, чтобы оправиться после неприятного происшествия. Скрючившись под москитной сеткой, он составлял свои корреспонденции, которые отныне должны будут «доставляться цивилизации индейскими гонцами по длинному и опасному маршруту», как позже поясняло редакторское примечание.

Фосетт описывал этот край как «самое клещевое место в мире»; насекомые кишели повсюду, точно черный дождь. Несколько из них укусили Рэли в ступню, и в раздраженную кожу попала инфекция — «яд», как выразился Джек. На следующий день, пока они продирались вперед, Рэли делался все мрачнее и мрачнее. «Говорят, человека по-настоящему узнаешь, только очутившись с ним в диком краю, — писал Фосетт Нине. — Рэли теперь из энергичного весельчака стал сонным молчуном».

А энтузиазм Джека, напротив, только возрастал. Нина оказалась права: похоже, он унаследовал от Фосетта поразительное телосложение. Джек писал, что вес его мышц увеличился на несколько фунтов, «несмотря на то что еды сейчас куда меньше. Рэли скинул больше, чем я набрал, и мне кажется, что на нем путешествие сказывается хуже всех».

Узнав от мужа о Джеке, Нина писала Ларджу: «Думаю, вы порадуетесь вместе со мной, узнав, что Джек оказался таким способным, что он продолжает оставаться сильным и крепким. Я чувствую, что его отец им очень доволен; незачем и говорить, как им довольна я!»

Рэли был в плохом состоянии, животные ослабели, и Фосетт, который теперь вел себя осторожнее и старался не уходить слишком далеко вперед, на несколько дней остановился на скотоводческом ранчо, владельцем которого был Эрменежилду Гальван, один из самых безжалостных фермеров в Мату-Гросу. Гальван продвинулся к фронтиру глубже, чем большинство бразильцев, и, по слухам, имел целый отряд бугейро, или «охотников на дикарей»: их обвиняли в том, что они убивают индейцев, угрожающих этой феодальной империи. Гальван не привык к гостям, однако пригласил путешественников в свой дом из красного кирпича. «По манерам полковника Фосетта стало ясно, что это джентльмен и человек большого обаяния», — позже рассказывал Гальван репортеру.

Путешественники прожили у него несколько дней, отъедаясь и отдыхая. Гальван с любопытством спрашивал, что привело англичан в эти дикие края. Фосетт поделился с ним своими представлениями о Z и выудил из своих вещей странный предмет, завернутый в кусок ткани. Он осторожно развернул его: это был каменный идол, подаренный Хаггардом. Фосетт захватил его с собой в качестве талисмана.

Вскоре трое англичан снова двинулись в путь: они направлялись на восток, к посту Бакаири, где в 1920 году бразильские власти разместили гарнизон — «последний оплот цивилизации», как называли его поселенцы. Внезапно лес перед путниками расступился, и они увидели ослепительное солнце, а вдали — синеватые горы. Дорога стала труднее; им приходилось спускаться по крутым, скользким от грязи склонам ущелий и преодолевать каменистые речные пороги. Одна из рек была слишком опасной, чтобы животные могли переплыть ее вместе с грузом. Фосетт приметил на другом берегу каноэ и сказал, что экспедиция может перевезти на нем вещи, но кто-то должен переплыть реку и пригнать лодку сюда — подвиг, который, как выразился Фосетт, был сопряжен «с большим риском, который еще больше усугублялся внезапно налетевшей грозой».

Джек вызвался сделать это и начал раздеваться. Хотя позже он признавался, что был «насмерть перепуган», он проверил, нет ли у него на теле порезов, которые могут привлечь пираний, и нырнул, бешено молотя руками и ногами под напором течения, швырявшего его туда-сюда. Выбравшись на другой берег, он забрался в каноэ и, гребя, приплыл на нем обратно; его встретил гордый им отец.

Через месяц после того, как путешественники покинули Куябу, после множества приключений, которые Фосетт назвал «проверкой выдержки и выносливости перед еще более трудными испытаниями», исследователи добрались до поста Бакаири. Поселение это состояло из примерно двадцати ветхих хижин, огороженных колючей проволокой для защиты от агрессивных туземцев. (Три года спустя другой путешественник описывал этот форпост как «крошечную точечку на карте: оторванную от мира, уединенную, примитивную, забытую Богом».) Племя бакаири было в этом регионе одним из первых, которые власти пытались «окультурить», и Фосетта возмутило то, что он назвал «бразильскими методами приобщения индейцев к цивилизации». В письме к одному из своих американских спонсоров он замечает: «Бакаири вымирают, с тех пор как они стали цивилизованными. Теперь их осталось всего около ста пятидесяти». И далее: «Их доставили сюда, в частности, для выращивания риса, маниоки… которую потом отвозят в Куябу, где она сейчас уходит по высокой цене. Индейцам не платят, они одеты в лохмотья, как правило — оставшиеся от военной формы цвета хаки, и большинство из них заболевают из-за царящей повсюду грязи и отсутствия гигиены».

Фосетт писал о том, как недавно здесь заболела девочка-индианка. Он нередко пытался лечить туземцев с помощью своей аптечки, но, в отличие от доктора Раиса, он обладал лишь скромными познаниями в медицине и не смог ничего сделать, чтобы ее спасти. «Говорят, бакаири вымирают из-за какого-то фетиша [колдовства], потому что в деревне живет колдун, который их ненавидит, — писал Джек. — Только вчера умерла маленькая девочка — якобы из-за фетиша!»

Вальдемира, бразилец, руководивший постом, разместил путешественников в недавно построенной школе. Англичане искупались в реке, смыв с себя грязь и пот. «Мы состригли бороды, без них куда лучше», — сообщал Джек.

Индейцы из других оторванных от мира племен время от времени заходили на пост Бакаири за различными товарами, и Джек с Рэли вскоре увидели нечто поразившее их: «примерно восемь диких индейцев, абсолютно нагих», как сообщал Джек матери. У индейцев были семифутовой длины луки с шестифутовыми стрелами. «К великой радости Джека, мы увидели первых местных диких индейцев, голых дикарей из района Шингу», — писал Фосетт Нине.

Джек и Рэли поспешили к ним. «Мы дали им сыра из гуайявы, — писал Джек, — и он им невероятно понравился».

Джек попытался провести простейший аутопсис. «Все они маленького роста, примерно пять футов два дюйма, и они имеют очень крепкое телосложение, — описывал он этих индейцев. — Едят только рыбу и овощи, мясо — никогда. У одной женщины — очень тонкой работы ожерелье из крошечных дисков, вырезанных из раковин улиток, наверняка потребовалось колоссальное терпение, чтобы такое сделать».

Рэли, которого Фосетт назначил фотографом экспедиции, установил аппарат и сделал несколько снимков индейцев. Для одной из фотографий Джек встал рядом с ними, чтобы продемонстрировать «сравнительные размеры»; индейцы были ему по плечо.

Вечером трое путешественников отправились в земляную хижину, где на время поселились индейцы. Единственным источником света внутри нее был костер, и воздух был наполнен дымом. Фосетт достал укулеле, а Джек извлек флейту-пикколо: они привезли инструменты из Англии. (Фосетт говорил Нине, что «музыка приносит большое утешение „в диких краях“, она может даже спасти одинокого человека от помешательства».) Вокруг них собрались индейцы, и Джек с Фосеттом сыграли целый концерт, длившийся до середины ночи; звуки музыки плыли над деревней.

19 мая, в свежий, прохладный день, Джек проснулся, ощущая восторг и подъем: сегодня ему исполнялось двадцать два. «Никогда себя так хорошо не чувствовал», — писал он матери. По случаю праздника Фосетт временно снял запрет на спиртное, и трое путешественников отметили этот день бутылкой алкоголя бразильской выделки. На следующее утро они подготовили снаряжение и вьючных животных. К северу от форпоста, среди джунглей, виднелось несколько мощных гор. Это была, как писал Джек, «абсолютно неизученная страна».

Экспедиция двинулась прямо в эту terra incognita. Расчищенных тропинок перед ними не было, сквозь полог леса пробивался лишь скудный свет. Они пытались что-то увидеть не только перед собой, но и над собой, поскольку именно там обычно таится большинство хищников. Ноги у них вязли в ямах, наполненных грязью. Руки саднило от взмахов мачете. Кожа кровоточила от укусов москитов. Даже Фосетт признавался Нине: «Годы берут свое, несмотря на все воодушевление».

Хотя ступня Рэли зажила, инфекция попала в другую его ногу, и, когда он снял носок, с ним отошел большой лоскут кожи. Казалось, юноша начинает сдавать; он и без того страдал от желтухи, предплечье у него распухло, и чувствовал он себя, по собственному выражению, «препаршиво».

Подобно отцу, Джек склонен был с презрением относиться к хлипкости окружающих; он жаловался матери, что его друг не способен разделять с ним бремя труда, — едет на лошади, сняв сапог, — и что он вечно напуган и хмур.

Джунгли, так сказать, расширили трещины в характере Рэли, которые стали видны еще во времена его корабельного романа. Рэли, ошеломленный обилием насекомых, жарой и болью в ноге, потерял интерес к «Походу». Он больше не думал о том, чтобы вернуться героем: теперь, бормотал он, ему хочется всего лишь открыть небольшое дело и спокойно осесть где-нибудь вместе со своей семьей. («Фосетты вправе заклеймить меня позором, ну и пожалуйста!» — писал он брату.) Когда Джек заговаривал с ним об археологическом значении Z, Рэли пожимал плечами и отвечал: «Для меня это слишком сложно».

«Хотел бы я, чтобы [у Рэли] было побольше мозгов, а то сейчас я не могу с ним обсуждать все эти вещи, он ни в чем ничего не смыслит, — писал Джек. — Мы можем болтать только о Лос-Анджелесе да о Ситоне. Не знаю, что он будет делать в Z в течение года».

«Чертовски жаль, что тебя здесь нет, — сообщал Рэли своему брату, добавляя: — Ты же знаешь, есть пословица: „Третий — лишний“, и она, по-моему, верна. Теперь она частенько отыгрывается на мне!» Джек и Фосетт, замечает он, постоянно демонстрируют «превосходство над остальными. В результате иногда я чувствую себя очень уж „выпавшим из игры“. Конечно, я не показываю этого открыто… но все равно, как я уже сказал, я чувствую себя „ужасно одиноким“, мне не хватает настоящей дружбы».

Через девять дней путешественники прорубились через джунгли к Лагерю мертвой лошади, где еще можно было увидеть «белые кости» давнего вьючного животного Фосетта. Они приблизились к территории, где обитали воинственные суйя и кайяпо. Один индеец описывал репортеру, как их племя попало в засаду, устроенную кайяпо. Он и несколько других жителей деревни убежали, переплыв реку, и «всю ночь наблюдали зловещие пляски врагов вокруг своих умерщвленных братьев». Три дня захватчики не уходили, играя на деревянных дудках и танцуя среди трупов. Когда кайяпо наконец ушли, те немногие обитатели деревни, что спаслись на другом берегу реки, поспешили вернуться в свое селение, где никого не осталось в живых. «Женщины, которым, как они думали, сохранят жизнь, лежали навзничь, их тела уже разлагались, а ноги были широко разведены в стороны с помощью вставленных между коленями деревянных распорок». В одной из своих депеш Фосетт описывает кайяпо как агрессивную «шайку палкометателей, которые отсекают путников от остального отряда и затем убивают… Их единственное оружие — короткая дубинка, как у полисмена», которой, добавляет он, эти индейцы владеют весьма искусно.

Пройдя по территории суйя и кайяпо, экспедиция должна была повернуть на восток, где их поджидали шаванты — пожалуй, еще более жуткое племя. В конце XVIII века португальцы, обнаружив этих индейцев, переселили многих в деревни, где они подверглись массовому крещению. Пережив опустошительные эпидемии и насилие со стороны бразильских солдат, в конце концов они снова бежали в джунгли, простирающиеся близ реки Смерти. Немецкий путешественник XIX века писал, что «с тех самых пор [шаванты] никогда больше не доверяли белому человеку… Эти люди, пережившие жестокое обращение, теперь из соотечественников обратились в самых опасных и упорных врагов. Обычно они убивают всех, кого сумеют схватить, не прикладывая усилий». Через несколько лет после путешествия Фосетта сотрудники Службы защиты индейцев попытались наладить связи с шавантами, — лишь для того, чтобы однажды, вернувшись в лагерь, обнаружить нагие трупы четверых своих коллег. Один все еще сжимал в руке подарки для индейцев.

Несмотря на весь риск, Фосетт был уверен в себе: в конце концов, ему всегда удавалось добиться успеха там, где другие терпели поражение. «Понятно, что это опасно — вторгаться туда, где обитают многолюдные орды индейцев, традиционно настроенные враждебно, — писал он, — но я верю в свою миссию и в свою цель. Остальное меня не тревожит, поскольку я повидал на своем веку немало индейцев и знаю, что надо делать, а чего делать не надо». Он добавлял: «Я убежден, что наш маленький отряд из трех белых людей подружится с ними со всеми».

Проводники, которые и без того колебались, не очень-то хотели идти дальше, и Фосетт решил, что пришло время отослать их обратно. Он выбрал около полудюжины самых сильных животных, которые могли продержаться еще несколько дней. Дальше путешественникам придется тащить остатки припасов на собственной спине.

Фосетт отвел Рэли в сторонку и стал убеждать его вернуться вместе с проводниками. Фосетт писал Нине: «Подозреваю, что он слаб от природы, и опасаюсь, что он помешает нашему походу». После этого, объяснил Фосетт, не будет никакой возможности вывести его отсюда. Рэли упрямо заявлял, что хочет пройти весь путь до конца. Возможно, он оставался верен Джеку, несмотря ни на что. Возможно, он не хотел выглядеть трусом. А возможно, он просто боялся идти назад без них.

Фосетт закончил последние письма и депеши. Написал, что в течение ближайшего года или около того постарается присылать новые корреспонденции, но добавлял, что это маловероятно. В одном из своих последних донесений он заметил: «К тому времени, как эту мою депешу напечатают, мы уже давно исчезнем в неведомом».

Свернув свои послания, Фосетт вручил их проводникам. Рэли еще раньше написал своей «дражайшей мамочке» и прочим членам семьи. «Мне не терпится снова увидеть тебя в старой доброй Калифорнии, когда я вернусь, — писал он брату. И храбро призывал его: — Сохраняй бодрость — и все у тебя повернется отлично, как повернулось у меня».

Путешественники в последний раз помахали бразильцам, а затем повернулись и направились в глубину джунглей. Последними словами, которые Фосетт написал жене, были такие: «Не страшись никакой неудачи».