16

16

— Каковы успехи? — встретил меня вопросом Юрий Александрович, когда я вошел к нему в кабинет. — Садитесь, рассказывайте. Разворошили вы там осиное гнездо.. Читаю газеты. Какой поднялся шум вокруг семейки Ламердинга!

— Осиное гнездо! — согласился я. — Но в этом осином гнезде не все осы жужжат одинаково.

— Это вы о Гертруде? Понятно. Чарустин молодцом держался! Напрасно ничего нам не рассказал о попытках Фишера... Боялся?

— Не знаю... — ответил я. — Можно его спросить. А может быть, просто боялся за жизнь Гертруды. Мы имеем доказательства, что опасения не напрасны. Брат-то погиб. Как вы теперь смотрите на Чарустина? — спросил я Юрия Александровича.

— Пора завершать дело...

— Можно еще повременить? Я хотел бы съездить в Энск и уточнить показания Осипова. Расставим все точки над «и».

— Пожалуй, вы правы, — согласился Юрий Александрович. — Ваш Баландин здесь развил бурную разоблачительную деятельность.

— Почему он мой?

— Ну, как же, ссылается на вашу с ним встречу, настаивает, требует ареста Чарустина, жалуется, что мы инертны... Собрал заявления у тех, кто был в поездке с Чарустиным, пробил, буквально прокричал своей луженой глоткой освобождение от работы Чарустина. Идея разоблачения стала просто навязчивой. Мы даже поинтересовались — не стоит ли он на учете в психиатрической лечебнице? Не стоит! В чем же дело?

На этот вопрос я не мог ответить. Мне тоже непонятен Баландин. Излишняя подозрительность? Так нет же! Ранее таких заскоков у Баландина никто не отмечал. Личные счеты? Объективно его действия чем-то напоминают действия Фишера. Но тот враг и клевета — одна из форм борьбы. А чего добивается Баландин?

— Баландин настойчиво просил о приеме, — продолжал Юрий Александрович. — Мне пришлось с ним встретиться.

К тому времени наши сотрудники разобрались в истории с диссертацией. Чарустин в диссертации резко разошелся с выводами своего профессора по некоторым техническим вопросам, по существу разрушил теорию профессора. Профессор не внял выводам аспиранта и «зарезал» его диссертацию. Чарустину пришлось уйти из аспирантуры. Баландин был учеником того же профессора, его выдвиженцем, его приверженцем. И все равно до конца это ничего не объясняло. Я выехал в Энск.

Я знал уже, что Баландин и Осипов встречались в ресторане перед визитом Осипова к следователю в прокуратуру. Не в этой ли встрече и окончательный ответ на вопрос?

Еще один человек, еще одна биография, еще один характер. Он вошел ко мне в кабинет, сел и замер в ожидании, темные глаза смотрели с тревогой, он то бледнел, то краснел. Сильно взволнован, боится. Я это сразу понял по походке, по взгляду, по нервному напряжению, А чего ему бояться?

Ему тридцать два года. Стало быть, сознательная жизнь умещается в какие-то пятнадцать лет. Институт, работа в разведывательных геологических партиях. Какой у него рабочий стаж?

Я заглянул в анкету. Странно: рабочий стаж всего пять лет. Тридцать три года, а работает только с двадцати восьми лет. Человек кончает институт в двадцать один, в двадцать два года. Что он делал до двадцати восьми лет?

— Почему у вас, Григорий Осипович, такой маленький трудовой стаж? — спросил я его.

— Почему маленький? — с обидой переспросил он. — Я сразу же после института пошел на работу.

— Сколько вам было лет, когда вы кончили институт?

— Двадцать восемь...

— У вас был перерыв в учебе?

— Много перерывов. Болел...

— Когда вы поступили в институт?

— Сразу как кончил школу.

— Вам было?..

— Мне было семнадцать лет...

— Одиннадцать лет учились в одном институте?

— Одиннадцать лет... Я же болел. Это разве относится к делу?

— Не относится! Просто любопытная история... Если бы вы еще работали...

— Нет, я не работал. Я учился, когда мне позволяло здоровье.

— Что же у вас со здоровьем?

— Переутомление... Мозговое что-то, нервное..

Он не производил впечатления больного, но впечатление в таких случаях может быть и обманчиво. Я пометил себе: запросить справку у врача.

— Григорий Осипович, нас интересует всего лишь один вопрос. С вами беседовали в прокуратуре, состоялась даже очная ставка. Дело, как известно, передано нам. Была докладная?

Дрогнули веки, он поднял на меня темные глаза, в них метался страх. Он лихорадочно искал в оброненных словах, в жестах моих ответ: что нам известно?

Наконец едва внятно он ответил:

— Не было докладной, Никита Алексеевич! Я не хочу, чтобы у меня были тайны от Комитета государственной безопасности.

— Не имеет смысла иметь от нас тайны. Зачем же вы дали эти показания в прокуратуре?

— Испугался... я не понял, что там произошло на нефтепроводе. Баландин мне пригрозил расстрелом...

— Вам? За что же?

— Дескать, все будет приписано мне, Чарустин большой начальник, его отведут от ответственности...

— Где происходил разговор?

— В ресторане, а потом в номере...

— Рассказывайте все...

— Вы же все знаете... — произнес едва слышно Осипов.

— Я хочу, чтобы вы до дна испили чашу, что сами себе налили. Говорите!

— Баландин сказал мне, чтобы я дал эти показания...

— Сказал?

— Он продиктовал мне докладную... Заставил меня выучить ее наизусть.

— Докладная цела? Шпаргалка, вернее.

— Она у него... Он говорил мне, что Чарустин негодяй, что его очень трудно разоблачить, что я помогу большому делу...

Я протянул лист бумаги Осипову и предложил ему написать показания.

Осипов написал, я молча отметил ему пропуск. Он встал, нетвердой походкой пошел к выходу. У двери остановился.

— Что мне теперь делать, товарищ следователь?

— Это дело вашей совести. Я бы советовал пойти в партийные органы и все рассказать.

Пока я ездил в ГДР, Марченко здесь тоже поработал. Он создал экспертную комиссию из авторитетных специалистов. Специалисты провели обследование места взрыва. Были проведены раскопки, и вскрылась любопытная картина: нефтепровод лег не на подземный переход, а на выложенную из камня водопроводную трубу, протянутую в монастырь от подземного источника.

Время, грунтовые воды подточили и ослабили кладку. А когда над подземной кладкой прошлись тяжелые машины, камни поползли, труба зависла и, не выдержав нагрузки, лопнула. Устремившаяся в отверстие нефть сначала заполнила подземные пустоты, затем просочилась сквозь песок на поверхность.

Кто же виноват во всем этом? Геологическая разведка? Несомненно, добросовестное исследование грунта должно было бы привести к открытию подземных провалов. Их не ожидали и просмотрели... Отвечать геологам и, в первую голову, Осипову. Но это уже не наша забота. Это все опять уйдет в прокуратуру. Чарустин в катастрофе не виноват...