Геноцид против поляков
В ходе бандеровских акций уничтожено 399 польских сел на Волыни и 218 — на Ровенщине.
(из газет).
Сшибок между людьми без поводов реальных и надуманных в истории не бывает. Что же касается отношения польских и украинских националистов, то они на протяжении многих веков спорили из-за смешанных польско-украинских территорий. В разное время земли Волыни, Полесья и Холмщины входили в состав Польши. Несмотря на то, что, на этих территориях большинство составляли украинцы, поляки вели себя как паны-хозяева. Процесс активного заселения вышеупомянутых земель поляками естественно вызывал, мягко говоря, недовольство со стороны украинцев. Об этом писал в 1967 году подпольщик-партизан отряда особого назначения Д. Н. Медведева, коллега разведчика Н. И. Кузнецова Николай Струтинский:
«…На самых плодородных землях Волыни правительство Пилсудского поселяло бывших офицеров польской армии, воевавших против молодой Советской России. Эти земли отдавались им бесплатно «в вечное пользование». Для укрепления хозяйств безвозмездно выделялись денежные ссуды.
Избалованная правительством, а также попустительством главного осадника Юзефа Пилсудского, каста осадников (польских переселенцев-колонистов — авт.) с презрением относилась к украинскому населению, проживавшему в Горыньграде и окружающих селах. Они всячески старались унизить человеческое достоинство украинцев, называя их «холопами», «быдлотой».
Не случайно пружина украинского национализма должна была ударить по полякам. Весной 1937 года будущие руководители СБ ОУН Владимир Макар и Петр Башук создали террористическую спецгруппу под названием «Волки». Они начинали с погромов помещичьих польских усадеб — «маетков», а уже летом того же года убили агента полиции Я. Душко. В 1939 году «Волки» разоружили ряд участков польской полиции, оружие конфисковали. Дефензива предприняла серию жестких ответных мер. Следует подчеркнуть, что вооруженные формирования ОУН до 23 сентября 1939 года разоружили 3600 польских военнослужащих и полицейских, захватили 1 танк, 8 самолетов, 7 орудий и почти 8000 единиц стрелкового оружия. Этот антипольский вектор продолжал существовать на протяжении всей войны.
Но давайте вернемся ещё раз к положению украинцев при правлении панской Польши. В начальных школах, где занимались дети украинцев, преподавание велось на польском языке, и лишь один урок в день проводился на украинском языке. Помещики, кулаки, ксендзы-иезуиты, осадники беззастенчиво эксплуатировали бедняков. А осенью, по окончанию полевых работ, любой богач мог выгнать батрака, как собаку. Обездоленные люди бродили по родной земле в поисках куска хлеба…»
Нередко неприятие друг друга под воздействием националистической намагниченности приводило к кровопролитиям с той и с другой стороны.
По словам современного польского историка Е. Томашевского, — «польская держава воспитывала себе отряды заклятых врагов, которые с нетерпением считали момента расплаты».
В глубокие исторические пласты нет необходимости вторгаться, — это тема не для настоящего исследования. Вернемся к событиям середины прошлого века.
* * *
К 1939 году польское руководство, как писал Михаил Мельтюхов, вместо того чтобы найти выгодный компромисс и стать младшим партнером Германии, что было вполне возможно, или СССР, что было практически исключено, Варшава решила поиграть в большую политику. Если в мирный период такая игра еще могла бы дать некоторые результаты, то в условиях начала Второй мировой войны она была обречена.
Интересно отметить, что после начала Второй мировой войны и молниеносного разгрома Польши 13 ноября 1939 года польское правительство в эмиграции создало подпольную организацию «Союз вооруженной борьбы» (СВБ). Она занималась на территории Западной Украины и Западной Белоруссии разведывательной деятельностью, организацией саботажа, диверсий и террористических актов. На территории Западной Украины только с мая по ноябрь 1940 года было совершено 96 терактов против представителей советской власти.
Настораживали Москву и публичные заявления, подобные радиовыступлению главы польского эмигрантского правительства В. Сикорского 1 марта 1940 года о том, что «мы находимся в состоянии войны с Советами, как и с Германией».
Не правда, как созвучны эти слова с демагогией украинских националистов о том же — они тоже, дескать, воевали против москалей и нацистов. Как говорится, — Бог им судья, но и мы вмешаемся в этот процесс ради отыскания истины. Пафос, конечно понятен, но факты — упрямая вещь.
Получается, возникла своеобразная зависть, переросшая в болезненную ревность, у западно-украинских националистов к своим недавним хозяевам, кто больше насолит Советам.
Оуновцы из числа бандеровцев и мельниковцев считали, что, прежде всего, они играют первую скрипку помощи гитлеровцам в борьбе «с жидо-большевистской властью Москвы», а «ляхи» только мстят Советской России.
Шесть лет спустя после начала войны Сталин, выступая на встрече при подписании советско-польского договора о дружбе и сотрудничестве, по этому поводу заявил:
«Старые правители Польши не хотели иметь союзных отношений с Советским Союзом. И, конечно, доигрались…Польша была оккупирована, её независимость — аннулирована».
* * *
Бандеровцы в течение 1943–1944 годов провели целую серию террористических акций против польского населения, проживающего на территории Западной Украины. По приказу Центрального провода ОУН подразделения УПА стали в буквальном смысле вырезать целые семьи поляков и сжигать места их компактного проживания. Кроме того, оуновцы получили отмашку от гитлеровцев, предписывающих согласно плану «Ост» искоренить поляков, как и другие славянские этносы.
Они были заинтересованы в санации территории под заселение её в будущем немцами в ходе установления «нового порядка» в Европе. Потом бы они взялись и за украинцев, и не только из ОУН, — это тоже, по мнению нацистов, была «грязная нация» в расовом разумении этого слова.
Реакция на понятие врага у бандеровцев была жестока и вполне стыковалась с нацистской практикой. Вот что говорилось в одном из документов ОУН:
«Жестокость против врагов народа никогда не являлась чрезмерной…Нож, пистолет, яд и коварство — это то, чем националист может пользоваться в борьбе с врагом, лишь бы выигрыш был на нашей стороне».
И они действовали: ножом, топором, штыком, удавкой, пистолетом…
3 августа 1943 года состоялся так называемый Чрезвычайный Великий Сбор ОУН. В пунктах 11 и 12 резолюции этого сборища говорилось:
«Мы гарантируем право национальных меньшинств развивать свою собственную по форме и содержанию национальную культуру» и «равенство всех граждан Украины независимо от их национальности в государственных, общественных правах и обязанностях, равное право на труд, оплату труда и отдых…»
Ещё не успели главари ОУН принять и провозгласить «постанову збору» — (постановление собрания — авт.), как члены центрального провода санкционировали планомерное уничтожение лиц неукраинской национальности.
Обратимся к свидетельским показаниям одного из руководителей УПА Юрия Стельмащука, действовавшего на Волыни и Ровенщине под кличками «Кайдаш» и «Рудой» и захваченного «истребками» из числа местного населения вместе с представителями органов госбезопасности УССР в феврале 1945 года.
Являясь членом ОУН, он в январе 1940 года бежал в Польшу, оккупированную в то время немцами. Там он был завербован агентом абвера, референтом по военным делам центрального провода ОУН Ю. Лопатинским и направлен в немецкую разведшколу, в которой готовили диверсантов.
Вскоре, а точнее с 16 июня 1941 года Стельмащук, согласно документам прикрытия, стал Григорием Михайловичем Грицкивом. Абверовское начальство поставило его группе, состоящей из четырех человек, совершить ряд диверсий на крупном железнодорожном узле станции Сарны. В документах у немцев этот узел именовался как «Сарненский крест». Для этой цели перед началом войны диверсантов забросили на территорию Ровенской области.
В протоколе допроса Стельмащука от 28 февраля 1945 года есть такое признание:
«…В июне 1943 года руководитель так называемой северной группы УПА «Клим Савур» — Клячковский Дмитрий передал мне устное указание центрального провода ОУН о поголовном и повсеместном физическом истреблении всего польского населения, проживавшего на территории западных областей Украины. Выполняя эту директиву главарей ОУН, я в августе 1943 года с соединением ряда бандгрупп УПА — вырезал более 15 тысяч польского населения в некоторых районах Волыни…
29–30 августа 1943 года я собрал отряд в несколько сот человек и по приказу командующего, так называемого военного округа ОУН, «Олега» на территории Ковельского, Любомльского и Туринского районов Волынской области мы вырезали всё польское население. Все их имущество мы разграбили, а хозяйства сожгли. Всего в этих районах за 29 и 30 августа 1943 года мы вырезали и расстреляли более 15 тысяч человек, среди которых было много престарелых людей, женщин и детей.
Мы сгоняли поголовно все население в одно место, окружали его и начинали резню. После того, как не оставалось ни одного живого человека, рыли большие ямы, сбрасывали в них все трупы и засыпали землей. Чтобы скрыть следы этой страшной акции, на могилах мы разжигали костры. Так мы полностью уничтожили десятки небольших сел и хуторов…»
От учиненных украинскими «союзниками» зверств в отношении поляков, оторопели даже гитлеровцы. Они решили поставить на место проявивших кровавую инициативу своих холуев. Некоторых, самых ретивых, немцы отправили в концлагерь. Потом их выпустили.
* * *
В своих воспоминаниях «Годы огневые» о том периоде войны поделился один и руководителей партизанского движения в западных областях Украины М. С. Корчев. Он писал:
«…к новым кровавым оргиям готовились националисты. В район Городно пришли две банды из куреней «Легенды» и «Шаулы». Они рыскали по селам, устраивали засады на партизанских связных, уничтожали подпольщиков и подозрительных людей. Польские хутора вокруг села Гуты-Степанской были сожжены дотла. Само село ещё держалось благодаря группе самообороны, которой командовали Вирбжимский, Конверский, Чебельский и партизанскому отряду Дорошенко.
Крупные банды «желтоблакитников» появились в ряде сел Дубровицкого, Сарненского и Ракитнянского районов. Усилилась мобилизация всех мужчин от 17 до 50 лет в УНРА. Тех, кто отказывался идти под знамена националистов, расстреливали на месте».
Но вернемся к злодеяниям Стельмащука. Послушаем, что говорили свидетели злодеяний «Рудого» на следствии летом 1945 года:
А. И. Гаврилюк из села Литогоще Рожищеского района Волынской области:
«..Массовое уничтожение населения в колониях Гай и Суходолы произошло в конце лета 1943 года. Я лично был свидетелем этого страшного зрелища, поскольку бандиты заставили меня закапывать трупы убитых. В колониях Гай и Суходолы насчитывалось около 15 хозяйств. Все жители этих колоний были убиты, их имущество было разгромлено, а строения сожжены…»
Ф. М. Столярчук из села Подрожье бывшего Голобовского района:
«…В марте 1943 года в нашем селе появилась банда, которой руководил Пашкевич. До этого он был командиром полиции в Голобах. Пашкевич непосредственно подчинялся бандиту «Рудому», который иногда заходил в село Подорожье. В селе насчитывалось 42 семьи полькой национальности, которые в конце лета 1943 года были убиты бандитами под руководством «Рудого», их дома сожжены, а имущество разграблено…»
Т. П. Карпук из того же села Подрожье:
«…Уничтожение польского населения бандитами ОУН на территории Голобовского района произошло примерно в июле-августе 1943 года. В это время я проживал в колонии Подрожье, в которой насчитывалось более 50 хозяйств. Поскольку я лично знал всех жителей этой колонии, по моим подсчетам, было убито 426 человек, в том числе жена моего сына и их двое детей…»
О. П. Севасюк из села Марьяновки Ковельского района:
«…Массовое уничтожение польского населения в Волынской области проводилось летом 1943 года отрядом так называемой УПА под руководством верховода «Рудого». В каждом районе карательные акции проводили банды, входившие в подчинение «Рудого». Например, уничтожением польских колоний Подрожье, Гай, Мыслина руководил бывший коменданта немецкой полиции Пашкевич под бандитской кличкой «Лысый», в колониях Засмыки, Грушовка, Яновка, Пересеки — бандит «Рудой». Под руководство «Рудого» на территориях области было замучено несколько тысяч человек польского населения…»
В архиве УКГБ УССР по Волынской области хранились материалы о том, что в середине сентября 1943 года «вояками» УПА в Гороховском районе Волынской области было застрелено, зарублено, задушено и зарезано около 3000 поляков. Характерно, что одной из групп УПА, руководил священник автокефальной церкви, находившийся в ОУН и отпускавший грехи своей пастве за учиненные злодеяния.
Все эти факты срывают последний флер с современных «майдановцев» утверждающих, что никакого геноцида против поляков со стороны УПА не существовало.
* * *
Следует заметить, что фашистам на руку была непримиримая вражда этих двух славянских народов. Некоторые чиновники-немцы прямо говорили, что конфликт между поляками и украинцами им крайне нужен в создавшейся обстановке на фронтах. В связи с тем, что украинские полицаи, понимая исход войны, стали драпать в леса под крыло УПА, немцы решили набирать в полицию поляков. Интересно заметил об этой националистической сшибке в беседе с поляками немец, Сарненский гебитскомиссар:
«Вы любите Сикорского, а украинцы хотят Бандеру. Ну и бейтесь между собой. Немцы никому помогать не будут!»
Но это слова, а на деле они подбрасывали оружие той и другой стороне — бейтесь, дурачье. Быстрее очистите нам вашу пока землю. Украинские националисты разбивали головы польским младенцам о дверные косяки, а поляки сжигали церкви вместе с православными прихожанами.
Так в селе Беричи на Волыни гитлеровцы, пытаясь посеять вражду между поляками и украинцами, устроили зверскую расправу над мирным украинским населением. Согнали в школу более пятисот женщин, детей, стариков и заживо сожгли их. А в селе Ляски то же самое сделали с 386-ю поляками. Следы своих преступлений они тщательно маскировали.
Чтобы отомстить коварному врагу, один из отрядов партизан, действовавший на границе между Волынской и Ровенской областью, «оседлал» железную дорогу Ковель — Сарны. «За каждого сожженного мирного жителя — десять фашистов!» — поклялись тогда партизаны интернационального отряда Макса, в котором воевали русские, украинцы, поляки, белорусы, узбеки, казахи, киргизы…
Это были сыны и дочери одной, единой и большой Отчизны. Шесть часов ждали фашистский эшелон, и свой счет они открыли под утро, когда из Рафаловки подошел состав с живой силой противника. Под откос полетел паровоз и несколько вагонов с личным составом вермахта. Погибло сто семьдесят фашистских солдат и офицеров. Затем один за другим партизаны пустили под откос ещё семь воинских эшелонов.
Гитлеровцы зверели и с каждым днем теряли надежду расправиться с руководителем отряда Максом. И тогда они придумали новую тактику, — распространили слух, что на севере Волыни действует группа фанатично настроенных поляков, которые под руководством своего атамана жестоко расправляются с украинцами.
Чтобы подкрепить свою ложь «фактами», благо опыт на такие провокации у немцев был, взять хотя бы осуществление операции под кодовым названием «Консервы» с «захватом поляками» радиостанции у Глевице. Именно она явилась формальной причиной начала боевых действий германских войск против Польши.
Теперь гитлеровцы под видом поляков врывались в села, жгли хаты, убивали людей и везде разбрасывали лживые воззвания, подписанные якобы тем самым Максом.
Однако местное население прекрасно знало многонациональный отряд Макса и любило командира партизан. Бойцы его храбро воевали с оккупантами, рассказывали жителям правду о «новом порядке» гитлеровцев, сообщали сведения о положении на фронте, делились с крестьянами продуктами, отобранными у немцев.
Командир партизанского отряда Макс в октябре 1943 года на пике антипольской кампании бандеровцев провел одну операцию, — он вывез в Пословские леса несколько тысяч поляков. Для эвакуированных граждан советские партизаны заранее приготовили жилье, бытовые службы. Там в хорошо утепленных землянках, польские семьи прожили до полного изгнания врага из Ровенской и Волынской областей.
А что мы видим сегодня — несправедливая обида на Россию тех и других…
* * *
Бандеровская резня, развязанная в августе 1943 года в северных районах Волыни, а в сентябре и в южных, оставила несмываемое, кровавое пятно в их «послужном» списке. Они надеялись, что уничтожили всех «под корень», но остались свидетели этих злодеяний. Они вскоре перебрались в Польшу и там поведали то, что видели и слышали.
В 1996 году в Варшаве был издан сборник воспоминаний тридцати пяти лиц, переживших трагедию поляков в Западной Украине под названием «Свидетели говорят».
Предоставим некоторым из них слово:
Чеслав Кувалек:
«29 августа 1943 года в воскресенье после обеда к нам дошли сведенья об уничтожении польских сел. Реакция у людей была разная: одни не верили, что кто-то может прийти и безосновательно уничтожить польское село; другие высказывали намерения выехать с семьями до Ягодина; третьи предлагали оборонять село.
Эта мысль стала доминирующей, но у нас не было ни одного человека, который хорошо знал бы военное дело и имел в этом соответствующий авторитет. Мы не имели необходимой информации относительно сил и вооружения нападающих. В ночь с 29 на 30 августа возле моего дома сформировалась колонна повозок, загруженная семьями, которые намеревались покинуть село. К сожалению, их вернули обратно и предложили участвовать в обороне села. Это привело к напрасной гибели около 480 человек.
Рано утром 30 августа 1943 года село было обстреляно из пулемётов по всей его длине с южного направления. Дорога на Ягодин была отрезана. Естественно, чтобы обороняться от такой силы, необходимо было иметь хотя бы 8 ручных пулемётов. Бандеровцы вошли в село после спада тумана. Успокаивая людей, они начали их сгонять в школу якобы для проведения собрания, вначале мужчин, а затем женщин и детей. Перед тем, как идти в школу, я сказал членам своей семьи, чтобы они прятались за сложенными в куче колодами, предназначенными для строительства, а сам хотел сориентироваться в ситуации возле школы. Поскольку родители и вся моя семья сразу за мной пришли в школу, я уже ничем не мог помочь им.
Некоторое время я ходил между согнанными к школе людьми и бандеровцами, присматриваясь к их вооружению и обмундированию. По их поведению я пришел к заключению, что они не будут покладистыми и никого не пожалеют. Поэтому решил незаметно исчезнуть со двора школы, чтобы где-то спрятаться. Я ушел из толпы в то время, когда мужчин начали загонять внутрь школы, а детей и женщин — в костел.
В это время я заметил, что со стороны села Заполье шла группа украинцев с вилами и топорами на плечах. Я стал удаляться вглубь села, чтобы не дать себя зарубить. Побежал между дворами и оказался в хозяйстве односельчанина Шведа. Тут я попал в ловушку, так как двор обыскивали бандеровцы. Было их полно и на главной улице села. Еще каких-то людей вели в направлении школы.
В этой ситуации я не имел другого выхода из положения, как лечь под забором, который со стороны Шведов зарос кустами, а со стороны других соседей — большими лопухами и красной смородиной. Там я спрятался и долго лежал недвижимый. Через некоторое время послышалась украинская речь: «Видишь, где он сидит». Подумал, что меня заметили, и пришел конец. Но в этот момент меня осенила другая мысль: «Пока не увижу над собой ствола винтовки, не раскрою себя».
В это время послышался плач мальчика Шведа Феликса, 10 лет, лежавшего между рядами на картофельной грядке. Один из украинцев предложил застрелить его, а другой приказал ему идти в школу. Мальчик с плачем ушел в направлении школы.
Лежа в укрытии под забором, я пережил ещё две угрозы. Первая, когда перепуганная корова бежала прямо на меня и могла растоптать. Я пошевелился, и она остановилась, а затем побежала в сторону. Во второй раз я был напуган, мчавшимся на коне бандеровцем. Его внимание отвлекли входившие в село немецкие солдаты. Услышав их голоса, я вышел из укрытия. Здесь же я увидел своего отца и ещё нескольких односельчан. Среди них был мой школьный товарищ Юлиан Трусюк, 18 лет, который немного говорил по-немецки. Он обратился к немцам, прося их спасти женщин и детей, которых бандеровцы погнали по дороге. Немцы отказались.
Тогда Трусюк попросил их дать оружие, чтобы силами поляков освободить от расправы обреченных односельчан. В ответ немцы рассмеялись и оттолкнули от себя Юлиана. Но и после этого Юлиан Трусюк пытался как-то спасти женщин и детей, среди которых находилась и моя 50-летняя мать, сестра Оля и брат Генрих.
Позже нам стало известно, что в колодце возле дома Трусюков, во дворе которого расстреливали мужчин, находятся тела моего 98-летнего прадеда Владислава Кувалка и трупы многих детей. Через некоторое время детей, брошенных в колодец, вытянули, но опознать их уже было невозможно.
Юлиан Трусюк позже стал воином 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Краевой. Он погиб в апреле 1944 года.
Хочу возвратиться к эпизоду, когда бандеровцы сгоняли поляков в школу, чтобы показать их коварство. Они разговаривали с нами притворно вежливо, даже «по-приятельски». Дескать, проведем собрание и по-хорошему разойдемся. Но потом, когда люди были согнаны, бандеровцы показали свое настоящее лицо.
Один из моих товарищей, переживших расстрел, рассказал, как все это происходило. Людей клали на землю рядами, лицом вниз, а затем расстреливали их. Укладывая в очередной раз людей для расстрела, бандеровец выстрелил в 3–4 летнего мальчика. Пуля снесла верхнюю часть его черепа. Ребенок поднялся, начал кричать и бегать то в одну, то в другую сторону с открытым пульсирующим мозгом. Бандеровец продолжал стрелять, а ребенок бегал, пока очередная пуля не успокоила его…»
* * *
Ева Швед:
«В воскресенье я пошла в костел, а затем к подруге Марцельке Музыке, чтобы узнать, вернулась ли она с больницы и что слышно вокруг, потому что в селе Островки идет какая-то суета. Девушки в селе готовят бинты из старых простыней и рубашек. Люди о чем-то перешептываются, творится непонятная суматоха. Когда я пришла к Марцельке, то она предложила переночевать у неё с тем, чтобы утром мы вместе пошли в костел…
Утром на нас напала националистическая свора. Люди начали убегать в поле. Я направилась домой, но группа бандеровцев, укрывшихся за кладбищем, повернула меня обратно. Некоторые поляки начали убегать на повозках. Я побежала в направлении костела. Навстречу мне двигались люди, вооруженные винтовками, топорами, косами, вилами…
Я спряталась в хлебной копне. Здесь же пряталась односельчанка Гелена с дочерью. Нас обнаружили и погнали в костел, где уже было много народа, а отсюда повели к школе. Мужчин отделили и повели во двор Ильи. Там их всех и побили, предварительно вырыв ямы, а нас, женщин, вновь загнали в костел. В колодце, что во дворе Ильи, утопили священника Станислава Добрянского, человека ангельской доброты. Живыми бросили в колодец ещё несколько человек. Побитых закопали во рвах. Один из таких рвов находился во дворе Ильи, а другой — у Марцинка. Хотя сегодня не узнать тех мест, но я попыталась бы их найти.
В костеле люди плакали, причитали, дети обещали, если останутся живыми, пешком отправятся на молебен в Ченстохов. Бандеровцы открыли костел и, засучив рукава, начали вытаскивать людей на улицу. Нас погнали под наше село Сокол. Было нас около 550 человек из сел Островки и Воля Островецкая. Из Воли Островецкой женщины с детьми съехались в воскресенье в Островки на молебен. Здесь находилась наша парафия. Мужчин замучили до нас. В костеле все начали готовиться к смерти: крестились, молились, исповедовались. Когда начали открывать дверь и выгонять людей на улицу, я подумала, что будут поджигать костел. Я легла в гроб Иисуса Христа возле алтаря со словами:
«Господи, ты в гробу, а я возле гроба».
И всё же добрались и до меня. Когда нас выгнали на улицу, никто не плакал. Брали по десять человек и клали на землю лицом вниз. Стреляли разрывными пулями. Рядом со мной лежала Михайлина Ваврикова со своим сыном. Чувствую, что ранена. Поднимаю голову и говорю палачу: «Пусть спадет пелена с ваших глаз. За границей проживает много поляков. Придет время, и вам отомстят».
А он мне отвечает: «Ты их видеть не будешь». А я к нему, — «Убей меня, только хорошенько, чтобы не мучилась».
Выстрел пришелся мне в бок и палец на руке. Кто-то подошел ко мне и, дав несколько пинков, сказал, что я убита. Долгое время я лежала совсем неподвижно, пока не ушли бандеровцы.
Очнувшись, я подняла голову. Светит солнце, прекрасный мир…
И вдруг вижу вокруг себя трупы близких мне людей. Дочери Марцельки Музыки Луция и Ядзя держат под руки маленького братика. У Марцельки была размозжена голова. Луция лежала с простреленной головой. Ядзя и братик оказались живы. Они поднялись, взялись за руки, и пошли в город Любомль. Я же пошла в Ягодин. Воля Островецкая вся горела. Здесь на железнодорожной станции сделали мне перевязку. Доехала до города Дорогуска (Хелмское воеводство). Доктор Вядовский взял меня к себе и вылечил. Говорить об этом очень тяжело: открывается душевная рана».
* * *
Тадеуш Которский:
«До 1939 года я проживал в Ковельском районе на Волыни. Ходил в семилетнюю школу, которая находилась в польской колонии Ружин, что в 15 километрах от Ковеля. В период немецкой оккупации работал в автомастерских в Ковеле. До конца 1942 года мы жили с украинцами добрососедски. Даже не испытывали обиды, когда в период немецкой оккупации нас в местных учреждениях заставляли говорить исключительно по-украински, поскольку всегда воспитывались в атмосфере уважения к украинской культуре и православной вере. Учили, что необходимо отвечать по-украински, когда спрашивающий не знал польского языка или не хотел им пользоваться. Большинство поляков владело украинским языком, а украинцы, особенно молодежь, знала польский.
Уничтожение поляков бандами УПА началось летом 1943 года, а под осень того же года трагедия достигла своей вершины. Первое действие трагедии имело место 10 июля 1943 года, когда польская делегация в составе Зигмунда Румля, Кристофера Мазуркевича и Витольда Добровольского отправилась на повторные мирные переговоры с представителями УПА с целью выяснения претензий со стороны оуновцев к польскому населению Ковельского округа. Польские парламентарии с переговоров не вернулись. Как выяснилось позже, они были зверски убиты.
Вторая трагедия произошла 27 августа 1943 года. В этот день на глазах жителей колонии и села Ружин были коварно схвачены и связаны колючей проволокой восемь беззащитных молодых поляков. Молодая учительница, обучавшая украинцев и поляков, Александра Магер молила палачей пощадить этих людей. Её дерзко отбросили от одной из повозок, на которой приехали бандеровцы, и прикладами винтовок затолкали в придорожную канаву. Несмотря на это, учительница не успокоилась, и на повозке одного из односельчанин поехала вслед за удаляющимися бандеровцами, которые ехали в сторону леса Свинючинский.
Тем временем отец трех схваченных бандеровцами юношей Магер Петр действовал по-своему. Он подкупил соседа Митьку Юхимчука, являвшегося старостой и пропагандистом ОУН. Тот сел на мой велосипед и поехал к своему родственнику Ляховскому (или Лясковскому), проживающему в селе Ставок близ г. Турийска и занимавшему важное положение в УПА. Поехал с целью спасти жизнь сыновей Магеры и их товарищей. Юхимчук Митька возвратился только через неделю. Он рассказал, что был задержан оуновцами и обвинен в пособничестве полякам.
Позже в лесу Свинючинском была найдена могила с телами убитых молодых поляков, чьи останки были опознаны по сохранившимся остаткам одежды. Через некоторое время в колонию Трускоты вторглась развернувшаяся в боевые порядки сотня УПА. Застигнутые неожиданностью в середине дня, жители колонии спасались бегством в направлении железной дороги, т. е. в сторону немецкого гарнизона, охранявшего железнодорожный мост. Убегавшие интуитивно избрали правильное направление: преследовавшие их уповцы не могли стрелять в сторону немецкого гарнизона.
В колонии уповцы убили двух поляков — Адольфа Мусялка и Максимилиана Крупку, которые оставались в своих усадьбах, когда появились бандеровцы. К этому времени в селе Трускоты была организована вооруженная группа самообороны из пяти человек польской национальности. Они открыли огонь по наступающей сотне УПА и убили одного бандеровца — уроженца села. Факт самообороны оказался для бандеровцев неожиданным. Боясь потревожить немецкий гарнизон, находившийся неподалеку, бандеровцы не открывали ответный огонь по полякам. Вечером того же дня сотня УПА сожгла школу в селе Ружин…
11 ноября 1943 года наша группа самообороны в колониях Ружин и Трускоты отбивала попытки группы УПА ворваться в эти села. На другой день мы покинули Трускоты. Там получил тяжелое ранение в ногу Стефан Сковрон, 18 лет, полный сирота, являвшийся моим хорошим товарищем. Мы оказали ему возможную первую помощь, и он попросил нас оставить его возле дома нашего соседа Гната Юхимчука. На другой день Стах Шимчак пошел забрать Стефана. Оказалось, что его уже нет в живых. У него был распорот живот, вытянуты все внутренности, выколоты глдаза, а с ног сняты ботинки. Вскоре его брат Зигмунд опознал эти ботинки на жителе села Люблинец Леньке Аксютиче.
Большой трагедией для меня стала смерть украинцев Ивана Аксютича и его сына Сергея осенью 1943 года. Человек в годах, Аксютич Иван хорошо жил со своими соседями, не вступал ни в какие политические интриги, имел смелость не поддерживать украинских националистов. Убили его в селе Клевецк с участием племянника Леонида, который для родного дяди избрал страшную смерть — распилил живое тело пилой. Его сына Сергея оуновцы застрелили».
* * *
Франциска Коссинская:
«Я проживала на Волыни в селе Дошно, что в 17 километрах от Ковеля…С болью вспоминаю трагический день 28 августа 1943 года. Этой ночью мой муж с младшим братом, как это уже было и раньше, спал на сене в стодоле. В доме находились сват и сваха, три сестры мужа и я с малым ребенком. Уже было достаточно светло, когда с ребенком подошла к окну и увидела страшную картину. Вдоль озера бежит Йозеф Савицкий, а за ним на коне мчится бандеровец с саблей в вытянутой вперед руке.
Когда лошадь догнала Савицкого, бандеровец взмахнул саблей, и голова убегающего повисла на плечах. Несчастный ещё сделал несколько шагов и замертво упал. Я разбудила домашних и с ребенком на руках выскочила на полевую дорогу сбоку дома и спряталась во ржи. Была уже середина дня. Дочь крепко припала к моей шее и шептала: «Мама, пить…» Мне показалось, что в селе уже наступила тишина. Мы встали и пошли в дом соседа-украинца. Мы не успели напиться воды, как к дому подъехала группа бандеровцев на конях. Их было человек 30–40. Один из них с порога спросил: «Где здесь полька Франя?»
Я стала против него, внимательно смотрю ему в глаза и отвечаю по-украински: «А если я полька Франя, то нельзя мне жить?» Дочь, прижавшись к моей шее, тихонько просит: «Не говори, мама, по-польски». Я мысленно молилась, глядя в глаза бандиту, которые никогда не забуду. Мой хозяин тем временем убеждал бандеровца, что здесь нет никакой польки Франи, а я просто слабоумная женщина.
— А где она венчалась? — допытывался бандеровец.
— В церкви, где же ещё она могла венчаться, — был ответ моего спасителя. Тогда бандит хлестнул кнутом по голенищу и сказал: «Пусть живет».
Я вышла из дома и побежала к двухсемейному дому моих дядей — братьев отца. Мои дяди Флориан и Петр Рубиновские и наш кузен Казимир лежали на полу лицом вниз, пробитые штыками. Под яблоней, недалеко от порога, лежали мертвые тетя Гели с детьми. У неё и её сына были разрублены головы. Тетя держала в объятиях наименьшего ребенка. Тетя Сабина, жена другого дяди, была совершенно голая. У неё также была разрублена голова, а у грудей лежали два восьмимесячных близнеца. Тут же увидела бабушку Еву. Она стояла, прислонившись к стене лицом. Я подумала, что она жива. Оказалось, что она пробита штыком и в такой позе умерла, опершись о стену.
Ошалелая бегала я от дома к дому и, наконец, добежала до своих родителей. Отец лежал в комнате возле кровати в одном белье, пробитый штыком, лицом вниз. На него был наброшен стянутый с кровати матрац. Сестра Янина была одета в белое праздничное платье с распущенными волосами, перевязанными голубой лентой. Она лежала под столом. У неё было прострелено сердце. Где ни искала, не находила труп матери.
Дальше побежала по колонии к трем незамужним женщинам «Цырылянкам», как звали их в селе по имени отца — Цырыля. В доме никого не оказалось. На огороде, где рос картофель, я нашла Михайлину с отрубленными руками и ногами. Стася и Ганя были замордованы в селе. В зернохранилище обнаружила обезображенное тело Каролины Едынович со связанными руками, её сына Тадеуша и падчерицы Юзи. Её пасынок Бронислав проживал с женой и тремя детьми отдельно. Из дома их выгнали в стодолу и там превратили в неподдающиеся описанию изувеченные трупы…
Около 10 дней мы прятались в лесу. Все время нам оказывали помощь украинцы из села Велимче…Через несколько дней другой украинец, фамилии которого не помню, по-уличному его звали Хрипучий Роман, перевел меня с ребенком, мужа и его двоюродного брата в Ратно. Здесь всеми нами занимался украинец по фамилии Козел и его жена».
Комментарии, как говорится, излишни.