Ближе к делу

Ближе к делу

За все благодарю я Бога!

Теперь судья мне

Он один!

Везде мне скатертью дорога,

И сам себе я господин.

М. А. Дмитриев

Проницательный читатель наверняка уже заметил, что я как-то бочком обхожу вопрос о тех прелестях Копенгагена, которые произвели на меня при первом с ним свидании неизгладимое впечатление. Мною тогда владело эдакое восторженно-радужное настроение, и я даже воспользовался тургеневскими и андерсеновскими образами, для того чтобы точнее описать мое тогдашнее умонастроение. Кстати, именно первое впечатление о стране оставляет самый глубокий след.

Что ж, должен признаться, что поэзия краткосрочных загранкомандировок не идет ни в какое сравнение с прозой длительных. Во-первых, наслаждаться достопримечательностями в ДЗК некогда: нужно устраивать свой быт, начинать работать, ходить по магазинам, экономить, выяснять отношения в советской колонии, ходить на собрания, — то есть жизненная установка здесь принципиально иная. Во-вторых, тобой овладевает определенная инерция (проистекающая из первого объяснения), согласно которой мы не очень-то торопимся сходить в Третьяковку или Большой театр в Москве. А зачем? Всегда успеется. Вот эта занятость, ежедневная загруженность, усталость и инерция, к сожалению, не создают того благоприятного фона, на котором происходят короткие набеги на заграницу.

…А между тем я постепенно расправлял крылышки и осторожно стал выходить «на люди» — резидент разрешил предпринимать целенаправленные шаги по заведению полезных связей. Это совпало с завершением занятий но вождению у датского преподавателя, и я мог наконец-то сесть за руль закрепленной за мной машины.

Всем дипломатам, впервые выехавшим в заграничную командировку, первые три месяца запрещалось самостоятельно передвигаться по городу на автомашине, а перед тем как сесть за руль, дипломат должен был сдать своеобразный экзамен по вождению посольскому шоферу-механику. В течение всего карантина я кругами ходил возле «моего» «Форда-17» и любовно сдувал с него пылинки.

Боже праведный, что это был за автомобиль! Синий, как датское весеннее небо, стройный, как арабский иноходец, сильный, как табун тех самых семидесяти лошадей, что были спрятаны под его капотом. Он весь сиял, сверкал краской и никелировкой, дурманил свежим синтетическим запахом и ждал, терпеливо ждал, когда же я сяду за руль. Каждый день я проходил мимо навеса, и сердце мое сжималось от тревожно-радостного ожидания. И вот спустя три месяца с момента прибытия в резидентуру «шеф» разрешил наконец взять застоявшееся оперативно-транспортное средство.

До сих пор я крутил руль автомобиля только в присутствии инструктора: сначала с дядей Борей в спецшколе на «Волге», потом с господином Хансеном на «фольксвагене». Совсем другое дело — остаться один на один с огромным лимузином в, общем-то, незнакомом городе.

Дело прошлое, и теперь могу признаться, что испытание карантином я не выдержал. При выезде из-под навеса я от перевозбуждения не обратил внимания на то, что «форд» стоял с резко вывернутыми колесами, и когда я медленно тронулся с места, то его сразу повело вбок, и по всему правому борту раздался характерный скрежет от соприкосновения упругой жести с грубой деревянной стойкой. Я похолодел от страха, но продолжал обреченно ехать вперед, чтобы провести царапину от переднего крыла до заднего. Чувство стыда перед возможным свидетелем моего позора перевесило обуревавшее чувство неизгладимого горя, и я с царапиной на новеньком авто выскочил с посольского двора и направился к месту моего проживания в Ванлесе.

Как ни странно, после вышеописанного мелкого недоразумения все пошло хорошо и гладко, и мне показалось мало тех десяти километров, которые отделяли Ванлесе от посольства, я позволил себе выехать на автостраду, ведущую в город Роскилле. Движение там было очень интенсивное. На оживленном перекрестке, пропуская встречные машины, двигающиеся нескончаемым потоком, я начал выполнять левый поворот, но замешкался, не успел воспользоваться паузой между желтым и красным светом и остался стоять посередине, загородив дорогу хлынувшему поперечному потоку транспорта. Датчане стали гудеть и выражать свое недовольство. Ничтоже сумняшеся, я стал пятиться назад, но маневр был сразу прерван каким-то досужим джипом. Он прошелся своим рогатым металлическим бампером по задней стенке багажника и смылся по направлению к Роскилле. Когда я, наконец, завершил левый разворот, то мною владело настроение, близкое к самоубийству.

Домой вернулся в мрачном настроении. На следующий день поделился своей бедой с коллегами, и они меня тут же утешили:

— Бери с собой пару «вискаря» и поехали, познакомим тебя с Володей. Он у нас мастер на все руки. Шеф ничего не узнает.

Володя оказался мастером-жестянщиком с фигурой Гаргантюа и замашками Швейка, содержавшим небольшую мастерскую и постоянную клиентуру в основном из таких же, как я, бедолаг дипломатов, нуждающихся в быстром ремонте автомашин. По рассказам, Володя был потомком русских эмигрантов и через пень-колоду говорил по-русски. Он бросил беглый взгляд на повреждения и сказал, что на следующий день все будет готово. Говорил Гаргантюа-Швейк таким писклявым голосом, какой обычно бывает у кастратов, и я невольно подумал о том, не исполняет ли он одновременно и должность главного надзирателя в каком-нибудь подпольном копенгагенском гареме. Я прошел с ним маленькую конторку и «выгрузил» на стол две бутылки «Вани-пешехода» 15. Володя-жестянщик тут же переместил их в шкафчик и запер его на ключ. Он подмигнул мне правым глазом, мол, все будет «хоккей» и взял у меня из рук ключи от машины. Никаких документов на ремонт он, естественно, оформлять не стал.

Забегая вперед, скажу, что этот удобный сервис, который Володя любезно предоставлял некоторой части дипкорпуса под страхом наказания со стороны полиции и налоговых властей, стал со временем довольно дорогостоящим предприятием. Датский Швейк вошел во вкус (вероятно, сказалась все-таки русская натура!) и повысил таксу за нелегальный ремонт до пяти, а к концу моей ДЗК и до десяти единиц вышеуказанного алкогольного изделия.

Еще одной колоритной фигурой, скрашивавшей однообразный быт советской колонии в Дании, был Оскар. Оскар арендовал часть огромного озера рядом с городом Фреденсборгом, летней резиденцией королевской четы, куда заядлые рыбаки посольства, в том числе посол, часто выезжали на отдых. Оскар за символическую плату выдавал рыбакам лодку, а если улов у них был никудышный, то и снабжал из своего личного садка рыбой.

Оскар был добродушнейшим человеком, настоящим эпикурейцем, большим любителем поговорить «за жизнь», порассуждать о природе вещей или покритиковать глупых правительственных чиновников в Копенгагене. Он часами рассказывал о том, как он, участник Сопротивления, в годы немецкой оккупации Дании обманывал «фрицев» и какие опасные задания ему давали подпольщики. Одна из комнат в доме Оскара была увешана охотничьим и боевым оружием, и он иногда выносил какой-нибудь «манлихер» и как ребенок забавлялся с ним, прицеливаясь в пролетающую галку и звуком «паф» изображая мнимый выстрел. В нем было что-то от Тараса Бульбы и от деда Щукаря одновременно.

В один прекрасный день Оскар перестал брать деньги за предоставляемые традиционные услуги и перешел к сбору натурального налога. Думается все-таки, что на эту мысль натолкнули его сами клиенты, которым было дешевле расплачиваться с ним спиртным, покупаемым по дипломатической скидке, чем деньгами, которых им платили не так уж и много. (Достаточно отметить, что водитель троллейбуса в Копенгагене получал в месяц больше, чем советский посол.)

К Оскару стали ездить не только и не столько рыбаки, сколько любители рыбных продуктов. Он стал отлавливать сетями большие партии щук, лещей, налимов, угрей и продавать их за «бутилки». Скоро у него на полках образовались целые батареи аквавита — Оскар был в этой части большой патриот и пил только датскую водку. В качестве подарков он не брезговал и виски, джином или русской водкой, но за рыбу просил ольборгский16 напиток. Со временем Оскар наладил продажу копченостей, птицы и мясных продуктов. Особым спросом у советских гурманов пользовался копченый угорь, который он отлавливал в своем озере и отдавал коптить в Хельсингер — тот самый город, где, по легенде, происходили действия, описанный в шекспировском «Гамлете». Угорь был действительно королевским: он весь лоснился от жира, был подрумянен, вкусен и толст, как питон средних размеров.

Оскар хорошо изучил спрос русских на продукты и заранее готовился к их приезду.

— Билль ди ха эль?17

— Да.

— Битте шеен18. А рапп-рапп-рапп? — Так Оскар предлагал мороженых уток. — Едда? Аборре?19

Закончив торг, Оскар делал широкий жест и приглашал гостя к себе в дом. Он усаживал его за стол и предлагал на выбор аквавит или пиво с орешками. После этого начиналась беседа, затягивавшаяся не на один час, особенно если его русский собеседник хоть немного понимал и говорил по-датски. Если гость нравился Оскару, он вызывал свою экономку, полуглухую и полуслепую старуху, и заставлял ее приготовить горячее — обычно оленину, которую ему поставлял зять из Ютландии.

Каких-либо наклонностей за ним замечено не было.

Скоро я получил хоть некоторое представление о стране пребывания, и помог в этом Геннадий Федорович Попов, заместитель Пэ Гэ, прибывший в Копенгаген в краткосрочную командировку для «оказания помощи на линии». На самом деле необходимости в такой помощи я не испытывал — просто для руководящего состава Службы существовали плановые ежегодные поездки за границу, чтобы не позабыть, как она выглядит.

Многим моим коллегам в течение всего срока ДЗК так и не удалось выбраться за пределы Большого Копенгагена или, в лучшем случае, острова Зеландия. Путешествовать по стране в то время могли послы, в крайнем случае резиденты и сопровождающие их лица, да и то при наличии убедительных мотивов.

Так что мне здорово повезло, потому что Гэ Фэ, переговорив с резидентом, быстро справился со своими служебными поручениями и выразил пожелание совершить небольшую экскурсию по Дании. Естественно, сопровождать моего начальника должен был я.

Мы выехали на юг, спустились до крайней точки острова Зеландия в городе Вордингборге, сели на паром вышли на плоскую землю острова Лолланд-Фальстер пересекли ее с востока на запад, в городе Накскоу опят сели на паром, переплыли на остров Лангеланд и в местечке Рудкебинг остановились на ночевку. Наутро мы по мосту переехали на остров Фюн, главную житницу и оплот фермерского консерватизма Дании, пересекли его с юга на север до города Богенсе, вернулись в главный город острова Оденсе, а оттуда тронулись в обратный путь. В городе Нюборге опять сели на паром, пересекли пролив Большой Бельт и в Корсере снова ступили на землю Зеландии.

Дания — островная страна. Она занимает боле 400 островов, на 90 из которых живут люди. Следовательно, вопросы сообщения между собой встали пере датчанами не сегодня. Главным средством коммуникации является паром. Паромы используются самые разные: от примитивных, бестрюмных, которые работаю на малых переправах, до огромных современных красавцев, перевозящих в своем чреве железнодорожные составы и автомобили через Большой Бельт, через границу в ГДР или ФРГ.

Удивительно слаженно и четко работают эти паром. За считанные минуты в просторные трюмы въезжают десятки и сотни автомашин, и не успеешь подняться и машины на палубу, как он уже отошел от причала и на приличной скорости режет форштевнем воду.

Во время этой поездки я впервые столкнулся с другим датским феноменом — наличие в стране огромного количества замков. Пожалуй, ни в одной другой стран не приходится столько замков и дворцов на душу населения, сколько в Датском королевстве. Большинство и несмотря на преклонный возраст, прекрасно сохранились до наших дней и составляют завидную культурную коллекцию. Ожесточенные войны и сражения, которые на протяжении веков вела Дания, в том числе и на собственной территории, почти не сказались на их состоянии. Разумеется, все это стало возможным благодаря государству и отдельным частным лицам, не жалеющим денег на поддержание памятников старины в надлежащем состоянии.

Помню, в Вордингборге наше внимание привлекла старая полуразрушенная Гусиная башня, сооруженная в середине XIV столетия легендарным королем Вальдемаром Аттердагом. Дания в тот период находилась в экономической, военной и политической блокаде со стороны экспансивной купеческой державы ганзейских городов. Ганза безуспешно пыталась подмять под себя королевство Аттердага, а тот в знак презрения к германским «купчишкам» решил соорудить башню, вершину которой украсил фигурой гуся. Почему именно гуся? Да потому, наверное, что на немецком языке слово «гусь» и «Ганза» имеют один и тот же корень. Недаром Вальдемар Аттердаг сравнивал ганзейскую державу со стаей гусей. Ганзейцы намек короля поняли, неоднократно пытались взять башню штурмом, но успеха в этом предприятии не достигли. Что ж, всему, видно, свое время. Спустя шесть с лишним веков никакие Гусиные башни уже не смогли сдержать мощный экономический натиск Германии, являвшейся хребтом Общего европейского рынка, и Дания была обречена на присоединение к этому «ганзейскому» в полном смысле сообществу.

Гусиная башня являлась частью средневекового бурга, воздвигнутого аж королем Вальдемаром Великим примерно в ту пору, когда на Руси княжили Владимир Мономах и его сыновья. От города-крепости остались одни руины.

Поразил наше воображение замок Эгескоу, который мы посетили специально, свернув с главной дороги на второстепенную. Замок является классическим образцом архитектуры эпохи рассвета Ренессанса, но главная изюминка этого туристского аттракциона состоит в другом: он построен на дубовых сваях прямо на воде. Замок состоит фактически из двух зданий с двумя параллельными крышами. Он стоит в своем первозданном виде, не претерпев никаких изменений с момента окончания строительных работ в 1554 году. Замок окружает огромный парк с многочисленными аллеями, садами, цветниками, клумбами, растительными заборами и лабиринтами, оформленными в стиле рококо. Отдельные кусты пострижены в «скульптуры» различных птиц и зверей. Чувствуется, что эпоха Кристиана IV для страны была очень продуктивной с культурной точки зрения. Его с полным правом можно назвать королем-строителем.

В Оденсе нас больше всего интересовал сказочник Ханс Кристиан Андерсен. Мы увидели в университетском парке большой памятник этой датской знаменитости и скромный даже по датским масштабам музей писателя, расположенный в крошечном домике в центре Оденсе на улице Ханс-Енсен-стрэде — в домике, в котором будущий писатель провел свои детские годы. В двух-трех комнатках музея выставлены предметы сохранившейся домашней утвари, несколько рукописей и прижизненных изданий сказок и очерков. Вся улочка, шириной в пять шагов, сохранена в том виде, какой она была при жизни молодого Андерсена — игрушечные фахверковые прилепившиеся друг к другу разноцветные с мезонинчиками домики под черепицей с витыми лестницами внутри, в окошках герань или фарфоровые статуэтки, кое-где — круглые зеркальца в проемах окон, через которые хозяйка дома, не высовываясь наружу, удовлетворяет свое женское любопытство и узнает, что же происходит на улице.

Признаться, такая умеренность в почитании выдающегося земляка нас тогда неприятно удивила. Но таковы датчане: они не склонны создавать себе кумиров и рассматривают свои знаменитости, не отрываясь от грешной земли. Но именно эта непритязательная обстановка в доме сказочника и вокруг него по-настоящему дает хоть какое-то представление о той атмосфере, которая существовала в период написания им запавших в детскую память сказок о Дюймовочке, Оле-Лукойе, Снежной королеве и оловянном солдатике.

…В этих мирных сельскохозяйственных местах в свое время разыгрывались весьма драматические события. В 1657 году здесь появилось войско шведского короля Карла X. Начав кампанию против польского короля Юхана Казимира, отпрыска королевского рода Ваза, дедушка Карла XII был вынужден ее прервать, потому что в это время коварная Дания объявила шведам войну. Вообще-то объявление датчанами войны Карл X использовал в качестве предлога для того, чтобы выйти из неудавшейся войны с поляками и русскими, не потеряв престижа. Награбив в достаточном количестве серебра, золота, картин, статуй, гобеленов и т. п., шведы выступили в поход против датчан и скоро появились на южных рубежах Ютландии. Датчане ждали шведов и укрепили свою границу с Гольштинией, но шведское войско прорвало укрепления и беспрепятственно вошло в Ютландию.

Ранним утром 24 октября три шведские колонны двинулись на штурм датской крепости Фредриксодде на побережье Малого Бельта — первого препятствия на пути к острову Фюн. Южной колонне удалось преодолеть глубокий ров, подобраться к воротам крепости и подорвать их. Это решило исход двухчасовой битвы, и шведы одержали полную победу. Более тысячи датских солдат и мирных жителей пали при взятии крепости, около двух тысяч было взято в плен. Часть пленных присоединили к шведскому войску, что в те времена наемничества было обычным делом.

Последний оплот Дании в Ютландии пал, но датчане оставались еще не побежденными на своих островах, и датский флот неусыпно контролировал пролив Малый Бельт. К зиме Бранденбургское герцогство заключило оборонительный союз с Польшей, и внешнеполитическое положение Швеции значительно осложнилось. Карлу X нужно было во что бы то ни стало принудить Данию к капитуляции. Шведам был нужен сепаратный мир.

Но как преодолеть Малый Бельт?

Патовая ситуация получила разрешение в декабре, когда наступили сильные морозы и Малый Бельт стал покрываться льдом. Лед связал датский флот и выстлал дорогу шведам на Фюн. В конце января шведская армия в полном боевом порядке ступила на ледовый мост и двинулась на восток. Лед гудел и потрескивал под тяжестью артиллерии и лошадей, но держал. У самого фюн-ского берега шведов встретили датские войска, но в коротком бою они были рассеяны и обращены в бегство. Карл X, потеряв две роты кавалерии, которые в полном составе провалились под лед и ушли навсегда в воду, овладел Фюном и вышел со своими солдатами на его восточный берег.

Но впереди был пролив Большой Бельт, который, по сравнению с Малым, представлял вроде бы непреодолимое препятствие. Однако шведам отступать было уже поздно. Ставка была сделана, и нужно было двигаться только вперед. Высланные по побережью патрули скоро доложили, что для перехода пролива лучше всего подходит место напротив острова Лангеланд, у юго-восточной оконечности Фюна.

5 февраля шведы выступили в свой решительный поход в направлении Лангеланда. Под тяжестью людей, лошадей и артиллерии лед треснул и вода выступила на поверхность. Приходилось идти по колено в ледяной воде, ночью отдельные группы солдат попадали в промоины, но войско с пути не сворачивало. Оно выбралось на берег, маршем прошло через Лангеланд, таким же способом, как и ранее, преодолело водную преграду между Лангеландом и Лолланд-Фальстером и 8 февраля 1658 года вступило на зеландский берег. До Копенгагена оставалась какая-то сотня километров.

Ледяной поход был завершен. Карл X сделал рискованную ставку и выиграл. 26 февраля в городе Роскилле был заключен мир. Согласно его условиям, Швеция получила в свое владение провинции Сконе, Халланд, Блекинге, Бухюс, а также норвежский Трондхейм и датский остров Борнхольм.

Честолюбивому шведскому королю эта победа показалась недостаточной, и через полгода он нарушил перемирие с датчанами, чтобы «раз и навсегда решить северный вопрос», то есть уничтожить Датское королевство и утвердить шведское господство во всей Скандинавии. Шведское войско осадило Копенгаген.

Датчане похолодели от страха — слишком хорошо они почувствовали на себе все «прелести» бесчинств шведской солдатни. Нужно отдать должное датскому королю Фредрику III: он мобилизовал своих подданных на обор»ну страны, призвал на помощь немцев, бранденбуржцев и поляков. Скоро в проливы вошел также и голландский флот и снял осаду с Копенгагена. Февральской ночью 1659 года Карл X Густав предпринял генеральный штурм датской столицы, но датчане отбили атаку шведов и продолжали удерживать город. Война со шведами продолжалась более года, пока наконец в мае 1660 года в Копенгагене не был заключен новый мир, который в основном подтвердил условия Роскилле, но Швеция была вынуждена вернуть Дании Борнхольм и норвежскую губернию Трондхейм.

Накануне мира неожиданно скончался сам шведский монарх. Его наследнику, отцу Карла XII, было всего четыре года. В Швеции было установлено регентство, а это надолго отключило шведов от внешних активных действий и спасло Данию от их дальнейших посягательств. Но ненадолго: И Карл XI, и его лихой сынок Карл XII попортят еще много крови датчанам!

…Нам с Гэ Фэ при передвижении с одного датского острова на другой, естественно, не пришлось испытывать тех трудностей, с которыми в свое время столкнулся шведский король. Мы сделали большой крюк на север Фюна, чтобы лицезреть статую Мальчика Пис, включенную в список туристских аттракционов городка Богенсе. Гэ Фэ очень настаивал на посещении этого местечка именно из-за Мальчика Пис, которого он видел в оригинале в каком-то бельгийском или французском городе.

Мы долго колесили по улочкам городка, пока случайно не наткнулись на полуметровую ординарную гипсовую статуэтку этого мальчика, который, раскинув ручонки, писал маленькой струйкой на землю.

Разочарование было полное, особенно у Геннадия Федоровича. Он почему-то ожидал, что датская копия должна по всем параметрам превзойти оригинал, а когда он увидел то, что увидел, то… Одним словом, он молча сел в машину и стал ждать меня. Вместо мощного заключительного аккорда к своим богатым впечатлениям он получил хилую вульгарную струйку «пис».

А я до сих пор вижу себя стоящим посреди небольшой, почти игрушечной пустой площади в плотной провинциальной тишине. Ни одного движения, ни малейшего звука не зафиксировали мои зрение и слух. Казалось, мы попали не в город, а взяли билет в театр на спектакль, для которого на площади была выстроена декорация из картонных одноэтажных домиков под черепицами. Но спектакль отменили, актеры и зрители, предупрежденные заранее, в театр не явились, и только мы с Гэ Фэ, русские туристы, не узнали об этом. Вот-вот появятся рабочие сцены и заберут с собой, вместе с волшебными лучами вечернего заката, и Мальчика Пис, и нас, и эти ненастоящие домики, и придуманный, наверное, Андерсеном городок.

Спустя много лет мы с Гэ Фэ вспоминали о посещении Богенсе: он — с изрядной долей юмора, а я — с грустью. Мне было жаль, что взятые нами билеты на спектакль пропали и что я так и не увидел сцен из датской провинциальной жизни начала XIX века.

Чего я ожидал там увидеть, я не знаю до сих пор.

Наверное, что-то очень хорошее.