КУРС — НА ГЕОМАГНИТНЫЙ ПОЛЮС

КУРС — НА ГЕОМАГНИТНЫЙ ПОЛЮС

День 13 февраля 1956 года стал знаменательным в жизни нашей экспедиции. Над южнополярным поселком Мирный поднят флаг нашей Родины — на берегу шестого континента открыта Первая советская научная об­серватория.

Еще накануне жители Мирного готовились к этому торжеству: убирали помещения, приводили в порядок территорию городка, на площади около мачты выстроили три­буну. Авиационный отряд весь день провел на аэродроме: готовил машины к торжественному полету над станцией в момент поднятия флага. Вечером все побрились: за эти дни нам приходилось много работать и некоторые товарищи успели основательно обрасти. Надо сказать, среди нас не было убежденных «бородачей», так как все считали, что борода мало украшает человека.

На следующее утро подъем был, как всегда, в семь ча­сов. Члены наших экипажей несколько приуныли, так как всю ночь и утром мела поземка. Неизвестно, смогут ли самолеты подняться в воздух.

— Ну как погода, собирается стать лучше? — то и дело можно было слышать в бюро погоды. Ко всеобщей радости, наши «ветродуи», как мы называли синоптиков, пообещали, что к середине дня ветер стихнет и мы сможем полетать над Мирным.

Время приближалось к полудню. Поземка прекратилась, но солнца не было видно, весь горизонт был закрыт плотной облачностью.

— Нет солнца — и не надо, — говорили механики, — важно, что утих ветер.

На площади Мирного, где установлена трибуна, собрались все жители поселка. Митинг открыл секретарь партийного бюро Голубев. Он говорил о том, что сделано на шестом континенте участниками Первой советской антарктической экспедиции за истекший месяц. А сделано было немало. Большинство грузов, доставленных в Антарктиду экспедиционными судами, выгружено на материк; авиационная и наземная техника введена в эксплуатацию; строительство поселка еще не завершено, но уже сейчас на берегу Правды стоят дома, а рядом с ними — сооруженные на скальном основании высокие радиомачты. Первые динамики поселка образуют улицу, они готовы принять новоселов. Заканчивается постройка служебных зданий.

— И сегодня каждый из вас, товарищи, может гордиться тем, что он участвовал в создании замечательного поселка — форпоста советских ученых в Антарктике. Наши полярники — моряки, летчики, ученые, строители еще раз показали, на что способны советские люди. И какие бы трудности ни встретились им в дальнейшем, они будут преодолены, порукой этому — слово коммунистов, — закончил Голубев.

На трибуне сменяются ораторы, они от имени служб дают обещание выполнить задачи, поставленные перед экспедицией.

Митинг окончен. В торжественной тишине поднимается вверх Государственный флаг Советского Союза. Когда он достигает вершины мачты, раздается залп из ружей и ракетниц, звучит троекратное «ура», а в небе строем проходят самолеты и вертолет нашего отряда.

... Да, сделано уже немало. За месяц, прожитый в Антарктиде, члены авиационного отряда сумели собрать большинство самолетов, провести большую работу по созданию взлетно-посадочных полос и совершить ряд интересных полетов над загадочным материком.

Первое время летчики были в несколько «привилегированном» положении: если все члены экспедиции жили на судах, то временными жилищами летчиков, механиков, штурманов и радистов были самолеты. Каждое утро вертолет доставлял строителей, научных сотрудников и моряков с «Оби» и «Лены» на строительные участки Мирного, а вечером отвозил их обратно. По окончании рабочего дня у места стоянки вертолета собиралась очередь, и подходивший спрашивал: «Кто последний на вертобус?» За короткий срок Н-86 перевез около двух тысяч пассажи­ров.

В эти напряженные дни шла подготовка самолета ИЛ-12 Н-476 к рекогносцировочному полету в глубь материка, в район Южного геомагнитного полюса. Здесь предполагалось развернуть строительство выносной станции.

Этот полет вызывал большой интерес всех жителей Мирного. Еще бы, ведь нам предстояло лететь туда, где еще никто не был.

Наши механики тщательно проверяли отдельные узлы самолета. Действовать нужно было наверняка, ведь если случится что-нибудь в полете, когда мы будем далеко в Антарктиде, то никто нам не сможет помочь.

Еще раз проверили работу моторов и приборов. Как будто все в порядке, но тем не менее все мы очень волну­емся.

Вечером накануне вылета еще раз обсудили план полета. Как всегда, ученые требовали, чтобы мы их взяли с со­бой.

— Иван Иванович, — сказал мне Сомов, — может быть, все-таки возьмем кого-нибудь?

— Нельзя, Михаил Михайлович, полет рекогносцировочный, рисковать жизнью пассажиров не можем.

— Но летчики же полетят! — пробовали нас урезонить.

— А вы что хотели, чтобы самолет летел без летчиков?

— Ну что же, раз нельзя, значит нельзя... А жаль!

Когда все разошлись, мы еще долго с Дмитрием Николаевичем Морозовым сидели над картами и уточняли маршрут предстоящего полета.

Утром на аэродроме Мирного собрались все свободные от вахты. Погода нам благоприятствовала, утро было сол­нечным. Последние рукопожатия. Экипаж занимает свои места. Взревели моторы, и машина трогается с места. Вот она, поднимая снежную пыль, пробегает по твердому снежному насту. Еще несколько секунд — и самолет в возду­хе.

Штурман Морозов заносит первую запись в бортовой журнал: «5 часов 15 минут по московскому времени. Произведен взлет с аэродрома Мирный, взят истинный курс 152 градуса, машина, набирая высоту, идет в намеченный район».

Мне вспомнился 1941 год. Тогда экипаж самолета СССР-Н-169 с группой научных сотрудников готовился к первому полету в район Полюса относительной недоступности в Северном Ледовитом океане. Это был период, когда летчики вместе с учеными открывали многие тайны полярного бассейна. Самолет, приспособленный к долгому пребыванию на льду вне аэродромов, был нашим передвижным домом с относительными удобствами и даже кухней. Помимо обычных аэронавигационных приборов, машина была снабжена солнечным компасом. Это давало уверенность, что самолет мы сможем привести в заданное место. Но о районе предполагаемых посадок ни экипаж, ни ученые не располагали никакими сведениями. Мы были одни и должны были рассчитать все точно. Безусловно, при аварии нам могли оказать помощь, но на это потребовалось бы время. Поэтому-то сразу же перед нами возник вопрос: какой ледяной массив мы встретим там, где нужно будет совершать посадки, и вообще, что мы встретим — лед или воду? Бесспорно, льда будет достаточно, но как с воздуха определить его прочность и состояние поверхности — трещины под снежным покровом, торосы и т.д.? А ведь самолет при посадке будет иметь полетный вес более двадцати тонн. Как поступить с моторами, выключать их при посадке или нет? Если во время посадки моторы будут работать и лыжа заденет за торос или попадет в трещину, лыжа может сломаться, а затем амортизационная стойка шасси, над которой в центроплане расположен бензиновый бак, пробьет его; польется бензин, и тогда пожар неминуем. Если же моторы при посадке будут выключены, возникнет другая опасность: лед может оказаться недостаточно прочным и самолет в конце пробега начнет проваливаться. Тогда мы, конечно, не успеем снова запустить моторы, а это также грозит гибелью машины.

2 апреля 1941 года мы вышли на старт, и через 45 секунд самолет был в воздухе. Ясная, безоблачная погода, хорошая видимость. Через семь часов предстоит совершить посадку на дрейфующий лед, но как долго тянутся эти часы...

Под нами Северный Ледовитый океан, однако его мы не видим. Внизу ледяной массив, изрезанный разводьями — тонкими черными полосками различных форм и направ­лений.

Но вот штурман В. И. Аккуратов докладывает, что мы у цели. Нужно садиться. Я смотрю вниз на безжизненную ледяную пустыню. Сверху она похожа на паутину: снежное поле изрезано черными трещинами, они идут в разных направлениях, переплетаясь и расходясь до самого горизонта. Отчетливо видны большие ропаки, но определить с воздуха высоту трудно. Но что это? На одной из льдин видим движущуюся точку. Сомнений нет — это хозяин ледяной пустыни белый медведь. Значит, и здесь, далеко от Большой Земли, есть жизнь. Ребята шутят:

— Хотели мы первыми побывать на Полюсе относительной недоступности, а оказывается, его до нас уже об­жили. Ну что ж, веселей будет!

Сбрасываем дымовую шашку, определяем направление ветра и идем на посадку. Мельком оглядываю взволнованные лица своих товарищей. Держу машину на минимальной скорости. Моторы работают. Наконец лыжи касаются льда, и я выключаю моторы. Машина замедляет бег и останавливается. Лед оказался прочным. А где же «начальник аэродрома»? Действительно, медведь, видимо, испугавшись шума моторов, скрылся в то­росах.

Спустя три часа там, где еще не ступала нога человека, вырос лагерь советских полярников. На Полюсе относительной недоступности развевался Государственный флаг Советского Союза.

Сейчас мы, действительно, многого не знали. Перед каждым полетом экипаж, как правило, знакомится с прогнозом погоды по маршруту. А чем располагали мы? Листком белой бумаги, на которой нанесены параллели и горизонтали нужного нам участка Антарктиды. Любой экипаж имеет точную карту маршрута. Карта же, которая у нас есть, не дает точного представления о районе, куда мы летим, так как там еще никто не был.

... Самолет идет дальше. Проходит еще час, моторы поют свою монотонную песню. Короткая запись в журнале: «Прекратилась связь с «Обью». А это значит, что наши товарищи в Мирном какое-то время проведут в тревоге за нас. Мы идем все дальше в глубь материка. Связи все нет. Герман Патарушин сообщает в эфир наши позывные и координаты, но нас никто не слышит.

Под нами гладкие и пологие заструги, однообразие снеговых полей. Идем на высоте 3650 метров над уровнем моря, но фактически от земли всего только 150 метров, а температура воздуха понизилась до минус 31 градуса. Очевидно, у поверхности купола все минус 50. Вот так лето!

Случись что-нибудь хотя бы с одним из моторов, и посадка с убранными шасси на «пузо» неминуема. Помочь нам никто не сможет. Естественно, что сейчас все члены экипажа с особым вниманием прислушиваются к гулу мо­торов. Но они работают ритмично.

Мы уже больше пяти часов в полете.

— Сейчас наши координаты 78 градусов южной и 106 градусов восточной — район Геомагнитного полюса, — сказал Морозов.— Михаил Михайлович! — говорю я Сомову, — здесь должна быть станция Восток. Как видишь, посадить самолет на лыжах можно.

— Высота местности тут над уровнем моря 3500 метров, — размышляет Сомов. — Мне кажется, людей нельзя завозить сюда самолетом, резкая перемена давления будет отражаться на их здоровье. Лучше всего, пожалуй, послать санно-тракторный поезд. Организовать его следует километрах в четырехстах от Мирного. Высота плато там не более 2500 метров — это уже высокогорный район. Организм человека, привыкнув к атмосферному давлению, в дальнейшем будет легче переносить кислородную недостаточность.

Самолет делает большой круг над районом Геомагнитного полюса. Под нами было все то же белое пространство.

— Теперь, — обратился я к Сомову, — можно и до­мой. Связи у нас до сих пор нет, и наверняка в Мирном беспокоятся.

— Беспокоятся, Иван Иванович, — это не то слово. Представляю себе, что сейчас происходит в радиорубке «Оби»! Жаль, что еще не вступила в строй наша береговая станция, она могла бы наладить с нами радиосвязь.

Мне было жаль радиста Патарушина. Как он волновался в течение этих долгих часов отсутствия радиосвязи!

— Брось, Герман, переживать, ведь у нас все хорошо. Конечно, жаль, что нас не слышат, но ведь это временно, — утешали его.

Самолет идет к Мирному. Вот уже семь часов, как мы в полете. Идем на высоте 3500 метров над уровнем океана, а стрелка радиовысотомера остановилась на делении 150, значит, под нами только 150 метров и мы мчимся брею­щим. На душе радостно.

И тут лицо Патарушина расплывается в блаженной улыб­ке.

— Есть, есть связь с Мирным! «Обь» нас ищет!

— Передай, что у нас все хорошо.— Все в порядке, — облегченно вздыхает Герман, — они рады, что мы нашлись.

Вот уже на горизонте показались скалы острова Хасуэлл. Через несколько минут под крылом самолета прошел поселок, еще один круг — и я веду машину на посадку.

... Что же нового дал нам этот полет? Прежде всего мы убедились, что никаких гор, отмеченных американскими летчиками в 1947 году, на расстоянии 400 километров от побережья, нет. В районе Геомагнитного полюса плато над уровнем моря превышает 3000 метров, температура воздуха в конце местного летнего месяца на высоте 200 метров над плато держалась минус 33 градуса мороза. Судя по надувам и застругам, которые хорошо нам были видны во время полета, здесь преобладает восточный ветер. Само плато резко повышается от берега Правды и в 400 километрах от Мирного достигает высоты 2800 метров; далее начинается пологий подъем (на протяжении 1000 километров всего на 500 метров). При внимательном осмотре местности, над которой летел самолет, трещин не было обнаружено. Можно ли совершать посадки самолета для проведения исследовательской работы на поверхности материка? Да, можно.