Глава 11. Сицилийский пролив
Глава 11.
Сицилийский пролив
I
Мы вышли в море на закате и, как предсказали на нижних палубах, повернули на восток.
В качестве главного корабля поддержки с нами шел «Барэм», адмиральский флаг был поднят на «Арк Ройяле». В состав эскадры вошли крейсера «Шеффилд», «Глазго» и «Бервик», 4 эсминца, собранных отовсюду, и 3 корабля 8-й флотилии.
По левую руку виднелись высокие горы Андалузии, а справа, подобно призрачным силуэтам, смутно обрисовывались вершины Атласа.
На следующий день рано утром появился первый преследователь — гидросамолет «Кант», который старался держаться подальше. Мы увидели, как истребители «Арка», кружившие над эскадрой, бросились в ту сторону, и началась охота. Итальянец тут же исчез. Он имел слишком большую фору перед истребителями. И уже через час вся Италия знала, что мы вышли в море.
Истребители вернулись. «Арк» развернулся против ветра, чтобы принять их.
В течение часа он шел обратным курсом в сопровождении крейсера и 3 эсминцев. Мы следили за его огромным корпусом, похожим на исполинский айсберг, плоский сверху с рублеными квадратными концами, он медленно уходил от нас на север.
Теперь мы остались одни и без воздушной поддержки. А вечером появился новый преследователь. Он чувствовал себя совершенно неуязвимым и потому крутился возмутительно близко к нашей эскадре.
Однажды он подлетел слишком близко. По силуэтам больших кораблей немедленно пробежали красные вспышки, а их надстройки на мгновение окутались дымом. Мы услышали грохот выстрелов. Даже наша 76-мм пушка тоже открыла огонь.
«Кант» резко дернулся, свалился на крыло и помчался в сторону Италии, как подраненный заяц. Да, наш зайчик, забыв осторожность, подобрался к охотнику слишком близко.
Потом ночь укрыла нас. Ночью самолеты-разведчики не появлялись. Мы гадали, что принесет нам утро. Один линкор, один авианосец, три крейсера и горстка эсминцев — мы смело шли вперед, и повернуть назад должны были всего в 80 милях от итальянской базы Кальяри. Треть итальянского флота была сильнее нас (в теории). Половина могла нас спокойно уничтожить (на бумаге).
Они имели 36 часов, чтобы подготовиться к нашему приходу. Наблюдатели на испанском берегу знали все в мельчайших деталях. Немецкие шпионы в Ла-Линеа и Альхесирасе утверждали, что знают меню завтрака нашего адмирала за час до того, как еда окажется на столе. Итак, если считать с момента нашего выхода, они имели двое полных суток. Даже если главные силы итальянского флота находились в Таранто, им пришлось бы пройти всего 600 миль, тогда как нам предстояло пройти 900 миль. Если бы они находились в Неаполе, им предстояло пройти 350 миль, это значило 12 часов при скорости 30 узлов.
Ничто на свете не могло помешать итальянскому флоту появиться в проливе между Спартивенто и островом Галита на 6 часов раньше нас. Мы должны были появиться в этом проливе в полдень, в условиях великолепной видимости. Завтра днем мы вполне могли нарваться на серьезные неприятности. Мы могли столкнуться с ними даже не рассвете.
Но на рассвете рядом появился «Арк». Его самолеты снова должны были бомбить Сардинию, атаковав порт и аэродром, а также послать стражей, чтобы следить за флотом Муссолини. Однако итальянцы не сделали ничего. Ничто не произошло.
Вскоре после рассвета мы увидели еще один самолет-разведчик, крошечную точку на восточном горизонте — маленького далекого врага. Он начал приближаться, чтобы выяснить наши намерения.
Итальянские «Канты» до сих пор толком не поняли, на что способны наши истребители, хотя им давно полагалось бы. Мы увидели, как воздушный патруль «Арка» ринулся в атаку. Три самолета, кружившие на фоне облаков, стремительно бросились в погоню. Они словно перепрыгивали с одного облака на другое, пересекали узкие голубые полоски, словно стрелы, выпущенные из лука.
В бинокли мы увидели, что «Кант» повернул и помчался домой. Истребители спикировали на него. Мы различили хвост дыма, который сначала тянулся горизонтально, а затем круто изогнулся и уткнулся в море.
«Разделаться с «Кантом» чертовски легко! Не сложнее, чем отнять леденец у ребенка», — сказал потом один из пилотов.
Мы продолжали идти вперед. Морской горизонт впереди нас был совершенно пуст, что казалось странным в военное время. Не было противников. Не было друзей. Не было никаких признаков жизни.
Но воздух…
Внезапно мы увидели цепочку разноцветных флагов, стремительно взлетевших на мачте «Арк Ройяла».
«Приказ перестроиться в ордер ПВО», — доложил старший сигнальщик, и ответный вымпел пополз вверх по мачте эсминца. Мы видели, как один за другим корабли, шедший кильватерной колонной, также поднимают ответные вымпелы.
«Исполнительный», — доложил сигнальщик.
Мы увидели, как тяжелые корабли сломали выстроенный словно по линейке строй. Напоминавший копье строй рассыпался на отдельные кусочки.
Наши эсминцы получили другой приказ — сблизиться с тяжелыми кораблями. Эскадра приготовилась к отражению воздушной атаки.
Теперь информация поступала только из радиорубки.
«Вражеские самолеты приближаются с такого-то направления. Дистанция столько-то миль».
«До вражеских самолетов столько-то миль».
«Осталось столько-то миль…»
Каждый раз эта цифра уменьшалась, с каждым разом противник был все ближе.
Мы намеревались принять бой в 800 милях от Гибралтара. Я стоял на мостике вместе с командиром и другими офицерами. Все были в стальных касках, их спасательные жилеты были надуты. Но командир красовался в старом пробковом жилете, напоминая элегантного джентльмена викторианской эпохи. Наблюдатели на правом крыле мостика предпочли на всякий случай немного подкачать свои жилеты.
Нам предстоял бой, но на мостике не было заметно и тени напряжения. Командир рассказывал о реставрации старых домов эпохи короля Георга — вот его дом в Кенте… Они привыкли находиться под бомбами и потому ничуть не волновались.
«Половина проблемы заключается в том, чтобы отодрать старую краску. И почему люди…»
«Шеффилд» открыл огонь, сэр».
«Самолеты зеленый 90. Угол 45 градусов».
«Шесть — девять — четырнадцать».
«Где, к черту, наши истребители?»
«Барэм» стреляет».
«Глазго»… «Бервик»…»
«Арк» атакован!»
«Смотрите, они стреляют слишком низко!»
Небо было испещрено коричневыми и белыми клубками разрывов. Ужасные оспины были рассыпаны по белым облакам, разделяя самолеты и корабли.
Самолеты заходили со стороны солнца, чтобы его сияние мешало наводчикам целиться. Они держались в подозрительно четком строю.
Мы видели, что эсминцы на правом фланге открыли огонь из своих мелких орудий. Количество клубков дыма стало еще больше. Теперь кораблям приходилось стрелять наугад, так как корректировать огонь стало просто немыслимо. Мы увидели несколько разрывов среди самолетов. Их строй слегка разомкнулся, но потом они опять сомкнулись.
«Бомбы!» — крикнул суб-лейтенант.
Мы увидели как, на большом расстоянии — 2 мили до ближайшего корабля — поднялись 3 огромных столба воды.
Самолеты приближались. Это были пристрелочные выстрелы. Они сбросили бомбы, чтобы проверить снос бомб и силу ветра.
Теперь орудия палили непрерывно. Корабли буквально окутались дымом. Воздух наполнился треском разрывов и более глухими звуками выстрелов. Мы услышали, как в дело вступили пом-помы, хотя для них расстояние было еще слишком велико. Их характерное стаккато выделялось на фоне басовитого буханья более крупных орудий.
Мы не слышали свиста бомб. Старший сигнальщик увидел их, так как его зрение было гораздо более острым, чем у всех нас.
Затем мы увидели, что «Арк» исчез, совершенно скрытый внезапно поднявшейся чудовищной водяной стеной. Это были не фонтаны, а жуткие гейзеры — широкие в основании, увенчанные белой пеной. Нам показалось, что все море внезапно вздыбилось.
«Боже! Они попали в «Арк»!»
Мы заметили, как был накрыт «Барэм». Рядом с правым бортом поднялся столб воды, затем еще один взлетел между линкором и нашим эсминцем. Потом одна бомба разорвалась совсем рядом с «Дунканом». Потом мы увидели 2 разрыва в собственной кильватерной струе.
А потом из каскада опадающих брызг возник «Арк Ройял», совершенно невредимый.
Стрельба стала еще громче, так как теперь орудия начали стрелять нам через голову. Мы слышали свист летящих снарядов. Наши орудия присоединились к общей канонаде. Вокруг эсминца поднимались десятки мелких фонтанчиков, так как осколки сыпались градом.
«Если что-то подбросить, оно обязательно упадет», — философски заметил суб-лейтенант, когда какой-то осколок со звоном ударялся о сталь мостика.
Самолеты улетели.
«Они очень хорошо держали строй», — намного разочарованно заметил командир.
Пятнышки разрывов последовали за самолетами. Затем грохот постепенно стих, и эхо замерло вдали. Воздух очистился.
Мы вздохнули. Радист снова начал свою скороговорку: «Вражеские самолеты, столько-то миль. Удаляются».
«Основная часть моего дома была построена где-то около 1720 года, но его более старое крыло…» — как ни в чем ни бывало, продолжил командир.
II
Мы продолжали двигаться на восток. К вечеру мы увидели, как на сапфирной глади моря появилось коричневое облако — остров Галита. Эта зазубренная скала отмечала границу наших вылазок на восток.
От Галиты до мыса Спартивенто на Сардинии, как я уже говорил, менее 100 миль. Мы находились в воротах вражеской крепости. Противник мог найти нас без всякого труда, если только собирался искать. Его бомбардировщики, вернувшиеся домой, должны были сообщить, что мы упрямо движемся на восток. Эта информация должна была поступить в Кальяри и Палермо, в Таранто и Рим. Конвой, который мы прикрывали, вступил внутрь пресловутого «огненного треугольника».
Остров Галита поднимался на горизонте все выше и выше. Он разделился на отдельные пики и долины, потом стали заметны отдельные островки вокруг него.
Смутное облако, появившееся у нас справа по носу, превратилось в зазубренный горный хребет.
Мы прошли мимо Галиты и теперь приближались к берегам Сицилии. На фоне заката стали заметны горы на африканском побережье возле Бизерты. Мы увидели тунисский залив — берег резко уходил на юг и пропадал вдали. Но мы двигались все дальше. Сардиния осталась позади, и теперь мы находились в опасной близости от Пантеллерии и совсем недалеко от аэродромов Кастель-Ветрано на Сицилии.
Но противник так и не посмел нам возразить. Мы уже находились прямо на морских коммуникациях, связывающих Италию с Тунисом и владениями Виши в Африке. Более того, мы подошли к границе Тирренского моря, которое являлось сердцевиной «зоны влияния» Муссолини, но ни один вражеский корабль не появился на горизонте. Ничто не нарушало покой этих вод.
Честь была удовлетворена одной атакой горизонтальных бомбардировщиков.
Мы провели конвой.
Когда спустилась ночь, мы повернули в направлении Неаполя, чтобы обмануть вражеские самолеты, если они следят за нами. В сумерках мы взял курс почти прямо на север. Ночью мы повернули на запад, а конвой под надежным эскортом Средиземноморского флота прошел узости. В сумерках мы ожидали атак вражеских торпедоносцев, торпедных катеров и подводных лодок. Ни-че-го!
Мы влезли прямо в заповедные угодья итальянского флота, но никого не встретили. Хваленые AmmiragliodiArmata в украшенных золотым шитьем мундирах не нашли в себе мужества выйти нам навстречу.
Мы пошли обратно в Гибралтар. В понедельник 11 ноября мы вошли в порт. В течение 3 дней мы стояли в гавани, так как требовалось обновить кладку котлов. Наши товарищи по флотилии дозаправились и сразу ушли патрулировать. Мы проливали крокодиловы слезы, но втихую благодарили стармеха, так как получили возможность сойти на берег и закатить банкет в отеле «Виктория».
Ремонт закончился 13 ноября, и нас тоже отправили патрулировать. По нижним палубах немедленно пополз слушок, что нам предстоит очередная вылазка на восток.
III
15 ноября в 3.30, промозглым утром, мы выскользнули из гавани Гибралтара и повернули на восток. В разрывах между тучами мелькала бледная луна, а в воздухе отчетливо запахло порохом. У этой операции было несколько целей, и даже сегодня о них нельзя рассказывать.
Мы шли на восток, навстречу высоким волнам. Когда мы были возле острова Альборан, тучи приподнялись, и мы увидели на севере вершины Сиерры, украшенные снеговыми шапками.
Когда мы миновали Алжир, ветер еще больше усилился. Когда мы были на траверзе Филипвилля он превратился в настоящий шторм. Эсминцы могли пройти всюду — и проходили, — но они не могли держать скорость при сильном волнении. Мы еле ползли по бурному морю, корабль мотало из стороны в сторону. Наш форштевень то взмывал прямо вверх, грозя проткнуть облака, то нырял в воду, и тогда задиралась корма.
Ударом волны сломало замок на стеллаже для глубинных бомб, 2 бомбы вылетели на свободу, пронеслись по палубе и с треском ударились о щит орудия «Y». Хотя через корму то и дело прокатывались кипящие морские валы, торпедисты каким-то чудом сумели водворить эти бомбы обратно на место.
Во время первой фазы операции нам требовалась скорость. Мы должны были побыстрее подойти к вражескому побережью и побыстрее от него убраться. Но теперь для этого приходилось идти прямо в пасть жестокому шторму. Адмирал отменил первую часть операции, оставив только вторую.
Мы пошли дальше, как всегда завершив поход на восток возле острова Галита. На этот раз мы ничего не видели. Мы уже начали к этому привыкать — нет даже тени вражеских кораблей. Море было пустым, небо тоже было пустым. Мы провели вторую часть операции совершено незаметно для противника и повернули домой. А когда мы повернули, то опять столкнулись с извечным врагом всех моряков — штормовым морем.
Когда мы дошли до Алжира, шторм превратился в настоящий ураган. Мы видели, как авианосцы (на этот раз с нами были «Арк Ройял» и «Аргус») содрогаются, врезавшись в водяную стену. У них над носом взлетало огромное облако брызг, которое проносилось над полетной палубой.
Большим кораблям приходилось не легче. То и дело весь полубак скрывался в кипящей воде, поднимая столбы брызг, которые взлетали выше мачт.
Мы видели, что наши эсминцы пляшут на волнах, словно дельфины. Они то взлетали в воздух, и тогда была видна вся передняя половина киля. Наверное, мы сами в это время плясали ничуть не хуже. Когда эсминец завершал прыжок, раздавался громкий треск, это значило, что он вернулся в родную стихию. Эсминец содрогался от носа до кормы, а у всех нас дружно лязгали зубы. Нам приходилось плохо, пока «Ринаун» не сбросил скорость. Потом ветер усилился, а волны стали еще выше (хотя куда выше?), и нам опять стало плохо. Видя это, «Ринаун» еще раз снизил скорость.
Всю ночь шторм бушевал с неослабной силой, а мы старались удержаться под его ударами. Описать поведение эсминца в штормовую погоду просто невозможно. Наш полубак был белым от пены. Стоять у орудия «В», находящегося на носовой надстройке, было почти невозможно. На мостике мы старались укрыться за стеклами ветроотбойника, потому что вокруг свистели брызги, которые били по лицу, словно камешки.
Вода лилась в кубрики через щели вентиляторов. Одежда и постели промокли насквозь.
Чтобы попасть с мостика на корму, приходилось привязываться линями, но даже при таких мерах предосторожности это было смертельно опасное путешествие.
Эсминец то ложился на борт, то нырял носом в волну. В этом случае винты беспомощно молотили воздух. Ветер бешено завывал в снастях, свал парусину обвесов на мостике, ревел в дымовой трубе, как сотня голодных дьяволов.
К рассвету этот кошмар не прекратился. Волны продолжали молотить носовую часть корабля. Эсминец зарывался в воду, словно моторка во время гонок. А барометр продолжал падать. К полудню все море вокруг нас стало белым. Не осталось ни следа хваленой средиземноморской лазури, даже зеленого не было видно. Шторм продолжал бесноваться.
В 17.00 правый наблюдатель, перегнувшись через леера, когда корабль сильно накренило, сообщил, что палуба полубака повреждена. Едва он закончил, раздался жуткий удар и треск. Мы врезались в волну, которая поднималась выше мостика. Море закрыло весь горизонт и буквально слилось с тучами. Мы зачерпнули полубаком огромную массу воды, а когда она стекла, то стало видно, что настил палубы по обоим бортам переломан. Прожектором мы запросили разрешение лечь в дрейф, чтобы исправить повреждения.
На вахте стоял первый помощник. Он сдал вахту командиру и отправился вниз, чтобы организовать ремонтную партию. Но еще до того, как мы сбросили скорость и было получено разрешение адмирала, работа началась. Матросы привязывали страховочные концы к стойкам лееров и шпилю.
Мы снизили скорость, и эскадра ушла вперед, раскачиваясь и содрогаясь под ударами волн. Старший помощник и аварийная партия, распластавшись на палубе, освобождали обломки. Мы следили за ними с мостика, временами буквально повисая над водой, когда корабль кренился. В эти моменты край борта закрывал горизонт.
Каким-то чудом людям удавалось держаться на скользкой стали. Они цеплялись за головки заклепок, за доски настила, но выбивали один болт за другим.
Потом выяснилось, что корабль получил и другие повреждения. Были снесены все рундуки, стоящие на палубе, помяты кранцы первых выстрелов при орудиях. По левому борту кусок настила свесился наружу и при каждой новой волне ударялся в борт эсминца. Моряки закончили работы на правом борту и, рискуя жизнью, перебрались на левый борт.
К этому времени мы настолько снизили скорость, что почти стояли на месте. Лежа на палубе, наполовину свесившись за борт, матросы избавились от обломков по левому борту. Работы заняли почти 2 часа. Промокшие, иссеченные брызгами, люди спустились вниз.
Дело было сделано. Старший помощник поднялся на мостик, зеленый от холода и мокрый насквозь.
«Все в порядке», — отрапортовал он.
И мы снова ринулись в бушующую мглу, чтобы догнать эскадру.
Она в это время тоже снизила скорость до самого малого. С большим трудом мы нашли их в темноте и заняли свое место в строю.
18 ноября ветер начал ослабевать, а 19 ноября мы прибыли в Гибралтар.