Глава 11. «Тбилисский излом»

Как и большинство жителей СССР, Анатолий Собчак толком ничего не знал о драматических событиях в Тбилиси 9 апреля 1989 года. В «Правде» он прочел официальную версию произошедшего – о «столкновении советских войск с экстремистами» и вплоть до начала Съезда народных депутатов СССР о трагедии в грузинской столице более не думал.

«Правда» 10 апреля 1989 года сообщала: «В Тбилиси, у здания Дома правительства, в течение последних дней проходили митинги, которые были использованы группами экстремистов для нагнетания нездоровых настроений в городе и республике. В ночь на 9 апреля, после 21 часа, несмотря на принимаемые партийными, советскими и правоохранительными органами меры, обстановка на митинге стала резко осложняться и выходить из-под контроля. Митингующие призывали население республики к проведению забастовки, гражданскому неповиновению. Выдвигались лозунги националистического, антисоветского характера, разжигающие межнациональную рознь, содержащие призывы к ликвидации Советской власти в Грузии, созданию временного правительства республики и выходу ее из Союза СССР.

Лидеры так называемого «национально-освободительного движения Грузии» начали оглашать планы захвата власти, в толпе прозвучали угрозы расправиться с коммунистами и представителями власти.

На неоднократное обращение руководителей республики, видных деятелей науки и культуры, представителей общественности проявить благоразумие и разойтись митингующие не отреагировали, а организаторы митинга продолжали накалять страсти. Не вняли они и призыву выступившего перед собравшимися католикоса Грузии Илии Второго, проявив к нему грубость и бесцеремонность.

В этой ситуации с целью обеспечения общественной безопасности и предотвращения непредсказуемых последствий руководство республики приняло решение – прервать антисоветское, антиобщественное сборище, очистить площадь у Дома правительства.

Подразделения МВД и войск строго выполняли инструкции о неприменении оружия, о мерах предосторожности, особенно к женщинам и подросткам. Однако отдельные группы экстремистов, вооруженных камнями, палками, металлическими предметами, оказали яростное сопротивление. Их действия вызвали в толпе давку, в результате которой погибло 16 человек. Несколько десятков получили травмы различной степени. Пострадали и 75 военнослужащих и сотрудников милиции. Раненым оказана срочная медицинская помощь.

Для расследования причин трагических последствий указанных событий образована правительственная комиссия во главе с Председателем Совета Министров Грузинской ССР З. А. Чхеидзе».

Разгон демонстрации в столице Грузии, как и сама демонстрация, для советской власти не стало событием, выходящим за рамки обычной политической жизни национальных республик после провозглашения перестройки.

Волнения в республике начались в конце 1988 года, но местные власти уверяли центр, что держат ситуацию под полным контролем. Отчасти все было так: демонстрация в центре Тбилиси то начиналась, то заканчивалась, но численность протестующих постоянно росла.

7 апреля 1989 года грузинские власти сообщили в Москву, что обстановка в республике обострилась и практически выходит из-под контроля местных властей. Вечером этого же дня в Тбилиси было направлено подразделение внутренних войск, ранее переброшенное в Армению из того же Тбилиси. «Положение контролируется. В вашем приезде необходимости нет», – сообщили грузинские власти в ответ на звонок Эдуарда Шеварднадзе.

За шесть часов до трагедии из Тбилиси сообщали: «Обстановка продолжает оставаться напряженной», однако «в целом ЦК КП Грузии, правительство, местные партийные и советские органы владеют ситуацией, принимаются меры по стабилизации обстановки».

В ночь на 9 апреля ситуация, как позже докладывали грузинские власти, «стала накаляться экстремистами до предела». В этих условиях местное руководство вынуждено было применить силу и разогнать 15-тысячный митинг у Дома правительства.

Впрочем, до начала агрессии власть, в том числе духовенство, ставшее на сторону номенклатуры, попросила толпу разойтись, но собравшиеся остались на площади. «В их генах уже не было страха, посеянного репрессиями, – рассуждал позже Эдуард Шеварднадзе. – Не было страха – ярость оказалась сильнее, потому что поверившие в перестройку люди убедились: в 1989 году против них действуют теми же методами, что и против их отцов в 1956-м».

В итоге «подразделениями МВД и войск ЗВО огнестрельное и холодное оружие не применялось. Строго выполнялись инструкции о бережном отношении к женщинам и подросткам». Митингующие, в свою очередь, «применяли палки и камни», «более того, в толпе было немало провокаторов, которое применяли холодное оружие».

16 апреля, через неделю после драмы в Грузии, на специальном заседании Политбюро ЦК КПСС Эдуард Шеварднадзе доложил о предварительных выводах грузинской комиссии. Главный предварительный итог: к применению силы для разгона мирной демонстрации в Тбилиси не было никаких оснований. Но информация, как и другая, касающаяся событий 9 апреля 1989 года, осталась под грифом «совершенно секретно» и всеми способами продолжалась замалчиваться.

Советское руководство никак не могло допустить, чтобы тбилисская история стала поводом для обсуждения на Съезде народных депутатов СССР. 23 апреля шестеро народных депутатов опубликовали в «Московских новостях» письмо, в котором утверждалось, что жертвы демонстрации в Тбилиси – результат применения «саперных лопаток» и «газа».

Еще до начала работы съезда, во время встречи глав региональных делегаций с членами правительства, один из новоизбранных депутатов предложил почтить минутой молчания погибших в Тбилиси 9 апреля. Ведущий встречи, сославшись на то, что за последние месяцы в стране произошло много соразмерных, а и то более драматичных человеческих ужасов, при помощи большинства быстро забаллотировал предложение о минуте молчания.

Казалось, тема закрыта, но в день съезда к трибуне прорвался 60-летний латышский врач Вилен Толпежников и в микрофон прокричал: «Прежде, чем мы начнем заседание, я прошу почтить память погибших в Тбилиси». Депутаты, в том числе из КПСС, были вынуждены подняться. Затем латыш строго произнес: «Требую назвать тех, кто отдал приказ об избиении мирных демонстрантов в Тбилиси 9 апреля!». «С такого символического эпизода начался съезд», – написал потом Анатолий Собчак.

Следом за Толпежниковым на трибуну стали подниматься другие депутаты, но говорили только о Тбилиси и задавали один и тот же вопрос: кто отдал приказ на подавление митинга. Конец спорам положил Эльдар Шенгелая, известный режиссер и один из лидеров грузинского оппозиционного «Народного фронта», предложивший создать комиссию по расследованию событий в Тбилиси. Демонстративно за решение выступил Михаил Горбачев.

Специальная комиссия Верховного Совета СССР должна была расставить все точки над i. Безмерное доверие к народным депутатам располагало к тщательному расследованию событий 9 апреля 1989 года. Анатолий Собчак, успевший «засветиться» на съезде, в первоначальный (привычно согласованный лишь с верхушкой КПСС) состав комиссии, составленный Рафиком Нишановым, первым секретарем ЦК Компартии Узбекской ССР6, не попал.

Предполагалось, комиссию возглавит первый секретарь правления Союза писателей СССР Владимир Карпов. Против кандидатуры выступил соавтор «Блокадной книги» Алесь Адамович: «Надо, чтобы комиссия была абсолютно незаинтересованная, абсолютно объективная. Карпов не может быть такой объективной фигурой, и вот по каким причинам. Во-первых, он член ЦК, а значит, напрямую будет подвержен давлению со стороны тех партийных деятелей, которые так или иначе повязаны. Он человек в прошлом военный7, человек с особым любовным отношением к военным, поэтому он не может быть объективным здесь».

Съезд согласился.

На место председателя сразу предложили председателя Совета Министров Казахской ССР Нурсултана Назарбаева, который, по словам Анатолия Собчака, «запомнился депутатам своим независимым и резким по содержанию выступлением, направленным против произвола центральных органов власти – министерств, ведомств и центрального правительства в отношении республик».

Назарбаев, однако, взял самоотвод, пояснив, что избран первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, и поэтому не сможет уделить должного внимания работе в комиссии.

Тупиковую ситуацию разрешил журналист из Вильнюса Витас Томкус, предложивший аннулировать весь состав комиссии и выбрать новую. Томкуса поддержал Эльдар Шенгелая, заявивший, что комиссии нужны юристы, а не «рабочий, колхозник и интеллигент». Тут-то впервые и прозвучало имя профессора права Анатолия Собчака и его коллеги Александра Максимовича Яковлева.

В результате голосования в состав комиссии попали, среди прочих, академик Наталья Бехтерева, известный публицист и писатель Генрих Боровик, замминистра обороны СССР генерал армии Владимир Говоров, академик Дмитрий Лихачев, полковник Вилен Мартиросян, председатель КГБ Казахской ССР Виктор Мирошник, митрополит Питирим (Константин Нечаев), один из лидеров московских демократов Сергей Станкевич, Вилен Толпежников. Всего 24 депутата, включая Собчака.

Выбрать председателя надлежало членам комиссии. На предварительном заседании комиссии Анатолий Александрович предложил свое видение парламентского расследования. Когда дело дошло до голосования по кандидатуре председателя, ни у кого не было сомнений. За Собчака проголосовали единогласно. В заместители ленинградскому профессору определили отставного генерала Александра Голякова, эстонского инженера Хардо Аасмяэ и Витаса Томкуса.

Через полторы недели после заседания I Съезда народных депутатов СССР «комиссия Собчака» в усеченном составе отправилась в Тбилиси. Примечательно, все депутаты летели обычным рейсом «Аэрофлота», а генерал Говоров воспользовался служебным самолетом Министерства обороны СССР.

Идея посетить сначала грузинскую столицу, а после продолжить опросы и сбор свидетельств и документов в Москве, принадлежала Собчаку. Некоторые депутаты заартачились и предложили обратный вариант, казалось, так оно логичней. Анатолий Александрович настоял на своем и доказал, что начать следует именно с Тбилиси, чтобы члены комиссии не смотрели на трагедию «московскими» глазами, иначе, полагал Собчак, «расследование невольно зашло бы в тупик».

В Грузии Собчак в первую очередь по документам и по свидетельствам участников и очевидцев событий восстановить в мельчайших подробностях реальную картину происшедшего. «К этому времени в средствах массовых информации, как в нашей стране, так и за рубежом, появилось множество леденящих душу подробностей и сюжетов по тбилисским событиям: о том, как солдаты саперными лопатками добивали женщин, о том, как парашютисты были сброшены прямо на площадь, о том, что натуру грузовиками вывозили трупы и т. д. и т. п. Необходимо было очистить реальный ход событий от мифических и фантастических, в том числе умышленно распространяемых и нагнетаемых, наслоений», – размышлял Анатолий Александрович в самолете.

Из тбилисского аэропорта картеж из правительственных «Волг» доставил народных депутатов в столичный пригород, прямиком на территорию государственных дач, где членам комиссии предстояло жить и работать весь период расследования.

Анатолий Собчак сразу определил регламент работы комиссии. По его настоянию депутаты сосредоточились исключительно на расследовании, игнорировали приглашения знакомых и не покидали пределы дачи, а при необходимости – не в одиночку.

Анатолия Александровича усердно зазывал в гости ректор Тбилисского университета, но Собчак оставался верен своим словам. «Какое-либо общение на частной почве должно быть нам заказано. Чтобы это не было расценено как влияние на нас. И чтобы не было попыток оказать на комиссию какое-либо влияние», – объяснил он коллегам.

Несмотря на регалии и статусы, депутаты ответственно подошли к расследованию событий 9 апреля. Работа комиссии начиналась в десять утра в зале Президиума Верховного Совета Грузии, куда народные избранники добирались на неприметных микроавтобусах.

Единственный перерыв – полтора часа на обед, далее – продолжение работы до самого вечера. На дачу депутаты прибывали к семи-восьми часам вечера и «уже без посторонних обсуждали полученную информацию, анализировали показания очевидцев, планировали завтрашний день, просматривали видео и кинозаписи».

В первый день работы члены союзной комиссии встретились с коллегами из грузинской комиссии по расследованию апрельской драмы. Собчак вспоминал, что грузины отнеслись к гостям сначала настороженно и даже неприязненно. Не могли никак понять, зачем еще такая же комиссия из центра – от недоверия или со специальным заданием.

Злые сомнения грузинских парламентариев быстро развеялись в ходе совместной работы двух комиссий. Отношения потеплели, когда грузинским депутатам разрешили участвовать во всех собраниях комиссии «из Москвы», стали использовать информацию и наработки, добытые в ходе республиканского расследования. Тесное сотрудничество, с одной стороны, позволило быстро разрешить спорные моменты, с другой стороны, констатировал Анатолий Александрович, «по ряду вопросов различия в оценках сохранились».

Несколько дней по вечерам комиссия пересматривала запись оператора КГБ. Выбрав отличную точку для съемки, неизвестный чекист зафиксировал на пленку все мельчайшие подробности событий у Дома правительства Грузии с девяти вечера 8 апреля до пяти ночи 9 апреля, когда площадь полностью опустела. Для сравнения депутаты пересмотрели записи, сделанные любителями и кинематографистами.

Внимательнее всех изучал пленки Анатолий Собчак и, наедине, закрыв глаза, полностью погружался в те страшные события, словно сам был участником демонстрации. «Кажется, – вспоминал он, – людей на площади от тебя отличает только одно: они еще не знают, чем все это закончится. Они возбуждены, на их лицах вся палитра чувств – от радости до тревоги. А потом – ужас, ужас…»

Исключительно для Собчака и генерала Сергея Голякова были открыты для просмотра и изучения секретные шифрограммы и донесения, бумаги КГБ, Совета Министров, военные, ЦК Компартии Грузии.

Вместе с остальным членами комиссии Анатолий Александрович опросил руководителей республики, партии и всех остальных, кто непосредственно был причастен к принятию решений и воплощению их в жизнь. Удалось поговорить с простыми жителями Тбилиси, фельдшерами скорой и врачами больниц, солдатами и офицерами, их женами, милиционерами, православными клириками, политиками самой разной идеологической принадлежности.

После рассказа на местном телевидении о работе «комиссии Собчака» горожане требовали встречи с «москвичами» и просили их выслушать. «Нас поразило, – удивлялся Анатолий Собчак, – ни один из десятков и сотен людей, с которыми мы встречались в Тбилиси, не сказал доброго слова о руководителях республики. Зато немало было сказано о взяточничестве, коррупции, мафиозной организации власти».

Специальная для опроса военных, которые разгоняли демонстрацию, комиссия выбралась в парашютно-десантный полк. «Тут же выясняем: да, саперные лопатки были применены. Десантники убеждают нас, что другого способа выполнить приказ у них не было. А начальство (генералы Игорь Родионов и Виктор Самсонов. – П. С.), этот приказ отдавшее, наличие лопаток отрицает», – подытоживал Собчак.

Через неделю расследования в Тбилиси Собчак подвел первые итоги работы комиссии. «С большим облегчением мы смогли сделать вывод о том, что не было ни грузовиков с трупами, ни женщин, зарубленных лопатками или с разрубленной саперной лопаткой грудью. Не было и солдат, которые гнались за жертвами вплоть до гостиницы „Иверия“ и там уже их добивали», – вспоминал Анатолий Александрович.

До окончательных выводов было еще далеко. В расследовании пришлось сделать паузу.

Работу начал Верховный Совет СССР, в состав которого входили многие члены комиссии, в том числе Анатолий Собчак.

Первое заседание комиссии после перерыва произошло только в конце июля 1989 года, до этого депутаты были заняты утверждением нового состава правительства. У комиссии в Москве появился свой штаб. Власти выделили помещение в Манежном переулке. «Это было удобно, – вспоминал Собчак, – если выдавалась пауза в Верховном Совете, через пять минут я мог уже заниматься делами комиссии».

В Москве члены комиссии начали работу с изучения документов КГБ, ЦК КПСС, МВД и Министерства обороны. Никаких препятствий. Чиновники, сотрудники МВД и Минобороны исправно посещали слушания комиссии, чего нельзя было сказать о первых лицах государства. Непосредственные столичные «авторы» расправы 9 апреля – Егор Лигачев и Виктор Чебриков – от встречи с депутатами всячески уклонялись.

После нескольких неудачных звонков в приемные членов Политбюро Собчак, не желая прерывать расследование, написал записку Михаилу Горбачеву, в которой весьма в ультимативной форме потребовал немедленной явки уклонистов на слушания комиссии.

«В случае, – говорилось в записке, – если в ближайшие два дня указанные лица (Лигачев и Чебриков. – П. С.) не предстанут перед комиссией, мы вынуждены будем прекратить свою работу, завершить ее и записать в своем заключении, что эти лица от явки для дачи объяснений комиссии уклонились, и на них будет возложена вся связанная с этим политическая ответственность».

Из приемной секретаря ЦК КПСС Виктора Чебрикова позвонили на следующее утро. Сначала формальный разговор с помощником, затем трубку взял сам экс-председатель КГБ8. Чебриков быстро согласился на встречу, которую Анатолий Александрович назначил на одиннадцать часов.

Вторым, буквально через пятнадцать минут, Собчаку позвонил Егор Лигачев. Обменявшись любезностями, мужчины договорились на встречу в половину третьего.

Разговор с каждым высокопоставленным партийцем длился более трех часов. «Оба то давали не вполне четкие ответы, то много и подробно рассуждали на общеполитические темы и предпочитали уходить от острых вопросов», – описывал «допрос» Собчак.

Обычно эмоциональный Егор Кузьмич, фактически второй человек в стране, на вопросы депутатов отвечал спокойно, дозировано, будто находился не в кругу коллег, а на допросе фашистских карателей.

Ему с неохотой пришлось признать, что 7 апреля 1989 года он действительно собрал в ЦК совещание по поводу не стихающего митинга в Тбилиси. Протокол встречи не велся; собравшиеся, среди них министр обороны СССР Дмитрий Язов и председатель КГБ Владимир Крючков, «просто обменялись мнениями» и решили перебросить войска в Тбилиси. «Мы дали определенную силу, с тем чтобы она могла на месте решить, что делать», – пояснил коллективное решение уже Чебриков.

Депутаты выяснили, что 8 апреля в ЦК прошло еще одно заседание, протокол собрания опять не велся, как полагал Собчак, специально, ибо «круговая порука безответственности гарантирует бюрократической системе успех при любом развитии событий». После всех сомнительных совещаний Егор Лигачев внезапно ушел в отпуск.

«Итак, – подытожил Собчак, – решение никак не зафиксировано, а двое участников того совещания (1-й замминистра внутренних дел Василий Трушин и Дмитрий Язов) немедленно отправляются это решение выполнять. И действуют весьма энергично». Кроме этого, в известность о принятом решении не были поставлены ни Михаил Горбачев, отсутствующий в СССР (был в Англии), ни председатель правительства Николай Рыжков, так как, следовало из объяснений Лигачева, по правилам Политбюро подобные вопросы в ведение премьер-министра не входят, хотя Рыжков входил в состав Политбюро.

Позже к Анатолию Александровичу придет мысль, что трагедия в Тбилиси – «результат бессознательного инстинкта самосохранения Системы». Развязав бойню военных с мирными гражданами, выдав их за экстремистов, рассуждал Собчак, консервативная часть Политбюро попыталась спровоцировать «такое обострение событий, которое могло бы привести к сворачиванию перестройки» и «к смене лидера или, по крайней мере, к отрыву его от народных масс». «Горбачев сумел усидеть в седле, но атмосфера недоверия между ним и широким фронтом демократии все же возникла», – подытожил он.

Эдуард Шеварднадзе, больше всех из министров переживающий за произошедшее в Тбилиси, рассказал депутатам, что 9 апреля прибыл в грузинскую столицу и сразу стал выяснять подробности применения военными отравляющих веществ. Военные долго твердили, что они не применялись, и только когда врачи доказали, что у людей, бывших на площади, явные признаки отравления сильнодействующими химическими веществами, военные признали применение сначала различных модификаций «Черемухи», а потом и газа «Сирень».

Встреча с Лукьяновым ничего нового не дала.

Последним перед членами комиссии выступил Михаил Горбачев. С ним депутаты беседовали около часа. Генсек сказал, что Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось, и не смог вспомнить, кто ему доложил о положении дел в Грузии. Только спустя двадцать лет Михаил Сергеевич нашел необходимые слова, исключив свою вину: «В апреле 1989 года грузинское партийное руководство предпочло диалогу и практической работе с людьми разгон массового митинга силой военных, который был за спиной высшего руководства страны тайно санкционирован местными властями и некими „соответствующими инстанциями в Москве“».

Расследование подошло к концу. Анатолию Собчаку предстояло написать заключение и готовить доклад на Съезде народных депутатов. После обобщения всех выводов, которые ни у кого из членов комиссии не вызывали сомнения, была сформирована редакционная группа: Борис Васильев, Олег Газенко, Александр Голяков и Александр Яковлев, а также Витас Томкус из Литвы и Хардо Аасмяэ из Эстонии.

В подмосковном пансионате «Красная Пахра» группа в течение десяти дней «спорила над каждым словом». «Было это так, – вспоминал Собчак. – Мы поделили между собой разделы заключения, и каждый написал свой. Потом обсуждение каждой фразы, каждого слова. И – новая редакция. И вновь обсуждение. Здесь, выверяя каждый оттенок мысли, мы, как прачка воду из белья, выжимали эмоции и двусмысленности, вымеряли логику и шлифовали стиль».

Итоговое заключение подписали все члены комиссии.

Отчет Анатолий Собчак планировал зачитать на Съезде народных депутатов, который открылся 12 декабря 1989 года. Но сразу возникли непредвиденные сложности.

С самого утра в вестибюле и зале Дворца съездов депутаты в военной форме распространяли листовки, в которых подчеркивалось, что «по данным экспертов ООН, а также множества комиссии НИ НА ОДНОМ ТЕЛЕ погибших в Тбилиси 9 апреля 1989 года КОЛОТЫХ, РУБЛЕНЫХ, РАЗМОЖЕННЫХ РАН НЕТ! Ужасы с окровавленными лопатками – вымышлены».

Затем ведущий собрания Анатолий Лукьянов предложил перенести доклад на следующий съезд, скорее всего, чтобы дать партийным работникам и военным подготовить аргументы против независимого расследования, чтобы полностью снять с себя вину за гибель двадцати человек. Но члены комиссии и Собчак, в частности, настояли на включении «своего» вопроса в повестку дня.

Лукьянов не отступал и предложил тогда дать слово главному военному прокурору. «Я ответил, – вспоминал Анатолий Александрович, – что не вижу в том смысла, поскольку съезд поручал провести расследование своей комиссии, а не прокуратуре, и есть разница между парламентским расследованием и обычным следствием».

Съезд принял решение после доклада Собчака (23 декабря) заслушать главного военного прокурора Александра Катусева9 (24 декабря).

Выступление генерала Катусева прогнозируемо свело к оправданию всех действий партийных органов и военных. Прокурор признавал наличие саперных лопаток и газа, которым травили митингующих, но причиной смерти 18 человек на площади перед Домом советов в Тбилиси «стала только давка».

Не дослушав речь прокурора, зал покинула грузинская делегация, депутаты из МДГ и Прибалтики. Остальные дослушали и наградили Катусева аплодисментами. «Ему аплодировали так горячо, с такой нескрываемой мстительной радостью, с какой еще недавно в том же зале встречали шельмование академика Сахарова», – вспоминал Эдуард Шеварднадзе.

Михаил Горбачев поблагодарил генерала и, когда тот сошел с трибуны, объявил перерыв и встретился с депутатами из Грузии, которые отказывались далее принимать участие в работе съезда. Генсек пообещал грузинским парламентариям, что в основу постановления съезда лягут материалы «комиссии Собчака», а не аргументы главного военного прокурора.

Предложив пряник, не забыл Михаил Сергеевич о кнуте, проигнорировав просьбу Шеварднадзе выступить перед депутатами. Отказ в слове Эдуард Амвросиевич воспринял как наступление диктатуры и уход от демократических реформ. Тем же вечером он написал заявление об отставке, но остался еще на год министром, посчитав, что первое лицо в государстве его услышало.

Михаил Горбачев сдержал обещание, данное грузинской делегации. Народные депутаты без долгих споров приняли постановление на основе доклада Анатолия Собчака. Съезд осудил применение насилия против демонстрантов 9 апреля 1989 года в Тбилиси и поручил Президиуму Верховного Совета СССР направить предложения парламентской комиссии на рассмотрение соответствующих органов. Депутаты проголосовали за показ по первой программе телевидения фильма-хроники тбилисских событий, снятого оператором КГБ.

«К сожалению, – писал Анатолий Собчак, – ни одно из этих решений съезда выполнено не было. Характерна и судьба следствия по тбилисскому делу – оно закончилось ничем. Прокуратуре, в конечном счете, не удалось обнаружить и привлечь к ответственности ни одного вооруженного боевика или экстремиста, о которых говорил в своей речи на съезде военный прокурор, но одновременно ушли от ответственности и те партийные и государственные деятели, а также генералы и офицеры, виновные в убийстве беззащитных людей, которые были поименно названы в заключении парламентской комиссии. Как всегда водилось при коммунистическом режиме – концу в воду».

После съезда заключение «комиссии Собчака» официально не отважилась печатать ни одна газета. Анатолию Александровичу пришлось вновь обращаться к первому лицу страны, чтобы опубликовать в «Известиях» хотя бы небольшое сообщение о выводах комиссии и постановление съезда.

Доклад Собчака был скрыт от широкой общественности, но народные депутаты СССР – все секретари ЦК и члены Политбюро – с заключением комиссии могли ознакомиться полностью. Разумеется, никого из высших партийных бонз не волновали 18 погибших, но роль Лигачева, хоть и косвенная, в их гибели стала хорошим компроматом на всесильного Кузьмича.

Непробиваемый Лигачев пошел в наступление. На февральском пленуме КПСС в 1990 году он вновь вернулся к событиям в Тбилиси 9 апреля 1989 года. Выступая перед товарищами по партии, Егор Кузьмич внезапно стал противоречить собственным словам, сказанным во время слушаний парламентской комиссии.

На «комиссии Собчака» Лигачев, как известно из доклада, утверждал, что никакого официального совещания Политбюро по событиям в Грузии не было, кроме «обмена мнений» 7 апреля, а утром 8 апреля он ушел в отпуск и о трагедии в Тбилиси узнал по телевизору. Однако из новых объяснений следовало, что заседание все-таки было, в нем участвовали Горбачев, Рыжков, Шеварднадзе и Яковлев, вернувшиеся из Лондона.

Изменив показания, Лигачев разделил вину за события в грузинской столице между всеми, став не единственным, а одним из нескольких высокопоставленных лиц СССР, на совести которых гибель мирных жителей. Впрочем, на этом Егор Кузьмич не остановился и написал книжку «Тбилисское дело» (всего 96 страниц), в которой удивленно сообщил читателю, что Собчак пробыл в партии всего три года и этот факт, поразивший его, «вполне вписывается в облик того Собчака, за которым тянется „тбилисский след“».

Анатолий Александрович уже в своей книге «Тбилисский излом» бывшему старшему товарищу ответил: «Что же касается „тбилисского следа“ Собчака – то это прежде всего такой простой, но так и не дошедший до сознания лигачевых вывод: за лозунги, призывы и демонстрации против существующей власти нельзя не применять насилие, не тем более убивать».

Последний откровенный публичный диалог между Собчаком и Лигачевым произошел на XXVIII Съезде КПСС (июль 1990 года). Егор Кузьмич баллотировался на должность заместителя Генерального секретаря партии и Анатолий Александрович воспользовался ситуацией и вновь спросил Лигачева, где он был честен: отвечая на вопросы парламентской комиссии или на февральском пленуме. «Я до сих пор прав, – ответил Лигачев. – Я очень сожалею и извиняюсь перед грузинскими товарищами, что у них произошла такая трагедия… Это я говорю по-человечески и глубоко переживаю… Это даже на всю жизнь останется, но мы, члены Политбюро… не причастны к этому чрезвычайно трагическому событию».

В марте 1991 года прокуратура СССР вновь вспомнила о «тбилисском деле». Генеральный прокурор Николай Трубин направил депутатам Верховного Совета СССР информационное письмо, в котором замысловатым юридическим языком сообщал о результатах расследования уголовного дела в отношении военных и милиционеров, в том числе должностных лиц обоих министерств, виновных, по мнению «комиссии Собчака», в гибели 18 человек 9 апреля 1989 года в Тбилиси. Все уголовные дела, сообщалось в письме, закрыты за отсутствием в действиях расследуемых лиц состава преступления.

Никто из высших должностных лиц СССР свои посты не потерял.

9 апреля 2004 года в центральном тбилисском парке «Имени 9 апреля» президент Грузии Михаил Саакашвили открыл памятник Анатолию Собчаку. Памятник, изготовленный в Санкт-Петербурге, представляет собой бюст по пояс, установленный на высоком постаменте, на котором на русском и грузинском языках начертано «С благодарностью – грузинский народ».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.