Их нравы

Их нравы

Qumodo vales?26

Как бы я сейчас ни пытался, оглядываясь назад, анализировать пережитое глазами беспристрастного наблюдателя, все равно я не могу избавиться от чувства, что внутри меня живет и функционирует вполне самостоятельное и не всегда подчиняющееся моей воле то ли фильтрующее, то ли синтезирующее устройство. Читая книги моих коллег по профессии, я вижу, что и они тоже не вполне свободны от этого недостатка, а может быть, преимущества по сравнению с другими литераторами. Все-таки профессия накладывает отпечаток на образ мышления — от этого никуда не денешься. Треть столетия работы в разведке дает о себе знать.

Изображая отошедшие в Лету события, описывая те или иные характеры и явления, невольно ловишь себя на мысли, что все это существовало не само по себе, а только служило в качестве своеобразных декораций, на фоне которых разыгрывался сценарий твоей оперативной пьесы. И ты сам, никудышний актеришка на подмостках копенгагенского театра действий, изо всех сил стараешься более-менее сносно сыграть свою роль, так чтобы зритель не заподозрил, что его «дурят», следишь, чтобы ненароком не отклеились усы или борода, чтобы не забыть сказать нужные слова и главное — в нужный момент. А если уж чувствуешь, что проваливаешься и в тебя вот-вот полетят тухлые помидоры, стараешься сделать хорошую мину при этой подлой игре и не спеша, с достоинством уходишь со сцены. Не забывая сделать поклон публике.

Разведчику, несомненно, приходится быть актером, он тоже играет свою роль — роль в общем-то другого человека, и система перевоплощения Станиславского оказывается для него совсем не лишним средством, хотя разведка сама по себе — все-таки ремесло. Что бы там ни говорили мои коллеги, для разведчика важнее правильно пользоваться кулисами, нежели занавесом — аксессуаром, принадлежащим более чистой дипломатии. Оперативная работа, как правило, театр одного или двух актеров. Остальные вокруг них получают роль статистов, от которых тем не менее во многом зависит, как будет сыграна пьеса под названием «Двое на качелях». Впрочем, в любом ремесле бывают таланты, и тогда ремесло становится искусством. Хуже, если из ремесла пытаются делать науку. Становится невероятно скучно.

Прошу прощения за такое длинное «лирическое» отступление и перехожу к делу.

Итак, о Дании и датчанах. С точки зрения национального характера датчане — весьма посредственный материал для разведчика. Повторяю: с точки зрения разведки. Датчане прекрасный народ (плохих народов вообще не бывает). Они добры, гостеприимны, общительны, любознательны, трудолюбивы, снисходительны к чужим недостаткам, неутомимы, терпеливы, обладают чувством юмора, любят хорошенько повеселиться, выпить и поесть, хорошо живут и не мешают жить другим, но… они не умеют держать язык за зубами.

Рано или поздно — чаще рано — они кому-нибудь «по секрету» поведают о том, что у них появился знакомый из советского посольства. Этот кто-нибудь без всякого злого умысла вскользь упомянет своему приятелю о том, что Енсен-то, мол, встречается с советским дипломатом. И тогда это известие начинает порхать по Копенгагену и непременно дойдет окольными путями до заинтересованного официального лица. Нет, датчанин не стукач и не ябеда, он не побежит докладывать о контакте с господином Григорьевым в контрразведку (что достаточно типично для его северного собрата шведа), он может, сам того не желая, просто спонтанно выболтать угнетающий его секрет близкому человеку.

Тайна угнетает датчанина, у него есть внутренняя и неосознанная потребность делиться ею с другими. Любой секрет рано или поздно становится достоянием прессы, радио, телевидения или досужих слухов. Датская столица полна всяких слухов, и с информационной точки зрения усилия разведчика в конечном смысле компенсируются. Так недостаток национального характера диалектически переходит в достоинство.

Датчане были когда-то воинственны, а Дания считалась крупной европейской державой. Ну взять хотя бы национальный флаг страны: белый крест на красном фоне. Датчане называют его «Даннеброгом», и возник он отнюдь не за купеческим прилавком и не рядом с сохой земледельца, а на поле битвы. 15 июня 1219 года датское войско сражалось с некрещенными еще эстонцами, и язычники так стали наседать на христиан, что ряды последних заколебались. И тут на датчан снизошло чудо: в руки оказавшегося тут кстати епископа Сунесена с неба упало красное знамя с белым крестом. Оно воодушевило захватчиков, и битва окончилась поражением эстонцев. Однако впоследствии «Даннеброг» не всегда помогал датчанам. Шведские короли, в том числе и Карл XII, немецкие князья и английские короли не раз брали верх над датчанами — вероятно, потому, что они тоже были христианами, и за ними стояла церковь.

Небольшая страна Дания подарила миру целый ряд блестящих имен, среди которых есть писатели, драматурги, художники, ученые, музыканты, политики: Людвиг Хольберг — датский Мольер, скульпторы Бертель Торвальдсен и Кай Нильсен, астроном Оле Ремер, сказочник Ханс Кристиан Андерсен, Грундтвиг — поэт и педагог, датский Ушинский, писатели Понтоппидан, Мартин Андерсен-Нексё и Ханс Шерфиг, лингвист Ельмслев, физик-атомщик Нильс Бор, комики Пат и Паташон (К. Шенстрем и X. Мадсен) и многие другие. Эту «талантерею» можно продолжить, если хотя бы вспомнить, что Витус Беринг, прославивший Россию, и Владимир Даль, обогативший русский язык, тоже были датчанами. На душу населения знаменитых датчан, пожалуй, больше, нежели в других странах. Чем-то этот феномен, наверное, объясняется. Мне сдается, чисто датской терпимостью к недостаткам и достоинствам своих ближних и глубоким уважением к своим предкам.

Датские короли в Средневековье считали Швецию и Норвегию своей вотчиной, а знаменитая Кальмарская уния была для покоренных шведов и норвежцев ничуть не лучше какого-нибудь британского или французского протектората в Африке.

В создании скандинавского союза, который, несмотря на серьезные политические и экономические издержки, сегодня считают прообразом Северного Совета, выдающуюся роль сыграла королева Маргарет Датская. Дочь датского короля Вальдемара Четвертого Аттердага и жена норвежского короля Хокона VI, Маргарет правдами и неправдами в 1376 году добилась избрания своего малолетнего сына Улафа на датский престол, еще при живом муже стала его регентшей, а когда Хокон VI почил в бозе (1380) — правительницей Норвегии. Но Улаф оказался хилым мальчиком и скоро скончался. Маргарет стала королевой обоих государств — и Дании и Норвегии.

«Железная леди» Скандинавии не успокоилась на достигнутом. Искусными интригами она добилась изгнания шведского короля Альбрехта Мекленбургского с престола и украсила свою расчетливую голову еще и шведской короной. В 1397 году она собрала в Кальмаре представительное собрание из числа норвежских, шведских и датских сословий и провозгласила тройственный союз Дании, Швеции и Норвегии, сохранив к тому же за своей династией преемственность в наследовании общескандинавского трона. Но бедняжка осталась без прямых наследников, и после ее смерти на трон посадили ее племянника герцога Эрика Померанского. Вечные проблемы с немцами, шведами и англичанами, естественно, подталкивали датчан к поиску союзников, и они нашли его в лице России, когда во главе ее стал царь-реформатор, царь-большевик.

Густав Ваза, шведский Иван III, осмелился серьезно заявить о независимости Швеции, а Карл XII в начале XVIII века отнял у Дании Норвегию. Но датские фогды-наместники еще будут крепко и долго держать в своих мягких рукавицах Исландию, Гренландию и Фарерские острова, территория которых в десятки раз превосходила метрополию. В середине XX столетия только Исландия обрела полную независимость, а Гренландия и Фареры на правах автономии по-прежнему принадлежат Датскому королевству. Один или два депутата от этих автономий заседают вместе с двумястами датчанами в фолькетинге27 и решают вместе с ними свою судьбу. Справедливости ради стоит сказать, что метрополия в последние годы XX столетия уделяет Гренландии и Фарерам много внимания в плане оказания культурной, материальной и всякой другой поддержки.

Вспоминаю, как однажды в приемные часы в консульский отдел ко мне обратился молодой и совершенно «одатчанившийся» эскимос, в котором я узнал представителя гренландского студенческого землячества в Копенгагене.

За несколько недель до этого я работал вместе с писателем Юрием Рытхэу, приехавшим в Копенгаген и пожелавшим встретиться со своими собратьями из Гренландии. Правительство Дании проводит в отношении гренландских эскимосов примерно ту же политику, что и Советский Союз по отношению к народам Севера. Как правило, детей у родителей забирают в школы-интернаты, дети отрываются от родной среды, лишь поверхностно воспринимая достижения европейской цивилизации. Они, подобно нашим эвенкам и ненцам, быстро приучаются к алкоголю, наркотикам и постепенно деградируют. И европейцев из них не получалось, и настоящими эскимосами они уже не были. Впрочем, принимавшие Рытхэу гренландские студенты были совершенно другими людьми: они критически рассматривали датское общество, были обеспокоены будущим своего малочисленного народа и выглядели вполне интеллигентно и пристойно.

Гренландец представился — труднопроизносимую фамилию удержать в памяти было невозможно — и попросил уделить ему несколько минут времени. Мы прошли в мой рабочий кабинет, где нам никто не мог помешать, и гренландец, усевшись в кресло, сразу огорошил меня неожиданным предложением:

— С кем мне нужно вступить в контакт по вопросу покупки оружия?

— ???

— Да, да, вы не ослышались — оружия!

Беседа касалась цен на оружие на черном рынке и других нейтральных тем.

— Кто вы и кого представляете?

— Я вхожу в организацию патриотически настроенных гренландцев, выступающих за отделение от Дании и приобретение полной государственной независимости Гренландии.

— Независимости Гренландии?

Я представил себе необозримые снежные просторы крупнейшего в мире острова, горы, ледники, суровейший климат и разбросанное по восточному побережью редкое население, столицу Гренландии — поселок Годтхоб (в переводе с датского — Добрая Надежда), с его какой-то тысячью жителей, чуть ли не половину которых составляли датские чиновники, управляющие островом.

Допустим, что Гренландия стала независимой. Что станет с ней? Она тут же станет легкой добычей США или Англии, которые превратят ее в опорный пункт НАТО, а эскимосы опять погрузятся в дремучее полуродовое состояние, из которого они только-только начали выходить с помощью датчан. Да если Гренландия и сохранит свою независимость, что она будет делать с ней? Ни полезных ископаемых, ни промышленной, ни торговой базы на острове после ухода датчан не останется. Образованных специалистов-эскимосов можно пересчитать по пальцам. И потом, если встал вопрос о приобретении оружия, значит, подразумевается возможность вооруженной борьбы. Эскимос приспособлен к жизни рядом с водой, в горы и в глубь страны он не уйдет. Хорош он будет в своей утлой лодчонке с «Калашниковым» в руках против датского фрегата или вертолета! Один раз он вместе с лодкой нырнуть успеет, а вот вынырнуть…

Все эти размышления мгновенно пронеслись в моей голове и вызвали на лице улыбку.

— А вы не шутите? Ваша организация действительно хочет бороться с оружием в руках против Дании?

— Да, конечно, и мы рассчитываем на помощь Советского Союза, который поддерживает право народов на самоопределение.

Ну что тут можно возразить такому «подкованному» человеку? Как переубедить его и его организацию в том, что на данном этапе сосуществование вместе с Данией — это единственный реальный шанс гренландцев выжить в этом сложном мире? Горячие ребята забили себе голову революционной теорией, и теперь убедить их в обратном — значило представить СССР в совершенно другом свете — пособником империалистов.

Э. не поддается влиянию: его невозможно переубедить, если он прав, хотя и производит впечатление человека, вынашивающего прогрессивные взгляды.

Тогда я заявил ему без всяких обиняков:

— Первое: мы не торгуем оружием. Второе: не желаю обидеть вас, но откуда мне знать, что вы не провокатор?

— Но ведь вы продаете же оружие ирландской ИРА?

— Это измышления буржуазной пропаганды. Мы оказываем помощь национально-освободительным движениям, это так, но не террористам.

— Значит, вы отказываетесь связать меня с людьми, которые…

— У нас таких людей в посольстве нет. Гренландец медленно поднялся и пошел к выходу. У двери он остановился и на прощанье бросил:

— Вы меня здорово разочаровали. Что ж, попытаем счастья в посольствах других социалистических стран.

— Желаю удачи.

Студент-террорист пребывал в умалишенном состоянии.

Это был единственный случай в моей жизни, когда я слышал о существовании националистической гренландской группы. Больше она, кажется, никак о себе не заявляла. Начало 70-х ознаменовало собой появление первых ростков терроризма28 — итальянского, латиноамериканского, арабского, западногерманского. Ему, вероятно, были даны такие мощные космические или подземные импульсы, что они были услышаны даже гренландскими эскимосами. Но тогда о терроризме как массовом явлении конца XX века никто и подумать не мог. К тому же он стал распространяться под лозунгами справедливой борьбы за независимость — под маской патриотизма.

А Гренландия — самый большой остров в мире — получила-таки самостоятельность в виде самоуправления. Это случилось в 1979 году. Гренландцы вернули своей стране старое название Калааллит Нунаат (Страна гренландцев), Годтхоб переименовали в Нуук (мыс) и сразу же вышли из Общего рынка. Этим самым гренландцы, или, как они себя сами называют, иннуиты продемонстрировали пока единственный пример выхода из «европейского дома», куда так безуспешно стремились попасть Горбачев и Ельцин. Думается, все эти акции иннуитов не прошли без участия моего собеседника в консульстве летом 1971 года.

…Дания занимает промежуточное положение между Скандинавией и остальной Европой, а потому и сами датчане по своему жизненному укладу и образу мышления находятся в более близком родстве с остальными европейцами, нежели, например, их северные собратья — самые типичные скандинавы — шведы или норвежцы. Это сходство почти неуловимо, но оно чувствуется и в архитектуре, и в более свободных нравах, более утонченной культуре и вкусах. Датчане на фоне других скандинавов выглядят не такими строгими пуританами и провинциалами. Все это объясняется, конечно, историческим развитием и не в последнюю очередь более выгодными климатическими условиями. Когда Дания уже превратилась в развитую, культурную сельскохозяйственную и торгово-промышленную державу, шведы и норвежцы влачили еще жалкое, в основном рыбацко-крестьянское, существование, мало чем отличаясь от средневековой Руси.

Впрочем, средневековые нравы брали верх над датской образованностью и утонченностью, особенно когда речь шла о территориальных завоеваниях. Расползающаяся на удельные королевства Кальмарская уния заставляла, например, короля Кристиана II прибегать к крайним мерам. Так, в борьбе со шведами он применил излюбленный теперь у террористов прием брать в заложники людей. Потерпев неудачу в открытом бою, Кристиан II удалился на время из Швеции, взяв в заложники молодого шведского аристократа Густава Вазу, который впоследствии стал первым королем независимой Швеции. Но этого датскому монарху было мало. В результате искусных интриг и раздоров в стане шведов Кристиан II все-таки восстановил свое королевское право на шведский престол и 4 ноября 1520 года был коронован в Стокгольме при большом стечении народа.

(У нас на Руси часто говорят о царях-собирателях, как будто история знает монархов, которые раздавали бы свои земли или раздаривали их направо и налево. Королями-собирателями были и датские монархи, и шведские, и английские. Монарх — он и есть монарх, потому что Собиратель.)

По окончании церемонии он неожиданно для шведов отдал приказ закрыть ворота дворца, а сам уселся на трон и стал вершить «правосудие» над оказавшимися в ловушке гостями. Сначала был арестован архиепископ Густав Тролле и вместе со своими сторонниками отправлен в тюрьму. Как сообщают очевидцы, архиепископ просидел всю ночь в тюрьме «подавленный, разбитый горем и страхом», чтобы наутро предстать вновь пред светлые очи датского монарха. Суд был коротким, их быстро вывели из зала и казнили. Потом принялись отрубать головы представителям знати, купечества, именитым гражданам города/Датские ландскнехты забирали людей из своих домов и вели их на Большую площадь. Всего датчане казнили 82 человека, и, как пишут шведские летописцы, кровь лилась рекой. Кристиан II получил у шведов на все времена кличку Кристиан Кровавый, а ноябрьские события 1520 года вошли в историю под названием «Стокгольмской резни» 29.

При мне шведско-датский антагонизм проявлял себя в основном лишь в сфере футбола. Не могу объяснить, почему именно в этом виде спорта датчане так принципиально относятся к шведам. Во всяком случае, факт остается фактом, что в большинстве встреч на стадионе победителями остаются шведы, и датчане весьма и весьма болезненно переживают свои поражения.

Лишившись шведских и норвежских территорий, Дания перестала считаться пугалом для Европы и в основном сосредоточилась на своих внутренних проблемах. Оказалось, ей это пошло на пользу — датский уровень жизни, культурные, промышленные и социальные достижения датчан известны теперь всему миру.

На протяжении последних двух веков Дания традиционно поддерживала добрые и ровные отношения с Россией. Еще Борис Годунов предпринял попытку породниться с датской королевской династией, но попытка эта закончилась трагически. Прибывший в Москву датский герцог, жених Ксении, дочери Годунова, оказался не ко двору замшелым русским боярам, и они сжили его со света, подлив яда в пищу. Датчане были союзниками, хоть и не очень искренними, петровской России в борьбе со шведами. Мать Николая II, супруга Александра III, была датчанкой, известной в Дании как принцесса Дагмар. После революции она вернулась в Копенгаген и скончалась там в преклонном возрасте спустя десять лет после расстрела в Ипатьевском доме, где ее убиенный сын, последний российский царь, принял мученическую смерть.

В 70-х годах следы былого отношения датчан к русским — особенно на бытовом уровне — все еще давали о себе знать, хотя и довольно слабо. Сказывалась политика атлантической солидарности. Но отношение среднестатистического «натовского» датчанина к Советскому Союзу и к русским было намного благоприятнее, чем, скажем, шведов в соседней нейтральной Швеции. Россия и СССР ничем не запятнали себя перед Данией, никогда не воевали с ней, а даже, наоборот, помогали или были союзниками. Поэтому восприятие датчанами нас, в отличие от шведов, не отягощено историческим прошлым, и это чувствовалось при общении с местным населением. Чисто эмоционально советские или русские были в Дании даже более предпочтительны, чем американцы. Слов нет, Дания входила в НАТО и во всем следовала линии, вырабатываемой в Брюсселе и Вашингтоне, но это все большая политика, которая к настоящей жизни не всегда имеет прямое отношение.

Перед Второй мировой войной датчане разбогатели за счет своих фермеров: датский бекон, масло, сыры и злаки составляли базис всей экономики страны, обеспечивая ей хорошую прибыль. После войны, особенно начиная с 60-х годов, Дания выдвигается в ряд промышленных держав, сосредоточивая свои усилия на новых технологиях, в том числе и на электронике. Становой хребет судостроения, фирма «Бурмейстер ог Вайн», постепенно хирела, как и вся эта отрасль в Европе, уступая место японцам, но зато мир стали завоевывать сепараторы «Брюеля и Къера», детские игрушки-конструкторы «Лего», мансардные окна «Велюкс», медикаменты фирмы «Нова» и многое другое.

Сейчас почти во всех наших магазинах строительных материалов выставлены окна фирмы «Велюкс» — нехитрое в общем-то изобретение, но очень прочное, практичное и удобное изделие, позволяющее эффективно решить проблему использования подкрышного — мансардного — пространства. Англичане говорят, что необходимость — мать изобретательства. Так оно и есть. Окна «Велюкс» — красноречивое доказательство этому. В послевоенные годы, ознаменовавшиеся, как и у нас в России, взрывом деторождения и массовым переселением в города, остро встал вопрос жилой площади. Новые дома и квартиры, естественно, строили, но это все еще не позволяло расселить людей. И тогда кому-то пришла в голову мысль об использовании пустующих чердаков. Каждый дом мог безболезненно и дешево приобрести еще один этаж. Надо было только придумать подкрыш-ные окна. И раз существует потребность, она немедленно удовлетворяется.

Но сельскохозяйственное производство по-прежнему остается одной из главных отраслей экономики страны. Датчане «переплюнули» здесь, пожалуй, всех, в том числе и шведов, и американцев, и голландцев, и немцев. Когда хотят продемонстрировать эффективность сельского хозяйства, то на Западе всегда приводят подсчеты, сколько человек в состоянии прокормить один земледелец. Самых высоких показателей добились за последнее время австралийцы и голландцы: их фермер может прокормить 60—70 человек. В 1987 году Сельскохозяйственный совет Дании сообщил, что датский фермер может прокормить 160 человек!

Жизненный достаток породил другие проблемы (как бы у нас выразились несколько лет тому назад, «болезни роста»). Особое место в подъеме экономики страны сыграла порнография. В середине 60-х годов в датском обществе повеяли новые (я бы не стал утверждать, свежие) ветры. Скандинавский традиционный сексуальный комплекс (или, по-русски, надрыв на половой почве) неожиданно стал находить свой выход во вседозволенности. Добропорядочные датчане, словно сорвавшись с цепи, пустились во все тяжкие — кто в дебаты о свободной любви, кто в эротику как средство выживания, кто в полигамию и групповой секс. Стали создаваться браки по любви, но без регистрации, возникли многопарные семьи с общими детьми, словно грибы выросли порношопы, порностудии, порнокинотеатры. Большое распространение получили так называемые live show — незатейливое театрализованное представление, в котором зрителям «в живом виде» показывали половой акт. Вчерашние секретарши, студентки, фермерши и матери семей стали сниматься в фильмах, в которых сексуальными партнерами выступали бедные животные. Была провозглашена полная свобода сексуальным меньшинствам. Фолькетинг принял на вооружение несколько законов, коренным образом изменивших устоявшиеся взгляды на семью, эротику, стыд.

По мнению Ли-Сяо, в годы «культурной революции» в половом вопросе все было так зажато, что теперь произошло бурное извержение.

Порнопродукция полным ходом печаталась в лучших типографиях страны и отгружалась к южным границам. Дальше она распространялась в других странах — в основном нелегально. Несколько лет датчане доминировали на этом позорном рынке, пока к ним не поспешили присоединиться шведы, за ними — французы, американцы, немцы, а потом уже весь Запад сошел с ума, и порнография практически была легализована во всех странах Европы. Когда Дания доминировала в порнографической области, то ее совокупный национальный продукт на одну треть составляла порнография, одну треть — сельскохозяйственные продукты, а одну треть — все остальное.

Что греха таить, всем советским в Копенгагене было жутко интересно посмотреть на то, как выглядит порнография в живом виде. И мы ходили на знаменитую и включенную во все туристические справочники улицу Истедгаде и смотрели, стараясь соблюдать пристойный вид, чтобы где-то не к месту не захихикать на русский манер, держать рот закрытым, а глаза — прищуренными. Скажу честно, это какое-то время щекотало нервы, но быстро надоедало. Во всяком случае, большинство, насытив любопытство, тут же теряло всякий интерес и относилось к ней без всякого ажиотажа.

Впрочем, мне известно одно исключение: мой бывший коллега Олег Антонович Гордиевский не утратил интереса к этой области «массовой культуры» к концу первой, да и, как мне рассказывали, второй командировки в Данию. Мне кажется, что интерес этот был вряд ли здоровый: в одном и том же нормальном человеке не могут ужиться влечение к грубому с определенной деликатностью, интеллигентностью и достаточно высоким культурно-образовательным уровнем. Думается, в психике этого человека есть какой-то изъян, червоточина, возможно послужившая причиной того поступка, который он потом совершил.

Когда я в начале 1970 года прибыл в страну, в порнографии наметился упадок, население несколько приустало от картинок с женскими и мужскими половыми органами, у Дании появились конкуренты, и тогда авангардистская молодежь нашла новую забаву — наркотики. И опять к дискуссии подключились политики, считая более полезным для общества легализовать потребление марихуаны, чем держать ее под запретом30. Почти все наши контакты, особенно среди радикальной молодежи, приходили на встречи под «парами».

Дело до легализации наркотиков, как в Голландии, однако, не дошло, но и борьбы с ними практически никакой не велось. На глазах у всей общественности, полиции и правительства в центре Копенгагена возникла «республика Христиания». Когда датские военные, за ненадобностью освободили использовавшуюся в качестве складских и казарменных помещений старую крепость-форт Христианию, ее тут же быстренько заняли хиппи, наркоманы, деклассированные элементы, любители острых ощущений, профессиональные кабинетные революционеры и представители многих других сексуальных и политических меньшинств. Они установили строгий пропускной режим на территорию форта (строже, чем он был у военных), создали свое правительство и ввели там новые «революционные» порядки. Никому из посторонних, даже близким и родителям сбежавших детей, не разрешалось пересекать границу вновь созданного мини-государства, зато туда хлынули любители легкой жизни. В «республике» появились свои магазины, клубы, кинотеатры, кафе и рестораны, где повсеместно распространялись наркотики и спиртное. Налоговое законодательство в Христиании не действовало, и это больше всего взбесило власти. Они отключали подачу в «хипповую республику» — то попеременно, то комплексно — света, воды и газа, резали телефонные кабели, но «христиане» не сдавались, и «республика» продолжала жить.

Как всегда, общество раскололось на противников и сторонников «республики Христиания». Одни говорили, что это гнездо разврата нужно взять штурмом, а ее обитателей разогнать по тюрьмам; другие утверждали, что «так для общества лучше» — ведь вся преступность укрылась за стенами форта; третьи видели в Христиании ростки нового и прогрессивного; четвертые зарабатывали на этом деньги, потому что о «республике» внутри монархии узнали за границей, и в стране резко прибавилось количество иностранных туристов.

Из сотрудников посольства на территорию «республики Христиания» удалось проникнуть лишь третьему секретарю Вячеславу Белову. Он с гордостью рассказывал о своих приключениях среди наркоманов и алкоголиков, а мы все страшно ему завидовали.

— Торговля гашишем идет вовсю прямо на улицах. Дети, грязные, оборванные, забытые и заброшенные своими родителями, бродят неприкаянными стайками в надежде чего-нибудь раздобыть себе на пропитание. — Белов рассказывал в таком восторженном тоне, словно повидал одно из чудес света. — Ну прямо беспризорщина, как у нас в Гражданскую войну.

— А как тебе удалось туда пройти? Ведь хиппи никого к себе не пускают? — удивлялись мы.

— А очень просто. Среди граждан Христиании оказался мой старый контакт из организации троцкистов. Он узнал меня и поручился, что ничего плохого и вредного для республики я не совершу.

Христиания просуществовала несколько лет. Она зачахла на корню и прекратила свое существование только тогда, когда у ее создателей иссяк бунтарский дух и лопнули по швам короткие штанишки. Переболев «детской болезнью авангардизма», они в большинстве своем превратились в исправных налогоплательщиков и уважаемых бюргеров. Дети же «республиканцев» не последовали примеру своих родителей — «цветы жизни» редко порождают себе подобных.

Внутреннее положение Дании нынче чревато.

Политическая жизнь Дании весьма насыщенна и разнообразна. Пожалуй, пристрастие к политике можно назвать отличительной чертой датчан. Страной долго правили социал-демократы, и они много сделали для того, чтобы создать для населения шикарные социальные условия. Каждому датчанину гарантирована адекватная и достойная оплата за труд, и это — главное. Если ты не способен трудиться, общество опять же позаботится о тебе. Слабые — инвалиды, дети, старики — всегда в центре внимания социальной политики правительства.

Я был поражен наличием в стране большого числа инвалидов. Только потом до меня дошло, что число инвалидов в Дании не больше, а меньше, чем у нас. Просто датские инвалиды, благодаря великолепным коляскам и приспособлениям в городском транспорте, а также солидному пособию, живут нормальной жизнью, как обычные граждане, в то время как наших инвалидов мы на улицах не видим, потому что они, бедные, прикованы — хорошо, если только к своей квартире — а если к постели? Наверное, не ошибусь, если скажу, что датчане были первыми в мире, кто придумал спортивные соревнования для инвалидов.

К 70-м годам влияние социал-демократов, достигших пика своей популярности при Отто Енсе Краге, стало падать. При Анкере Ергенсе, маленьком лысом чернявом человечке, похожем больше на жителя Бердичева, чем Копенгагена, сделавшем карьеру в профсоюзном движении, социал-демократы были вынуждены, чтобы остаться у руля, пойти на «исторический компромисс» с народными социалистами — партией Акселя Ларсена, первым «еврокоммунистом» в мире, порвавшим с Москвой и с коммунизмом в том виде, как его исповедовали в странах социалистического лагеря.

В 1971 году с официальным визитом в Дании побывал А.Н. Косыгин, и я в первый и последний раз живым увидел Крага и его жену, популярную киноактрису. В отличие от своего импозантного и самоуверенного предшественника в премьерском кресле, Анкер Ергенсен сильно проигрывал своей незаметностью и приземленностью. Въехав в Кристьянсборг31, он остался в своей четырехкомнатной квартире в рабочем районе Вальбю и по утрам ездил на работу на велосипеде, чем ставил в неудобное положение свою охрану, привыкшую разъезжать в автомашинах.

Акселя Ларсена я не застал — он умер пятью или шестью годами раньше. Это легендарная фигура в рабочем движении Дании, пламенный революционер, отдавший свою жизнь «борьбе за лучшее будущее человечества». Он много раз бывал в Москве, поддерживал активные контакты с руководителями двух Интернационалов и чудом остался в живых. Это умный и проницательный политик, мужественный человек, способный отвечать за свои поступки. После венгерских событий 1956 года А. Ларсен открыто выступил с осуждением Советского Союза, вышел из КПД и увел с собой ее большую часть, образовав Социалистическую народную партию.

После А. Ларсена председателем СНП стал Гердт Петерсен, всем своим внешним видом и манерой поведения очень похожий на Троцкого. Заядлый курильщик, настоящий интеллигент, острый полемист, аскет, он пользовался большой популярностью на политических подмостках Копенгагена и, как носитель информации, являлся предметом достаточно пристального внимания многих разведрезидентур.

С ним встречался, в частности, и Гордиевский. Детали их контакта мне не известны, однако с уверенностью могу сказать, что вербовкой там и не пахло. Во-первых, Гордиевский с его «полным отсутствием присутствия» импровизационных способностей и неумением устанавливать с людьми близкий психологический контакт не мог завербовать лидера СНП, а во-вторых, Гердт Петерсен ни за какие коврижки не хотел вербоваться на какую бы то ни было разведку.

Возникшие потом слухи о том, что у русских внутри . СНП есть агентура, указывали вроде бы и на А. Ларсена, и на его преемника. О Г. Петерсене я сказал. Что касается Ларсена, то зачем было КГБ его вербовать, если он до 1956 года был человеком Москвы, беспрекословно выполняющим все ее указания? После же разрыва с Советским Союзом вряд ли можно было представить, что А. Ларсен пошел на такой нереальный шаг.

После ухода своего лидера компартия Дании переживала кризис, от которого ей не удалось оправиться и в последующие десятилетия. Численность ее состава и влияние на массы сократились до минимума, и если бы не поддержка КПСС, то КПД давно бы прекратила свое существование. Кнуд Есперсен, бывший руководитель датского комсомола, не смог уже вдохнуть в партийные слои новую жизнь, да эта задача была не под силу даже титану политической мысли. А Кнуд титаном не был. Он был неплохим человеком и нормальным партийным бюрократом, постепенно привыкшим к подачкам Большого Брата и пользованию благами, предоставляемыми на Старой площади всем зарубежным борцам за социальную справедливость, а также членам их семей. Нравы, царившие внутри партийной элиты КПСС, отрицательно сказывались на политическом и моральном облике европейских коммунистических лидеров. Они быстро переняли у советских товарищей все их отрицательные привычки, главные из которых — непогрешимость, инертность и самоуспокоенность.

В КПД было много честных и способных товарищей. Одним из них был Ингмар Вагнер, сын «генерала Вагнера», рабочего-коммуниста, которому датское правительство без всякого аттестования и стажа, за большие заслуги в период оккупационного режима, присвоило офицерское звание (случай небывалый в датской, да и не только датской практике). Ингмар долго «вез» на себе тяжелый и неблагодарный «воз» — он возглавлял общество дружбы «Дания—СССР», пока не надорвал здоровье. Его место на короткое время занял Алан Фредерисия, датский художественный критик с манерами нашего Бориса Моисеева, мягкий, обходительный и, кажется, совершенно безвольный человек, всегда появлявшийся в сопровождении своей блистательной супруги-шведки фон Росен, хореографа и балерины Королевского датского театра. А. Фредерисия создавал впечатление «зицпредседателя» из романа Ильфа и Петрова, человека не на своем месте. Его выдвинули руководить обществом по советскому принципу: хороший специалист должен быть и хорошим общественником.

Теплые воспоминания оставил после себя Херлуф Бидструп. Признаться, я был здорово удивлен, что датчане Бидструпа не знали. У нас его альбомы раскупались огромными тиражами и являлись предметом вожделения каждого культурного человека, а в Дании… он был известен «узкому кругу ограниченных лиц». Это был искренне преданный коммунистической идее талантливый художник и великолепный, скромный и обязательный человек32. Он часто бывал в посольстве, как правило, с супругой, незаметно проходил куда-нибудь в угол и коротал там время, мило улыбаясь по сторонам, пока его не извлекал оттуда какой-нибудь старший дипломат. Он жил в пригороде Копенгагена Лиллереде, живописном уголке, дружил с известным писателем-коммунистом Хансом Шерфигом, талантливым писателем и выдающимся деятелем партии. Каждый воскресный номер газеты хоммунистов «Ланд ог фольк» выходил с карикатурой X. Бидструпа.

В гости к датским коммунистам ездили многочисленные функционеры со Старой площади. Чаще всех ездили политический обозреватель «Правды» В. Корионов и заведующий скандинавским сектором отдела международных связей аппарата ЦК КПСС Н. Шапошников. От их визитов создавалось впечатление, что они не столько переживали за дела партийные, сколько стремились улизнуть из дома из-под контроля своих жен, чтобы «погусарствовать» на стороне.

Буржуазный блок партий представлен в основном тремя традиционными партиями: консервативной (промышленность), радикальной (интеллигенция) и «вэнст-ре» (сельское хозяйство). Аналог этих партий имеется во всех странах Скандинавии, только в Норвегии и Швеции они носят другие названия. Ничего примечательного в их адрес вспомнить не могу, стоит отметить, правда, ведущую роль в этом блоке радикальной партии, наиболее опытной, разумной, прагматичной и ловкой во всех отношениях. При относительно небольшой численности радикалы весомо заявляют о себе на политическом Олимпе Дании, активно участвуют во всех начинаниях и акциях и если уж входят в коалицию со своими партнерами, то занимают в правительстве, как правило, ключевые посты. Партию обслуживает газета «Информашун» — наиболее интересное и информативное издание, из которой вышел нынешний министр иностранных дел Уффе Эллеман-Енсен33. Радикалы умело подбирают, воспитывают и выдвигают свои партийные кадры.

В фолькетинг в результате выборов попадают представители десятка партий, и от политиков требуется большое мастерство, чтобы договориться и сблокироваться на весь мандатный период. В искусстве политической игры и компромиссов датчане большие мастера. Приходится вертеться — ведь ни одна партия не набирает на выборах нужного большинства голосов. Оппозиция, в отличие нынешней российской в Думе, занимает конструктивные позиции и по многим вопросам сотрудничает с правительством. Если бы я был президентом, я бы непременно организовал для наших думцев обязательную стажировку в фолькетинге. Там есть чему поучиться. Впрочем, наши депутаты уже давно «схватили Иисуса за бороду», они все знают, все умеют и учиться ничему и ни на чем — даже на собственных ляпсусах — не желают.

Южная часть Ютландии — Шлезвиг — является приграничной с Германией областью. Она населена наполовину этническими немцами, а наполовину — датчанами. Организованной по национальному признаку партии Шлезвига гарантировано несколько мест в парламенте независимо от результатов голосования на выборах. Как известно, Дания вела длительные территориальные споры с германским Шлезвиг-Гольштейном, но так и не сумела решить этот спор в свою пользу. Шлезвиг остался разделенным между Германией и Данией. Император Петр III незадолго до своего свержения готовил на помощь своим гольштинским родственникам русское войско, но выслать его в поход не успел.

Один из городов Шлезвиг-Гольштейна — Тендер — приобрел широкую известность в основном тем, что в нем до предела были упрощены правила вступления в брак. Достаточно было поместить в местной газете оповещение о предстоящем бракосочетании и через два дня после этого посетить местную ратушу, где под звуки вальса Мендельсона жаждущие породниться получали от городской головы вполне законное свидетельство о браке, признаваемое всеми странами. Тендер стал местом паломничества влюбленных со всего мира, а отцам города оставалось только организовать для них хорошее туристическое обслуживание и не забывать собирать в городскую казну звонкую монету.

Политическую тишь да благодать Дании в начале 70-х годов взорвала Партия прогресса. Она возникла на демагогических лозунгах ее создателей и на недовольстве части населения приевшимися политическими блюдами, которыми их из года в год кормили социал-демократы и буржуазные партии. Захотелось чего-то остренького и солененького. Это желание в полной мере удовлетворила Партия прогресса.

Создал ее Могенс Глиструп, бывший коммунист и адвокат, сколотивший себе солидный капитал на торговле недвижимостью. Ренегат как идеолог, мошенник как предприниматель, циник как личность, Глиструп тонко почуял подспудные запросы обывателя и смело вступил на политическую арену. Будучи адвокатом, он досконально изучил налоговое законодательство страны и извлек из этого практическую пользу: он ни одного эре34 не выплатил в государственную казну, хотя и не скрывал своих миллионных доходов. Он на практике доказал, что датские законы не препятствуют увиливать от главной обязанности датчанина — платить налоги и что в конечном итоге содержание государством налоговых чиновников — пустая трата денег.

По своим взглядам он коммунист, но в то же время не верит и в Бога.

— Долой налоги. Датчане не должны платить налогов вовсе, — заявил Глиструп во всеуслышание.

Это был первый политический лозунг Глиструпа и его сторонников, с которым он обратился к народу. Сначала все подумали, что это шутка. Как — не платить налоги? А на что же нам содержать алкоголиков и наркоманов? Но народ понял Глиструпа. Налоги составляют половину всех расходов датчанина, и призыв опытного мошенника попал в самую точку.

Вторым популистским лозунгом прогрессистов было требование упразднить и распустить армию. Какой смысл тратить на ее содержание огромные деньги налогоплательщиков, если она не в состоянии защитить страну от агрессии с Востока?

— Нам нужно иметь в генштабе всего одного офицера, который мог бы в случае необходимости ответить по телефону по-русски: «Мы сдаемся», — убеждал Глист-руп население.

И население с пониманием отнеслось и к этому аргументу коммуниста-ренегата, как будто оно никогда не слышало аналогичные лозунги и призывы, исходившие от настоящих коммунистов.

Чем дальше в лес, тем больше дров заготавливала новая партия. Широко используя приемы демагогии, эпатируя публику различными выходками, брызгая слюной на слушателей, игнорируя выпады и колкости в свой адрес, Глиструп последовательно делал свое дело. На следующих выборах Партия прогресса легко преодолела планку 4 процента и вошла в фолькетинг. Датский истеблишмент был шокирован. Преступник, которого за неуплату налогов нужно было упрятать в тюрьму, расселся в кресле депутата фолькетинга и мутил воду внутри этого богоугодного заведения! Круглое мясистое лицо Глиструпа с пухленькими щечками и жирными маслеными губами, крупными навыкате бычьими глазами, с прической «а-ля Титус» замелькало на страницах газет и экранах телевизоров. Своим огромным пивным животом, всегда одетым в черный шевиот, он смело раздвигал пространство для своих политических эскапад и нагло улыбался тому, кого едва не затоптал своими маленькими слоновыми ножками.

(Чисто внешне Глиструп представлял собой стопроцентный образчик буржуа, которого у нас в Окнах РОСТА в 20-х годах изображал В. Маяковский.)

С виду он маленький толстенький человек и похож на свою фотографию. Телосложение без внешних признаков половой принадлежности.

О, этот любитель марципанов заставил заговорить о себе всю страну, всю Скандинавию, Европу, а потом и весь мир! Выпущенный из бутылки джинн — вроде на потеху, как в свое время хиппи в крепость Христианию — стал принимать демонические таки формы. Он заговорил и забросал слюной весь политический Олимп, он превратил его в конюшню, отхожее место и… продолжал исправно не платить налоги. На следующие выборы Партия прогресса достигла еще более впечатляющих результатов, набрав 10 процентов голосов избирателей.

Резидентура предвидела неожиданную победу кандидата правящей партии.

Скоро сказка сказывается, но не сразу дело делается. Даже в королевстве Датском. Власти долго бились и боролись с Могенсом, чтобы посадить его на скамью подсудимых, но эти преследования в глазах избирателей только создавали ему ореол борца и мученика за справедливость и еще больше способствовали его популярности. Тогда депутаты фолькетинга пошли наконец на решительный шаг и лишили возмутителя спокойствия депутатской неприкосновенности. Все мы знаем, как трудно наступить на себя, как нехотя члены всех парламентов идут на эту меру, но депутаты фолькетинга переступили через эту черту, пренебрегая, возможно, собственным благополучием.

Но замордовать до конца партию Глиструпа не удавалось. Она жила и боролась теперь за освобождение из тюрьмы своего вождя. Желтое пламя «прогресса» перекинулось между тем в соседние страны. В Норвегии и Швеции, а потом и в других странах Европы среди избирателей также нашлись недовольные системой. Партии недовольства начали свое триумфальное шествие за пределами Дании. К концу 80-х годов призрак демагогии достиг благословенных российских границ, нашел здесь благодатную почву, и теперь мы можем ежедневно лицезреть последователей незабвенного Глиструпа в собственном доме.

…В феврале 1996 года я летел в краткосрочную командировку в Стокгольм. По пути в шведскую столицу самолет сделал посадку в Каструпе и взял на борт пассажиров из Копенгагена. Рядом со мной оказались гимназисты старших классов, направлявшиеся в качестве туристов в Россию. Я заговорил с одним мальчиком и стал расспрашивать его о том, чем живет современная датская молодежь, что происходит в Дании и что их интересует в Москве. Гимназист оказался достаточно подготовленным молодым человеком и бойко отвечал на мои вопросы. Когда я его спросил о Партии прогресса и Могенсе Глиструпе, он сказал, что такого политического деятеля не знает…

А я до сих пор ощущаю на своей ладони липкое прикосновение пухленькой ручки Могенса Глиструпа, короля блефа и демагогии, которого я удостоился на одной из политических тусовок Копенгагена. Бр-р-р!

…Самым крупным при мне политическим событием, повлиявшим на обстановку в стране, был референдум по вопросу вступления Дании в Общий рынок — тогда ЕЭС. Если можно вообще сравнивать датчан с нами, то можно отметить, что они в 1971—1972 годах были взбудоражены этим событием не менее, чем русские распадом СССР. В течение года самой главной темой для разговоров было присоединение Дании к Европе. Это было на устах у всех — от премьера и руководителя партии до рабочего «Бурмайстер ог Вайна» и домашней хозяйки.