X

X

— Эх, братцы, сальца бы покусать, — вслух рассуждал Головенков, шаря по углам отощавшего вещмешка, в котором, словно желуди, пересыпались патроны, лежал замасленный мешочек с принадлежностями для чистки оружия, дырявые портянки и не было ничего съестного, кроме «НЗ».

Ребята начинали подремывать.

— И чего я, дурак, не захватил вчера со стола остатки хлеба и сала? — снова заговорил Головенков, отбрасывая мешок.

— Не сожалей о сделанном, Иванушка, — лениво перебил его Правдин. — Такова, брат, наша жизнь. Вот, например, раньше, говорят, на белом свете были не только Иванушки-дурачки, но встречались и Иванушки-царевичи. А вот в наше время нет тебе ни царей, ни царевичей. Вот и приходится нам довольствоваться лишь одними Иванушками...

— Дурачками, — зло добавил Маркин и продолжал: — Витька, что это за люди? Был бы рад, что голова уцелела, а он — «сальца бы покусать».

Ребята ругали Головенкова, а у самих слюнки текли от воспоминаний о вчерашнем сытном ужине. Сейчас они пили кипяченую болотную воду.

— Да, ребята, если бы не та женщина и не мальчишка, то сейчас бы нам и этого болотного бульона не пришлось хлебать. Отдали бы концы без завещания.

— Точно, Лаврентьич. А Пашке без завещания умирать никак нельзя, — заметил Правдин, увертываясь от вещевого мешка, которым в него запустил Маркин.

— Пашенька, спокойно, я имею в виду не материальные ценности, а духовное твое богатство, — закончил свою мысль Правдин.

— Да ну тебя, остряк! — сказал Маркин и повернулся к Галушкину.

— Лаврентьич, а мальчишка тот — твой тезка.

Галушкин улыбнулся.

— Правильно, Борисом Петровичем представился. Мать его до войны учительницей в Рудне работала. Отец — на фронте. Хороший паренек.

— Точно. Молодец парнишка, — продолжал Маркин. — И как это он ловко через чердак на крышу выбрался, а с крыши спустился по дереву. Староста, сволочь, уезжая за карателями, избу снаружи запер...

— Ребята, фрицы! — крикнул Щербаков, неожиданно появляясь перед костром.

— Брось, Сергей, разыгрывать, — отозвался Правдин.

— Какой тут розыгрыш! Лаврентьич, точно фрицы!

— Тьфу! — со злостью плюнул Галушкин, вскакивая на ноги. — Где? Много?

— Группа конных! До взвода будет! Идут по нашему следу! — доложил Щербаков.

Разобрали оружие, снаряжение, приготовились к бою. Только Маркин беспомощно прыгал на одной ноге, пытаясь обуться. Мокрый сапог не лез на ногу. Предсказание Андреева сбывалось.

— Маркин и Щербаков со мной! Остальные с носилками — через болото, быстро! — приказал Галушкин и побежал к дороге.

Маркин выругался, сунул сапоги голенищами за пояс и через несколько секунд уже лежал рядом с Галушкиным у дороги.

Метрах в шестистах на просеке виднелись всадники. Они растянулись в колонну по двое, держа оружие в руках. Не опуская бинокля, Галушкин сказал:

— Вот сволочи! Двух овчарок ведут, — потом спросил: — Как там наши ребята?

— Бредут.

Впереди отряда карателей шел солдат. Он с трудом удерживал на поводке лающих псов.

Гитлеровцы двигались медленно. Они то и дело разглядывали дорогу, шарили в придорожных кустах, заходили в лес и снова появлялись на просеке. Немцы, видимо, опасались партизанской засады. Галушкин оглянулся. Андреев и Головенков, увязая в болоте, с трудом несли носилки с раненым, а Правдин — мешок с минами и взрывчаткой. Они то скрывались по пояс в болоте, то поднимались на твердую тропу. Галушкин видел, как трудно было носильщикам.

Ребята прошли не больше половины пути. Вот Головенков споткнулся, упал. Николай вывалился из носилок. Андреев кинулся к нему, поднял на руки. Потом перевалил его через плечо, как мешок, медленно побрел дальше, балансируя правой рукой и широко загребая ногами. Над болотом повис короткий, словно крик подстреленной птицы, стон раненого и тут же прервался. Галушкин сжал зубы, отвернулся.

Каратели вдруг остановились, сгрудились, стали о чем-то совещаться, указывая руками в сторону молодого леса, в котором притаились партизаны. Может быть, они увидели дым от костра, что все еще тянулся над верхушками деревьев?

— Борис, давай-ка я чесану их, а? Больно удобно, как воробьи на дороге, — попросил Маркин.

Щербаков молча щелкнул затвором, тоже готовясь стрелять.

— Отставить. На стрельбу они пойдут быстрее. Эх! Посмотри-ка вон, — кивнул Галушкин на дым. — Тоже мне партизаны.

— Ух ты! Прямо фейерверк! Может, залить?

— Поздно, Паша. Видишь, они уже разворачиваются. Значит, заметили дым.

— Это все черт рыжий, — ругался Щербаков. — Я ж говорил. Всегда ему надо целое пожарище разводить!

— А ты где был?

— Я, Пашенька, к теще в гости ходил, — зло ответил Щербаков.

— Наверно.

Всадники тем временем рассыпались по лесу. Похоже было, что они решили окружить стоянку, не дать партизанам уйти лесом, а прижать к болоту.

— Да-а. Неплохо придумали, сволочи, — бурчал Галушкин. — Это нам еще один урок на будущее. Если, конечно, оно у нас будет.

По болоту медленно брел Андреев с раненым на спине. До противоположного берега, на котором стеной темнел лес, оставалось не более пятидесяти метров, но Галушкину казалось, что у Андреева не хватит сил, чтобы дойти. Уж больно медленно шагал он, покачиваясь из стороны в сторону.

— Эх, черт! — вырвалось у Галушкина, когда Андреев опять споткнулся. — Пашка, Сергей, давайте-ка на помощь Алексею. Быстро!

— Но один ты их не задержишь! — сказал Маркин, испуганно глянув на Галушкина.

— Идите! Я еще успею отойти без боя. Вот, возьми. Бросишь последней, — он протянул Маркину гранату, сильно утолщенную и обернутую медицинской клеенкой. — Это документы, ясно?

Маркин кивнул, но не двигался.

— Борис, я останусь с тобой.

— Приказываю идти на поддержку Алексею и другим, понятно? — Галушкин гневно глянул на Маркина, что случалось с ним очень редко. — Марш!

— Ну чего ты орешь?! — сказал Маркин и с обидой глянул на друга.

Повернувшись, он пошел к болоту. За ним молча двинулся Щербаков.

Галушкин почти не следил за противником, пока Маркин и Щербаков не догнали Андреева, не взяли у него раненого и не вышли на берег. Только после этого он кинулся к костру, взял мины, осторожно подсунул их под подстилку у костра и запустил механизмы. «Тик-так!.. Тик-так!» — неторопливо застучали часы, сдвигая стрелки — замыкатели электрической цепи. Проверив на слух их работу, Борис побежал к болоту.

Борис бежал по болоту, каждую секунду ожидая, что вот-вот фашисты пустят ему в спину очередь. На ходу он выдергивал вешки, указывающие безопасный путь через трясину, и отбрасывал их в стороны. Не раз он срывался с кочки, падал, барахтался в болотной жиже, с трудом выбирался на тропу и снова бежал. Он хорошо знал, что теперь его жизнь зависит от того, как далеко он отбежит от берега, на котором вот-вот должны были появиться каратели. Пробежав метров сто, Галушкин невольно замедлил шаг: не хватало воздуха, грудь разрывало будто когтями. Тучи комаров назойливо липли к мокрому лицу, слепили глаза, попадали в рот, нос и мешали дышать, вызывали тошноту. Намокшая одежда и вещевой мешок тянули вниз. Стена высокого леса, как казалось ему, не приближалась, а, наоборот, удалялась. Когда он падал лицом в воду, лес исчезал. Поднявшись, Борис снова видел желанный лес, облегченно вздыхал и упорно брел к нему. Стиснув до боли зубы, Галушкин выдернул шест, поставленный ребятами вместо последней вешки, и, балансируя им, чтобы не упасть, зашагал дальше.

Наконец выбрался на берег.

— Все-таки успел? Вот молодчина! — встретил его Маркин.

Остальные ушли вперед с носилками.

— Рад стараться! — сказал Борис, едва переводя дыхание, и тяжело повалился на землю.

Они лежали за толстыми корнями огромной ели, поросшими мягким мхом. Ждать не пришлось долго. Каратели по одному стали осторожно выходить к болоту. Никого не увидев у догоравшего костра, они возвращались в лес, метались по берегу. Псы повертелись на одном месте, затем настойчиво потянули в болото. У костра появился офицер на коне. За ним второй всадник. Офицер что-то крикнул и указал рукой на костер. Двое соскочили с коней, стали ползать по земле. Вдруг грохнул взрыв. Фриц, державший собак, исчез, словно растаял. Лошадь под офицером взвилась, бешено понесла его по лесу. Один кавалерист рухнул на землю вместе с лошадью.

Взрыв мины разметал карателей. Посыпались поднятые взрывом комья земли, они засыпали вторую мину, она тоже взорвалась.

— Ого-го-го-го-о-о! Держи-и-и! — перекатываясь, понеслось над болотом.

Это Галушкин и Маркин не сдержали своей радости. На их голоса к костру снова выскочило несколько всадников.

— Пашка, огонь!

Дружный треск партизанских автоматов сдул карателей с полянки. Не выходя больше к костру, они открыли огонь.

Освободившись от проводника, овчарки рванулись в болото. Зло рыча и повизгивая, псы неслись по кочкам.

— Глянь-ка, Паша, как звери чешут! — указал рукой Галушкин.

— А почему они рядом?

— Да они ж спаренные. Немец не успел снять с них ремни.

— Правильно... Да-а, Боря, видать, много мы запаху на болоте оставили. Смотри, они точно по нашему следу идут, — сказал Маркин.

Галушкин серьезно глянул на друга.

— Это тебе не фрицы. Овчарок криком не испугаешь. Надо не выпустить их на берег, а то они нам быстро штаны спустят.

Прыгнув с последней кочки, овчарки поплыли. Но скоро потеряли след, заскулили, завертелись на месте. Одна стала отставать. Видно было, как ремень, спаривавший собак, натянулся. Задняя еле-еле держалась на поверхности воды. Вот она окунулась с головой, а вскоре вовсе перестала подавать признаки жизни и потащилась на буксире. Наверно, ее задело взрывом и она двигалась еще несколько минут в горячке. Второй пес, почуяв опасность, сильными прыжками рвался к берегу. Но ему мешала мертвая собака. Рывки становились все слабее и слабее. Выбившись из сил, вторая овчарка замерла, и обе они вскоре исчезли в болоте.

Партизаны переглянулись, облегченно вздохнули. У покинутой стоянки каратели больше не появлялись. Затихли вдали их выстрелы. Разметанный взрывами костер погас, и только облачко черного дыма от взорвавшегося тола еще стлалось над болотом. Галушкин улыбнулся, смахнул пот со лба, спросил:

— Ну как, Пашка, кажется, все?

Маркин кивнул, потом пристально посмотрел на свои босые ноги, принялся молча натягивать сапоги.

Оторвавшись от противника, Галушкин повеселел. Он стал шутить, смеяться, а Маркин мрачно пыхтел, топал ногой, ему было не до шуток. Наконец, натянув сапоги, он облегченно вздохнул.

— Теперь, кажется, все в порядке... Лаврентьич, откуда они такие берутся?

— Кто? Сапоги?

— Да нет, я про старика.

— A-а. Видать, осколок от разгромленной российской империи. Или какой-нибудь затаившийся кулачище.

— А вел себя, как дед мороз. Гад!

— Ничего. Мы еще с ним увидимся!

— Не мешало бы посмотреть ему в глаза, когда он снова окажется перед нами.

Галушкин ничего не сказал, только кивнул.

— А промокли мы с тобой, Паша, как всегда, по самые уши. Ну ладно, пошли. Обсохнем по дороге.