Былое: случаи, курьезы, слухи

Былое: случаи, курьезы, слухи

На фоне чудовищного разгула терроризма жизнь в Зимнем дворце походила на идиллию. Александр все свободное время проводил с Екатериной Михайловной и детьми. Сохранившиеся фотографии доносят до нас атмосферу, которая царила в семье, — тихой радости, полного согласия и безмятежного счастья.

Настало 1 марта 1881 года. Было воскресенье, и император собирался, как обычно по этим дням, отправиться на развод караулов в Михайловский манеж.

Отстояв обедню и наскоро позавтракав, Александр II выехал в закрытой карете. Его сопровождали шестеро терских казаков, седьмой поместился на козлах слева от кучера. За царской каретой в двух санях ехало трое полицейских, в том числе и начальник охраны государя полковник Дворжицкий.

По давней традиции император каждое воскресенье присутствовал на разводе караулов в манеже, где свободно могли разместиться несколько эскадронов. На разводе присутствовали великие князья и генерал-адъютанты, а также послы, которые имели военный чин. Во время церемонии Александр II выглядел спокойным и уверенным. Покончив с разводом, он, как и намечал, посетил великую княгиню Екатерину и выпил у нее чашку чаю.

В два часа с четвертью он вышел и сел в карету, приказав скорее ехать в Зимний. Его сопровождала та же охрана.

Террорист со свертком

Миновав Инженерную улицу, карета выехала на Екатерининский канал и поехала вдоль сада Михайловского дворца. На улице было пустынно, и карета, запряженная орловскими рысаками, шла очень быстро. Несколько полицейских агентов, расставленных по маршруту, наблюдали за улицей. Они видели, как мальчик тащил салазки с корзиной, офицера, двух или трех солдат и молодого человека со свертком в руках. Когда царская карета поравнялась с ним, он бросил его под ноги лошадей.

Раздался страшный взрыв, звон разбитого стекла. Из-за поднявшегося густого облака дыма и снега сразу ничего нельзя было разобрать. Слышались крики и стоны. Два казака и мальчик с салазками лежали в луже крови, около них убитые лошади.

Бомбиста схватили выскочившие из саней полицейские. (Им окажется народоволец Рысаков.) Сбежался народ.

Александр II остался цел и невредим, был лишь оглушен взрывом. Казалось, и на сей раз Бог миловал. Пошатываясь, царь направился к бомбисту, которого толпа грозила растерзать. Кто-то спросил царя: «Вы не ранены, ваше величество?» Он ответил: «Слава богу, я цел». Подойдя к нему, с минуту смотрел на него и, наконец, глухим, словно простуженным голосом спросил: «Ты бросил бомбу?» — «Да, я». — «Кто таков?» — «Мещанин Глазов».

Полковник Дворжицкий, справившись, не ранен ли государь, предложил ему скорее сесть в карету и ехать. Как бы отвечая на прозвучавший вопрос «не ранен ли он». Александр медленно ответил, показывая на корчившегося в снегу мальчика: «Я нет… Слава богу… Но вот…» На что услышал угрожающие слова убийцы: «Не слишком ли рано вы благодарите Бога?» И действительно, едва царь двинулся дальше, как к нему из толпы приблизился другой террорист со свертком, в котором была бомба, и бросил ее под ноги Александру.

Новый взрыв, оглушительнее первого, потряс воздух. Александр и его убийца (им окажется народоволец Гриневицкий) лежали оба на снегу, смертельно раненные. Лицо царя было окровавлено, пальто изорвано. Кругом валялись куски вырванного мяса, он истекал кровью. Глаза его были открыты, губы шептали: «Помогите мне…»

Царя уложили в сани полковника Дворжицкого.

Кто-то предложил перенести раненого в первый же дом, но Александр, услышав это, прошептал: «Во дворец… Там умереть…» Вид его был страшен: одежда частично сожжена, частично сорвана взрывом, правая нога оторвана, левая раздроблена и почти отделилась от туловища, лицо и голова иссечены осколками.

На руках (носилок не оказалось) царя перенесли из саней во дворец. Все были перепачканы кровью, как мясники на бойне. В дверь дворца пройти толпой не удалось, тогда ее выломали, и по мраморной лестнице, по коридорам царя перенесли в кабинет. Он был без сознания.

Фельдшер Коган прижал артерию на левом бедре царя. Доктор Маркус при виде медленно раскрывшегося окровавленного глаза умирающего лишился чувств. Вошел лейб-медик, известный врач Боткин, но и он оказался не в силах помочь.

Агония

Когда княгине Юрьевской доложили, что с царем несчастье, она, не теряя присутствия духа, подбежала к аптечке с лекарствами и, велев слуге нести их в кабинет, сама бросилась туда же. В это время царя как раз вносили. Казаки положили его на кровать. С редким самообладанием княгиня принялась обмывать раны. Растирала виски эфиром, давала дышать кислородом и даже помогала хирургам перевязывать ноги, чтобы остановить кровотечение.

Прибыли наследник, великие князья и княгини. Но все время у постели умирающего находилась княгиня Юрьевская. Вскоре началась агония, длившаяся три четверти часа. Дыхание стало затруднительным, государь впал в бессознательное состояние. «Есть ли надежда?» — спросили доктора Боткина. Тот отрицательно покачал головой и проговорил: «Тише! Государь кончается». Протоиерей Рождественский успел еще до этого причастить умирающего.

Три с половиной часа пополудни руки женщины, которую он так любил, навсегда закрыли ему глаза. Все преклонили колени. Кто-то тихо рыдал…

Еще одно пророчество

Так Александр II был убит при восьмой попытке покушения. Исполнилось предсказание парижской гадалки. Но в те дни пополз слух о том, что было еще одно пророчество, о котором знали немногие. Будто бы в 1818 году к только что родившемуся наследнику был приглашен юродивый Федор, славившийся как предсказатель. Его попросили предречь будущее царственному младенцу. Федор долго смотрел на мальчика, охал, вздыхал. Все, кто присутствовал при этом, в нетерпении замерли. Наконец, вещун поднял на императрицу полные слез глаза и произнес: «Молодому царевичу предстоит пережить славу, успехи в ратном деле, могущество, власть, несчастную любовь, но умрет он в красных сапогах».

Александра Федоровна не на шутку встревожилась: как, у ее мальчика будет несчастная любовь?! И что это за варварский обычай — хоронить в сапогах, да к тому же в красных?

На просьбу пояснить слова о сапогах вещун только скорбно улыбнулся, смахнул слезу и промолчал.

А дальше произошло то, о чем при жизни императора предпочитали не вспоминать.

Когда Александру исполнилось тридцать, был заказан художнику Лаврову портрет юбиляра в рост. Но он оказался очень громоздким, и его подарили настоятелю Сергиевской пустыни. Несколько лет портрет провисел в зале обители, пока один из послушников не взял кочергу, раскалил ее докрасна и прижег холст на уровне ног. Послушника схватили и отправили в дом сумасшедших, а портрет отдали на реставрацию тому же Лаврову. Все было сделано тихо, без огласки.

Вскоре портрет вернулся на прежнее место, и только очень опытный глаз мог заметить, что холст в раме состоит из двух неравных частей — изображения Александра II до колен и нижней части ног с фрагментом сабли.

О случившемся забыли. Как и о предсказании Федора, если бы не мученическая смерть русского царя: пытаясь остановить кровь из оторванных его ног, их стянули жгутами из нижнего белья. Но материя тут же кроваво промокла, стала словно «красные сапоги».

Храм «на крови»

Когда-то, в сладостную пору всепоглощающей любви, Александр II был так захвачен и полон счастьем, что намеревался даже отказаться от престола и покинуть Россию. Став простым смертным, он мечтал поселиться где-нибудь во Франции, в Ницце, и прожить там в тихом счастье остаток дней своих вместе с женой.

Екатерина Михайловна исполнила его желание и поселилась в Ницце, увы, уже одна. Здесь и прожила более тридцати лет всеми почти забытая.

Все годы Екатерина Михайловна молилась за упокой души Александра. И не было дня, чтобы не вспоминала о нем. И ждала лишь часа, когда соединится с ним на небесах. С особой радостью восприняла она весть о том, что в Петербурге на месте убийства Александра II воздвигнут храм Воскресения Христова «на крови». Он стал для нее лично не только данью памяти покойного государя, но, как она хотела думать, символом их трагической любви.