ГЛАЗА, ГЛАЗА… (Продолжение первой главы)

ГЛАЗА, ГЛАЗА…

(Продолжение первой главы)

— Можно ли верить, что искусственный хрусталик более прозрачен, чем естественный?

— Да… Конструируя человека, природа не имела таких совершенных материалов, какими располагает сегодня наша наука. Ведь прозрачность естественного хрусталика, состоящего из белка, не идеальна, со временем она уменьшается — для человека мир постоянно тускнеет. Еще великий Гельмгольц сказал, что если бы он создавал глаз, то сделал бы его совершеннее, чем господь бог… Хирург вводит больным искусственные хрусталики почти с абсолютной прозрачностью, такими они остаются до самой смерти…

Этот разговор я уловил, лежа на операционном столе. Мне уже нельзя было крутить головой и смотреть по сторонам, но по голосу я угадал, что это Святослав Николаевич отвечает на вопросы, вероятно, какого-то журналиста. Сию же минуту мне хотелось спросить профессора: «Можно ли навсегда избавиться от глаукомы?» Но губы уже отяжелели. Незнакомый голос помог мне:

— А что вы можете сказать о глаукоме?

— О глаукоме… Сейчас посмотрим, — ответил Святослав Николаевич, поднимаясь на свое кресло, спинка которого возвышалась над моим изголовьем.

Я затаил дыхание.

— Охотники просили передать привет, — сказал он, приближаясь ко мне.

— Мм, — промычал я.

— Дышать ровно… Смотреть только в одну точку…

И операция началась точно в назначенный час — в одиннадцать ноль-ноль. Она длилась не более тридцати минут. Без пятнадцати двенадцать я уже лежал в палате на своей койке, мучительно вспоминая, какая музыка звучала в операционной. Кажется, Чайковского. Да, Чайковский — «Времена года»… «Баркарола» или «Осенняя песня».

После полудня, в пятом часу вечера, Святослав Николаевич подошел к моей койке и, ничего не говоря, запросто, как мне показалось, даже бесцеремонно снял с моих глаз повязку.

— Ну как? — спросил он.

— Вижу потолок. Красный.

— Краснота пройдет к ужину. Можно встать. Надо топать, топать на своих ногах. Движение — жизнь.

Я встал, сделал шаг, второй… Не качает, не мутит, как было после первой операции.

— Так все просто?! — удивился молодой человек в очках. По голосу я узнал — тот самый, что донимал своими вопросами профессора в операционной, — журналист.

— Как видите, — ответил Святослав Николаевич. — Больных глаукомой мы будем лечить амбулаторно: пришел человек с повышенным внутриглазным давлением, побыл у врача два часа, сделали ему дренаж для оттока темной жидкости и… домой.

— Значит, мне тоже можно уже сейчас домой? — спросил я, еще не веря ни себе, ни профессору.

— Можно, только следует предупредить домашних. Телефон этажом выше, — подсказал он.

Звоню домой. Жена не верит, что я своими ногами добрался до телефона.

— Что, отложили операцию? — тревожно спросила она.

— Уже прошла.

— Как?

— Так. Все просто, — повторил я слова журналиста.

Через месяц, после снятия шва, проверил давление в левом глазу. Норма. Через месяц — еще раз. Норма. Поле зрения без изменений. И верю, надолго, навсегда!

И когда личные тревоги отваливаются на задний план, начинаешь, как водится, окидывать взглядом окружающих, оглядываться назад, вглядываться в даль.