Наказание

Наказание

В 1930-е годы в легионе существовала точная система наказаний по уставу: командир полка имел право отправить в камеру на 28 суток, командир роты — только на 15.

С 1884 по 1914 год дисциплинарные роты существовали в каждом полку. А затем, вплоть до 1962 года, — лишь одна на весь легион. С марта 1912 года сроки пребывания в ней провинившихся солдат определялись на закрытом дисциплинарном совете, но наказание вступало в силу только после решения командира дивизии в Оране.

С 1950-х годов дисциплинарная рота легиона располагалась в небольшой крепости в далеком от цивилизации Колон-Бешаре на юго-западе Алжира. Сегодня столб, который стоял на въезде в гарнизон, иронично украшает вход в архив легиона. С 1962 года — на Корсике. Была такая рота и в Тонкине. Во время боевых действий «штрафников» отправляли в бой, наравне со всеми. Интересно, что в отличие от нашего «дисбата» время, проведенное в камере, шло в срок службы… Более того, при прилежном поведении и усердии в работе легионера могли освободить досрочно. А вот строптивых и ленивых, наоборот, могли оставить в дисциплинарной роте на неопределенный срок, а то и отдать под трибунал и упрятать уже в настоящую военную тюрьму. Легионеру всегда предоставляют выбор. Солдат без возможности выбора — это не армейская элита, а самый обычный пехотинец. «Пушечное мясо» — любимый термин французских публицистов-пацифистов.

1888 год. Гарнизон Эль-Уссек, южнее Орана. Дисциплинарная рота Второго пехотного полка. «Камеры» — это отдельно стоящие палатки. Распорядок дня ничем не отличался от привычного армейского: подъем в пять утра (что поделаешь, Африка! Здесь нужно рано вставать…). Кофе. Сигаретка… Развод на работы под охраной конвоиров. В «меню»: переноска и укладка стройматериалов, строительство и починка дорог, полив садов и прочие хозяйственные работы. К десяти утра арестантов приводили обратно в лагерь: время завтрака. Питание, разумеется, такое же, как у охранников. Включая положенную каждому легионеру «четвертинку» вина. С полудня до двух — занятия. По такому же плану, как в своем подразделении. Иногда с инспекцией может нагрянуть младший офицер или даже сам начальник лагеря. Но только в эти часы «полусиесты».

С двух часов пополудни — снова работы. После пяти — общение арестованных. И так до отбоя. Отбой — в произвольное время, но подъем точно по расписанию. Такое наказание длилось до шести месяцев. Как сообщают в своих воспоминаниях легионеры той далекой эпохи, ни разу ни над кем в лагере не издевались и никогда не унижали личного достоинства легионера.

С 1930-х годов в легион приходят совсем другие люди, а с их появлением происходит и ужесточение наказаний: дисциплинарные роты делятся на три категории. В первой — те, кто отбывает наказание от десяти до двенадцати месяцев. Во второй — те, чей срок подходит к концу, и они хорошо себя зарекомендовали. Там более мягкий «режим». А вот в третью лучше не попадать — она специально для тех, кто не подчиняется правилам дисциплинарной роты. Это — злостные нарушители. Наглецы. Рецидивисты. С момента перевода в эту «штрафную» роту срок наказания арестантов исчисляется снова, как с первого дня. И нет никакой гарантии, что к концу срока все не повторится сначала…

Арестантам запрещалось носить белые кепи — только армейские кепки цвета хаки. Для легионера — это уже унижение. Они не получали жалованья — его перечисляли на специальный счет, которым можно воспользоваться только после освобождения. Им не давали бесплатно ни вина, ни табака, ни сигарет. Зато кормили отлично. Не из человеколюбия, а чтобы осужденные солдаты сохраняли физическую форму для выполнения тяжелой работы под палящим солнцем. Менялся и распорядок дня. Подъем в 6.00. С 7.30 до 11.30 — работа. До 13–30 — отдых и обед. Снова работа. Ужин — в 18.30. В 19–00 всех отправляли по камерам… После отбытия наказания в свое подразделение возвращалось не более 15 процентов осужденных, остальные прерывали контракт и покидали легион навсегда. Легионер не выносит несвободы…

Вот как вспоминает свое пребывание в «призоне» в 1921 году Николай Матин: «…сажают в одиночную камеру размером 1,2 х 2,6 метра. В камере стоит бетонная кровать. Это — вся обстановка. На ночь выдается половина простого солдатского материала. Утром получаешь кару (четверть литра) темной жидкости кофе с сахаром. После кофе выстраивают всех арестованных и гонят на работы. Правда, работы попадаются иногда легкие, но при 70-градусной жаре вынести любую очень трудно. Обед, если его можно так назвать, состоит из бульона, куска мяса и какого-нибудь легюма (овощи или макароны). Все это смешивается вместе и засыпается на три четверти литра содержимого 3–4 столовыми ложками соли. Таким образом, вся эта бурда становится несъедобной. Приходится выливать весь бульон, затем промывать холодной водой (которая дается раз в день) и есть остаток. После «сытного обеда» опять выстраивают на так называемую «гимнастику». Дают вещевой мешок, который наполняется камнями и надевается на плечи. С этим мешком приходится сначала маршировать, потом бегать, потом опять маршировать. Команда «Стой!» и сразу же — «Ложись», следом — «Вставай!». И так без перерыва раз 20–40 (зависит от дежурного надзирателя). Большинство изнемогают мгновенно и уже после четвертого-пятого раза не могут подняться. Тяжесть камней — около 35 килограммов. Безусловно, от такой «полезной гимнастики» спины почти у всех разбиты до крови. Экзекуция продолжается 1,5–2 часа, а после — опять работа до ужина, по качеству такого же, как обед».

Сегодня трудно понять, где правда: в архивных документах или в воспоминаниях строптивого казака.

Перебежчики

Ушли в романтическое прошлое, стали частью «мифа о легионе» времена, когда сержант-шеф на плацу маленького форта под палящим солнцем Сахары стращал новобранцев: «Если вздумаете бежать, то вас настигнет пустыня. Если не пустыня, то туареги. А если не пустыня и не кочевники, то вас найду я». И действительно, находили. В первую очередь арабы, служившие Франции в роли «полевой жандармерии» в пустыне.

И все же даже им это не всегда удавалось.

Самый знаменитый дезертир легиона — это сержант Йозеф Клеме. Немец из Дюссельдорфа. Как и большинство его соотечественников той поры, он вступил в легион в 1920 году. Служил в Марокко во Втором пехотном полку. Был он человеком тщеславным, энергичным и безжалостным. Через два года службы из рядовых дорос до сержанта, но насладиться лычками толком не успел — вскоре его снова разжаловали в рядовые за нарушение этики легионера. В то время ничего необычного в таком быстром повышении и потери звания не было. Многие, даже унтер-офицеры, лишались звания за проступок, но затем быстро снова зарабатывали свои погоны: в легионе всегда ценили преданность службе и наличие характера, пусть и не самого приятного.

Клеме своего возвращения в строй к рядовым не стерпел: в 1923 году он бежал из части. В то время в Северной Африке легионеру-дезертиру, чтобы выжить после побега, нужно было либо иметь сообщников вне стен форта или казармы, чтобы за крупную сумму франков вернуться в Европу и затеряться, либо принять «бюджетный» вариант — сразу податься к мятежникам. Но шансов не быть убитым на месте арабами было очень мало…

У Клемса не было ни денег, ни сообщников. Похоже, его решение было спонтанным, как поступок эмира Трарзы, который описывает Сент-Экзюпери. Французы так и не поняли мотивов того эмира, так же как и Клемса: «…вдоволь было видимых благ, казалось бы — чего еще желать?» Он был обласкан правительством и одарен губернаторами. У него было много овса и воды. Его чтили племена, а французы защищали его от врагов. Но однажды, во время похода в пустыне, ни с того ни с сего эмир вдруг приказал перерезать во сне всех французских солдат и офицеров, захватил верблюдов и ружья и снова ушел к непокоренным племенам. «Внезапный бунт, героическое и отчаянное бегство, которое разом превращает вождя в изгнанника, мятежная вспышка гордости, что скоро угаснет, точно ракета, ибо ей неминуемо прекратит путь легкая кавалерия… Это обычно называют изменой. И диву даешься — откуда такое безумие?» Но летчик Сент-Экзюпери знает, чем объяснить такое неожиданное помутнение рассудка: «Когда-то он знал вкус вольных просторов — а его, однажды изведав, уже не забыть».

Путь беглому сержанту легкая кавалерия не преградила: его так и не нашли. Вскоре он объявился сам как начальник штаба лидера повстанцев Абд Аль-Керима. После побега он сразу же отправился в горы Рифа и представился как «немецкий путешественник», который принял истинную веру, и зовут его теперь хаджи Алиман. Абд Аль-Керима все же больше заинтересовали познания этого «каида» в тактике ведения боя, а не его духовные искания. Дезертир становится советником Абд Аль-Керима, его правой рукой. Он руководит штабом повстанцев и разрабатывает боевые операции. Выступает как эксперт по вооружению. Участвует в боях. За его поимку назначена высокая награда, но его никто не выдает. И все же, когда лидер восставших племен сдался, хаджи Алимана выдала французам одна из его наложниц… не за деньги — из ревности.

Военно-полевой суд приговаривает пленника к расстрелу, но командование почему-то не спешит привести его в исполнение. А тем временем Йозеф Клеме становится всемирно известной фигурой: о его приключениях сочиняют оперетту «Песнь пустыни», британский писатель Персиваль Кристофер Врен пишет серию приключенческих романов, где выводит Клемса в образе Одо Клеменса, а немецкие дипломаты при поддержке французских коммунистов добиваются замены смертной казни пожизненным заключением. И им это удается: Клемса отправляют на каторгу в Гвиану. В 1934 году Клемса репатриируют в Германию, но вскоре он снова оказывается в тюрьме, куда попадает из-за мелкого и непредумышленного преступления. Клеме больше не может выносить неволю, а надежды на очередной побег нет: в 1939 году он кончает с собой в камере.

Дезертирство русских казаков — из-за невозможности смириться с иными правилами жизни. Побег Кремса — из-за уязвленного самолюбия. Но со временем мотивы дезертирства из легиона изменились… Во время войны в Индокитае появились и те, кто переходил на сторону противника по идейным соображениям.

Москвич Платон Скрижинский — поляк. В результате похода Красной армии в 1940 году оказался на «освобожденной» территории в чужом ему государстве — СССР. Год спустя забрали в Красную армию, как всех. Неважно, что поляк. Вскоре попал в плен. Всю войну провел в лагере, как и миллионы тех, кого необязательно было кормить на каторжных работах: Женевскую конвенцию Сталин не подписывал… Освободили американцы. Менять немецкий лагерь на родной советский Скрижинскому почему-то не захотелось, но в Европе он был никому не нужен. Вместе с теми, кто недавно охранял его на вышках концлагеря, подался в Иностранный легион. С его богатырским ростом сразу взяли в парашютисты. После нескольких лет войны в Индокитае понял, что совсем ему это не по душе: стрелять в маленьких вьетнамцев. И тогда он перешел невидимую линию фронта… Вместе с ним — к «хошиминовцам» ушел и его соотечественник — Федор с заговоренной фамилией Бессмертный.

Вьетнамцы стали называть Скрижинского Тхань. Под этим именем он воевал, а потом и жил во Вьетнаме. Когда прогнали французов, а страну разделили, то жену Тханя оставили на юге — работать в подполье. Маленькая Жаннин осталась с отцом на севере. Маму она никогда больше не видела — та погибла, выполняя задание партии…

После смерти Сталина Тханю разрешили вернуться домой. Поехал с ним и старый друг Бессмертный. Федор прожил недолго — вскоре умер под родным Киевом.

Тхань снова стал Платоном Скрижинским. Работал редактором на Иновещании на радио в Москве. Рассказывал Вьетнаму про СССР на родном им обоим языке. Тхань говорил по-вьетнамски с южным акцентом — вобрал в себя язык там, где воевал. А по-французски — с ужасным польским, от которого и не думал избавляться… Когда прогнали американцев, товарищ Тхань вместе с подросшей Жаннин приехал во Вьетнам. Однополчане встречали его как национального героя.

Платон Александрович умер в Москве всего несколько лет назад. И его история жизни ушла вместе с ним…

Прощай, Франция!

В Иностранном легионе, как и во всей французской армии, наказывают не так, как в американской, а как в нашей: не конкретного виновника, а всех сразу, то есть коллективно. Правда, в нашей, когда офицеры уходят спать домой, провинившегося воспитывают в «сушилке». У французов иначе, но эта «коллективность», по мнению одного сержанта-парашютиста, не ведет к оздоровлению обстановки в подразделении. В таких случаях бывалые командиры, имеющие опыт службы в других армиях, не «воспитывают» всех подряд, а наказывают лишь того, кто действительно провинился: казарму драит до блеска он один, а невиновные отдыхают или отправляются в город. Зачем лишний «напряг» в подразделении?

Когда сегодня бегут из легиона, то не потому, что бьют старшие по званию. Надоедает ежедневно есть кашу. Смотреть на пьющих офицеров. Круглые сутки слушать мат и ловить себя на том, что и сам иной язык забыл. Каждый вечер усаживаться на табуретку в первые ряды для обязательного просмотра программы «Время», если ты еще «дух»: «черпакам» и «дедушкам» можно уже и не смотреть! Нет рядом единомышленников, а только «земы»: люди из твоего города, попавшие сюда по прихоти рулетки военкомата, с которыми ты вряд ли дружил бы на «гражданке». И каждый вечер зачеркивать в карманном календарике еще один день прожитой впустую жизни. С облегчением. До «дембеля» на день ближе!

В наше время с дезертирами из легиона иногда происходят комичные случаи. Ранним утром, в четверг 28 февраля 2008 года с соблюдением всех правил дорожного движения в Реймс въехал бронетранспортер и аккуратно встал на парковке возле железнодорожного вокзала. Из него вылез легионер и спокойной походкой отправился на перрон — к отходящему поезду. Оказалось, что во время учений, которые проходили в ночь со среды на четверг в сорока километрах от города, легионер решил дезертировать. Иного транспорта, чтобы доехать до ближайшего вокзала, кроме своего «бэтээра», он не нашел и отправился по шоссе на шестиметровой махине, шириной в три метра. Бронетранспортер со стоянки увезли его товарищи из Первого саперного полка. Разумеется, ни имя, ни национальность легионера не разглашается. Однако он честно предупредил накануне своих «братьев по оружию», что собирается досрочно прервать контракт. Лихой сапер так и исчез. Уехал, даже не попрощавшись. И без всякого тебе «попота». Истинный француз на такое скажет, не без доли восхищения: «А что же вы хотите? Это же легионеры! Сорвиголовы… — А потом добавит с иронией в голосе: — Может, просто он по Интернету заранее купил билет по самой низкой цене? Менять его нельзя, так что он никак не мог опоздать к поезду!»

Но это — анекдотичный и редкий случай. Обычно все происходит менее драматично: никто сегодня не бегает из части со своим «фамасом» и парой «рожков» в придачу. Цивилизованной армии — цивилизованные дезертиры: теперь «сваливают тихо». По словам русских легионеров, в наши дни из легиона дезертируют только потому, что «человек просто разочаровался в своем выборе и больше не видит для себя никаких перспектив в такой работе».

Получив отпуск, легионер не может просто взять билет и укатить за границу. О своей поездке и предполагаемом маршруте путешествия легионер обязан поставить в известность свое начальство, особенно если «убывает в отпуск» в первый раз. Но это — формальность. Препятствий чинить никто не станет.

Для того чтобы тебя не сочли дезертиром, главное — вернуться в срок. Наши всегда возвращаются, а вот «западники» для дезертирства используют свой отпуск. Просто: «не вернулся из отпуска». И нет больше легионера под номером «таким-то». Никто сильно искать его не станет, но обратного хода дезертиру нет: он лишается всех привилегий легионера и всего того, на что мог рассчитывать, поступая на службу. Свой «второй шанс» он использовал иначе… например, стал «диким гусем» — наемником. Или переквалифицировался в «тихого управдома», потому что его тошнит уже от одного вида оружия.

А какие же ужасы приходится переживать наказанному бойцу на гауптвахте Иностранного легиона сегодня? «Могут дней семь дать. Будете там «жардинажем» заниматься: кусты резать. Нет, это не советская губа… Но могут и выгнать, особенно если до проступка были трения с командованием. У нас в парашютном полку одного «залетчика» выгнали из легиона за то, что он самовольно отправился за границу, к тому же опоздал из отпуска. Так и ушел из легиона не солоно хлебавши… Адью, месье лежионер», — рассказывает мне один соотечественник во французском камуфляже.

Такого человека в легионе жалеть никто не станет, даже среди «компатриотов». Общее мнение: сам дурак. И поделом тебе. Не понимает человек нормального к себе отношения. К тому же есть правила, по которым ты согласился играть, а нарушать их — вне этики легионера.

Не наказывать за содеянное, а не доводить человека до проступка — вот на чем строится железная дисциплина и сознательность легионеров. Если легионер не числится в отпуске, но не возвращается в подразделение через 36 часов после убытия, его считают дезертиром. Если опоздаешь из отпуска или узнают, что был за границей неофициально, то наказание может быть суровым: посадят на «толь», то есть загремишь на «губу».

Основной мотив дезертирства: разочарование в собственном выборе. Работа разонравилась… Надоело на нее ходить. Она больше не приносит того, что ты ожидал при поступлении. Вот характерный разговор у костра в джунглях Гвианы в 1990-е годы во время стажировки трех «славян»-парашютистов — словака и двух русских:

«— Послушать тебя, так по сравнению с Югославией в Гвиане просто курорт, а здесь не школа коммандос, а аквапарк.

 — Женя, никто не говорит, что здесь курорт. Там были свои трудности, а здесь — свои. Там холодно — здесь жарко, там мины — тут змеи и пауки, но и там и тут я себя чувствую хреново, — подытожил Иво.

 — За это нам и платят, — резюмировал Пономарев.

 — Это верно. Только стоит ли овчинка выделки? — вступил в разговор я.

 — Тебе что, мало, что ли? В русской армии и за год не заработать столько, сколько здесь за месяц! — возмутился Панорама.

 — Я не о деньгах. Деньги ничего не значат. Чтобы рисковать жизнью, должны быть идеалы… Когда компания вернулась из Югославии полтора года назад, я познакомился с одним парнем, только прибывшим из Чада и Центрально-Африканской Республики. Парень этот, кажется, его звали Дима, а фамилию не помню, в то время уже был опытный боец, прослужил в «L. Е.» около трех лет. Так вот, он мне сказал, что ему все надоело и что мы здесь деградируем. Тогда я с ним не согласился. Ведь мы занимаемся спортом, изучаем французский язык, наконец, мы путешествуем, видим новые страны. А теперь я тоже думаю, что мы деградируем. Мы тут, как звери в клетке, но в эту клетку сами себя загнали. Я не имею в виду только нас или тех, кто служит в армии. Нет, вообще все люди, кто занимается тяжелым физическим трудом, рано или поздно деградируют. Человек приходит утром на работу. Начальник, которого он ненавидит, назначает ему норму на день. Он вкалывает в поте лица своего, думая только о том, как бы поскорее закончился этот день, чтобы можно было бы растянуться перед телевизором с бутылкой пива. Так и мы. Нам говорят, что, когда и как мы должны делать. Просыпаемся по свистку и засыпаем по свистку, а между этими двумя свистками ничего, что отличает нас от дрессированной обезьяны. Ты говоришь, что надо-де как-то деньги зарабатывать. Надо. Но человеку при этом надо иметь возможность и желание творить. Быть, например, художником, композитором, конструктором или хотя бы кузнецом, словом, нужно быть творцом. В этом предназначение человека. Человек — единственный творец и художник на земле. Если он не имеет возможности или желания творить, тогда опускается до уровня обезьяны. Вся жизнь превращается в бессмыслицу… Женя, ты еще не спишь?

 — Нет еще. Андрей… А куда делся тот парень?

 — Дезертировал. Не вернулся из отпуска.

 — Ну, я надеюсь, ты не дезертируешь? — с плохо скрытым волнением спросил Панорама.

 — Не знаю, я еще не решил, кем быть лучше — человеком или дрессированной обезьяной… Давай лучше спать».

Нетрудно догадаться, что автор этих записок дезертировал и вернулся в Россию. Его собеседник — остался в легионе и сделал неплохую карьеру.

Но бывает и так: волонтер проходит учебную роту, получает специальность, но перед отправкой в дальний гарнизон пугается «тягот и лишений», то есть прерывает контракт. Такой случай произошел с легионером — боевым пловцом-диверсантом Дмитрием Богдановым-Дариусом, он честно описывает его в заметках о пребывании в легионе в 1990-х годах в журнале «Солдат удачи»: «Через два месяца учебы стало известно, что из нас формируют группу для отправки во Французскую Гвиану. Когда я упомянул об этом Алексею (офицер русского происхождения, ставший другом и наставником молодого легионера. — В. Ж), он, к моему удивлению, страшно расстроился. Он рассказал, куда именно я попаду и что меня там ждет. Ничего хорошего это мне не сулило. Итог моего пребывания в этой южноамериканской стране мог быть печальным. Там постреливали, но это ерунда: нас готовили воевать. Гораздо хуже были чудовищный климат и болезни. До 80 процентов личного рядового состава возвращались оттуда больными, а у оставшихся 20 процентов сразу или позже тоже отмечались какие-то отклонения в здоровье. Если бы я был хотя бы капралом, у меня появился бы шанс. Все-таки больше всего достается рядовому составу. Но я не мог рассчитывать успеть получить капральские нашивки до отъезда. Поэтому после долгих совещаний с Алексеем мы пришли к выводу, что, как это ни печально, из Легиона мне следовало уйти. Мы разработали план рискованный, но другого быть не могло. В один из ближайших дней после погружения на дно я задержался на глубине чуть дольше, чем позволяли правила, и стал всплывать быстрее обычного. В итоге я попал в госпиталь с кессонной болезнью — в легкой форме, но Алексей подробно рассказал мне, как вести себя дальше. Пролежав в госпитале неделю, я подал рапорт на увольнение по состоянию здоровья и был уволен после продолжительной и негладкой бюрократической процедуры с правом восстановления. Легион не любит отпускать, когда в тебя уже вложены немалые деньги и на тебя как-то рассчитывают».

В легионе никто и не обещает, что будет легко. Но в Гвиане — месте бывшей ссылки на каторгу — теперь не так уж все плохо устроено: люди там живут и служат. Находятся и те, кто просит о переводе из метрополии в этот «тропический рай». Просто в этом легионере не было «военной косточки» и авантюрного духа, благодаря которым люди идут служить в легионе и остаются в нем на всю оставшуюся жизнь. Лучше вовремя «закосить» и удостоиться лишь беглого упоминания, как у Данте «взгляни — и мимо», чем стать потом дезертиром, чего не простят.

Отказаться от командировки легионер не имеет права: еще в 1836 году в контракт был внесен пункт о том, что «подписывающий контракт обязуется следовать повсюду за своей частью, куда бы правительство ее ни отправило». Согласно этому пункту легионеров отправляют служить в войска ООН, когда они меняют свои белые кепи и зеленые береты на голубые каски ооновских «миротворцев». Единственный случай, когда легионер может отказаться воевать, — если вооруженный конфликт происходит на территории его родины или с ее правительством. Если легионер не захочет сам, то его никогда не пошлют сражаться против своих «компатриотов» — это этика. Однако известны случаи, когда легионерам приходилось сражаться против своих соотечественников и официально признанного правительства своей страны: немцы-«спартаковцы» бились против своих нацистов, а «Свободная Франция» — против солдат правительства Виши. То же самое может случиться с легионерами африканского происхождения сегодня, когда они добровольно десантируются в свою страну, когда хотят помочь остановить племенную этническую чистку или приструнить очередного полковника, чем-то не устроившего Елисейский дворец.

Во французском языке слово «дезертир» имеет тот же корень, что и пустыня «le deserteur» и «lе desert». Кто бежит, тот остается в одиночестве. А тот, кто оставляет легион, остается в полном одиночестве, потому что его новая семья навсегда отрекается от него, а новая отчизна в нем больше не нуждается. Значит, он от нее ничего в награду за верную службу не получит, даже если успел пролить за Францию свою кровь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.