Николай Гоголь и Иван Франко
Не знаю, какая у меня душа — хохлацкая или русская. Знаю только, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином.
Николай Гоголь
Если произведения литератур европейских нам нравились, затрагивали наш эстетический вкус и нашу фантазию, то произведения русских мучили нас, затрагивали нашу совесть, будили в нас человека, будили любовь к бедным и униженным.
Иван Франко
Два великих мыслителя Востока и Запада Украины Николай Васильевич Гоголь и Иван Яковлевич Франко считали, что украинская и российская культуры так же близки, как и народы. Нет ближе и родней, чем эти две страны, соединенные понятием руськости. Именно руський дух и руський мир на протяжении нескольких столетий позволяли единому народу бороться за свое существование, за свою идентичность с набегами степняков — половцев, крымских татар и турок, а потом с польскими и литовскими завоевателями. В отражении иноземных навалов русичи были едины.
И чем страшнее и мощнее были бури социальных и политических потрясений, тем древо Руси, шатаемое из стороны в сторону, крепло своими корнями, которые разветвлялись и развивались вглубь, тем самым сохраняли его от падения. В движениях мысли и тела — появляется сила, в застое — прах.
Эти два сына двух частей Украины, два литературных таланта в одинаковой степени любили свою Малую родину и также относились к той Большой стране, в состав которой в то время входили земли сегодняшней «незалежной». Несмотря на свое соответственно малороссийское и галицийское происхождение они с одинаковым чувством тепло и узнаваемо воспринимались как на Украине, так и в России. Гоголь даже стал больше представителем российской литературы, хотя черпал многие сюжеты для своих произведений с украинского фольклора и тамошней реальности.
Украинец Николай Гоголь писал по-русски, как и Тарас Шевченко часть своих произведений и все дневники.
У Гоголя Россия и Украина в виде Великороссии и Малороссии, едины и неразделимы — по крови, по духу, по ментальности. Общерусский путь, по убеждению русско-украинского писателя, наиболее полно отвечал предназначению Великой и Малой Руси, вместе составляющих Россию.
Он писал:
«Украина! Окрайные земли великой России…И много веков, как два брата — Великая и Малая Русь, тянулись к друг другу два народа, потому что были одной веры, одной крови, и, слившись, воздвигали они Россию, которой быть и красоваться на земле вечно!»
Он знал параметры русской души, ее страстотерпецкий характер, говоря устами своих персонажей:
«Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не только что умом…а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе…нет, так любить никто не может!»
Таким образом, Гоголь отрицательно отнесся к появившейся в свое время украинской идее, сутью которой было, как раз их максимально культурное, национальное и политическое разделение.
Исторические зарисовки Гоголь писал с искренней грустью и душевной болью, особенно того, что касалось его малой родины. Он утверждал, что «…Южная Россия более всего пострадала от татар. Выжженные города и степи, обгорелые леса, древний разрушенный Киев, безлюдье и пустыня — вот что представляла эта несчастная страна! Испуганные жители разбежались или в Польшу, или в Литву, множество бояр и князей выехало в северную Россию. Еще прежде народонаселение начало заметно уменьшаться в этой стороне. Киев уже давно не был столицею; значительные владения были гораздо севернее…»
О том, что Гоголь хорошо знал и любил Украину, и народ ее населяющий — сомнений быть не может. Вспомни, читатель, повесть «Страшная месть» из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки»:
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни шелохнет, ни прогремит. Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру.
Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибрежным лесам ярко отсветиться в водах…В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца, и голубого неба, не глядит в него.
Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! Ему нет равной реки в мире…»
С такой уважительностью, с такой очарованностью и с таким почтением к Славутичу мог написать только человек, глубоко уважающий и любящий свою малую родину.
Как и всякая гениальная личность, он был пророком в своем Отечестве. Россию он подразумевал исключительно с Малороссией и Белоруссией, поэтому отрицательно относился к мыслям «убежать из России» в Европу. И тут же спрашивал в главе «Страхи и ужасы России» из «Духовной прозы» — «Но куды бежать?
И вот — внимание — прогноз через толщу столетий!
Он пишет:
«В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся теперь в России.
В России еще брезжит свет, есть еще пути и дороги к спасенью, и слава Богу, что эти страхи наступили теперь, а не позже. Ваши слова: «Все падают духом, как бы в ожиданье чего-то неизбежного», ровно, как и слова: «Каждый думает только о спасении личных выгод, о сохранении собственной пользы, точно как на поле сражения после потерянной битвы всякий думает только о спасении жизни: sauve qui peut — (фр. — спасайся, кто может — авт.), действительно справедливы; так оно теперь действительно есть; так быть должно: так повелел Бог, чтобы оно было. Всяк должен подумать теперь о себе, именно о своем собственном спасении.
Но настал другой род спасенья. Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства. На корабле своей должности и службы должен теперь всяк из нас выноситься из омута, глядя на Кормщика небесного…»
Эти патриотические чувства Гоголь словно предсказал своим потомкам Малороссам и Великороссам, Украине и России. После предательских событий 1991 года Россия убывала по миллиону в год. То же самое явление, только несколько меньшее по масштабам, произошло и на Украине после государственного переворота 2014 года — из «незалежной» в 52 миллиона человек на момент писания книги осталось приблизительно только 37 миллионов. И это еще не вечер. Как тяжело понимать эту ненормальность нормальной, не пораженной политиканством славянской, православной душе.
Спасали «свое презренное земное имущество» те, у кого была недвижимость и счета, нажитые «непосильным трудом», спасали его в Европе, которая сама сегодня лежит разбитая параличом геополитики, навязанной покровителями из-за океана.
Сегодня спасение каждого из нас придет только в результате разворота наших двух братских, смело утверждаю, стран в сторону геоэкономики. Политической трескотней, двойными стандартами, обманом и войнами «наелось» не только население Украины и России, но и народы всего мира. Страшный жупел англосаксонской «демократии» на издыхании. Его рассечет и одолеет меч экономики, спасая людей от погибели лобовых столкновений.
Нынешний мировой конфликт, в конце концов, и это случится стремительно, обязательно обнажит стремление экономического и социального истолкования. Войнами мир не завоюешь, а вот мир способен одолеть войну и создать атмосферу созидания.
Словно в подтверждение гоголевской философии, один из самых известных чешских писателей ХХ века, прозаик и драматург, фантаст Карел Чапек в предисловии к пьесе «Белая болезнь» писал, что самый драматический аспект этого конфликта заключается в столкновении двух великих антагонистических идеалов: на одной стороне нравственный идеал общечеловеческой гуманности, демократической свободы, всеобщего мира и уважения к жизни и правам каждого человека; на другой стороне — динамический антигуманный идеал власти, абсолютного господства и национальной или иной экспансии, для которой насилие — желанное средство, а человек и его жизнь только орудие.
Николай Васильевич Гоголь был оптимистом. Его патриотические умозаключения поражают уверенностью, что Россия (читай — Белоруссия, Россия и Украина) — этот мощный трилистник способна разбудить «…дремавшие способности многих, и в то время, когда на одних концах России еще доплясывают польку и доигрывают преферанс, уже незримо образовываются на разных поприщах истинные мудрецы жизненного дела».
Он верил, что «…еще пройдет десяток лет, и вы увидите, что Европа придет к нам не за покупкой пеньки и сала, но за покупкой мудрости, которой не продают больше на европейских рынках. Я бы вам назвал многих таких, которые составят когда-нибудь красоту земли русской и принесут ей вековечное добро…»
Всё верно, если бы не одно «но» — бунты, революции, войны, междоусобицы, разделы. Все эти события пришлось пережить трудолюбивым, мудрым, стойким народам Руси, которая укреплялась и развивалась по принципу катания шелкопрядами кокона или снежного кома из мокрого снега. Русь превращалась из разрозненных княжеств в монолитные губернии Российской империи.
Предостережением от зазнайства звучат слова Гоголя в адрес политиков — их можно адресовать тем не политикам, а политиканам, которые рушили и Царскую Россию, и Советский Союз и сейчас считают себя гениями, творцами «блистающего будущего», которое всё обещают и обещают.
— А ты горд: ты теперь, — писал он, — уже ничего не хочешь видеть; ты самоуверен: ты думаешь, что уже все знаешь; ты думаешь, что все обстоятельства России тебе открыты; ты думаешь, что уже никто и поучить тебя не может; ты стремишься изо всех сил быть похожим на тех государственных людей, которые скоро блеснули и скоро исчезли, которые имели в себе все для того, чтобы сделать множество добра, которые даже пламенели желанием сделать добро, даже работали, как муравьи, всю свою жизнь, и при всем том не осталось после них никакого следа, и самая память о них позабыта; как исчезнувший круг на воде, исчезнула жизнь их посредине России.
И до сих пор еще, к нашему стыду, указывают нам европейцы на своих великих людей, умней которых бывают у нас иногда и невеликие люди; но те хоть какое-нибудь оставили после себя дело прочное, а мы производим кучи дел, и все, как пыль, сметаются они с земли вместе с нами…
Но странное дело, что наши политики как России окаянных девяностых, так и Украины периода с огненной «революции достоинства» второго десятка нулевых вовсе не «пламенели желанием сделать добро». Первые чуть не высекли искру для пламени гражданской войны. Обошлись «малым», — открыли огонь из танковых орудий по собственному парламенту. Вторым удалось не только высечь искру, а опалить центр Киева черной гарью от дымов горящих автомобильных покрышек и всплесками огня «коктейлей Молотова».
И в первом, и во втором случае Европа и США рукоплескали дурням, «не осененным христианской мудростью», убивающим своих соотечественников, которые думали несколько иначе, а порой ближе к истине, а не к «своей правде».
И все эти смерти невиновных, вся эта огненная поножовщина явилась результатом тех политических дикарей, о которых «память будет позабыта».
«Не забывайте нигде, что вы на время!..Подавайте братски руку всякому освобождаться от его собственных пороков и недостатков!.. Смотрите на то — любите ли вы других, а не на то — любят ли вас другие!» — призывал, в том числе и политиков великий Гоголь.
Сегодня дошло до того на Украине, что украинца Гоголя переводят с русского на украинскую мову, вырывая из контекста смысловые фразы, чтобы не было в адрес великороссов со стороны великого писателя никаких положительных оценок.
Разве это не дикость? — Это средневековье!
* * *
Иван Франко вошел в историю украинской и мировой литературы как гениальный писатель и выдающийся деятель освободительного движения. Он был не только писателем, а и большим ученым и публицистом. Он первым среди украинских писателей начал зарабатываь себе на жизнь литературным трудом.
Он был честен и откровенен в своих оценках. О характере своих земляков — галицийских украинцев, Иван Франко так писал в предисловии своей работы «Дещо про себе самого» («Кое что о себе самом» — рус. авт.) в 1897 году:
«Не люблю украинцев…
Так мало между ними нашел характеров, а так много мелочности, тесной заскорузлости, двуличия и гордыни, что действительно не знаю за что их должен любить… Может должен любить Украину как расу, ту расу отяжелевшую, разнузданную, сентиментальную, лишенную закалки и силы воли, так мало способную к политической жизни на собственном мусорнике, такую плодовитую на оборотней самого разнородного сорта…»
Хотя в сегодняшней Украине, скроенной по воровским рецептам Запада в результате политического лицемерия и невинно пролитой крови, кроют москалей и поднимают в воспоминаниях всё то, что кто-то плохо говорил о россиянах.
Припомнили они и слова, сказанные когда-то двадцатилетним Иваном Франко:
Не пора, не пора, не пора
Москалевi й ляховi служить!
Складывается такое впечатление, что скачущие на майдане галичане так и не осилили 50-ти томное собрание сочинений своего кумира, изданное еще в ненавистном и ненавидимом ими Советском Союзе. А если бы они изучали творчество своего земляка, Ивана Яковлевича, то нашли бы такие строчки:
«Мы все русофилы, слышите, повторяю еще раз, мы все русофилы, мы любим великорусский народ и желаем ему всяческого добра, любим и учим его язык. И читаем на нем нового, наверное, не меньше, а может, больше, чем на своем…»
Это тоже его слова!
Осенью 1875 года, преисполненный жаждой знаний, после окончания Дрогобычской гимназии Иван Франко поступает на философский факультет Львовского университета, где студент-новичок сразу же ощутил горечь разочарования. Вместо преподавателей-подвижников науки и прогресса, людей с глубокими мыслями и энциклопедическими знаниями он встретил тут учителей тупых и холодных, приспособленцев, верных слуг Австрийской монархии.
Это они готовили в будущем ненавистников России и будущих радикальных националистов. Думается, и это обстоятельство повлияло на его уничижительность оценки характера некоторой части галицийских украинцев, которые отошли от православия, а тем самым служили недругам Украины.
А вот уже самые крамольные с точки зрения украинских националистов слова, почитающих больше чем Гоголя и Франко своего кровавого косноязычного кумира Бандеру. Их тоже сказал поэт, писатель, публицист и философ Иван Яковлевич Франко, чей портрет красуется на купюре в двадцать гривен.
«Ни один умный человек, у которого есть хоть капля политического здравого смысла, …не мог даже в самой буйной фантазии рисовать себе возможность отделить и отгородить украинскую землю от России».
Не всё, конечно, нравилось писателю в самодержавной царской России, которая не могла похвастаться демократическими наработками в политическом и социальном смысле, но он, видя недостатки общества, ценил найденные достоинства:
«Конечно, Московщина грубо нарушала свободные казацкие порядки, душила свободу слова и мысли, наконец, в конце XVIII века закрепостила значительную часть украинского крестьянства. И всё-таки не надо забывать, что московское правительство в то же время сумело укротить татарскую орду, которая на протяжении 300 лет почти непрестанно пускала кровь из украинского национального организма и с которой польское правительство никак не смогло совладать; преодолело турецкое влияние на северном берегу Черного моря и вытеснило турок за Дунай; и что самое важное — уничтожило Польшу как государственную организацию, а, продержав польское королевство в течение 15 лет при конституционно-автократическом режиме, посеяло также на Правобережной Украине и среди великорусской интеллигенции здравые семена либерализма и конституционализма.
Не следует забывать, что и украинское слово, несмотря на разные административные прихоти, всё-таки ожило в конце XVIII века и развивалось значительно свободнее, чем, например, в современной Австрии, что выдающиеся украинские писатели занимали высокие правительственные посты или, как Григорий Квитка, пользовались уважением самых высоких придворных сфер».
Прошло четверть века с того времени, как Украйна стала Украиной — самостоятельным государством. Что же мы видим сегодня — страна в развале, промышленность разрушена, в политике — эквилибристика, разорвана связь времен, держава поссорена с соседями. Вчерашние польские угнетатели — сегодня лучшие друзья ее политиков, случайно получивших кресла и креслица при власти.
Думается, если бы они повнимательней читали Ивана Франко, то не наломали бы столько дров, обрызганных кровью гражданской бойни.
Земляк Ивана Франко публицист Осип Андреевич Мончаловский в своей книге «Литературное и политическое украинофильство» в 1898 году писал:
«Украинофильские чаянья получили, как известно, совершенно иное, утопическое конечно направление…Сама жизнь «виновата». О литературных произведениях на «украинском» языке после Шевченко за очень и очень редкими исключениями и говорить нечего. Макулатуры обилие. Скудные по содержанию и блудные по идеям, произведения эти и по языку, именно благодаря «чистоте» языка, еще более чужды действительной жизни».
Пантелеймон Кулиш, которого сегодня считают, основоположником украинской литературной критики, в 1857 году признался, что «наша словесность южная только еще просыпается после долгого сна; у нас нет такого ряда писателей, как у москалей от Ломоносова до Пушкина».
Он же в 1869 году в одном из писем к галичанину литератору Александру Барвинскому дает советы относительно написания учебника по украинской литературе, характеризуя ее представителей таким образом:
«Вот подберу Вам реестрик по персоналиям. Гоголь Василий (отец Николая Гоголя — авт.) не добавил ничегошеньки в украинское слово. О его пробе комедии годится разве что в истории словесности помянуть, а в хрестоматии по литературе ей не место.
Максимович «говорил сказанное». Не та это натура, чтоб проявить, хоть малейший источник творчества, да еще в таком большом деле, как слово…
Костомаров имеет большую заслугу в истории, а в развитии слова — ни малейшей. Все его стихи — без поэзии и без языкового вкуса…
Метлинский — во всем ничтожество, даже в издании сборника песен. Стихи его — горох в кожаном решете.
Петренко — пришей кобыле хвост; нате и мой кувшин на сыворотку…
Кузьменко писал чужими руками, как я уже говорил в первом письме.
Кулик в своем болоте может и громкий имел писк, а в обществе того писка не было слышно…
У Котляревского можно брать только то, что в трех первых песнях «Энеиды»…
У Квитки — «Перекати-поле» не дает типа украинского…»
В то же время надо признать, что среди украинофилов было ряд талантливых людей, однако из них все равно нельзя было сложить ожерелье не то что «украинской литературы», но даже самостоятельной, оригинальной литературы.
В принципе Иван Яковлевич Франко был в этом вопросе солидарен с Кулишом. В русской литературе он искал примеры сначала для творческого подражания, а потом и самобытности.
Украинская литература как часть руськой, а потом и общерусской культуры не могла развиваться обособленно. Малороссия должна была черпать и черпала силы у Великороссии, обогащаясь энергетикой и яркостью емкого слова. То же самое происходило и в обратном направлении. Только взаимное проникновение культур позволяло творчески расти вместе.