В ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

В ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

«Обь» вошла в бухту Депо 5 января в одиннадцать часов по московскому времени. Судно пробивало себе путь в припае. За кормой бурлила, пенилась вода. Лед упорно сопротивлялся, но бронированная махина делала свое дело: припай рушился, и «Обь» медленно шла к берегу. Вот уже в ледяном поле пробита брешь на всю ширину судна. Над уровнем моря припай возвышается всего лишь на метр, зато в прозрачной воде у кромки отчетливо видна уходившая в глубину толща льда.

«Обь» смогла пробиться только на свою длину — 130 метров. Дальнейшая борьба со льдами была бессмыслен­ной.

Палуба сразу же заполнилась людьми. Десятки биноклей нацелились во все стороны. Высокие обрывы ледового барьера, гигантские айсберги самой причудливой фор­мы... Теперь уже отчетливо были видны каменные глыбы, которые вызвали переполох на судне. Произошло это так.

Когда мы подходили к бухте Депо, кто-то крикнул:

— Дома!

Все схватили бинокли. Послышались удивленные голоса:

— Да, какие-то палатки... Тут кто-то поселился раньше нас!

Удивляться было чему. Ведь мы хорошо знали, что в этом районе никого не должно быть. По соглашению участников Международного геофизического года этот район отведен для работ советской экспедиции. Кому вздумалось обосноваться здесь?

Иван Александрович Ман выхватывает из моих рук бинокль и говорит:

— Попробую рассмотреть твоим. Мой, наверно, ни к черту не годится.

Суета, толкучка. Каждый старается протиснуться вперед, занять выгодную позицию.— Чепуха. — Вдруг спокойно сказал дублер капитана Андрей Федорович Пинежанинов. — Это же камни.

Сомнения быстро рассеялись. Мы убедились, что это действительно каменные глыбы, лежащие на ледяном ба­рьере.

Как только судно остановилось, все побежали к переднему трапу, кто-то спустил шторм-трап у носа корабля; каждому хотелось первым ступить на самую южную зем­лю. Счастье выпало на долю тракториста Миши Аникентьева. Он соскользнул вниз и раньше всех оказался на льду.

— Вылезай, приехали! — крикнул он и побежал по сне­гу.

Воздух казался неподвижным. Ярко светило солнце, и на палубе было тепло. Но на льду стало значительно хо­лоднее. Я бросил на снег пустую пачку из-под папирос, и она начала медленно опускаться вниз. Оказывается, тела быстро нагреваются на солнце и образуют проталины. Снег же отражает от себя тепло и тает медленно.

Количество тепла, которое дает солнце Антарктиде летом, примерно такое же, как на широте Крыма или Таш­кента. И если бы все тепло поглощалось здесь поверхностью и использовалось на таяние снега и льда, то в течение лета толщина антарктических льдов уменьшалась бы ежемесячно на два—два с половиной метра. Поэтому можно предполагать, что Антарктиде понадобилось бы всего лишь два столетия, чтобы полностью освободиться от ледяного панциря. Но этого не происходит. Антарктида остается страной холода даже в разгар лета.

Шестой материк показался нам не таким уж суровым и страшным. Погода теплая, ясная и тихая. К тому месту, где лежали огромные камни, сразу же отправилась первая группа лыжников. Наш отряд начал выгружать на припай ящики, в которых были упакованы части самолета АН-2. Хотелось как можно скорее подняться в воздух. Правда, мы могли бы это сделать несколько раньше; предполагалось, что за несколько часов до подхода к припаю летчики поднимутся на вертолете с площадки судна и встретят затем своих товарищей хлебом-солью. Нам завидовали, а некоторые моряки роптали:

— Мы все равно не признаем летунов первыми покорителями Антарктиды. Нехорошо получается: мы вас везли, старались, а теперь — спасибо, мол, приехали. Стрекозу свою завели и — айда первыми на берег!

— Авиация должна идти на разведку, — отвечали лет­чики.

— Разведка — другое дело. Полетал, посмотрел и садись на свое место, как ласточка в гнездо. Словом, спускаться на материк давайте только по трапу и в порядке живой очереди. Так никому не будет обидно.

Летчики посмеивались. Но, как говорится в пословице, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Очень скоро наш отряд попал в глупое положение. Приступив к сборке вертолета, мы вдруг обнаружили, что к нему нет... колес.

Объяснялось это просто. Все части двух вертолетов были размещены заводом-изготовителем в шести контейнерах. Три контейнера с маркировкой вертолета Н-86 погрузили на «Обь», а остальные — на дизель-электроход «Лена», который придет в Антарктиду несколько позднее. Нам просто не пришло в голову проверить, что упаковано в ящиках, да к тому же времени было в обрез. Вот и получилось, что мы прихватили ящик со всеми аккумуляторами, а в Калининграде остался контейнер с колесами обоих вертолетов.

Не успели мы оправиться от истории с колесами, как на наши головы обрушилась новая беда. «Обь» прошла свой большой путь и стояла, зажатая припаем. Теперь дело за авиацией. Самолетам не страшны никакие ледяные барье­ры. 6 января с судна были сняты части самолета АН-2, и работа закипела. Вскоре фюзеляж стоял уже на основании контейнера. Требовалось быстро поставить машину на лыжи. Но когда мы вскрыли ящик, на котором было написано «Лыжи АН-2», в нем оказались всего одна лыжа и хвостовой лыжонок.

Тут уже было не до шуток. Даже те, кто вначале посмеивался над нами, теперь огорчились не меньше нас. Снова проверяем контейнеры, переворачиваем все имущество от­ряда. Наконец обнаруживаем запасной ящик с надписью «Лыжи АН-2». Вскрываем его и радуемся так, словно перед нами не лыжа, а любимая женщина.

Сборка краснокрылой «Аннушки» пошла полным ходом. На работу летного отряда пришли посмотреть хозяева ледяной пустыни — пингвины. Вначале казалось, что к нам приближается войско маленьких человечков: строгое равнение, впереди и по бокам командиры... Несмотря на то, что хочется скорее подняться в воздух, я не могу оторваться от этого необычного зрелища. До чего же милые и забавные птицы!

Какое сейчас время суток, определить нельзя: нет ни ночи, ни утренней зари, ни вечернего заката. Я посмотрел на часы — половина двенадцатого. Полдень или полночь? Мне говорят, что день, и я делаю запись в дневнике: «6 января».

Как и вчера, погода ясная, тихая, только снег искрится еще сильнее, на него нельзя смотреть без защитных очков.

Во второй половине дня пингвины построились и чинно удалились. Вскоре подул ветер и потускнело солнце. Через несколько минут колючий снег слепил глаза. Фюзеляж самолета пришлось снова поднять на судно.

Ветер все усиливался — разразился шторм. Забурлила снежная каша. Вылетают изо льда мертвяки, не выдерживают и якоря. Сутки назад припай казался неприступным, а сейчас рушится на глазах.

— Крылья! Крылья! — Слышится чей-то испуганный голос.

На ледяном барьере над водой повис край ящика с плос­костями. В любую минуту он мог свалиться в бездну. Просим Мана подвести судно к этому месту.

Капитан соглашается не сразу: ведь «Обь» может разбить контейнер вдребезги, а вместе с ним разлетятся и плоскости. Но другого выхода у нас нет. Судно медленно продвигается вперед. Умелые сильные руки моряков остановили его рядом с плоскостями. Я услышал голос механика Мякинкина:

— Привет, братцы, до скорой встречи!

За ним бросился вниз на ящик бортмеханик Шмандин. Нужно как можно скорее подать гак, чтобы смельчаки могли зацепить им тросы контейнера. Но это не так-то просто — судно относит от припая. Теперь от каждой секунды зависит судьба не только крыльев, но и двух людей. «Обь» снова идет прямо на контейнер, на котором лежат Мякинкин и Шмандин. Малейший промах, и...

Едва Мякинкин и Шмандин успели накинуть гак на тросы, как от припая, где лежал секунду назад контейнер, отломилась огромная глыба. Но ящик величиной с одноэтажный дом был уже на палубе. Прыгнув с контейнера, Мякинкин сказал:

— Здорово прокатились! Как в парке культуры на «чертовом колесе».

Трудно представить, чтобы человек, только что смотревший в глаза смерти, мог шутить.

Первый ураган мы выдержали. Ветер стал утихать, и через короткое время опять запламенело солнце и заискрился под его лучами снег.

Тем временем смекалистые авиаторы не стали ждать прибытия «Лены» и приспособили для вертолета колеса самолета АН-2 и колеса одной из стремянок, предназначенной для сборки несущих лопастей. Заменили и полуоси, которые выточил в мастерских судна Михаил Семенович Комаров.

— Желающие побывать в небе, занимайте очередь, — объявили летчики. — Принимать на борт «стрекозы» будем не больше десяти пассажиров!

На корме судна, где сооружена посадочная площадка для вертолета, быстро образовалась очередь. В этот прекрасный день, 8 января, всем полюбившаяся «стрекоза» не знала покоя. То она стрекотала над водой, над ледяным барьером, то снова садилась у борта судна и тут же поднималась в воздух. С «Оби» были сняты вездеходы, сани, трактор и самолет АН-2, который вскоре вывели к береговому щиту за четыре километра от стоянки судна; там же нашли место для временного аэродрома.

Девятого января снова разразился жестокий ураган. Этого мы не ожидали. Снова поднимаем на судно все грузы, снова воюем с разбушевавшейся стихией. На этот раз в самой большой опасности оказались работники авиационного отряда. Вот уже сутки свирепствует шторм, а мы не имеем никакой связи с людьми, которые собирают самолет АН-2. Что с ним? Живы ли наши верные товарищи Каш, Чагин и Шмандин? Как помочь им? Может быть, им нужна помощь именно сейчас, а потом будет уже поздно?

— Кто со мной? — спросил я летчиков, которые молча, с угрюмыми и озабоченными лицами стояли около.

— Я! — крикнули первыми Кириллов и Челышев. Так и решили.

... В какое время суток мы подошли к месту стоянки самолета, определить было невозможно.

— Как вы сюда попали? — удивился Каш.

— Очень просто, надоело сидеть в каюте, мы и решили прогуляться к вам в гости, — сказал Кириллов.

— Одним-то поди скучно, наверно, обо всем успели переговорить, — добавил Челышев.

— Это верно, — улыбнулся Шмандин. — Сидим и гадаем, что делается на судне.

— Ну, а как тут делишки? — спросил Кириллов.

— Ничего, — ответил Чагин. — Чувствуем себя как у бога за пазухой. Харч есть... Чайку крепкого хочется, но придется малость потерпеть.

... Совсем недавно они делали нечеловеческие усилия, чтобы спасти полусобранный самолет. Бешеный ветер сбивал с ног, сквозь снежную мглу ничего не было видно. Чуть не каждую минуту они звали друг друга, чтобы не потеряться в этом снежном хаосе. Самолет начало подбрасывать, на какое-то мгновение он повис в воздухе, словно пытался взлететь. Положение было угрожающим. С огромным трудом вбили в лед еще несколько металлических клиньев — мертвяков и натянули дополнительные тросы. Беда в том, что отдельные узлы машины не закреплены еще по-настоящему и какая-то ее часть может покоробиться или вовсе отлететь. Но все закончилось благополучно.

Синий свет газовых плит освещал их усталые лица. Каш заговорил о Москве. Вероятно, после всего пережитого захотелось ему побыть с семьей, отдохнуть в уютной московской квартире. Ведь ему так мало пришлось быть дома. Алексею около сорока лет. Был он в свое время юнгой на корабле, а потом потянуло его в небо; закончил авиационное училище и стал летчиком. Свою профессию он считает лучшей на свете.

— Я готов летать круглые сутки, месяц, два, год подряд и в любом месте. Я не расстанусь с самолетом до тех пор, пока глаза мои видят, пока руки держат штурвал, — говорит он.

И все, кто знаком с Нашем, знают, что он не преувели­чивает.

— Давайте-ка поспим, — предложил Чагин, — приятных вам снов!

Через минуту из его спального мешка раздался храп. Все последовали его примеру. Снаружи по-прежнему доносилось завывание ветра, время от времени палатка вздрагивала, словно кто-то проверял, хорошо ли она укреплена. Я спать не мог — меня мучил кашель, и, чтобы не мешать другим, я выбегал из палатки.

— Здорово ты наглотался холодного ветерка, — прошептал Шмандин. — Сейчас я тебя полечу.

Иван Дмитриевич встал, налил в кружку спирта, смешал его с водой и разогрел на плитке.— Верное средство. Нельзя же так мучиться... А я на всякий случай колбаску подогрею, что-то есть хочется.

«Препарат» Шмандина оказался довольно-таки дей­ственным. Кашель вскоре прекратился. Только сон не брал меня. Мы подсели поближе к синим огонькам, и за беседой время побежало быстрее. Иван Дмитриевич — интересный собеседник. Ему уже под пятьдесят, но выглядит он моложе. Шмандин долго плавал на речных судах, а затем, как и Алексей Аркадьевич Каш, ушел в авиацию. Уже в 1937 г. Иван Дмитриевич успел побывать на Северном полюсе. А теперь вот отправился на шестой мате­рик.

Первые дни нашего пребывания в Антарктиде показали, что летчикам придется нелегко. Пурга и ветер, наверное, будут постоянными нашими противниками. А от авиации в значительной мере будет зависеть успех работы всей экспедиции.

— Четвертые сутки живем здесь и только несколько часов видели белый свет. Все остальное время боремся, мечемся, и неизвестно, когда прекратится этот ад, — сказал Шмандин.

— Устал ты, Дмитрич, ложись-ка спать и ни о чем не думай. Береги силы, не волнуйся.

— Да я не за себя беспокоюсь, мы-то выдержим, а вот удастся ли уберечь самолеты, использовать их по-настоящему — не знаю. Даже собрать их не можем — не успеешь взять в руки инструмент, как налетает ураган и не видно ни земли, ни неба...

Иван Дмитриевич осторожно приоткрыл дверцу палатки, выглянул и торопливо позвал меня.

— Смотри, какая комедия.

Я вышел из палатки и увидел любопытную картину. Рядом с самолетом лежали спящие пингвины, и только четверо стояли и посматривали по сторонам. Ветер уже стихал, погода прояснилась, и нам было хорошо видно, как отдыхали птицы. Почему бодрствует эта четверка, мы сперва не могли понять, но вскоре все стало ясно. Один из стоявших пингвинов подошел к спящему собрату и начал теребить его клювом. Тот поднялся, потянулся и заковылял на место бдившего, уступив ему свое гнездо в сне­гу. Через некоторое время то же самое проделали и остальные трое «постовых».

— Поразительные птицы! Я не удивлюсь, если они заговорят, — восхитился Шмандин.

Наконец ветер утих. Пингвины проснулись и зашагали к воде.

— Подъем! — скомандовал Шмандин.

Сборка самолета подходила к концу. Теперь скоро наш АН-2 поднимется в воздух.

Мы хорошо понимали, что условия работы авиации на шестом материке будут во многом отличаться от арктичес­ких. Совсем иначе здесь выглядит звездное небо. Нам придется привыкать к работе с астрономическими и магнитными компасами в Южном полушарии. И если полеты в Арктике совершаются в основном над океаном, на малых высотах, то в Антарктиде, где отдельные горные хребты поднимаются на четыре тысячи метров над уровнем моря, полеты будут высотными. К тому же не было еще карт, которым можно было бы вполне доверять, а без карт полеты немыслимы.

12 января раздался долгожданный гул авиационного мо­тора. Краснокрылый АН-2 пробежал по заснеженному припаю, оторвался от взлетной площадки, сделал один круг, второй и сел у временного старта. Потом пробежал еще раз, снова поднялся в воздух и приземлился на прежнее место. Каш доложил о готовности машины.

— Сколько пробыл самолет в воздухе? — спросил начальник экспедиции Михаил Михайлович Сомов.

— Сделано два пробных полета. Один длился пять минут, а второй десять.

— Моряки могут позавидовать вашим темпам, — улыбнулся капитан «Оби» Иван Александрович Ман.— Остановка заставляет торопиться, — сказал Моро­зов.

Сомов и Ман поднялись на борт самолета, Каш сел за штурвал. Второе пилотское кресло занял я. Бортмеханику Чагину пришлось устраиваться на подвесном сиденье, радист Челышев устанавливал связь с «Обью».

Каш встал, снова сел, как бы проверяя прочность своего высокого кресла, и дал полный газ мотору. Юркий АН-2 сделал короткий разбег и оторвался от снежного полотна.

Мы в воздухе. Самолет быстро набрал высоту. Под нами тянулась бесконечная снежная пустыня. Слева под белым покровом — материк, справа — скованное льдом море. Материк отделяется от моря ледниковым барьером. В нескольких местах барьер пересекается ледниковым потоком, который медленно идет с возвышенных частей материка к океану. Его движение измеряется всего лишь несколькими метрами в год. Иногда ледниковый поток несет огромные валуны. Камни, обломки пород. Все, кто находился на борту самолета, напряженно всматривались вдаль. Каждому хотелось как можно скорее увидеть участок, где можно было бы начать строительство обсерватории. Надо сказать, поиски этого участка начались сразу же, как судно пришвартовалось к припаю в бухте Депо. Несколько лыжников направились к каменной гряде, которая вначале так заинтересовала всех. Если эта каменная гряда представляет собой выход коренных пород, а не морену, то можно было предполагать, что расположенная за ней к югу часть ледяного плато малоподвижна и может быть использована для строительства обсерватории. Но ко всеобщему огорчению гряда оказалась мореной, лежащей на поверхности ледника в четырехстах метрах от берега.

Обследование ледяного плато, примыкающего к морене, показало, что в непосредственной близости от нее имеется ровное поле, которое можно использовать в качестве временного аэродрома. Нужно срочно подыскивать другое место. Мы пробыли в воздухе несколько часов, обследовали ледяной берег между шельфовыми ледниками Шеклтона и Западным до горы Гаусберг. Выходов коренных пород мы не обнаружили, за исключением небольших скал в районе, лежавшем к югу от острова Хасуэлл.

Мнения разделились. Одни доказывали, что эти участки совершенно непригодны для строительства обсерватории Мирный, так как подходы к ним с моря затруднены. Другие говорили, что медлить нельзя, можно упустить самое благоприятное время года и потом оказаться в трудном положении.

На следующий день был совершен второй полет в район острова Хасуэлл. На этот раз на борту были научные консультанты экспедиции профессора Г. А. Авсюк, К. К. Марков и П. А. Шуйский. Они тщательно обследовали этот участок и пришли к выводу, что здесь можно организовать поселок, хотя местность для этого и малоподхо­дящая. Ученые заявили, что, возможно, удастся отыскать хорошие подходы к участку с моря; для строительства обсерватории и поселка могут быть использованы скальные выходы у края ледникового обрыва и практически неподвижные участки ледника, упирающегося в эти ска­лы.

В третий раз АН-2 кружится над островом Хасуэлл. Летят И. А. Ман, М. М. Сомов, О. С. Вялое и A.M. Гу­сев. Делаем посадку на ледник вблизи одной из скал, возвышающихся у самого берега. Смогут ли подходить сюда суда, можно ли строить здесь поселок? Ходим, смотрим и пожимаем плечами. Обрывистый край материкового льда высотой более десяти метров над уровнем моря изгибается в этом месте почти под прямым углом.

В вершине угла и на стороне, обращенной к северо-западу у самого обрыва над ледником, выступают впаянные в его толщу четыре небольшие скалы. Самая большая — в вершине угла имеет ширину до 400 метров. Ее соседки значительно меньше. Расположены они на расстоянии 600—1000 метров друг от друга. Против этих скал, над поверхностью моря, возвышаются семнадцать скалистых островов. Самый большой из них остров Хасуэлл. Водное пространство между островами заполнено множеством подводных камней, некоторые из них выступают из воды.

Оставив группу научных работников для дальнейшего обследования района, мы возвратились к месту стоянки «Оби».

— Ну, Иван Иванович, теперь, можно сказать, небо в нашем распоряжении, — улыбнулся штурман Кириллов. — Пусть знают наших.

— Лиха беда начало, — добавил Сомов. Обрадованный результатами своих усилий, наш отряд развил кипучую деятельность. В короткий срок в бухте Депо на припае и на деловом плато у берега бухты были сооружены временные взлетно-посадочные площадки.

Антарктида, встретившая нас бурями и ураганами, начала покоряться. Но мы знали, что это только наши первые шаги.