1.2. Причины дискуссии

Некоторые считают, что экономическая дискуссия – результат преодоления последствий культа личности в общественной жизни нашей страны. Нет нужды лишний раз повторять, какое благотворное воздействие на социалистическое общество оказала работа партии по ликвидации чуждых советской системе хозяйства наслоений прошлого, восстановлению ленинских норм партийной и государственной жизни.

Но называть лишь эту причину – значит слишком облегченно подходить к выяснению движущих сил развития науки. Никакие мероприятия по развертыванию социалистической демократии сами по себе не могли бы вызвать научную дискуссию, если последняя не диктовалась бы внутренними потребностями развития конкретной отрасли знания. Предпосылки для возникновения научной дискуссии появляются всякий раз, когда выработанная в ходе предшествующего анализа система понятий, категорий, закономерных взаимосвязей приходит в известное противоречие с новыми фактами реальной жизни. Именно такие условия возникли в экономической науке: уровень ее отстал от потребностей хозяйственной жизни страны, уже не соответствовал изменившимся условиям экономического развития.

Советское государство с самых первых лет своего существования находилось в исключительно трудных экономических условиях. Победа социализма в одной стране и почти полная экономическая изоляция ее от капиталистического мира ставила Советский Союз перед необходимостью в кратчайший срок создать практически замкнутый производственный комплекс, в котором все общественные потребности удовлетворяются за счет внутренних ресурсов. Кроме того, постоянная угроза военного вторжения заставляла Советское государство направлять значительную долю средств на укрепление обороноспособности страны и развитие отраслей, связанных с оборонной промышленностью. Давление этих внеэкономических факторов вынуждало в течение многих лет принимать хозяйственные решения, заведомо дающие меньшую экономию общественного труда, нежели варианты, которые могли бы быть осуществлены в условиях нормального развития народного хозяйства.

Такое объективно сложившееся направление развития экономики Советского государства отражалось и на состоянии экономической науки. Тогда не шла речь о выработке строгих научных критериев, по которым осуществлялся бы выбор направлений экономического развития как в границах предприятия, отрасли, так и в масштабах всего общественного производства. Планирование, писалось в некоторых работах 1920—1930-х гг., «следует рассматривать как известного рода инженерное искусство, а не как науку в строгом смысле этого слова».

С годами разрыв между практикой управления хозяйством и экономической теорией, который являлся результатом таких воззрений, становился все шире. Характеристика многих категорий давалась в настолько общей форме, что лишала их научного и практического значения. Ученые-экономисты перестали принимать во внимание, что метод научной абстракции отнюдь не предполагает отвлечения от сущности явления, а, наоборот, преследует цель освободить эту сущность от влияния внешних факторов и тем самым вооружить практиков знанием законов изменения действительности. Особенно полно забвение этой истины сказалось на тексте первого издания учебника «Политическая экономия», опубликованного в 1954 г.

Взять хотя бы формулировку закона планомерного, пропорционального развития народного хозяйства. «Требования этого закона, – читали мы в этом учебнике, – состоят в том, чтобы общество руководило народным хозяйством в плановом порядке, чтобы отдельные отрасли производства были планомерно увязаны в единое целое и в развитии их соблюдалась необходимая пропорциональность, чтобы материальные, трудовые и финансовые ресурсы использовались наиболее разумно и эффективно» (с. 415).

Через четыре страницы провозглашалась необходимость «составлять такие планы, которые полностью отражают требования этого закона». Но какие требования? Ведь первое и основное требование как раз и состоит в «руководстве в плановом порядке». Следовательно, составляя план, мы автоматически выполняем закон. Как же этот план составлять? Чем руководствоваться при «увязке отраслей в единое целое» и что это за «необходимая пропорциональность»? Авторы формулировки закона считали такие вопросы излишними. Они подчеркивают, что «закон планомерного развития не содержит в себе задачи, осуществлению которой должны быть подчинены пропорции в народном хозяйстве» (с. 415), и отсылают читателей к основному экономическому закону социализма.

После изучения формулировки закона планомерного, пропорционального развития и последующих разъяснений, которые имеются в этом учебнике, невозможно составить даже приблизительного представления о содержании понятия пропорциональности. Пропорции должны быть «правильными» и «необходимыми» – вот все, что о них говорится. Но чем пропорциональность в распределении общественного труда отличается от диспропорциональности? Почему одинаковое соотношение в производстве различных продуктов в одном случае будет расцениваться как необходимая пропорция, а в другом – как диспропорция? Конечно, если понятие пропорциональности рассматривать лишь с точки зрения проблемы комплектации, вытекающей из технологии производства, то такие вопросы отпадают. Каждому автомобилю требуется как минимум четыре колеса. Поэтому при плане выпуска 100 тысяч автомобилей автомобильный завод должен получить от шинной промышленности не менее 400 тысяч автопокрышек. Однако нет нужды доказывать, что проблема пропорциональности отнюдь не исчерпывается этими очевидными фактами.

Попробуем обратиться за ответом на поставленные вопросы к формулировке основного экономического закона социализма. Там речь идет о необходимости максимального удовлетворения потребностей общества на базе высшей техники. Однако один и тот же набор потребностей может быть удовлетворен самыми разнообразными комбинациями затрат трудовых и материальных ресурсов. Какое соотношение между химией и металлургией следует признать «разумным»? В какой пропорции следует использовать топливно-энергетические ресурсы страны? Таким образом, и здесь возникает масса существенных вопросов, на которые учебник политической экономии в 1954 г. не давал, да и не мог дать ответа.

Для ряда теоретических построений того периода характерны внутренняя противоречивость, нелогичность, а в ряде случаев простое игнорирование важных народнохозяйственных проблем. Так случилось, в частности, с проблемой эффективности капитальных вложений. Не намного больше «повезло» категории рентабельности социалистического производства. Например, на одной и той же 466-й странице упомянутого учебника мирно соседствовали следующие утверждения: а) «рентабельность характеризует экономическую эффективность работы предприятия»; б) «в социалистическом хозяйстве наряду с рентабельными могут быть временно нерентабельные и даже убыточные предприятия, но имеющие большое народнохозяйственное значение». И авторов совсем не беспокоил вопрос: что же это за показатель эффективности, который без ущерба может игнорироваться при выборе хозяйственных решений, и в каком направлении должно развиваться хозяйство, с такой легкостью отвергающее эффективные решения?

Одним из глубочайших заблуждений экономической теории, вызванных ее отрывом от реальной хозяйственной жизни социалистического общества, был тезис, который в учебнике политэкономии формулировался следующим образом: «Роль закона стоимости ограничена… действием экономических законов социализма и прежде всего закона планомерного развития народного хозяйства» (с. 445). Говоря проще, рентабельность, эффективность производства имеют второстепенное значение, поскольку они связаны с законом стоимости, план же определяет степень народнохозяйственной значимости, так как он является проявлением закона планомерного, пропорционального развития.

Вообще говоря, тезис об ограничении закона стоимости плановым началом, о борьбе плана и стихии был заимствован из экономических дискуссий времен переходного периода. В те годы «за спиной» закона стоимости действительно стояли чуждые социализму экономические уклады. Но менялись времена, несоциалистический сектор экономики в СССР оказался полностью вытесненным, общественная собственность на средства производства в двух ее формах получила всеобщее распространение; неизменными оставались только взгляды некоторых экономистов. И логика жизни превратила эти взгляды из научных истин в догмы, тормозящие развитие науки.

Ничем не оправданный в условиях развитого социализма страх перед законом стоимости повлек за собой создание целой иерархии «допустимых» и «недопустимых» в нашем хозяйстве экономических категорий. Например, разрешалось приложение к социализму действовавших в простом товарном хозяйстве категорий стоимости, цены, товара и начисто отрицалась возможность использования в практической деятельности категорий, известных из истории развитого капиталистического производства, таких, как цена производства, прибыль на капитал и т. п. Объявлялось недопустимым использование метода сложных процентов для учета фактора времени (но разрешалось простое процентирование!), отвергался как неприменимый для социализма анализ эластичности спроса и предложения.

Основным аргументом против применения этих категорий и методов в социалистическом хозяйстве являлась (и остается до сих пор на вооружении некоторых экономистов) ссылка на то, что все они отражают чуждые социализму производственные отношения. Но отношения простого товарного хозяйства, будучи основаны на частной собственности на средства производства, также чужды социализму. Почему же стоимость, товар могут существовать вне условий анархии и конкуренции, а, например, норме прибыли в этом отказывается? Может быть, простое товарное производство «ближе» социализму, чем капиталистическое? Если иметь в виду социальную форму, то ответ будет отрицательным, поскольку от того и другого социализм отделен пропастью. Но и рассмотрение материально-технических условий оказывается не в пользу простого товарного хозяйства, особенно если речь идет о современном государственно-монополистическом капитализме, который, как писал В. И. Ленин, «есть полнейшая материальная подготовка социализма».

Таким образом, экономическая теория, сложившаяся в нашей стране к середине 1950-х гг., не отражала реальных процессов развития социалистического производства, которое к тому времени настолько расширилось и усложнилось, что управление им с помощью существовавших внеэкономических методов оказалось крайне затруднительным. Практика планового руководства хозяйством стала нуждаться в точных расчетах для выбора наиболее эффективных вариантов использования общественных ресурсов, в надежных методах измерения затрат и результатов социалистического производства. Удовлетворить эти потребности народного хозяйства должна была экономическая наука. Но она оказалась неподготовленной к решению практических задач. Некоторые явления, вызванные временными факторами, после поверхностного описания возводились ею в ранг закономерностей социалистического развития. Так, она провозгласила принцип опережения платежеспособного спроса населения по сравнению с ростом производства (предложения), тезис о расширении натурального продуктообмена по мере развития социалистических производственных отношений, положение о сокращении удельного веса непроизводственной сферы и др.

Экономическая теория в целом ряде случаев оказывалась в хвосте текущей экономической политики, вместо того чтобы самой определять ее основные направления на базе творческого обобщения хозяйственного опыта. Задачу теории некоторые экономисты видели в объяснении и защите сложившейся практики планирования и управления производством, подменяя этим всесторонний научный анализ достоинств и недостатков существующей системы, степени ее соответствия объективным условиям воспроизводства. В результате экономическая литература лишь задним числом оповещала читателей о том, что закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию действительно, оказывается, были занижены, система МТС изжила себя, топливный баланс требует перестройки, а химическая промышленность развивалась недостаточно быстрыми темпами.

Все это не могло не вызвать некоторого недоверия к экономической науке со стороны инженеров и хозяйственников. Более того, даже некоторые «профессиональные» экономисты усомнились в возможностях экономической науки. Так, доктор экономических наук А. М. Бирман в ходе дискуссии выступил с призывом создать новую отрасль знания – науку о социалистическом хозяйствовании или об управлении народным хозяйством. «Задачи, которые стоят перед обществом, строящим коммунизм, – подчеркнул он, – делают нетерпимым „белое пятно“ в экономических исследованиях – отсутствие Учения о социалистическом хозяйствовании… Предмет этой науки – народное хозяйство в целом, руководство народным хозяйством. Результат исследований – научно обоснованные рекомендации, доведенные до той степени конкретности, при которой они практически могут быть использованы плановыми, финансовыми и другими общегосударственными органами управления экономикой в центре и на местах»[7].

Чем дальше мы читаем эту интересную работу А. М. Бирмана, тем больше убеждаемся, что речь в ней идет не о создании новой науки, а о путях дальнейшего развития экономической науки. Да иначе и не может быть, поскольку предмет «новой» науки – народное хозяйство в целом – совпадает с предметом экономической науки. И «белое пятно» в экономических исследованиях можно ликвидировать только в результате углубления экономических исследований. Что же отличает «новую» науку от «старой»? Отличие заключается в результате исследований, под которым А. М. Бирман понимает выработку конкретных научных рекомендаций для хозяйственных и плановых органов. Однако такой характер водораздела между «новой» и «старой» науками как нельзя лучше подчеркивает, что практически вопрос стоит не о возникновении новой отрасли знания, а о разных подходах к пониманию задач экономической науки.

Однако не будем углубляться в спор о том, нужна ли специальная наука о социалистическом хозяйствовании. Важно уяснение другой стороны вопроса. Никакая новая наука не избавит экономистов от необходимости конкретизации экономических исследований. Практика показывает, что успехи в совершенствовании методов планирования и управления производством возможны лишь в той мере, в какой происходят сдвиги в развитии экономической науки в целом. Прогресс в практике хозяйствования неотделим от прогресса экономической теории.

К сожалению, у нас долгое время фактически противопоставлялись понятия «теория» и «конкретность». Всячески подчеркивалось, что политическая экономия занимается общими теоретическими проблемами. Но общий характер проблемы отнюдь не означает ее оторванности от жизни. А что можно сказать о курсе политической экономии социализма, в котором долгое время вообще отсутствовала проблема эффективности капитальных вложений, очевидно, как слишком конкретная для теоретической политической экономии!

В настоящее время этот этап, казалось бы, пройден: в трудах, обобщающих экономическую теорию социалистического способа производства, появилось понятие эффективности капиталовложений. Ну, а методология расчета коэффициента эффективности? Это, оказывается, вопрос слишком конкретный и решаться должен, очевидно, в рамках экономики отраслей. Но чего стоит понятие эффективности, данное вне или помимо разработки принципов ее измерения? С точки зрения практики – ничего. Но и с точки зрения теории такое понятие не более чем пустая абстракция, одна лишь видимость научного определения категории.

Обилие подобных «теоретических» построений вызвало у многих специалистов некоторое пренебрежение к экономической теории. Оставим теорию в покое, говорили они, и займемся практическими вопросами. Однако если многообразные практические решения в области экономики не пронизаны единым методологическим стержнем, не базируются на общем народнохозяйственном критерии, они при всем своем остроумии и своеобразии способны привести лишь к возникновению неполадок в механизме общественного производства. Более того, качество такого критерия, т. е. степень его соответствия объективным требованиям развития народного хозяйства, целиком определяет эффективность работы отдельных производственных звеньев. И наконец, характер единого народнохозяйственного критерия во многом обусловливает и конкретные способы его доведения до каждого участника хозяйственного процесса.

Таким образом, решать практические вопросы, не имея четкой теоретической концепции хозяйствования, все равно, что резать, не меряя. Обобщение и анализ практики – условие ее действительного совершенствования. Поэтому теорию нельзя «оставлять в покое», а нужно поставить ее на то место, которое она должна занимать. Место это известно, оно указано в ленинских работах, где из теоретических положений непосредственно следовали практические выводы и не существовало никакой иерархии экономических исследований по степени их конкретности. Из теории воспроизводства вытекали практические выводы о судьбах капитализма в России, о программе действий Коммунистической партии; теория ренты давала ключ к решению вопроса о политике в аграрном вопросе, позволила создать союз рабочего класса и крестьянства; теория империализма сыграла огромную роль в обосновании курса на социалистическую революцию, на строительство социализма первоначально в одной стране и т. д.

В работах В. И. Ленина по экономической теории буквально нет ни одной мысли, не нацеленной своим острием на конкретный практический вывод. Все ленинские исследования доведены до той степени конкретности, которая необходима подлинной экономической науке. Отказ от этих принципов проведения теоретических исследований, подмена науки общими фразами – вот тот порок, который был вскрыт в ходе экономической дискуссии 1956—1965 гг. Основные разногласия в этой дискуссии вызвали как раз теоретические вопросы. Но возникли они не в абстрактных спорах, а были выдвинуты практикой. Пока еще не на все из этих вопросов найдены ответы, однако узловые, принципиальные проблемы, обеспечивающие правильное направление дальнейшего развития экономической науки и хозяйственной практики, решены мартовским и сентябрьским (1965 г.) Пленумами ЦК КПСС.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.