Глава 8. Mare Nostrum

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8.

Mare Nostrum

I

Италия вступила в войну 15 июня. Фронт французских армий был прорван на Маасе, и теперь немецкие танковые дивизии катились на юг, сметая все на своем пути. Однако Франция проиграла еще раньше, став жертвой внутренних интриг, продажных политиков и неумных попыток жить сытно и тихо любой ценой.

Мосты на Массе сыграли роль брешей в дамбе. Прорвавшаяся там река затопила низины, залила Амьен и Лилль, Аббевилль и порты Ла-Манша, Реймс, Руан, сам Париж. Немцы занимали один город за другим, пока не вышли на берега Луары.

В этот момент Муссолини вдруг решил, что исход войны уже определился. И тогда шакал постарался тоже урвать кусочек. Раньше он лишь тащился следом за добычей, не рискуя напасть, а теперь решил вцепиться в нее.

Итальянские войска атаковали восточную границу Франции. Однако разбитая армия разбитой Франции, плохо оснащенная и с надломленным духом, сумела-таки отбить это нападение. Действия итальянских войск в эти несколько дней оказались такими же смехотворными и нелепыми, как и во всех последующих кампаниях Муссолини.

Но лишь в одном аспекте вступление Италии в войну имело большое значение, причем этот момент имел для нас совершенно исключительное значение. Ведь теперь война охватила Средиземное море, через которое проходили жизненно-важные коммуникации Британской империи.

При этом важны были не сами взаимоотношения с Италией, хотя Муссолини много болтал о «Mare Nostrum». Дело было даже не в важной дороге, ведущей на восток, которую часто и совершенно ошибочно называют артерией Европы. Значение Средиземного моря заключалось в том, что оно являлось морским барьером, перекрывающим путь на восток. Это была такая же важная линия обороны, как и Ла-Манш. Только удержав контроль над ним, мы могли преградить путь немецким танкам, мчавшимся вперед в неудержимом «Drang nach Osten».

Самой важной позицией являлся Египет. Без контроля над Красным морем «Drang nach Osten» превращался в пустой лозунг. Требовалось пересечь пустыню. Да, конечно имелась Багдадская железная дорога, но сумеет ли армия продраться через холмы Афганистана? Сумеет ли она пройти Хайберский проход по одной нитке рельсов? Суэцкий канал, Красное море, Персидский залив были нужны Германии, чтобы реализовать этот лозунг.

Мы удерживали Египет. Мы удерживали Палестину. Французы удерживали Сирию и Тунис. Объединенный англо-французский флот имел значительное превосходство над тем, что Муссолини имел в «Итальянском озере».

Но Франция пала. Если бы удалось уговорить французов продолжать борьбу, опираясь на колонии, все было бы хорошо. Но мы потеряли Францию, а потом и Тунис с его «линией Марет», которая постоянно угрожала итальянской армии с запада. Мы потеряли Сирию, которая связывала нас с Турцией на востоке. Мы потеряли французскую армию, которая играла большую роль в срыве африканских планов Гитлера и Муссолини.

Нам удалось удержать Средиземноморье чисто английскими силами, что стало возможным после потерь, которые немцы понесли в Норвежской кампании, хотя эти силы были ничтожными. Нам пришлось защищать ворота на восток, имея горстку плохо оснащенных солдат, лишенных поддержки, почти без надежд на подкрепления. Если бы Италия ударила тогда при поддержке германских танковых дивизий, я думаю, они вышли бы к Александрии и в долину Нила. Противник захватил бы ворота на восток.

Однако итальянцы не могли рассчитывать на германские танки, потому что те не прервали своего триумфального марша на западе. Им не требовалось уничтожать Францию, потому что Франция рухнула сама. Они не хотели уничтожать Англию, потому что догматические германские умы отказывались верить в то, что Англия не капитулирует. Они не могли отказаться от заранее составленного плана, даже имея перед глазами столь заманчивую цель.

А Муссолини не собирался сражаться в одиночку. Его солдаты не собирались драться, даже имея превосходство в 100 раз. Они просто ждали.

Мы сумели перевести дух. Используя британский гений импровизации нам удалось переформировать Армию Нила. Мы буквально из воздуха извлекли танки и артиллерию. Мы отразили мелкие тактические выпады и отогнали разведывательные группы. На большее огромная итальянская армия, стоявшая под Соллумом, не решилась.

И мы дождались своего часа. Проблема Средиземного моря превратилась в морскую проблему, а на море для нас все было просто и ясно.

Средиземное море состоит из двух больших бассейнов, разделенных по середине длинным языком Апеннинского полуострова. С точки зрения стратегии, о такой позиции можно было только мечтать. Отечественные воды Муссолини находились в самом центре театра. Он имел отлично защищенный проход из западного бассейна в восточный в виде Мессинского пролива. Он имел прекрасные военно-морские базы, расположенные в центре моря. Он располагал многочисленными вспомогательными авиабазами на Сицилии и Сардинии.

В состав итальянского флота входили 4 старых линкора и 2 новых, внушительные крейсерские силы, большое количество новых и очень быстроходных эсминцев. Подводный флот Италии насчитывал 114 единиц. Итальянцы имели целые орды торпедных катеров. Флот располагал собственной авиацией, кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов и сами итальянские ВВС.

Перед итальянцами стояла очень простая задача. Они должны были наглухо перекрыть узости в центре Средиземного моря.

Существовало два прохода с запада на восток: узкий пролив между Сицилией и собственно Италией. Пользоваться им во время войны было, разумеется, немыслимо. Второй, более широкий, отделял Сицилию от Африканского континента.

Этот пролив имеет ширину менее 90 миль. Еще больше осложняет дело то, что на западе имеется еще одна узость — между мысом Спартивенто на Сардинии и мысом Серрат в Тунисе, которая не превышает 100 миль. Поэтому отрезок пути из Западного Средиземноморья в Восточное длиной около 400 миль находится всего в 20 минутах полета от итальянской территории. В узостях возле острова Пантеллерия бомбардировщики могут прибыть к цели менее чем за 15 минут. Эсминец может пересечь Сицилийский пролив за 3 часа. Если итальянские чудо-эсминцы способны развить скорость, которую им приписывают справочники, они будут в середине пролива через час.

Прохождение узостей осложняется еще и тем, что глубины там относительно небольшие, что позволяет ставить мины. А итальянцы в этой области морской войны показали себя большими специалистами. Лишь относительно узкий фарватер в самой середине пролива заминировать было сложно.

На бумаге задача Муссолини выглядела до смешного простой. Он имел пролив шириной 90 миль. Один его берег занимал уже разгромленный противник, вторым владел он сам. У него было достаточно подводных лодок, более чем достаточно торпедных катеров, у него в избытке имелись эсминцы, он располагал крейсерами, чтобы поддержать эти эсминцы. В качестве основы любой операции могли выступить 6 линейных кораблей. У него была авиация для поддержки действий флота.

Казалось бы, что у него на руках абсолютно все козыри.

II

В качестве противовеса мы имели на Средиземном море три базы. Одна из них, Мальта, находилась в конце Сицилийского пролива. Две остальные базы закрывали западные и восточные ворота, ведущие в это внутреннее море: Гибралтар и Александрия. Гибралтар находился в 1000 миль от Мальты, Мальта — в 1000 миль от Суэцкого канала. Это означало трехдневный переход при любой нормальной операции. Мальту от Сицилийского берега отделяли всего 40 миль и 50 миль от ближайшего итальянского аэродрома.

В теории, чтобы нейтрализовать флот Муссолини и пользоваться Сицилийскими узостями, мы должны были иметь превосходящие силы в каждом бассейне. Муссолини мог перебрасывать свои корабли с запада на восток и обратно без всяких проблем. На бумаге нам требовалось около 14 линкоров и соответствующее количество легких кораблей, что провести «военную игру» как положено по правилам.

Мы должны были удерживать Средиземное море первые 9 месяцев, чтобы накинуть удавку на горло Муссолини. Это подорвало бы его уверенность в своих силах, подорвало бы силы империи и нации. После этого мы могли бы пользоваться Сицилийским проливом почти беспрепятственно.

Блестящая штабная работа, великолепная морская выучка, а также точная оценка возможностей итальянского флота, позволили адмиралу Каннингхэму на востоке и адмиралу Сомервиллу на западе превратить флот Муссолини из гордости нации в посмешище для всего мира.

Западная эскадра, которой командовал адмирал Сомервилл, получила название Соединения Н. В первый год войны оно состояло из одного линейного крейсера — «Ринаун», одного авианосца — «Арк Ройял», одного крейсера — «Шеффилд». Их прикрывала 8-я флотилия эсминцев. Вот и все силы Соединения Н.

Время от времени при проведении особо важных операций, либо если позволяла обстановка, Соединение Н получало второй линкор. Однако за все время своих боев против итальянцев оно не имело более двух линейных кораблей. Максимальное количество крейсеров, даже в случае прибытия особых подкреплений, не превышало полудюжины.

Но Соединение Н ни на секунду не ослабляло своей железной хватки. Западное Средиземноморье находилось под наших прочным контролем, и наши силы постоянно нависали над Италией.

Восточный бассейн был больше по размерам и по важности. Именно он являлся дамбой против потока «DrangnachOsten».

Там мы имели более крупные силы. Время от времени Средиземноморский флот адмирала Каннингхэма имел в своем составе до 4 линейных кораблей. Объединив эти два соединения мы могли бы получить впечатляющий флот, но в действительности это было совершенно нереально. Они были вынуждены действовать, нарушая все принципы морской стратегии, по отдельности. Когда мы желали провести конвой через Суэцкий канал, то Соединение Н сопровождало его на первой половине маршрута, а потом конвой встречал Средиземноморский флот и сопровождал на второй. Соединение Н действовало в западном бассейне, Средиземноморский флот — в восточном, а итальянский флот располагался в проливе между ними. Теоретически итальянцы могли нанести удар в любом направлении. По всем законам им сначала полагалось атаковать более слабое соединение, уничтожить его, а потом быть готовым встретить более сильное, если оно попытается прийти на помощь. Активность более сильного соединения следовало нейтрализовать действиями эсминцев, подводных лодок и минными полями. Против него следовало бросить самолеты-торпедоносцы, пикировщики и горизонтальные бомбардировщики.

В теории…

На практике ничего подобного не произошло. Время от времени противник пытался сделать нечто подобное, но никогда не использовал эту стратегию в целом.

В предвоенные годы Муссолини много говорил об «огненном треугольнике»: Киренаика — Отрантский пролив — мыс Бон. Он утверждал, что в нем безоговорочно господствуют его корабли, а самолеты уничтожат любой корабль противника, который рискнет там появиться.

Но когда пришло время действовать, а не говорить, он не сумел провести собственные конвои через «огненный треугольник».

III

Но было еще одно обстоятельство, которое осложняло ситуацию на Средиземном море.

Именно здесь Муссолини продемонстрировал свою шакалью натуру, вцепившись в бок умирающей Франции. Следует напомнить, что французский флот на Средиземном море был сильнее английского.

В начале войны мы возлагали на французский флот большие надежды. В период Первой Мировой войны он себя никак не показал. Командование французского флота в то время находилось в плену совершено ложных идей и состояло из слабых людей. Материальная часть флота была скверной, дисциплина слабой, а эффективность — более чем скромной. Он в определенной степени помог нам при организации конвоев, а в некоторых операциях, например в Галлиполи, действовал отважно, хотя и неумело. Но если говорить об общем вкладе французов в поражение немцев на море — он был незначительным.

Однако в 1939 году мы имели все основания ожидать от французов гораздо более действенной помощи. В последние годы французский флот пополнился большим количеством современных кораблей, характеристики которых выглядели просто великолепно. Он получил новые корабли и новых энергичных командиров. Его эффективность возросла в десятки раз. Утверждали, что моральный дух флота прекрасный. Внешне все выглядело просто потрясающе.

В первые 9 месяцев войны французский флот действовал очень хорошо. Его тяжелые корабли стояли без дела, но легкие силы внесли значительный вклад в сопровождение конвоев. Подводные лодки полностью оправдали свою репутацию. Он сделал то, что положено.

А затем Франция пала. Но даже в эти тяжелые времена мы продолжали верить в ее флот. Мы воевали вместе с ними, мы разговаривали и выпивали с французами. Мы верили, что они будут продолжать борьбу, несмотря на поражение Франции.

Франция вынесла свою долю испытаний под Дюнкерком. Она потеряла там несколько эсминцев, но даже утром последнего дня эвакуации французские корабли находились возле Па-де-Кале. Я видел, как в 9 утра мимо нас пронесся французский дивизион, направлявшийся к фарватерам Дюнкерка.

Французский торговый флот также славно поработал. Я навсегда запомню бретонские рыбацкие суда — «Сьель де Франс», «Аве Мария Грата Плена», «Жан Антуан» и другие. Они прошли вместе с нами сквозь пламя.

А потом все это рухнуло.

Франция отвергла благородное предложение об общем гражданстве. Власть взял дряхлый и подозрительный Петэн, и великое имя Франции было вмято в грязь гусеницами немецких танков. Адмирал Дарлан продал честь и достоинство и предал морское братство. Французский флот, который практически не пострадал и не понес особых потерь — если не считать эсминцев, — был отправлен в базы африканского побережья и даже за океан на Мартинику.

Французский флот перестал быть нашим союзником как раз в тот момент, когда его помощь была особенно нужна.

Он не был разбит, а просто перестал сражаться. Он не испытал шока битвы, потому что не участвовал в битвах. Это произошло потому, что французское Верховное Командование предпочло использовать свой флот как разменную монету для спасения интересов французских рантье. Флот стал страховым полисом кошельков среднего класса и власти «Двух сотен семейств».

Никогда еще не было столь позорного унижения и столь трусливого бегства. Ни у кого из французских командиров не хватило духа отказаться выполнять позорные приказы и продолжить сражаться.

В Александрии и в английских портах стояло довольно много французских кораблей. Разумеется, мы были вынуждены задержать их. Здесь оказались 3 старых линкора, несколько крейсеров, эсминцев и подводных лодок. Авианосец «Беарн» и один крейсер остались на Мартинике.

Этот флот из нашего союзника превратился в предмет торга. Дарлан в любой момент мог продать его Германии за 30 сребреников. Все, что мы слышали о Дарлане, Лавале и Петэне, подтверждало нашу убежденность — им нельзя доверять. Мы должны были помешать такой сделке. Мы должны были вырвать ядовитые зубы ехидны.

И мы их вырвали.

Оран и Дакар — это не те операции, которыми нам следует гордиться. Они никогда не будут вписаны золотыми буквами в книгу славы Королевского Флота. Однако они были необходимы, более того, — неизбежны. Эти операции следовало провести. Однако они были с любой точки зрения горестными для нас.

В Дакаре и Оране мы решили тяжелую проблему. Мы были совершенно убеждены, что Дарлан продаст свой флот, несмотря на все заверения Поля Рейно, последнего законного премьер-министра Франции.

3 июля Соединение Н, в составе которого первый и последний раз оказались 3 линкора, появилось перед Ораном. В соответствии с имеющимися приказами адмирал Сомервилл передал командиру французской эскадры вице-адмиралу Женсулю наши предложения. Он мог увести свои корабли туда, где их не могли достать немецкие лапы, — в наши порты или на Мартинику. Все эти варианты ничуть не ущемляли чести французов. Мы дали им 6 часов, чтобы рассмотреть наши предложения, а там временем закрыли выход из Мерс-эль-Кебира, поставив там магнитные мины с самолетов.

В 15.40 того рокового дня адмирал Женсуль отказался от наших предложений. Он также отказался затопить или сдать нам свои корабли. Мы были вынуждены открыть огонь.

«Дюнкерк» и «Страсбург» были тяжело повреждены. «Прованс» был потоплен. «Бретань» выведена из строя. Несколько крейсеров, эсминцев и гидроавианосец были потоплены или повреждены.

Мы приняли меры против всех линейных кораблей французского флота, исключая новейший линкор «Ришелье», находившийся в Дакаре, и недостроенный «Жан Бар», который французы отбуксировали в Касабланку.

Но через 5 дней мы нейтрализовали и «Ришелье». Первая «битва» в Дакаре была одним из самых фантастических и удивительных мероприятий всей войны. Мы вывели линкор из строя «вручную», использовав корабельный катер и глубинные бомбы. Торпедоносцы Воздушных Сил Флота закончили дело.

Тяжелые корабли французского флота были потоплены, повреждены или выведены из строя на много месяцев. Дарлан потерял предмет торга в самый критический период войны. Италия и Германия потеряли возможные подкрепления, которые могли помочь им лишить нас господства на море.

Мы выполнили одну из самых тяжелых задач, которые когда-либо ложились на плечи Королевского Флота. Она была решена с максимальным возможным достоинством. Мы показали нашим противникам, что будем вести борьбу совершенно безжалостно, чего от нас не ждал никто — ни враги, ни друзья.

Весь мир аплодировал нам, хотя все сожалели, что мы были вынуждены сделать такие шаги.

И к чести французского флота следует сказать, что часть офицеров осталась верна своим обязательствам. Из тех кораблей, которые были захвачены в британских портах, из моряков, которые остались с нами после Дакара, из французов, которые прибыли к нам со всего мира, началось формирование флота Свободной Франции.

IV

«Файрдрейк» не принимал участия в этих печальных событиях. Он стоял в доке в Клайде, почти в 3000 миль от острова Галита, который является южным стражем входа в Сицилийский пролив. Эсминец должен был поставить заплатки на боевые шрамы, которые он заработал под Нарвиком буквально накануне вступления Муссолини в войну. Когда происходили события в Оране, он возвращался после первого похода в качестве исландского парома. Когда «Ришелье» стал жертвой моторного катера, эсминец снова шел на север.

Как мы уже говорили, он вышел в море 22 августа. На Средиземном море стояло странное затишье. Муссолини использовал свой флот не так, как все от него ждали. Мы практически перестали пользоваться Мальтой как военно-морской базой, хотя позднее пересмотрели эту позицию. Но даже Мальта пострадала не так сильно, как дружно предсказывали перед войной все эксперты. Не было никаких ужасающих бомбардировок. Не было вражеской высадки. Итальянские воздушные налеты были слабыми, и дух населения Мальты рос с каждым днем, пока он не достиг своего пика. Продемонстрированная ими позднее отвага потрясла весь мир.

«Файрдрейк» вышел вместе с тяжелыми кораблями в тихое летнее море.

«Это напоминает весеннее плавание старых дней. Да это же прогулка под парусом! Яхтинг!» — сказал мне кто-то.

В конце месяца мы прибыли в Гибралтар.

Никто не думал, что в этих теплых краях, в уголке солнечной Андалузии, наша жизнь круто изменится. Конечно, все были готовы вернуться к суровой жизнь эсминца действующего флота, но никто не ждал, что штаб обрушит на них все это столь внезапно.

«Файрдрейк» прибыл в Гибралтар 29 августа в 8.00. А уже в 3.00 на следующий день его отправили в «огненный треугольник» Муссолини.