Глава 3 Приготовления
Глава 3
Приготовления
Я был благодарен Скотту за его приглашение. Мне было по душе работать с ним, и я надеялся, что и после экспедиции наше сотрудничество не закончится. Эверест… Многие мои друзья-альпинисты теперь не смели и думать о нем. Их заветным мечтам не суждено было сбыться из-за развала Советского Союза. Государственная поддержка альпинизма закончилась, и многие высотники так и не смогли вернуться в горы. Я вспоминал о тех, кто прославил наш альпинизм. О тех, кто совершал ставшие легендарными подвиги, – иногда ценой собственной жизни. Горько было сознавать, что их героизм принесен в жертву тому, что сейчас тихо умирало само собой.
В начале ноября Букреев вместе с казахстанской командой продолжил подготовку к восхождению на Манаслу. После совершенного месяцем раньше восхождения на Дхаулагири Букреев был вымотан как физически, так и морально и, тем не менее, целиком сконцентрировался на новой экспедиции. Все высотные восхождения всегда сопряжены с большим риском, и предстоящее покорение Манаслу не было исключением. Сложность ситуации усугублялась суровыми зимними условиями, а также молодостью и неопытностью некоторых участников экспедиции. Однако Букреева это не пугало: он полагался на опыт более старших альпинистов, вместе с которыми в 1989-м году он совершил траверс Канченджанги (8 586 м). Впоследствии Букреев скажет: «То, что кажется концом дороги, на самом деле – начало следующей, более трудной и длинной». Дорога на Манаслу едва не оказалась для Анатолия последней.
Заключив контракт с Букреевым, Фишер отправился в Данию. Теперь его главной задачей было набрать команду, которую весной можно было бы повести на Эверест. В Копенгагене Скотт собирался встретиться со своей хорошей знакомой Лин Гаммельгард. Лин было 34 года; она занималась медициной, юриспруденцией и очень любила альпинизм. Со Скоттом Лин встретилась в 1991 году в Гималаях, и с тех пор они регулярно переписывались. В своих письмах они писали друг другу о том, что их волновало: Скотт делился честолюбивыми планами на будущее, Лин рассказывала о своей жизни, устремлениях, интересе к альпинизму.
«С тех пор как мы встретились в 1991 году, – вспоминает Гаммельгард, – мы все время надеялись вместе сходить в горы либо здесь, в Европе, либо в Америке, на Аляске. И наконец, в 1995-м году представился подходящий случай».
Фишер предложил Гаммельгард пойти вместе с ним в экспедицию на Броуд-пик и покорить свой первый восьмитысячник. Но за время, прошедшее с их первой встречи, Гаммельгард решила больше не ходить на большие горы. С возрастом она стала по-новому смотреть на жизнь; приехав в Пакистан, она попыталась объяснить это Фишеру.
«Я поняла, что настало время прощаться с альпинизмом, – сказала Лин. – Мне хотелось иметь семью, детей, вести спокойную жизнь, а не ходить и дальше по горам».
Вместе с основным составом экспедиции Гаммельгард дошла до базового лагеря под Броуд-пик и там объявила о своем решении Скотту. «Для меня это был переломный момент. Я решила, что пойду с ними только до базового лагеря, а там посмотрю, хватит ли у меня сил отказаться от остального. В общем, это было взвешенное решение. Я взрослый человек; пришла пора становиться мудрее».
Гаммельгард твердо стояла на своем. «Но потом Скотт спросил меня, не хочу ли я пойти с ним на Эверест весной 96-го года». Без малейших колебаний Лин ответила; «Да!» Еще ни одна скандинавская женщина не поднималась на эту вершину, и Гаммельгард стала бы первой. Она мечтала об этом годами, и потому решила, что этого восхождения ей не избежать.
«Я отправилась домой, в Данию. Я не слишком серьезно отнеслась к предложению Скотта, все зависело от того, как у него пойдут дела на Броуд-пик. Если Скотт не взойдет на вершину, то и говорить не о чем. Поэтому я выжидала до тех пор, пока не узнала, что покорение прошло успешно. Тогда я начала искать спонсоров».
Фишер очень хотел видеть Гаммельгард в составе участников и предложил ей свою помощь в добывании средств. «Это была утомительная работа, – рассказывала Лин. – Непрерывные звонки по телефону, переписка, «раскручивание» своей кандидатуры, работа над имиджем в прессе и поиск спонсоров – по восемь-десять часов в день. Чтобы набрать необходимую сумму, приходилось тщательно продумывать общение и взаимодействие со средствами массовой информации».
В прошлый раз Фишер взял с Гаммельгард денег меньше положенного и был готов помочь ей и сейчас. Выглядел Скотт плохо. «На январь 1996-го у него была запланирована длительная экспедиция на Килиманджаро, – вспоминала Лин, – и все время после возвращения из Африки вплоть до экспедиции на Эверест у него было расписано по минутам. Слишком плотный график работы. То, как он выглядел, потрясло меня – Скотт был крайне истощен. И продолжал изнурять себя. Он был ослаблен, болен, в конце концов… Когда видишь своего друга в таком состоянии, пытаешься ему помочь. Я говорила ему: „Ты должен отдохнуть, тебе это просто необходимо. Полгода или даже год; тебе нужно восстановиться“. Но не так-то просто убедить взрослого человека. Он все время рвался вперед, очень многое брал на себя. И пока ему удавалось с этим справляться, ведь он был необычайно сильным, и физически, и морально».
Гаммельгард знала, что Скотт и сам пытался умерить свой пыл. После изнурительной экспедиции на Броуд-пик он ей написал: «Я должен научиться смирению. Я должен научиться смирять себя хотя бы для того, чтобы выжить».
В плохом самочувствии Скотта, по мнению Лин, во многом были виноваты окружающие: они хотели видеть в нем героя, и ему ничего не оставалось, кроме как соответствовать этому образу. «В Пакистане, во время похода к Броуд-пик, меня поразило отношение к нему других участников. Он был для них чем-то вроде сказочного великана, всесильного и не знающего страха. Они отказывались видеть в нем человека, оставить ему право на слабость, на ошибки. Поразительная слепота. Я все думала: „Почему они ничего не видят? Что это – американская болезнь?“ Компаньоны Скотта по бизнесу тоже никогда его не останавливали, не советовали успокоиться и передохнуть. Он был нужен им, чтобы делать деньги. Конечно, Скотт сам стал играть по этим правилам. Взрослый человек должен сам за себя отвечать».
* * *
6-го декабря я и еще девять казахстанцев поднялись по склону Манаслу до высоты 6 800 м. Здесь мы провели невероятно холодную ночь – температура воздуха опускалась до -40 °C. На следующий день мы достигли 7 400 м, и там, на площадке из плотно слежавшегося снега, разбили свой четвертый, самый высокий, лагерь. Отсюда должен был начаться штурм вершины. Ночную непогоду, когда ветер доходил до 60 миль в час, мы пережидали в двух четырехместных палатках. В каждую набилось по пять человек. В эту ночь даже в палатке воздух выше -20 °C так и не прогрелся.
На следующее утро альпинисты встали в четыре утра и начали готовиться к штурму, надеясь выйти не позже пяти часов. Теснота затрудняла сборы, и выход на вершину затягивался – поэтому решили стартовать по очереди. Однако было уже шесть утра, когда первые альпинисты начали подниматься по снежно-ледовому склону к вершинному гребню с нависающими карнизами. Между 10 и 11:30 утра восемь альпинистов взошли на вершину. Двое оставшихся – Михаил Михайлов и Дмитрий Греков – слишком устали и были вынуждены повернуть, не дойдя до вершины.
К двум часам дня восемь альпинистов, побывавших на вершине, спустились в четвертый лагерь. Там нас уже ждали Михаил Михайлов и Дмитрий Треков, которые вернулись раньше. Мы немного передохнули, согрелись и пошли дальше. Во время спуска к третьему лагерю я заметил, что многие из наших участников шли очень медленно и тяжело. Сказывалось длительное пребывание на высоте при таком холоде. К шести вечера восемь альпинистов были в третьем лагере, а Михайлов и Треков куда-то запропастились. Наверху, в четвертом лагере, они выглядели неплохо и вместе с нами готовились к спуску, но до третьего лагеря не дошли. Было уже темно. К нам поступали радиосообщения из базового лагеря, но полностью ситуации они не проясняли.
Затем нам передали, что, едва мы начали спускаться, наблюдателям из базового лагеря удалось в бинокли и телеобъективы разглядеть двух альпинистов, сидящих на крутом снежном склоне под четвертым лагерем. Должно быть, они переоценили свои силы и вскоре после старта в изнеможении остановились.
Получив сообщение о двух пропавших, мы с молодым казахским альпинистом Шафкатом Татаулиным отправились наверх, так и не успев согреться или выпить горячего чая. К прочим неблагоприятным условиям добавилась темнота. Мы боялись, что батарейки в наших налобных фонарях разрядятся прежде, чем мы успеем найти наших товарищей, и потому свет включали только изредка. Наконец, спустя три часа, мы нашли их сидящими на льду. У одного из них соскочили кошки [14] , и ему не хватило сил надеть их заново. Подняв ребят на ноги, я связался с ними одной веревкой. Мы с Шафкатом начали спускать их вниз, пробиваясь сквозь ночную тьму и дикий мороз. Температура тогда была примерно такой же, как в ночь перед восхождением.
Чуть выше третьего лагеря Букреев и Гатаулин встретились с двумя казахстанскими альпинистами, которые вышли к ним навстречу на свет фонарей и принесли в термосах чай. Завидев лагерь, Михайлов и Греков расслабились и с радостью принялись за горячий чай. Тепло, близость спасительных палаток ослабили внимание, и один из альпинистов, потеряв равновесие, соскользнул вниз. Тут же за ним последовал второй, а потом и Букреев вылетел на пятнадцатиметровый ледяной склон, обрывающийся гигантской стеной Макалу.
Рывком меня оторвало от ледоруба, которым я подстраховывал эту двойку, и потащило вниз. Мы пролетели метров двадцать, прежде чем нас задержала веревка – перед тем, как пить чай, я сделал станцию [15] и закрепил свой конец веревки. Никто из нас серьезно не пострадал, но я ухитрился потерять при падении свои рукавицы. За те пятнадцать минут, которые оставались до третьего лагеря, я успел обморозить руки, к счастью, без серьезных последствий.
Потом Букреев скажет: «В жизни мало удачи. Ее не хватает на всех – в тот раз мне досталась чужая».
* * *
Целые и невредимые, без серьезных травм и обморожений, казахстанцы и Букреев вернулись в Катманду. Букреев немедленно встретился с Тапой из «Треккинга в Гималаях», отвечавшим за снабжение экспедиции Фишера. За те несколько недель, пока Анатолий был на Макалу, на его имя пришло множество факсов от «Горного безумия». Фишер хотел, чтобы Букреев как можно раньше принялся за переговоры по поводу закупки кислородного оборудования. Кроме того, нужно было заказать на Урале палатки.
Два восхождения на восьмитысячники, совершенные одно за другим, порядком измотали Анатолия. К тому же он сильно соскучился по матери и знал, что и она тоскует – прошел только год со смерти его отца. Поэтому прежде всего он отправился домой, в Казахстан. После краткого отдыха, едва успев отметить с друзьями Новый Год, Букреев поехал в Россию заниматься делами.
Серым морозным днем Анатолий оказался в Санкт-Петербурге. Отыскивая дорогу к заводу «Поиск», Букреев не мог отделаться от мысли, что ему необыкновенно повезло. Он знал, как сложно приезжим, особенно из бывших советских республик, найти хорошую работу в столичных городах. Букреев был русским по национальности, но родиной своей считал Казахстан и любил в шутку называть себя «нацменьшинством». И сейчас он был рад, что ему не нужно ломать голову, как заработать себе на жизнь.
Букреев энергично принялся за дело, но к 29-му января сделка все еще не была заключена. Возникли непредвиденные сложности, и переговоры зашли в тупик. Администрация завода заявила, что Генри Тодд из «Гималайских гидов» монополизировал кислородный рынок. Он заключил с «Поиском» соглашение, согласно которому становился единственным официальным распространителем их продукции. Особенно обидным для Букреева было то, что именно он вывел Генри на «Поиск» годом раньше, когда работал в его экспедиции.
У Букреева и Дикинсон возникли серьезные затруднения. (Карен Дикинсон временно взяла на себя руководство компании, пока Фишер был в Африке.) В конце марта клиенты-участники экспедиции должны были прибыть в Катманду; в начале мая надо было выходить на штурм вершины. Для восхождения был необходим кислород, а у «Горного безумия» пока что его не было ни грамма.
Раздосадованный «монопольной политикой» Тодда, Букреев предложил Дикинсон обратиться к другому поставщику кислорода – московскому заводу «Звезда». Анатолий знал, что покупка там обойдется дешевле.
Представители «Поиска», боясь упустить хорошего покупателя, связались с Тоддом по телефону. Тодд пришел в ярость: «Я не люблю, когда мне ставят условия. Решение буду принимать я».
Букреев связался со «Звездой», но не оставлял и переговоров с «Поиском». Если бы «Поиск» смягчил позицию и пошел на сделку, Букреев сэкономил бы для «Горного безумия» почти треть от той суммы, которую запрашивал Тодд. Причем и самому Анатолию досталась бы в этом случае небольшая комиссия.
Далеко от России, в Сиэтле, Дикинсон срочно оформляла себе новый паспорт. Если сделка с «Поиском» состоится, то платить придется наличными и сразу. Поэтому Карен собиралась лететь в Санкт-Петербург с чемоданом, набитым долларами.
Предпочтения Фишера легко угадывались. Он хотел, чтобы кислородные баллоны весили как можно меньше. Это увеличивало шансы клиентов достичь вершины, ведь на высоте вес имеет решающее значение. Тогда «Горное безумие» разработало компромиссный план. У Тодда будет куплена только часть кислорода, а именно ровно столько, сколько потребуется клиентам при заключительном штурме. А кислород для продвижения на меньших высотах, равно как и кислород для шерпов, «Горное безумие» закупит у «Звезды». Четырехлитровые баллоны, изготавливаемые «Звездой», были существенно тяжелее трехлитровых, которые предлагал «Поиск».
Об этом предложении рассказали Тодду – Тодд колебался: «Я знал, что у Скотта семь пятниц на неделе, поэтому у меня не было никакой уверенности». Представители «Поиска» наседали на Тодда: «Генри, так ты договорился с „Горным безумием“? Ты заключил сделку?» Тодд заверил их, что все в порядке. Руководство «Поиска» переживало по поводу возможной потери крупного покупателя, а Букреев тем временем продолжал настаивать на варианте со «Звездой». И тут Тодд пошел ва-банк. Он позвонил Дикинсон и потребовал окончательных объяснений.
«Я спросил ее, в чем дело. Она стала было оправдываться, но я ее оборвал: „Неужели вы еще не поняли: продукцию „Поиска“ продаю я. Я и никто другой. Без моего разрешения они вам ничего не продадут, ничего. Причем, учтите, отдельно кислород не продается, он идет в комплекте с масками и регуляторами. Либо вы покупаете все, либо… Сами знаете, мне не настолько нужны деньги. В случае отказа я выхожу из игры“». «Анатолий утверждает, что может добиться сделки на лучших условиях», – Дикинсон продолжала защищать интересы компании. Тодд начал терять терпение: «Решайте сами – условия сделки вам предъявлены. Либо вы подписываете факс, который я сейчас вышлю, либо навсегда забудем об этом».
«Горное безумие» капитулировало. Контракт был подписан, сделка состоялась. Дикинсон отменила полет в Россию. «Анатолий очень старался. Он сделал все, что мог. Но… Боюсь, мы начали слишком поздно. Генри Тодд нас перехитрил. На войне и в любви все средства хороши. Так же и здесь. Этот раунд остался за ним».
Следует отметить, что несмотря на кажущийся накал страстей, это были самые обычные коммерческие переговоры. Каждая из сторон занималась привычной рутинной работой, и эмоций при этом тратилось не больше, чем при покупке подержанного автомобиля где-нибудь в Филадельфии, Манчестере или Осаке. Каждому хочется получить больше, а исход битвы будет написан на банковском чеке.
Дикинсон сообщила Букрееву окончательные размеры заказа: «У Генри Тодда следует купить: 55 трехлитровых кислородных баллонов (завод „Поиск“), 54 четырехлитровых („Звезда“), а также 14 регуляторов и 14 кислородных масок». В последствии эти цифры станут причиной ожесточенных споров, и многие сочтут запас кислорода у экспедиции «Горного безумия» недостаточным.
Девятого февраля Фишер наконец вернулся в офис своей фирмы и тут же послал факс Букрееву. Скотт еще раз подчеркнул, сколь важная роль отведена Анатолию в предстоящей экспедиции: «Я очень рад, что ты идешь с нами на Эверест. Вместе мы добьемся необыкновенных результатов. Я уверен, что нашу экспедицию ожидает потрясающий успех. Если все пройдет хорошо в этот раз, то мы пойдем на другие вершины, поведем туда экспедиции. Согласен?» Но помимо этих дружеских и любезных слов, были и другие: «Возможно, это ложные слухи, но от своих датских друзей я узнал, что ты собираешься вести Мишеля Йоргенсена на Лхоцзе. Толя, я плачу тебе большие деньги не для того, чтобы ты шабашил на Лхоцзе. Условия нашего контракта распространяются на весь сезон. Если ты кого и поведешь на Лхоцзе, то только клиентов „Горного безумия“».
Мишель Йоргенсен участвовал в экспедиции Генри Тодда в 1995-м году и с помощью Букреева стал первым датчанином, покорившим Эверест. Они с Анатолием действительно поговаривали о Лхоцзе, но конкретных планов у них пока не было. У Букреева и в мыслях не было решать что-то втайне от Фишера; он собирался связаться с ним, как только тот вернется из экспедиции на Килиманджаро. Зная, что Фишер вместе с Робом Холлом, Эдом Вистурсом и другими альпинистами собирается идти на Манаслу, Анатолий предполагал, что в это время будет предоставлен самому себе. Но у Фишера было другое мнение.
Он как всегда хотел достичь компромисса, который устроил бы всех, и предложил Букрееву еще одну сделку. Скотт полагал, что экспедиция могла заинтересовать некоторых его клиентов. «Как ты относишься к такому предложению? – писал он Букрееву. – Ты поведешь на Лхоцзе нашу группу, а мы платим тебе 3 000 долларов плюс стоимость официального разрешения. Если Йоргенсен захочет присоединиться, пусть обращается непосредственно в „Горное безумие“. Желая кончить дело миром, Букреев сообщил о своем согласии и назвал имена двух альпинистов, которых он мог бы уговорить пойти на Лхоцзе. Дилетант в коммерческих вопросах, Букреев чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег. Тем сильнее желал он вновь очутиться в родной стихии – в горах. Все знали, что там он почти не ошибается.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.