Кровавое откровение

Кровавое откровение

Как человек превращается в вампира, что с ним в этот момент происходит? Тайна, загадка. Правда, есть один исторический документ, который хоть немного позволяет понять внутренний мир человека-упыря. Дневник Хейга.

«Лондонский вампир» — так его называли в газетах — был казнён в тюрьме Уэндсворт 10 августа 1949 года. Человек тщеславный, он просил в завещании отдать свою последнюю одежду восковому манекену. ЕГО манекену. Светло-серый костюм и красный галстук до сих пор облачают мрачную фигуру Хейга в Комнате ужасов Музея мадам Тюссо.

Через несколько дней после повешения Джона Хейга дневник был одновременно напечатан во «Франс Диманш» во Франции, «Лайф» в США и «Нью Уорлдс» в Англии. В России дневник был опубликован в 1991 году в газете «Совершенно секретно» (перевод Татьяны Медведевой). Будьте внимательны к голосу того, кто приводил в ужас даже видавших виды лондонский судей.

«Завтра меня повесят. Я пересеку, в первый и последний раз, порог одной из двух дверей моей камеры, которую я никогда не видел открытой. Через вторую входят охранники. Но я знаю, что через ту дверь, всегда закрытую, выводят человека на казнь. Это порог вечности.

Я войду в эту дверь без страха и раскаяния. Люди приговорили меня к смерти, потому что я внушал им страх. Я был угрозой для их презренного общества, для их порядка. Но я выше их, моя жизнь протекает в другом измерении, и всё, что я сделал — то, что называют преступлениями, — я сделал, руководимый высшей силой. И поэтому мне безразлично, называют меня негодяем или безумцем, мне безразличны толпы глупых женщин, которые давятся, чтобы меня увидеть.

Охранник мне сказал, что на моё имя приходит много писем от представительниц этого легкомысленною пола. Я спрашиваю себя, есть ли на земле человек, который смог бы меня понять. Иногда я сам с трудом понимаю себя и, описывая свои переживания, не надеюсь, что найдётся читатель, который сможет взглянуть на происшедшее моими глазами.

Первым человеком, которого я убил, был Уильям Дональд Мак Сван. Позже я убил его отца и мать. В том, как я познакомился со Сваном, нет никакой тайны. Он был владельцем игорного зала в Тутинге. Шёл 1936 год. Я только что вышел из тюрьмы, где отбывал наказание за мошенничество. Это было моё первое заключение. Я прочёл в газете объявление, что Сван ищет управляющего. Я жил в то время в Уэйкфилде (Йоркшир), послал ему телеграмму, и он принял меня на работу. Проработав у Свана год, я ушёл. Благодаря некоторым хитроумным трюкам я мог зарабатывать деньги гораздо более лёгким способом. К несчастью, меня разоблачили, последовала целая череда злоключений, и я пробыл в тюрьме до сентября 1943 года.

Выйдя из тюрьмы, я возобновил отношения со Сваном. За это время он неплохо преуспел в делах. Однажды осенним вечером 1944 года я встретил Свана в Кенсингтоне, в кафе. У него были неприятности. Он боялся, что его мобилизуют, и сообщил мне о своём намерении скрыться, чтобы избежать призыва. С тех пор я часто его видел, даже бывал у его родителей. Как-то вечером я пригласил его посетить мою квартиру и мастерскую, находящуюся в подвальном помещении дома № 79 по Глочестер-роуд. Молодой Сван принял приглашение. И вошёл вместе со мной в квартиру…

Я не могу объяснить, что я тогда сделал с ним, не рассказав о предшествующих событиях, восходящих к моему детству. Следует также упомянуть о моих сновидениях.

Я родился 24 июля 1909 года в Стамфорде, в графстве Линкольншир. Мои родители были бедны. Отцу было 38лет, матери 40. Отец был электриком, но в то время у него не было работы. Им не на что было даже купить пелёнки для будущего ребёнка. Моя мать убеждена, что месяцы страданий и забот, предшествовавшие моему рождению, являются причиной того, что она называет моей душевной болезнью.

Мои родители были очень набожны. Я вырос в нечеловеческой атмосфере, хуже, чем в монастыре, не зная никаких радостей.

Из-за странной жизни, которую я вёл, сверстники не любили меня. Однако я всегда был готов помочь ближнему. Обожал животных и часто отдавал свой обед бродячим собакам. Кроликов и птиц я тоже любил.

В возрасте восемнадцати лет, испытывая непреодолимое желание выразить религиозный мистицизм, переполнявший всё моё существо, я отправил в один журнал статью о «падении человека», и она была напечатана.

Я верил в свою великую миссию и начал проповедовать среди членов общины. Выступив в первый раз, я обнаружил в себе чудесный дар — дар слова. Толпа верующих слушала меня с трепетом, по лицам катились слёзы. Родители были очень горды мной.

И всего несколько лет спустя я, молодой поборник чистоты нравов, оказываюсь в Лидской тюрьме за подлог.

Когда я освободился, шла война. Ужас обрушившихся на Англию бомбардировок разрушил мою веру. Я перестал верить в Бога, а только в Высшую Силу, которая подталкивает нас к действию и загадочным образом управляет нашей судьбой, не заботясь о добре и зле. Я расскажу, как она заставляла меня уничтожать людей, посылая мне чудовищные сны, которые пробуждали во мне жажду крови.

Первый сон, который я отчётливо запомнил, относится к тому времени, когда я пел в хоре Уэйкфилдского собора. Вечером, в постели, закрыв глаза, я видел Христа, распятого на кресте. В церкви у меня перед глазами всё время было распятие, и, лёжа в постели, я вновь видел голову Христа в терновом венце и всё его тело, по которому текла кровь из ран. Меня охватывал ужас.

В своих снах я часто видел кровь. Эти сновидения играли страшную и чарующую роль в моём существовании. Однако я пока ещё не знал вкуса крови. Вскоре мне представился случай её попробовать, и я уже не мог забыть этого ощущения.

Мне было лет десять. Я поранил руку металлической щёткой для волос. Лизнул кровь, и это перевернуло всё моё существо. Эта тягучая жидкость, тёплая и солёная, которую я слизывал с кожи, была сама жизнь. Это было откровение, не покидавшее меня все последующие годы.

Потом я стал специально резать палец или руку и приникать губами к свежей ранке, чтобы вновь ощутить этот несравненный вкус.

Таким образом, случай заставил меня вернуться, через века цивилизации, обратно к тем языческим временам, когда силы пополнялись человеческой кровью. Я обнаружил, что принадлежу к расе вампиров. Почему я? Не могу этого объяснить. Я только описываю свои ощущения.

Во время Пасхи в 1944 году я как-то ехал на машине в Суссекс. Проезжая через Три моста, я слишком поздно заметил выезжающий на дорогу грузовик. Последовал страшный удар, и моя машина перевернулась. Сознание я не потерял, но на голове у меня была страшная рана. Мне удалось выбраться из машины. Кровь стекала по лицу и попадала в рот. Вкус её окончательно меня пробудил. В эту ночь мне приснился ужасающий сон.

Я видел сон, состоящий из распятий, которые постепенно превращались в деревья. Сначала я решил, что с веток стекает роса или капли дождя. Но, подойдя ближе, понял, что это кровь. Она сочилась из стволов, красные капли стекали с веток. Мне показалось, что я слабею, теряю все силы. И тут я увидел человека, который переходил от дерева к дереву и собирал кровь. Когда кубок наполнился, он подошёл ко мне. «Выпей», — сказал он. Но я не мог пошевелиться, сновидение исчезло. Однако я всё ещё чувствовал слабость и всем своим существом тянулся к кубку.

Я проснулся в полуобморочном состоянии. Перед глазами всё время была рука, протягивающая кубок, который я не мог достать, и эта страшная жажда, которую не знает никто из людей, поселилась во мне навсегда.

Теперь вы понимаете, что случилось с молодым Сваном, оказавшимся в тот осенний вечер в моей квартире. Я оглушил его ножкой от стола или обрезком трубы, точно не помню. Потом перерезал ему горло ножом и напился прямо из раны, испытывая невероятное наслаждение.

Когда я поднялся, вид мёртвого тела испугал меня. Угрызений совести я не испытывал. Думал только, как мне от него избавиться. Потом пошёл спать.

В эту ночь я опять видел во сне лес и кубок. Но на этот раз я схватил его и испытал такое же наслаждение от выпитой крови, как и наяву. Я проснулся и стал размышлять о совершённом мной поступке. Я спрашивал себя, как мог до этого дойти.

Понимая, что нужно как-то избавиться от тела, я спустился в подвал. Мне пришёл в голову прекрасный способ.

У меня в мастерской было немного серной и соляной кислоты для обработки металлов. Я достаточно хорошо разбирался в химии и знал, что человеческое тело состоит в основном из воды. А серная кислота очень любит воду.

Теперь предстояло объяснить исчезновение молодого человека. Я отправился навестить его родителей и объяснил им, что их сын скрылся, чтобы избежать мобилизации. Написал несколько писем его почерком и отправил их из Шотландии.

Старики поверили письмам и не стали подавать в розыск. Я никогда не боялся разоблачения. Угрызений совести я тоже не знал. Я был ведом высшим существом, которое находилось вне меня и контролировало мои действия.

Через два месяца после Мак Свана я умертвил вторую жертву, на этот раз женщину. Это была брюнетка среднего роста, лет тридцати пяти. Я никогда её прежде не видел. Мы познакомились на улице, в районе Хаммерсмита. Я подошёл к ней на мосту. И ту т же понял, что она должна умереть. У меня как раз был цикл снов, и я хотел испить из кубка. Она согласилась пойти ко мне. Я ударил её по голове и напился крови.

Старых Мак Сванов я убил в один день. Полиция даже не заметила исчезновения целой семьи, хотя во время войны каждый гражданин находится под постоянным контролем из-за продовольственных карточек и всевозможных бумаг, которые от него требуют.

Я не совершил ни одного убийства с целью получить выгоду. Когда я всё же её получал, то воспринимал это как новое доказательство благосклонности высшей силы.

Моей пятой жертвой был неизвестный молодой человек по имени Макс. Но сначала я расскажу о номерах 6 и 7, о молодой чете Гендерсонов. Арчибальд Гендерсон был лондонским врачом. У него была молодая очаровательная жена Роза. Они исчезли в феврале 1948 года. Полиция никогда бы не раскрыла эту тайну, если бы я не помог ей, признавшись, что это я убил Гендерсонов. Я познакомился с ними простейшим способом. Они поместили в газете объявление о продаже дома на Лэдброук-Сквер. Я откликнулся на него, так как это очень удобный способ входить в контакт с людьми. Я использовал его несколько раз.

Гендерсоны хотели за дом 8750 фунтов. Я ответил, к их большому изумлению: «Это недорого. Если вы согласитесь принять 10 500 фунтов, то это меня устраивает».

Позже я узнал, что Роза Гендерсон сказала своему брату обо мне: «Большего глупца я никогда не видела». На что её брат ответил: «Когда человек так говорит, нужно его опасаться». Интуиция его не подвела.

Вскоре я сказал супругам, что не смог набрать необходимую сумму, и о продаже больше не было речи. Но я завязал знакомство с Гендерсонами и стал часто у них бывать. Эти молодые люди меня интересовали и забавляли.

В ту пору они жили в Фулхэме. Мы провели вместе немало вечеров. Я играл им на рояле Брамса, а они часами слушали.

Гендерсоны много говорили о себе, и вскоре я знал о них всё. Впоследствии мне это очень пригодилось.

В сорок восьмом году Гендерсоны отправились отдыхать в Брайтон, в отель «Метрополь». Цикл моих снов достиг в ту пору кульминации. Арчи жаловался на мою рассеянность: я не обращал внимания на то, что он говорил. Я уже был весь во власти страшной потребности и снова видел во сне лес распятий, которые превращались в источающие кровь деревья. Я просыпался, охваченный страшным, непереносимым желанием.

Арчи должен был стать моей следующей жертвой.

Под каким-то предлогом я привёз его из Брайтона в Кроу ли и в мастерской на Леопольд-роуд выстрелил ему в голову из его же собственного револьвера, который похитил во время одной из вечеринок в его доме.

Я вернулся в Брайтон и сказал Розе: «Арчи стало плохо у меня. Это не опасно, но он хочет, чтобы вы приехали. Я отвезу вас».

Она последовала за мной без всяких опасений. Как только мы пришли в мастерскую, я убил и её и напился крови.

Первым я собирался растворить Арчибальда, в пятницу после обеда. А в субботу, во второй половине дня, красивое тело Розы Гендерсон, составлявшее при жизни всё её очарование, растворилось в кислоте, как восковая кукла на огне. Форма и цвет медленно исчезали, превращаясь в огромный кусок сахара, который я мешал длинной палкой. Мешал долго, медленно, спокойно…

Возвратившись на этот популярный курорт, такой унылый в это время года, я расплатился за отель. Забрал Пэт — собаку Гендерсонов и их вещи и вернулся к себе. После смерти Гендерсонов Пэт некоторое время жил у меня, потом он ослеп, и я его поместил в самый лучший приют страны для собак.

Мне нужно было усыпить подозрительность тех, кого могло обеспокоить исчезновение четы Гендерсонов. Я написал в Фулхэм их домовладельцу и брату Розы в Манчестер, прекрасно подделав почерк и подпись молодой женщины. Даже раздобыл бумагу с грифом отеля «Метрополь». Я объяснил, что по причине некоторых трудностей Гендерсоны решили эмигрировать в Южную Африку и поручили мне заняться их делами.

Они умерли 13 февраля. Семнадцатого мне позвонил брат Розы, Арнольд Берлин. До этого он звонил своей сестре домой.

— Что происходит? — спросил он.

— Не волнуйтесь, — ответил я ему. — Я заключил с Арчибальдом сделку. Перед отъездом я дал ему 2500 фунтов. Если он не вернёт мне их через два месяца, его машина и имущество переходят в мою собственность. Могу даже показать вам письмо, в котором Арчибальд просит меня уплатить счёт за отель в Брайтоне и взять к себе Пэта, ну вы знаете, их собаку.

Недоверчивый Берлин отправился в Брайтон. Владелец отеля подтвердил, что я приезжал за собакой и уплатил по счёту. Несколько дней спустя Берлин явился ко мне вместе с женой. Я был готов к этому визиту и объяснил им, что причиной отъезда Гендерсонов была семейная ссора. Они решили скрыться, чтобы родственники не вмешивались в их отношения.

Я повёз Берлинов на вокзал в своей машине, так как они торопились на поезд. Вдруг мадам Берлин наклонилась и подняла с пола маленькую книжечку. Она воскликнула:

— Да это же записная книжка Розы!

Мне хватило присутствия духа, чтобы сейчас же ответить:

— Смотрите-ка! Наверное, она выпала, когда я перевозил вещи из Брайтона.

Но инцидент оставил некоторый холодок. Прежде чем выйти на перрон, Арнольд Берлин сказал мне:

— Если до понедельника моя сестра и её муж: не появятся, я сообщу в полицию.

Мысленно я внёс Берлина, его жену и сына в список моих ближайших жертв.

Они собирались предупредить полицию в понедельник, а в субботу получили письмо Розы, написанное мной.

Во время процесса Берлин вспомнил, что в письме было написано «мамуля», хотя обычно Роза говорила «мамочка». Были также и ошибки, но тогда он не придал этому значения, зная, в каком состоянии находится сестра.

Должен признать, что я делаю иногда орфографические ошибки. Наполеон тоже их делал. Из-за одной из них я как-то попался на подделке, забыв написать одно «д» в слове «Гилдфорд».

Через некоторое время Берлин позвонил мне, чтобы узнать, нет ли новостей от его родственников. Несколько дней спустя я послал ему открытку, подписанную Розой. Он хотел нанять частного детектива, но я посоветовал ему быть осторожным, так как, возможно, у Гендерсонов были неприятности такого рода, о которых полиции лучше не знать.

Чтобы покончить с этой историей, я решил сыграть большую игру. Я написал Берлину письмо от имени Розы на пятнадцати страницах. Я так хорошо знал подробности жизни Гендерсонов и так прекрасно имитировал стиль и почерк мадам Гендерсон, что впоследствии полицейские и эксперты Скотланд-Ярда признали это письмо шедевром подделки. Я испытываю от этого такую же гордость, как Рембрандт от своего лучшего полотна. Для меня подделки — это искусство. Моё призвание фальсификатора проявилось ещё в детстве: в школе я подделывал подписи учителей.

Этим письмом на пятнадцати страницах мне удалось убедить Берлина, что Гендерсоны решили перебраться в Южную Африку. В письме говорилось, что они оставили мне всё своё имущество в обмен на одолженную сумму, и сообщался их новый адрес:

«До востребования. Дурбан. Южно-Африканская Республика».

Арнольд Берлин приехал в Лондон, чтобы ликвидировать дела сестры. Я любезно его встретил и сказал:

— Роза поступила некрасиво, не попрощавшись со своей старой матушкой.

Вскоре из-за этой старой женщины возникли серьёзные осложнения. В феврале 1949 года она тяжело заболела. Берлин послал Розе телеграмму, которая осталась без ответа. Он позвонил мне и сказал:

— Я обеспокоен. В следующий приезд в Лондон я пойду в Скотланд-Ярд.

— Хорошо, — ответил я, — но зайдите сначала повидать меня.

— Непременно, — ответил он. Я не мог сдержать улыбку на другом конце провода. — Я хотел бы, чтобы вы пошли со мной, так как у вас находятся все документы по делу.

— Конечно, — согласился я. — Скажите, привезёте ли вы вашу жену и сына? Я был бы рад повидать их.

— Обещаю вам это.

— Договорились, я всё приготовлю для встречи, — сказал я в заключение.

— Вы очень любезны, — ответил этот простофиля.

Три или четыре дня спустя старая мадам Берлин умерла, что задержало поездку молодых Берлинов в Лондон. На следующий день после её смерти Арнольд, читая газету, пробежал заметку из раздела происшествий, сообщающую об исчезновении одной богатой леди, миссис Дюран-Дикоп. Мысли его были заняты недавним горем и семейными заботами, и читал он поэтому рассеянно, однако последний абзац статьи заставил его подскочить. В газете сообщалось:

«В день своего исчезновения миссис Дюран-Дикон встречалась в большом универсальном магазине с неким Джоном Хейгом, который явился в полицию, дал подробные показания и предложил свою помощь в розысках».

Арнольд Берлин чуть не упал в обморок. Он сразу понял всё: исчезновение своих родственников и то, что случилось бы с ним самим, его женой и ребёнком, приди он ко мне. У него еле хватило сил дотянуться до телефона и набрать три девятки, чтобы вызвать полицию. Я был обречён.

В то время как я улаживал дела с Берлином, произошла история с Мэри, моей жертвой № 8. Мы познакомились в Истборне. Не знаю, приезжала она туда отдыхать или работать. Во всяком случае, жила она не там. Я знаю только её имя — Мэри. Мы долго болтали, потом я пригласил её поужинать в Гастингсе. Мы зашли в кафе на берегу моря. Был конец лета или начало осени — последние хорошие деньки. Перед закатом солнце на мгновение окрасило море в кровь. Я вздрогнул. Посмотрел на Мэри, а она глупо заметила: «Как красиво, правда? Похоже на цветную открытку».

Я не разделял её вульгарных впечатлений, но почувствовал, что меня охватывает моё священное желание. Я без труда завлёк Мэри в Кроули. Мы вошли в мастерскую на Леопольд-роуд. Я тут же схватил какой-то инструмент и со всей силы ударил её по голове.

Ночью мне приснился благодатный сон, который я всегда вижу после убийства. Видение протянуло мне кубок с кровью, и я выпил его медленными глотками.

Вот я и дошёл до девятого человека, которого лишил жизни. Мне хочется употребить именно это выражение. Я не люблю называть это убийством, потому что это слово рождает ощущение жестокости и страдания. Лишение жизни, наоборот, есть неизбежный результат проявления воли могущественного Духа, который руководил мною и приказывал брать кровь мужчин и женщин. Человек — всего лишь пешка в руках Высшего Существа.

Та же внешняя сила решила, что теперь пришёл мой черёд умереть, и я покоряюсь её божественному решению. К тому же я устал. Мои глаза переутомились: я слишком много читал и писал, и я стремлюсь поскорее закончить эти мемуары. Чтобы продолжить работу, я вынужден надеть очки в золотой оправе, принадлежавшие доктору Гендерсону, моей шестой жертве.

Но пора рассказать о миссис Оливии Дюран-Дикон, последней моей жертве на земле, из которой мне суждено было выпить стакан крови. Когда я с ней познакомился, это была женщина «на склоне жизни» — выражение, которое употребил генеральный прокурор на процессе. Нужно признать, что с ней я проявил небрежность — купил кислоту под своим именем; не полностью сжёг сумку, и полицейские нашли её остатки; не растворил тело до конца, и сохранившихся останков было достаточно, чтобы обвинить меня в убийстве. Но я настолько чувствовал себя защищённым Высшей Силой, что забыл принять элементарные меры предосторожности.

Миссис Дюран-Дикон жила в Кенсингтоне, в том же семейном пансионе, что и я. Там я с ней познакомился. Я понравился этой пожилой даме рассуждениями о музыке, искусстве и литературе. Мы также беседовали с ней на философские и религиозные темы. Благодаря этому я завоевал расположение миссис Дюран-Дикон, которая видела во мне, несмотря на мои сорок лет, в высшей степени добропорядочного молодого человека.

На процессе публика узнала, по какому смехотворному поводу она зашла ко мне. Старая дама страдала от того, что у неё не было ногтей, и я сказал, что, может быть, смогу ей сделать пластмассовые ногти в своей мастерской.

Таким образом, 18 февраля 1948 года она отправилась в своё последнее путешествие. Вскоре полицейские, проводившие расследование по поводу исчезновения миссис Дюран-Дикон, обнаружили у меня следы её пребывания и остатки вещей. Моя судьба была предрешена.

У меня есть маленькое тщеславное желание, которое, думаю, можно простить человеку, который скоро умрёт: я хотел бы, чтобы костюм, который был на мне во время процесса, был передан в Музей восковых фигур мадам Тюссо, с тем чтобы в него одели моё изображение. Пусть отдадут также мои зелёные носки и красный галстук в зелёную клетку. Надеюсь, мой восковой портрет будет похож на меня. Я хочу, чтобы служитель музея следил за тем, чтобы у меня на брюках всегда была безупречная стрелка. Я потолстел в тюрьме, это неприятно. Надеюсь, что восковой фигуре придадут более стройные очертания.

Во время процесса я страшно скучал. У меня было такое ощущение, что я смотрю тот же фильм второй раз. Но меня позабавило, как некоторые свидетели добавили пикантные подробности к моей истории.

Я совсем не кичусь своими похождениями. Судьба довлеет надо мной. Я всё время думаю об этой строке из Экклезиаста: «Что свершилось, то должно было свершиться».

Я знаю, что всего пятнадцать шагов отделяют дверь моей камеры от эшафота. Это мало, чтобы перейти в вечность. Сегодня идёт дождь. Я вижу, как струи хлещут по верхушкам тополей, выглядывающим из-за тюремной стены. Он вселяет в меня желание, которое я некогда ощутил под сенью великолепного леса, и, одинокий, я ищу цель, может быть, несуществующую.

Мои девять убийств должны иметь какое-нибудь объяснение вне нашего земного мира, иначе не может быть. Не может быть, чтобы они были абсурдным сном сумасшедшего, полным шума и ярости, как сказал великий Шекспир. Значит, вечная жизнь существует? Скоро я это узнаю. А пока прощайте…»

Снами сумасшедшего иногда называют телесериалы о вампирах. Наверное, так оно и есть, ибо совершаются «преступления» крови в сумеречном сознании. И безумство тоже сопровождает их, но особого рода безумство, имя которому известно давно и число которого сочтено.