Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая

Когда мне шел четырнадцатый год, к нам переехала «бабушка номер два», мамина мама. У нее начались серьезные проблемы со здоровьем, а, кроме мамы, родни у нее не было, так что матери пришлось пригласить ее жить у нас. В доме не имелось свободных комнат, так что было решено поставить кровать в задней комнате первого этажа, где бабушка и обосновалась со всеми скудными пожитками.

Меня очень обрадовал ее приезд: она всегда мне нравилась, к тому же всегда была мила со мной, если мамы не было поблизости. Мать обязала меня ухаживать за бабушкой. Это означало, что я не смогу ездить вместе со всеми на ярмарку и на пляж; и это меня устраивало: дома с бабушкой мне было гораздо веселей.

У нас с ней были свои секреты, тайны, которые мне нравилось хранить. Настоящие тайны. Так, например, бабушка солгала маме, что у нее отказали ноги, чтобы та разрешила ей приехать. Я же была единственной, кто знал правду: она могла ходить, но очень медленно. Когда вся семья уходила из дома, я бежала к окну и, когда все скрывались из виду, говорила бабушке, что горизонт чист.

– Они уже ушли? – спрашивала она. – Перешли через мост?

Убедившись, что все ушли, бабушка вставала с постели и ковыляла ко мне в кухню. Мы подолгу сидели рядом, и бабушка рассказывала мне про войну. Истории эти были совсем не страшные, наоборот, очень милые и забавные: про то, как бабушка и другие люди распевали песни в бомбоубежище; про ее мужа, маминого отца, без вести пропавшего в Первую мировую, и про то, как они любили друг друга. Я от души смеялась над рассказами об ее юношеских проделках. Так, однажды в нашу местную больницу приехали с визитом королева Елизавета и королева-мать; бабушка как раз в то время там работала. Она не успевала навести порядок к приезду королевских особ; когда те прибыли, она еще полазала на четвереньках, заканчивая мыть полы. Бабушка не придумала ничего лучше, как спрятаться под стол и сидеть там, пока они не уехали. Столько лет прошло, а она до сих пор не могла без смеха вспоминать, как сидела тогда под столом, а королевы ничего и не заметили.

Когда мы с бабушкой оставались дома вдвоем, мы часто делали бутерброды с вареньем и съедали их сразу же, чтобы никто не обнаружил следов. Иногда мы садились в саду и играли с моим псом Бобби. Порой мы просто молча сидели, и нам все равно было хорошо. Главной моей заботой было уложить бабушку в постель до возвращения остальных, чтобы нашу тайну не раскрыли.

Мы с ней здорово проводили время, и это помогало мне справиться с моим горем и жить дальше. Я и не думала рассказывать ей про дядю Билла. Что, если он прав и бабушка обвинит во всем меня? Я не хотела, чтобы она стала плохо обо мне думать. Я не могла этого допустить.

Я жила в своем собственном мире, не впуская к себе ни одного человека из страха, что он может узнать правду обо мне. Мне казалось, со мной что-то не так, и этого я очень стыдилась. Я росла без поддержки со стороны матери, хотя именно она должна была направлять меня в жизни; вместо этого она предала меня. Шрамы в душе от постоянных изнасилований делались все глубже. Я научилась загонять в далекие уголки сознания мысли о плохом и не думать о них; но чем глубже я их прятала, тем отчетливее осознавала, что обречена на одиночество: нельзя подпускать никого, чтобы никто не обнаружил правду и не стал меня презирать.

Через полгода бабушка переехала жить к подруге, и мне стало ее не хватать. Было здорово иметь в доме тайного союзника.

В школе ребята стали обсуждать будущие профессии. Меня привлекала журналистика. Я мечтала колесить по всему миру и вести репортажи из горячих точек. Еще я мечтала стать учительницей: все учителя, которых я знала, были добрыми, заботливыми и неравнодушными людьми. В редкие спокойные минуты я представляла себя взрослой работающей женщиной, представляла, как беру интервью или веду урок. В такие моменты я чувствовала себя нормальным человеком.

Все остальное время я испытывала лишь стыд из-за того, что приходилось выносить дома от мамы и вне дома от дяди Билла. Мне и в голову не приходило, что я могу бытьнормальной.Я пыталась выглядеть, как все, слиться с массой. Я спрашивала себя: могут ли другие люди, глядя на меня, узнать всю правду? Грязную, отвратительную правду?

В пятнадцать лет у меня начались месячные, но я тогда еще ничего об этом не знала. Никто не позаботился предупредить меня, так что, когда я с болями в животе прибежала в ванную и увидела кровь, я запаниковала. Я умираю? Дядя Билл виноват в том, что это началось? Я была просто в ужасе. Боль меня не пугала, я часто испытывала щемящие боли в животе после того, как Билл меня насиловал. Я помнила, что кровь шла после первого секса с ним, но в этот раз все было по-другому. Крови было много, и я сильно испугалась. У кого можно спросить, что со мной?

Единственный, с кем я могла поговорить, был Том. Слава богу, брат оказался дома. Я позвала его, и он подошел к двери в ванную.

– Том, я не знаю, что делать, – проговорила я дрожащим голосом. – У меня кровь идет…оттуда. –Я думала, брат побежит вызывать «скорую». – Я умираю, да? Или рожаю? Я слышала, при родах кровь идет.

Обернувшись полотенцем, я впустила Тома к себе. Он улыбнулся и, обняв меня, сказал:

– Все в порядке. Такое случается, когда девочка взрослеет. Просто ты становишься женщиной. – Он утешающе погладил меня по спине. – И роды тут абсолютно ни при чем. Забеременеть можно только после секса.

Я разволновалась еще сильнее. Том думал, что утешает меня, а на самом деле его слова только сильнее напугали меня. У меня был секс. Ужасный, отвратительный. Тому и в голову не могло прийти, через что я прошла. Может, в один из разов я и забеременела?

Том спустился вниз рассказать обо всем матери и вскоре вернулся с бинтом и большим куском специальной материи, из которой нарезались прокладки. В те времена еще не было тампонов. Женщины во время месячных ходили так, словно у них между ног зажат кирпич.

– Ты сказал ей? – спросила я.

– Да, она передала вот это. – Он протянул мне бинты и все остальное.

Мать велела сыну-подростку рассказать сестре о менструации и научить пользоваться средствами интимной гигиены. Любая нормальная мать по крайней мере пришла бы утешить дочь, но моя мать, к сожалению, была далеко не нормальная.

Я помылась, сделала прокладку и пошла в комнату делать уроки. Я по-прежнему опасалась беременности, однако с течением дней никаких признаков не появилось. Том был прав, я просто начала расти.

Когда пришло время очередного свидания с дядей Биллом, месячные все еще продолжались. Я рассказала ему обо всем. Теперь ведь он больше не сможет меня насиловать? Ему придется оставить меня в покое, иначе он весь перемажется в крови.

– Что ж, придется нам как-то по-другому доставлять себе удовольствие, – сказал он разочарованно.

Удовольствие? Я не верила собственным ушам. Для кого, черт побери, это было удовольствием, кроме него самого?

– Придется найти замену обычному сексу, – продолжал он. – С этим теперь покончено.

В тот день «игра» закончилась быстрей обычного, было похоже, что он сердится. Меня это устраивало: чем быстрее, тем лучше. Билл всерьез задумался.

– Придется быть изобретательными, – заключил он. – Ну ничего, нам по-прежнему будет хорошо вместе, придумаем много новых игр. Нельзя допустить, чтобы ты забеременела. Это очень важно.

Я надеялась, теперь он навсегда отстанет от меня. Но у Билла на этот счет было другое мнение.

Многие женщины жалуются, что месячные доставляют им много хлопот, а для меня менструации стали почти спасением. Скольких унижений могла я избежать, начнись они на пару лет раньше. В пятнадцать лет судьба стала ко мне немного благосклонней. Билл по-прежнему заставлял «играть» с ним, но сексом, в прямом значении этого слова, мы больше не занимались. Другие вещи, которые он заставлял меня делать, я тоже ненавидела, но ничто не могло сравниться с той болью, какую я испытывала, когда он насиловал меня.