«Папа, что ты говорил маме, когда любил ее?»

«Папа, что ты говорил маме, когда любил ее?»

Маша пришла из детского сада и сказала, что ей пора похудеть. Для того чтобы похудеть, есть только один способ: надо очень много бегать. Останавливаться нельзя буквально ни на секунду. Ну, и она сразу начала бегать. Потому что останавливаться нельзя ни на секунду.

Более того, когда ее усадили за стол, она категорически отказалась ужинать.

– Маша, надо же кушать, чтобы бегать и не упасть от голода, – сказал я и сразу понял, что совершаю грубую ошибку. Я ведь таким образом легализовал ее бег по квартире. Правда, есть при этом так и не заставил, потому что она вздохнула и сказала:

– Ох, не буду.

– Почему? – удивился я.

– А потому что и так толстая.

– Это тебе Фарида сказала? – с подозрением спросил я.

В детском саду есть девочка, от которой к Маше пристает все наносное. Ни разу Фарида не посоветовала Маше интенсивней учить алфавит («Нам с тобой в институт идти не надо, нам с тобой и школы хватит»), ровнее заправлять постель, не опаздывать на завтрак. Нет, ни в коем случае. Фарида может только объяснить Маше, как надо кривляться и воображать, что должен носить Машин бэби-берн Катя (такое, что стоит дороже, чем все Машино, чуть ли не вместе взятое), что Ваню надо называть Ванькой и что в праздник девочки должны надевать декольтированные платья.

– Да, Фарида! – с вызовом ответила Маша, зная мое отношение к любым инициативам этой девочки.

– Может, у нее в семье кто-то худеет? – уточнил я.

– Да, кажется, – рассеянно сказала Маша. – Папа, мне пора побегать.

При помощи похудания моя Маша, в которой, многим девочкам на зависть, нет ни грамма лишнего веса, решила по крайней мере две задачи: она теперь не должна есть, когда ей не хочется, и может носиться по квартире, наоборот, сколько хочется, в лечебных целях. Вместе с ней, разумеется, начал худеть и Ваня.

– Папа, мне кажется, я уже похудела, – сказала она пару дней назад.

– Ну вот, – обрадовался я, – давно пора остановиться.

– Нет, папа, ты не понял, – вздохнула она. – Я худею не потому, что бегаю. Я сохну от тоски.

– По ком? – задал я верный вопрос.

– По Степе, – рассказала она. – Я проводила его в школу, но он еще ходит к нам. Я ему говорю, чтобы он не ходил в школу, а чтобы оставался в детском саду. Мы пойдем в школу вместе.

Я не думал, что Степа по-прежнему занимает такое место в ее жизни. Я думал, у них все кончилось в выпускной вечер в детском саду. А оказывается, все может продолжаться по крайней мере до 11-го класса.

– Маша, других мальчиков вокруг, что ли, нет? – нервно спросил я. – Ты же принцесса. Ты себя в зеркало видела?

– Видела, – кивнула она. – Но я хочу еще посмотреть. Посмотрев, она осталась удовлетворенной и продолжила разговор.

– Мне еще Саша тоже нравится.

– Какой еще Саша?! – простонал я.

Никакого Саши до сих пор в детском саду не было. Я понял, что в нашей жизни появилась еще одна беда.

– Саша – это брат Лени, – терпеливо пояснила она.

У меня гора упала с плеч. Этого Сашу мы знаем. Саша – мальчик из хорошей семьи. Его родители – наши друзья. До сих пор Маша, правда, не вспоминала про Сашу в подобной ситуации, но я сам в этом разговоре многое сделал для того, чтобы она стала критической. А в критической ситуации возможны неожиданности.

Через пару дней мы пошли на день рождения к Лене, Сашиному брату. Лене исполнилось три года. Маше этот день рождения откровенно понравился. На входе нас встретила живая обезьяна ростом с Ваню. Обезьяна отличалась умом и сообразительностью. Одета была не хуже детей. Она взяла Машу за руку и сразу потащила куда-то. Я подбежал вовремя, и им не удалось ничего стащить с праздничного стола.

Ваня не был весел. Через полчаса он в полном одиночестве сидел за этим столом, а все остальные дети участвовали в интерактивном спектакле про кота Леопольда. Я издалека увидел, что Ваня грустит, и подошел к нему. Подойдя, я понял, что он не грустный, а сосредоточенный. Он сидел и методично вытаскивал из большого блюда с квадратными детскими бутербродиками пластмассовые шпажки. Он вытащил уже штук 15, и он только начал.

– Зачем же тебе столько? – спросил я его.

– Это же сабли, папа, – с недоумением посмотрел он на меня и вернулся к прерванному занятию.

Я, зная его фанатичную любовь к саблям и мечам (он хорошо различает то и другое, и поэтому если он сказал «сабли», значит, это были сабли).

– Ты не хочешь с Леопольдом поиграть? – поинтересовался я.

Вопрос был риторическим, тем более ответ его удивил меня.

– Я хочу в Париж, папа, – сказал Ваня.

– Почему в Париж? – переспросил я.

– Потому что там Андрюша, – ответил он. Андрюша – его товарищ (в детском саду) по боевому искусству владения мечом.

– Поедем лучше в Италию, – сказал я.

– Нет, папа, – сказал Ваня, – я хочу в шенгенскую зону.

Этим соображением трехлетний Ваня меня, конечно, потряс. Вот что они обсуждают сейчас, оказывается, в детском саду.

– Италия, – говорю я, раз уж он сам задал такой уровень разговора, – это тоже шенгенская зона.

– Да? – с недоверием переспросил он. – А Тунис?

– Нет, это в лучшем случае офшорная, – пошутил я и только потом подумал, что он ведь это может запомнить.

– А Андрюша в Тунисе тоже был, – задумчиво сказал Ваня. – А в Италии не был.

Я понял, что места, где был Андрюша, и являются для Вани шенгенской зоной.

Тем временем Маша о чем-то напряженно беседовала с Сашей. Время от времени они держались за руки. Но этим дело и ограничилось. Я понимал, что у них не было времени даже толком поговорить, потому что вокруг, конечно, было слишком много суеты.

Впрочем, они снова встретились через пару дней. Мы посмотрели мультфильм «Тачки», который для меня теперь является мультфильмом всех времен и народов.

За то время, пока мы не виделись, пятилетний Саша сочинил первое в своей жизни стихотворение (теперь уже очевидно, что не последнее). Оно заслуживает того, чтобы привести здесь целиком.

Обезьяна Карапуза

Быстро съела два арбуза.

И потом на пальму,

Танцевать.

Мимо пальмы

Быстро-быстро

Пробежали два туриста.

Обезьяна хохотать

И на пальме танцевать.

Обезьяны удивились,

Все бананы повалились.

В тот момент луна взошла,

Обезьяна спать пошла.

Я думал, что Саша сочинил это стихотворение под влиянием образа обезьяны, которая была на дне рождения у Лени, но оказалось, что в его жизни есть другая, реальная обезьяна Карапуз. С нее он и списал этот образ.

После мультика мы сидели в уличном кафе. Маша с Сашей отлучились. В какой-то момент я обратил на них внимание. Маша сидела в кресле с видом принцессы (то есть закатив глаза в небо), а Саша стоял возле нее на одном колене, раскинув руки и зажмурившись.

Я потом спросил у нее, что это было. Я мог бы и сам что-нибудь предположить, но это все равно наверняка оказалось бы не так.

– Ну, – пожала она плечами, – он сам так захотел.

– А что он тебе говорил?

– Ну, папа, что ты говорил маме, когда любил ее? Я хотел сказать, что не помню, но потом вспомнил.

Я хотел было сказать, что «ну ты, Маша, сравнила». Или что «да ладно, не может быть». Но я подумал и решил промолчать.

– Папа, он спрашивал, хочу ли я мороженого, – сама пояснила Маша.